Аннотация: О бразильских феминистках и повышенной лохматости...
Волосатый
В сентябре двухтысячного мой профессор отправил меня на полторы недели... понятия не имею, как это правильно перевести... пусть будет летняя школа. В общем, небольшой курс лекций во время каникул. Отправил в Потсдам. Хорошо хоть, не одного, а в компании парочки аспирантов - совсем без компании я бы зачах сразу же, потому что первое впечатление было самым удручающим. Дворцы всё реставрировали и реставрировали, словно трупы реанимировали, смотреть противно. Парк Сан-Суси, который я видел зимой и про который думал, что летом-то он должен выглядеть значительно лучше, ожиданий не оправдал. Во дворец Сан-Суси не попасть: только с экскурсией, а они распроданы на два с половиной часа вперед, так что я даже комнату Вольтера не посмотрел. И все недоумевал, откуда столько туристов, если смотреть-то нечего. Разве что в голландском квартале вишневого пива выпить, да и то если успеешь до полуночи, потому что после полуночи и пивные уже не работают. А если про жизнь вообще, то после шести вечера пустые улицы и темные витрины. Проходишь, к примеру, мимо какого-нибудь магазинчика в полседьмого, видишь на дверях табличку "Работаем до 19:00", а они уже закрыты.
Я праведно негодовал. Мне, конечно, аспиранты объяснили, что это все потому, что раньше Потсдам граничил с Западным Берлином, поэтому тут не то чтобы комендантский час был, но, скажем так, шастание по улицам вечером без документов не приветствовалось. (Граничил с Западным Берлином, правда, скорее Бабельсберг, но все пригороды со временем переплелись так, что уже и не отличишь.)
Но я все равно праведно негодовал: ну нельзя же так, чтобы всего пятьдесят километров от Берлина, а такое болото.
Потом оказалось, что все не так плохо и надо просто знать живописные места. Просто в Потсдаме мне, похоже, не нравится центр, вот и все. А окрестности очень даже вполне. Мелкие озера, большие озера, речушки между озерами, Глиникский мост между западной и восточной зонами как заключительное звено круговорота шпионской жизни (да-да, как в том фильме, "Мертвый сезон", кажется, назывался).
И в Сан-Суси, как выяснилось, центральная часть вовсе не самая приятная. Да и, пожалуй, парк Цецилиенхоф симпатичнее. Я даже зашел во дворец (в ту часть, где музей Потсдамской конференции), потому что в него - в отличие от Сан-Суси - пускали без проволочек. И казалось бы, для осмотра открыты лишь четыре помещения (рабочие комнаты делегаций и Большой зал), а все равно любопытно. Уже само расположение комнат: по одну сторону от Большого зала комната советской делегации, по другую сторону в соседних кабинетах англичане и американцы. Символический такой "раздел жилплощади".
Пока ждал, когда пройдет испанская группа, разговорился со словоохотливым смотрителем, вывалившим на меня кучу подробностей. Что, к примеру, формально хозяином конференции была советская сторона, поскольку Потсдам находился в советской оккупационной зоне, и мебель собирали из окрестных вилл и дворцов советские офицеры, разве что большой круглый стол привезли из Москвы. Что в Цецилиенхоф во время конференции никто не жил, и для гостей был приведен в порядок тот район Бабельсберга, в котором до войны жила арийская фешенебельность. Что конференция началась на два дня позже запланированного срока - у Сталина вроде как прихватило сердце. Что Сталин панически боялся летать и в Потсдам из Москвы ехал на бронепоезде, которых - береженого Бог бережет - было несколько, и никто не знал, в каком именно он едет. Я тут же спросил, как же Сталин добирался до Тегерана в сорок третьем. Ну не поездом же? Смотритель лишь пожал плечами, а я через несколько лет прочел где-то, что и в Тегеран Сталин отправился на бронепоезде. В общем, взял реванш за Сан-Суси: посмотрел все фотографии, прочитал все на стендах, изучил корешки книг в шкафах, ощупал глазами рабочий стол Черчилля-Эттли и разве что только в сталинском кресле не посидел (впрочем, оно мне особенно удобным не показалось).
Полный реваншистских настроений вернулся в Сан-Суси и поднялся на мельницу, которую Фридрих Великий хотел остановить, чтобы жернова не скрипели над душой. Мельник же говорил, что его семья владеет земельным участком вот уже несколько поколений и что он сам себе хозяин, и грозился подать на короля в суд. Мельницу восстановили после войны и с девяносто третьего года она снова на ходу, правда, на холостом - оказывается, жернова можно отсоединить от тяги. И спор короля с мельником из буржуазно-эпического превратился в кухонно-коммунальный, потому как выходит, что король просто просил гасить свет, а мельник упорно отказывался.
На пик злорадного реваншизма пришлась организованная устроителями школы экскурсия в башню Эйнштейна - небольшую обсерваторию для наблюдений за Солнцем, построенную, кажется, в двадцатые, чтобы проверить, отклоняются ли световые лучи в гравитационном поле Солнца или Эйнштейн всем голову морочит. И хотя я сильно сомневаюсь, что в Потсдаме много солнечных дней, но обсерватория по-прежнему в рабочем состоянии, и экскурсовод (сотрудник астрофизического института) гордо утверждал, что они принимают участие в международных программах по изучению Солнца. Ну что же, попутного им солнечного ветра, но уж больно условия для работы экзотические. Здание объявлено памятником архитектуры и находится под охраной государства. Туда экскурсии водят, в перерывах между которыми сотрудники пытаются работать. Кроме того, у них постоянные споры с министерством охраны памятников. К примеру, хотели поставить небольшой стеллаж, хранить журналы с наблюдениями. Министерство уперлось рогом - после реставрации (в конце девяностых был капитальный ремонт, в процессе которого ненароком устроили пожар) все должно выглядеть так, как в двадцатые. А этот стеллаж вроде бы и был частью обстановки, но поставлен в тридцатые. Впрочем, подробностей я не разобрал - языка не хватило. В любом случае министерство было против, поэтому институт обратился в одну малярную фирму, которая покрасила стеллаж в тон остальной мебели (то ли темно-темно синий, то ли темно-темно зеленый, то ли темно-темно сине-зеленый). Покрашенный стеллаж в обстановку прекрасно вписался, и на него никто не обращает внимания. Единственное, что не вписывается в тщательно воссозданную атмосферу двадцатых годов, - это два компьютера...
После экскурсии делать особо было нечего и я подумал перекинуться парой слов с аспирантами, вот уже несколько дней ни на шаг не отходившими от бразильской студентки, приехавшей в Потсдам из Дрездена. Мне она как-то не показалась, но аспирантов от нее было не оторвать.
А они как раз обсуждали феминистские темы. Она рассказывала, что в Германии есть общество женщин-физиков. Они периодически устраивают съезды, на которые даже приглашают мужчин, которые даже иногда приходят. И на последнем съезде она слушала замечательный доклад про сверхпроводимость в исполнении профессора-женщины, и была прямо счастлива, что профессор-женщина сделала такой хороший доклад. "Интересно", - подумал я, - "у нее что, комплекс неполноценности? Если радость вызывает тот факт, что женщины тоже могут что-то делать хорошо..." Вслух я ничего не сказал, но эта тема заинтересовала одного из аспирантов, который осторожно высказался в том ключе, что он не совсем понимает, зачем делать доклады про сверхпроводимость на съезде физиков-женщин. Если специально собираются физики-женщины, то было бы логично, если бы они обсуждали, как тяжело женщинам пробиться в науке и т.д. и т.п. Но если обсуждается сверхпроводимость, то зачем устраивать отдельные женские съезды? Я со свойственным мне глупым максимализмом ляпнул, что это прямой путь к сепарации, аспирант сказал, что я перегибаю палку, а она перевела разговор на тему, как тяжело женщинам пробиться и что мир мужской и что печальная женская доля - это сидеть с детьми. Аспирант мягко возражал, приводил в пример своих знакомых, которые оставались дома с детьми, пока жены защищали докторские. Она говорила, что это исключения. Через некоторое время второй аспирант не выдержал и заявил, что никто не заставляет рожать. Она тут же принялась обвинять общество и сложившиеся стереотипы и что мужчины рассматривают женщин как объект.
- А причем здесь общество? - спросил я. - Мужчинам нравятся женщины. Это естественно. Причем тут стереотипы?
- А ты знаешь, как тяжело женщине работать в мужском коллективе? - набросилась на меня она. - Вот представь себе, что ты вынужден каждый день приходить на работу в женский коллектив, как бы ты себя чувствовал?
Я улыбнулся счастливой улыбкой:
- С удовольствием работал бы в женском коллективе...
- Это ты только говоришь так! Вот представь себе, ты приходишь с утра на работу, и каждая тебя оглядывает с головы до ног...
- Мне бы нисколько не мешало...
- Да, конечно, тебе легко, у тебя много волос на голове... - Она замялась, подбирая предлог. Сперва сказала im Kopf, потом auf dem Kopf. Тут поспешно вмешались аспиранты и развели нас по разным углам ринга. Впрочем, я все равно уже в нокауте был: лохматость у меня тогда действительно повышенная была, но почему это должно помочь в женском коллективе? Сочтут за свою? Или в Латинской Америке каноны красоты такие? Или непереводимое идиоматическое выражение? Мне даже спросить не у кого...