Аннотация: Продолжаю поминать добрым словом бывших коллег...
Мариа Амалиа Ольмос Эрвас
В фирме, куда я устроился сразу после окончания университета, иностранцев было немало - в одном только нашем отделе трое. Все-таки иностранцы подешевле будут, пусть и ненамного, но копейка рубль бережет. Или, может, у нашей начальницы-стервы была тайная любовь к иностранцам.
В отличие от камерунского коллеги, которого местами и непонятно было, как звать, с испанкой все было ясно: она желала зваться Амалиа Ольмос, хотя, как по мне, Мариа Эрвас звучало колоритнее. Знал я о ней немного, да и не было желания узнать поближе. Из Валенсии. Отчаянно болела за одноименный футбольный клуб. Когда "Валенсия" стала чемпионом после тридцатисемилетнего перерыва, на работу Амалиа пришла совершенно разбитая - праздновала выходные напролет. Вечно ворчала по поводу штутгартского климата, говорила, что поработает тут еще немного, а потом вернется с мужем (немец, учился в Испании, но познакомились они уже в Германии) в Валенсию, где, с ее слов, на улицах растут апельсины. По-немецки говорила, как мне пытались объяснить немецкие коллеги, как типичная испанка, то есть очень эротично: с такими, как им казалось, сексуальными придыханиями и возбуждающими грудными звуками. Я, признаться, так и не понял, о чем они, но мне медведь на ухо наступил, так что, наверное, что-то такое там действительно было, просто я не расслышал. У меня вот теперь в коллегах француз с марокканскими корнями, утверждающий, что нет ничего эротичнее говорящих по-французски итальянок и что успех Далиды зиждется на том, что пела она с итальянским акцентом. Приходится верить ему на слово...
Мы с Амалией сидели друг напротив друга в одном немецком профсоюзе, который нашей фирме приходился многолетним клиентом и в котором пасся фактически весь наш штутгартский филиал. Собственного компьютерного персонала у профсоюза почти не было, и Амалия готовила меня на роль четвертого системного администратора. Правда, неясно было, зачем столько обслуги, потому что профсоюз как раз объединялся с четырьмя другими профсоюзами, и у каждого был свой многолетний партнер для компьютерных дел со всеми отсюда вытекающими. Впрочем, тогда я был совсем молодой, только-только начал работать, очень боялся, что выгонят, если не выкажу надлежащего усердия, и вопросами "зачем" и "почему" не задавался. Велели делать - делаю.
Когда профсоюзы совсем уже слились в один, нас всех повыкидывали, потому что в новом большом профсоюзе - назвавшемся ver.di (именно так, с точкой по середине) - одеяло перетянули на себя конкуренты. Сам же ver.di, помимо названия, интересен разве что тем, что одно время арендовал в Берлине здание на Потсдамской площади и поэтому попал в "Превосходство Борна": примерно в начале фильма на панорамном кадре можно заметить у правого края здание с их эмблемой (поставленный на угол красный квадрат с белыми буквами "ver.di" понизу). Да разве что еще страничка у них забавная: старательно работая над образом самого объединенного профсоюза, они выставили в сеть свой то ли устав, то ли программу в переводе на несколько языков, в том числе и на русский, но не сочли нужным отредактировать перевод, поэтому текст западает в душу таким вот перлом: "При распределении функций в органах и при выборах количество женщин учитывается в соответствии с их долей членов".
Сперва у нас с Амалией отношения были распрекрасные, но постепенно накапливались неприятные моменты. К примеру, звонят мне и спрашивают какую-то техническую заковыристость - я аж слова такого до этого ни разу в жизни не слышал. Спрашиваю Амалию, она отвечает, что тоже ни разу о таком не слышала. Говорю, что спрошу немецкого коллегу. Она говорит, что он, наверное, тоже не знает. Говорю, что все-таки спрошу на всякий случай, и иду спрашивать. Немецкий коллега тоже никогда про такое чудо техники не слышал, но делится предположением, что звонивший на самом деле имел в виду одну довольно-таки заурядную мелочь, просто назвал ее неправильно. Возвращаюсь, перезваниваю, пересказываю чужую мудрость, вешаю трубку, и тут Амалиа устраивает мне натуральную сцену (разве что без громких криков): ведь она же все объяснила, а я иду спрашивать коллегу, который ответил то же самое. У меня легкий стресс на почве первых дней в новой роли, поэтому я не сразу извиняюсь, а говорю, что оба мы иностранцы, слова этого ни разу не слышали, вот я и пошел к человеку, для которого язык родной. На это она мне отвечает (уже на слегка повышенных тонах), что она же мне сказала, что он этого, наверное, не знает.
- Совершенно верно, - парирую я, - ты сказала, что он наверное не знает, то есть наверняка не знала. Если бы ты сказала, что он наверняка не знает, я бы к нему не пошел.
На самом деле все равно пошел бы, потому что она наверняка не знает, что именно коллега знает наверняка, а что нет.
- Хорошо! В следующий раз я скажу, что он наверняка не знает!
Тут я решил, что хватит этих игр в песочнице, извинился, что устроил ей лишний стресс и все такое, а про себя подумал: "Ну кто бы мог подумать, что эта сучонка так ему завидует". И только через пару месяцев заметил, что со всеми серьезными проблемами обращаются к нему, а не к ней. Она иногда высказывалась, что это, мол, мужские предрассудки. Я согласно кивал головой и вспоминал начальницу, к которой люди за технической консультацией в очередь выстраивались, пусть она и стерва.
Еще через пару месяцев я узнал от того самого коллеги, что испытательный срок у Амалии был аж целый год вместо положенных шести месяцев, что он жалеет, что не сказал в свое время открытым текстом, что она ни на что не годится и т.д. и т.п. Что касается того, кто на что годится, то тут чья бы корова мычала, а моя могла только стыдливо в тряпочку помалкивать, но постепенно Амалиа довела меня до ручки. Несомненно, тот факт, что она раздражала меня своими "эротическими" интонациями, был моей личной клинической проблемой, но полное отсутствие сослагательного наклонения в речи нельзя было списать на мою немузыкальность. Конструкции "мог бы ты" или, скажем, "не мог бы ты" отсутствовали начисто, вместо них повально использовалось "должен". "Ты должен сделать". И точка. Другой коллега, на которого я как-то выплеснул накипевшее, пояснил, что в испанском сослагательное наклонение используется значительно реже, чем в немецком. И, к примеру, в испанской парикмахерской посетитель без светских обиняков приказывает парикмахеру: "Постригите меня!" - ведь парикмахер для того в парикмахерской и сидит. Такие экскурсы, несомненно, расширяли кругозор, но я, когда, скажем, ругаюсь в немецком обществе, говорю "Scheiße", а не "твою мать", хотя в России так принято.
В общем, когда она внезапно засобиралась уходить (с загадочной официальной формулировкой, что фирма и сотрудник пришли к обоюдному решению расторгнуть контракт), я тихо радовался. Впрочем, работы тогда было невпроворот, так что мелкая грызня отступила на второй план. Под марку объединения профсоюз разродился интересной комбинацией с недвижимостью: продать огромное здание в центре города и переехать в два поменьше (с дальним прицелом, что вскоре в одном из них необходимость отпадет, потому как всех разгонят). "Электронную" часть переезда (серверы, компьютеры, провайдеры, телефоны) отдали нашей фирме. Я (в силу моего глубочайшего профессионализма) был на подхвате: паковал, сортировал и все такое прочее. Неделю перед переездом мы втроем (менеджер проекта, немецкий коллега, в свое время пожалевший Амалию, и я) работали каждый день до полуночи, в пятницу перед переездом ушли около половины первого, в субботу встретились в шесть и пахали часов до восьми вечера. Было весело: грузчики перепутали часть вещей, и то, что должно было оказаться в одном здании, оказалось в другом. И как назло это были тяжеленные коробки, заботливо поднятые на третий этаж (лифта не было). Не помню, чтобы до этого хоть раз в жизни работал так, что пот буквально тек с лица, - с кончика носа срывалась капля за каплей. Где-то в начале девятого мы прервались, чтобы встретиться на следующее утро, потому что работы был еще непочатый край.
В понедельник пришла Амалия. К ее появлению я успел организовать ей рабочее место в хаосе переезда. Она, правда, задержалась, поэтому я успел организовать рабочее место и себе, потому что переезд переездом, но и рутиной кто-то должен заниматься. Во вторник она начала ныть, что ей чего-то там не хватает для нормальной работы и что ее заранее не предупредили, что не хватит места. Повернуться действительно было негде: в комнатушке в одиннадцать квадратных метров мы сидели втроем, опутанные проводами, да еще один угол занимал здоровый несгораемый шкаф.
Амалия капала мне на мозги, я кипел, но держался, нордический немецкий коллега сидел с каменным лицом, а с интересом за нами наблюдавший менеджер повторял, что мы в силах изменить ситуацию, если наконец-то скажем ей прямо, что нас не устраивает. Мои возражения, что характер человека в двадцать восемь лет не поменять, он с усмешкой отметал.
Развязка наступила в четверг. Сигналом с "Авроры" стала фраза, брошенная тоном вздорной соседки на коммунальной кухне:
- Я не знаю, сколько у вас стресса с переездом, но у меня очень много стресса с моим компьютером, и я так работать не могу!
Тут уж меня прорвало:
- Знаешь, Амалиа, у нас вообще никакого стресса с переездом. Мы вообще ничего не делаем, у нас никаких проблем, мы уходим каждый день в пять, наслаждаемся жизнью и вообще классно развлекаемся.
Началась громкая оживленная дискуссия, в которую интеллигентный коллега-немец изредка тихим голосом вставлял фразы с подтекстом "Амалиа, ты не права".
В пятницу утром нас без объявления войны навестила стерва-начальница, побеседовала с Амалией около получаса, после чего мы были оповещены, что фирма решила подарить Амалии месяц оплачиваемого отпуска (то есть что уходит она defacto на месяц раньше).
В понедельник на следующей неделе Амалия со мной мирилась. Говорила, что ее вымотал переезд. Показала мэйл, который послала начальнице в четверг, что она не может работать, потому что коллеги не хотят тянуть лишний кабель, что она этого не понимает, но что, мол, взять с этих коллег. Недоумевала, с чего бы это вдруг поднялась такая буря в стакане. Сказала, что мне еще многому надо научится, потому что когда она уйдет, мне придется работать самому. Заявила, что немецкий коллега поступил неприлично, сказав, что ей следовало в понедельник придти пораньше и самой заняться своим рабочим местом.
Я слушал, поддакивал и думал, что характер человека в двадцать восемь все-таки не изменишь.