В армии я никогда не служил, если не считать двухразовую 45-дневную стажировку в воинских частях в городах Ош ( Киргизия) и Иолотань (Туркмения) в студенческие годы
в политехническом институте, после чего мне было присвоено воинское звание лейтенанта.
О том, что мне предстоит пройти недельный курс переподготовки для повышения своего воинского звания, я узнал, получив повестку от военкомата.
.
В душном зале ташкентского военного училища собралась сотня, таких как я, лейтенантов.
Первый день обучения начался с громкой переклички, когда каждый из присутствующих услышав свою фамилию, должен был встать и выкрикнуть из зала " Я " или " ЕСТЬ ".
.
Занятия, признаться, были скучными. Перед нами вывешивали большую карту СССР, на которой были показаны военные базы США и НАТО, окружающие нашу страну.
.
Лекторы вещали нам о предстоящей угрозе и красочно обрисовывали последствия атомной бомбардировки японских городов Хиросимы и Нагасаки.
Сообщали нам и некоторые "секретные сведения", полученные в результате испытаний нашего, не менее грозного оружия в небе над Северным Ледовитым океаном
и на Семипалатинском испытательном полигоне. Демонстрировались фотографии и вооружения, находящиеся в зарубежных армиях.
.
Еле выдержав первую половину занятий, в обеденный перерыв, я предложил своему помошнику по работе и другу Нигмату Нарзуллаеву, бывшему коллеге по комсомольской работе,
заменить меня на некоторое время и скромно подремать в задних рядах переполненного зала.
.
.
На другой день утром Нигматжон проинформировал меня, что во второй половине занятий он с интересом узнал много нового и не возражает продолжить своё бездельное пребывания
на, так называемых, курсах переподготовки офицеров.
.
Меня беспокоило только то, чтобы задуманная нами операция, не провалилась и поэтому тщательно инструктировал его о том, чтобы он не проявлял комсомольский характер,
не задавал лишних вопросов лекторам, не выступал в прениях и т.д.
, то есть не светился, а разыгрывал роль малозаметного скромного слушателя.
Он охотно согласился со всеми моими пожеланиями и заверил меня, что всё пройдёт нормально и он меня не подведёт.
.
Я был несказанно рад такой возможности пребывания, почти неделю, в своём кабинете, не отвечать на телефонные звонки, не принимать посетителей и не вмешиваться в производственные дела,
а заниматься совершенствованием некоторых глав своей докторской диссертции, написанием научных статей, оформлением заявок на изобретения, на что всё время у меня не хватало времени.
Ежедневно к концу рабочего дня Нигматжон бойко информировал меня по телефону о прошедшем учебном дне и заверял, что всё идёт, как нельзя, лучше и даже шутил,
что никаких препятствий тому, что я буду повышен в воинском звании, не имеются.
.
К концу недели при очередном бравурном докладе Нигматжона об успешном прохождении моей учёбы, я изъявил желание посетить заключительный день занятий лично.
В трубке послышался кашель и Нигматжон умолк. Я недоумевал и продолжал разъяснять Нигматжону, что заключительный день занятий я хочу и должен посетить лично.
После небольшой паузы Нигматжон, как-то не очень громко, сказал: " Теперь вам нельзя посещать эти занятия ".
Почему?, Почему?, что случилось? почти, кричал я.
На что, после очередной затяжной паузы, я услышал негромкое разъяснение:
"Вас там все знают. Вы два раза в день, утром и после обеда, проводите перекличку слушателей. Вы являетесь старостой курсов".
.
С тех пор, до распада СССР, я регулярно получал поздравительные открытки 23-его февраля и 9-ого мая от Нигматжона, начинающиеся словами:
"Поздравляем СТАРШЕГО лейтенанта ... с днём Советской армии и Днём победы".