Юкихико вдруг оторвался от бумаг и посмотрел на меня с детской радостью:
-- Я вчера целый день вспоминал, и никак не мог вспомнить имя. Сейчас вспомнил. Чи Бу Расико! Ты знаешь Чи Бу Расико?
Впрочем, его такие узкие глаза всегда радостны. Даже когда он серьезен.
-- Как, как?
-- Чи Бу Расико.
-- Нет, не знаю такого. Это японский писатель?
-- Нет! Чи Бу Расико русский.
-- Странно, имя не русское совсем.
Юкихико терпеливо объясняет. Из его вывернутого наизнанку английского, где liver звучит как river, я выхватываю только отдельные слова, которые в сочетании больше всего напоминают смутный ассоциативный ряд: апельсины, обезьяна, друг. И ничего не понимаю. О чем честно ему и говорю. Юкихико, видя, что словами горю не поможешь, берет карандаш и рисует нечто невообразимое: то ли трехголового цербера на медвежьем туловище, то ли медведя с тремя головами, - наводит последние штрихи: треугольный нос и огромные круглые глаза. И я понимаю.
-- А! Чебурашка! Конечно, знаю!
Юкихико страшно доволен.
-- Чи Бу Расико! Мне очень нравиться Чи Бу Расико! Тиа, ты знаешь Чи Бу Расико?
Тиа не знает, мы наперебой пытаемся ей объяснить.
-- Мультипликационный герой.
-- Обезьяна – говорит Юкихико.
-- Нет, медведь, - поправляю я.
-- То ли обезьяна, то ли медведь, - приходит к консенсусу Юкихико. - Коричневый. Он приехал в Россию в ящике из-под апельсинов.
Наш увлеченный разговор привлекает внимание преподавателя Майкла. Он недоуменно смотрит на нарисованного Юкой монстра и спрашивает:
-- И что он делает, это зверь?
-- Он ищет друзей.
-- Да, да! У него потом появляется друг крокодил... Как его звали?
-- Гена.
-- Точно, Гена! Гена, Гена - Юкихико катает незнакомое имя во рту, словно пробуя его на вкус.
-- И это интересно, - с сомнением смотрит на нас Майкл.
-- Да, очень! - глаза Юкихико совсем пропадают за ширмами век. - Чи Бу Расико!
У Майкла такое недоуменное лицо, что и телепатом быть не надо, чтобы понять – всех русских и японцев он считает людьми, мягко говоря, странными.
А мне вдруг кажется, что я тоже Чебурашка, прилетевший сюда явно в бессознательном состоянии: неизвестно зачем и неизвестно куда. Теперь живет в телефонной будке и ищет друзей.
Автомат по продаже баночной кока-колы выдал мне американский десятицентовик. Я неизвестно чему радуюсь.
-- Маривель, смотри, что мне автомат на сдачу дал.
-- У-у-у, - одобрительно говорит Маривель. – Тебе очень повезло! Теперь если соберешься в Америку, у тебя уже есть деньги!
У Маривель такой сильный акцент, что мне временами кажется, что я начала понимать испанский.
-- У вас маленькое лицо. Русские женщины очень красивы!
Я чувствую легкий укол обиды – с чего это у меня лицо маленькое? Ничего не маленькое, нормальное вполне. И пасую комплимент обратно:
-- Не более красивы, чем корейские.
-- Нет, нет. Более! –Ким вскидывает голову так, что ее очки смотрят чуть ли не в потолок. – У наши женщин большие лица круглые, как луна. А у русских лица маленькие и глаза круглые. Русские женщины очень красивы.
Получается, чем меньше самого лица - тем лучше. И русские женщины очень по корейским меркам красивы.
Небоскребы временами совсем пропадают на фоне неба, отражая небо, облака и бегло пролетающих птиц. В двух шагах от этих монстров – старый университетский парк, втиснутый в развилку автодороги. Зелень такая сочная, какая бывает только осенью перед неминуемым увяданием. И всюду пасутся белки. Я даже не знала, что их может быть так много на ограниченном участке земли. И эти белки, не чета мне, бездельнице, очень и очень заняты. Они сосредоточенно роются в траве, выискивают опавшие желуди, чтобы тут же их закопать поглубже. Словно выгнанные на рисовые плантации маленькие корейские женщины.