История Англии, рассказанная шепотом. Глава 2. Откровение монарха

История Англии, рассказанная шепотом

* * *

Глава 2

Откровение монарха

Эдуард Исповедник, январь 1066 г.н.э.

* * *

Рассматривая готические шпили Вестминстерского святого аббатства снизу вверх, закружится голова от изысканной, устремленной к небесам и одновременно подавляющей мрачноватой архитектуры храма.

Но еще более впечатляет история и странная мораль, связанная с созданием аббатства. Вот ведь как бывает: изначально возвел церковь один человек, по собственной воле, не по принуждению, затем другой из чисто личных целей и под давлением римского папы перестроил в более добротный вид, и наконец, третий по своей инициативе создал уникальный облик аббатства в нынешнем виде, превратив его в мировой шедевр.

А теперь, позвольте спросить, кто из трех, по-вашему, был увековечен историей и возведен в лик святых синодом Ватикана? Уверен, что ошибетесь, назвав первого или третьего героя. Знаменитым, по иронии судьбы, стал как раз второй. И имя ему - король Англии Эдуард. Прозванный Исповедником, он по сей день почитаем католиками как святой.. И, как ни странно, канонизирован также и русской православной церковью.

* * *

- Привет тебе, государь! Да продлит господь годы твои и приумножит великие дела!

Аббат-бенедиктинец Пипин, посланник римского папы, преклонил колени. Его простая долгополая ряса отшельника, однако, была украшена длинной цепью с дорогим распятием. Крест с драгоценными сверкающими камнями и эмалью был прикреплен к веренице круглой золотой застежкой, по краям которой свисало также шесть золотых бусин.

Бледный, как сама смерть Эдуард, восседающий на резном троне, сделал жест ослабевшей рукой. Священник поднялся и выпрямился.

До чего же изменился король за десять лет! Последний раз, когда Пипин посетил Англию - это уже был хотя и не молодой, но величавый муж. Монарх, благодаря своей нетипичной внешности всегда казался аббату загадочным, неземным духом, отличным от обыкновенных людей. Благородный праведный облик властителя всегда производил особенное впечатление. Волосы короля были совершенно белы, кожа прозрачна, а пальцы - тонки и длинны. Напоминал он более святого с иконы, нежели строгого повелителя государства, или, по меньшей мере, походил на доброго бородатого английского патриарха

Подобно истинному праведнику, Эдуард был способен подолгу сидеть неподвижно, в полном одиноком молчании. А потом, без очевидной причины мог неожиданно разразиться громким смехом, приводящим окружающих в замешательство. Может быть, поэтому Эдуард слыл не особенно умным, даже чудаковатым, и ненадежным, впадал и в ярость, язвил, иной раз, жестокость проявлял... Ну, что же, на то он и король...

А вот, теперь на аббата глядел совершенно ссохшийся старик, без сомнения, доживающий последние денечки.. Да и более, чем скромная обстановка королевских покоев уже не напоминала тот веселый саксонский дворец в Винчестере, старой столице государства. Ведь давеча своей новой резиденцией Эдуард утвердил именно Вестминстерское святое аббатство, с такой заботой им возведенное. Это грандиозный храм был гордостью и, пожалуй, главным успехом его правления.

"Не иначе, как король, действительно, в праведники метит, коль церковный интерьер ему более по вкусу, нежели царские хоромы", - подумал Пипин.

- Дорогой друг, - наконец промолвил король,- я рад тебя снова видеть... Как жаль, что все эти годы ты был в Риме, так далеко от Англии. И все-таки мне удалось уговорить его святейшество римского папу, хотя бы напоследок вернуть тебя мне. Слава всемогущему богу, позволил дожить до святок и не дал умереть прежде, чем увижу тебя. Кому же еще я бы исповедался перед кончиной? Только ты, мой друг, сможешь понять и отпустить мои прегрешения. Лишь тогда я предстану перед богом, как невинный младенец, с душой очищенной от неправедных деяний и грешных помыслов.

- Господин, мой король! - воскликнул изумленно Пипин. - Это мне следует у тебя просить прощения грехов моих. Ведь всем известно, что ты своей благой жизнью, как никто иной, заслужил достойную похвалу, равно святому отшельнику, и никак не менее иного ватиканского священника.

- Ты преувеличиваешь, святой отец.... К концу жизни начинаю понимать, что многое было сделано неправильно, а еще больше - упущено... Теперь, когда жизнь моя на исходе, как никогда мне нужен тот, кто бы выслушал, понял и если бог повелит - простил. И это, мой старый друг, можешь быть только ты. Ибо никто кроме тебя не в силах проникнуться, оценить помыслы, взвесить мои поступки.. И на что я очень рассчитываю, от святого имени божьего даруй мне прощение.... Человек ты - упорный в вере. Об одном лишь прошу: суди меня строго, как любого смертного и забудь, что перед тобой король.

- Воля твоя, государь.

* * *

И Эдуард, король английский, начал речи свои:

- Как тебе известно, мой кровный отец Этельред Второй был мягок и не строг совсем. Я рос в любви и заботе. Может быть оттого, что не был старшим сыном, никто не пророчил меня в государи. То была замечательная пора. Многочисленная семья нежно меня опекала, ничего не требуя и не подготавливая к унаследованию трона. Однако, время было мрачное. Все ждали конец света. Ведь по преданию, второе пришествие господа нашего должно случиться через тысячу лет, хотя не понятно - после рождения его или смерти. А потому весь период моей жизни прошел как бы на плахе под занесенным мечом палача-фортуны. Мне ведь угораздило родиться именно через тысячелетие и четыре года после рождества господа нашего. Так что один срок, вроде бы, уже прошел. Однако, я готов был и в 29 лет расстаться с жизнью - точно в канун тысячелетней годовщины распятия Иисуса. Наверно, как и все остальные, легковерные набожные христиане.

- Не богохульствуй, ради бога, сын мой. Никто дня своей кончины не ведает. А коль мир грешный не погиб - на то лишь воля творца. Ни один не может постичь божественный замысел.

- Прости, святой отец. Я просто до сих пор содрогаюсь, какие безумства творили верующие, каждый день ожидая светопреставление. До крови истязали себя, морили голодом. А иные целовали прокаженных прямо в губы... Все рассчитывали вымолить прощение еще при жизни.

- И не грех это. Коль каялись. Не сейчас, так потом зачтется.

- Вот и я так думал. Но бог наслал иную, неожиданную напасть - вражеское нашествие. Множество викингов, гонимых голодом в результате избытка населения и недостатка пищи в варяжских странах ринулись к нам не только захватить добычу, но даже намереваясь поселиться на нашей земле. И не в качестве гостей, а став полновластными хозяевами. Терять им были нечего. Возвращаться некуда. Холодные скалы Скандинавии и неплодородная, глубоко промерзшая почва не могли прокормить избыток населения. Потому и шагали дикие воины на юг, восток и запад, сражаясь как черти. Либо плыли под четырехугольным парусом на своих длинных лодках - драккарах. Да и напоминали они всякую нечисть, в рогатых шлемах и шкурах звериных, с не расчесанными и развивающимися по ветру бородами.

- Не поминай черта, господин мой. Бог варягов не помиловал, в конце концов.

- Так-то оно так. Но в те времена, нашествие принесло множество бед. Свен, великий воин и предводитель датских викингов, много зла принес. Я говорил уже, что отец мой был человеком добрым, не воинственным совсем. Потому и поспешил откупиться. Датчане ушли было, но на следующий год явились снова, и еще больший выкуп потребовали. Золота в казне не хватало. Потому пришлось вводить специальный налог с населения. И даже прозвать его - "датские деньги".

- А не лучше ли было, коль отец твой на те средства армию бы собрал и отпор дал врагам?

- Он понял это, но было уже поздно. Всевластие викингов распространялось без удержу. Местное население - англы и саксы - роптали. Ведь им приходилось помимо своих господ-феодалов подкармливать еще и чужеземцев. А для семей, зачастую, многодетных, хлеба не хватало. Знать также возмущалась не способностью короля дать отпор датским варягам.

- Прости, мой государь, но история знает много подобных примеров. Аристократия в таких случаях готова скорее поддержать врага и предать своего законного владыку.

- Так оно и случилось тогда... Они изгнали моего отца и поставили Свена государем. Но потом поняли, что ничего тем не достигли. И, войдя в доверие к варварскому королю, отравили его. Мой отец вернулся на законный, данный ему богом престол. Но датчане почувствовав вкус власти, не собирались поступаться единожды завоеванным. Прецедент состоялся - их вождь побывал законным королем, потому и сын его - Кнут стремился к тому же. Тем более, что не уступал он ни в чем своему предшественнику. Пожалуй, даже умней был. И когда мой добрый отец умер при загадочных обстоятельствах, единородный брат Эдмунд Железнобокий, не в пример отцу, отличающийся отвагой и волей, все же не смог удержать трон. И был убит.

- Насколько мне известно, и англы, и саксы единодушно избрали викинга-датчанина Кнута королем Англии.

- Да, они уже стали потихоньку привыкать к власти иностранцев. Даже жестокость датчан не пугала их. Народ твердую власть желает, а не добрую и благочестивую. Вот и получили датский "кнут" во всех смыслах этого слова.

- Увы, темен, несознателен народ. Мечтает лишь о миске с кашей и кружке мутного эля.

- Потому и поддержали новую, подумать горько, чуждую саксонскому духу датскую династию на нашем троне.

- Почему же ты сам не пытался отстоять право свое наследное. Почему не боролся с захватчиками?

- В ту пору Кнут был силен не в меру. Три могучих королевства - Данию, Норвегию и Англию - объединил он под одной короной. И популярен был повсеместно. Никто ни до, ни после него такого не мог достичь. Тем и удостоился славы, и поныне почитаем не иначе, как "Кнут Великий". А я мал был тогда, двенадцати лет лишь от роду. Никто не мог в Англии заступиться за осиротевшего отпрыска королевского дома. Мать моя Эмма отправила меня на континент к брату своему, герцогу Нормандскому. Другого выхода, увы, не было. Надо сказать, что датчане проявили неслыханное великодушие, позволив мне беспрепятственно, с фактически безоружной и немногочисленной свитой отправиться в Нормандию.

- Силу за собой чувствовали, да и не ведомы случаи, чтобы варвары убивали королей. Ни своих, ни чужих.

- Прав ты, святой отец. Однако, это не скажешь о наших соотечественниках, саксах. В чем преуспели, так лишь в искусстве отравления. Подчистую извели датскую династию, коль не железом, так ядом... Впрочем, не стоит печалиться. По праву ли те вторглись в страну нашу? Теперь уж в Англии численность датчан и нормандцев - почти половина всего населения. По сути, столько же, сколько англов и саксов вместе взятых. И коль не удалось своевременно предотвратить расселение викингов в туманном Альбионе, придется с пришельцами считаться теперь.

- Господь учил терпимым быть к гостю, пусть даже незваному. Тем более, варвары скоро примут правую веру, и нет ничего зазорного, если коренные народы сольются с нами в единое общество, цельное братство. Ведь даже устная речь у нас во многом схожа... Не забывай, сын мой, что и ты сам - наполовину норманн. Ведь мать твоя, королева великая, по рождению - нормандка.

- Это - правда, святой отец. И я горжусь тем... Но замечу, что хоть нормандцы датчанам - родные братья, все же завоевав сто лет назад север Франции и поселившись там, они перестали быть варварами. Смешались с местным населением, восприняли культуру и европейские традиции. И теперь мало чем отличаются от коренных французов. А датчане и норвежцы до сих пор дики.

- Дело времени, сын мой. Как только примут христианство и тем отрешатся от невежества - все изменится к лучшему.

- Но этого мало... Англичане, ведь, и сами-то не слишком цивилизованы. По-видимому, прогресс всегда обходит стороной наш большой туманный остров. После двадцатипятилетнего изгнания здешний мир мне показался чужим, диким, а люди грубыми и некультурными. Для нормандца нынешний англосакс - такой же варвар, равно как для тех - датчанин. Я ведь жил в Руане. А это - всего лишь день езды от Парижа. И, вероятно, все лучшее в моей жизни связано с Нормандией.

- Надо же, что говорит английский король....

- Прими мою исповедь такой как есть... Живя в Нормандии, я приобщился к культуре, философии, научился тонкостям этикета. Пристрастился к красивой одежде, вежливому обхождению и светским беседам. Я восхищался сказочной архитектурой, наслаждался красотой природы и произведениями искусства. То, от чего мой английский народ до сих пор столь далек... Представь себе, святой отец, как не весело мне было возвращаться на родину. Несмотря на то, что здесь по праву ожидал меня трон предков.

- Воздам должное твоему благочестию, повелитель. Французские искушения миновали тебя. Благо, не приохотился к пагубным страстям и разврату, а вел жизнь достойную.

- По правде сказать, не от изначальной чистоты душевной, не от искры божьей стремился я быть праведником... Все намного проще. Покидая Англию, будучи еще ребенком по-сути, я молил господа лишь о том, чтобы сохранил мне жизнь. Ни о какой короне я не помышлял, просто не смел и думать. Затем пришла весть, что моя мать, забыв отца, законного монарха английского Этельреда II, вышла замуж за викинга, узурпатора королевского трона, Кнута, погубившего родителя моего. И я тем более стал тревожиться за голову свою. Ведь теперь мой опекун герцог Нормандии Ричард, родной брат матери, уже не мог оставаться мне надежной опорой. Ибо отныне был связан родственными и союзными узами с Кнутом, поработителем моей страны. Вот тогда я и решил уйти в тень, посвятить себя молитвам и отшельничеству. Я искренне верил, что изгоню напрочь любую мысль о королевских притязаниях. Много было вокруг завистников и недоброжелателей. Ведь даже монастырские стены имели уши. А потаенные помыслы, наверняка, воздух передает. Ну, и слухами, как известно, земля полнится.

- Не воздаст это чести тебе, раз из одного лишь страха на благой путь стал. Тем не менее, сам поступок важен, а не причины его.

- Помню, Иисус еще сказал, что один раскаявшийся грешник лучше десяти божьих праведников. Выходит, мне следовало грешить в юности, а затем лишь на закате лет вернуться в благочестие, дабы бога порадовать?

- Не кощунствуй, сын мой. Никто не вправе упрекать за праведность.

- Не стану спорить. Возможно, грешен я, не простив мать свою. Ее новое замужество я расценил как предательство. Кроме того, ведь, порочила честь моего умершего отца. С ее "легкой руки" навеки закрепилось за ним прозвище в истории - Этельред Неразумный. Что может быть обиднее? Ибо само его имя - Этельред - переводится с саксонского как "знатный и сообразительный", то есть взаправду умный. А теперь его будут помнить лишь благодаря столь унизительному каламбуру в сочетании имени с прозвищем - "Умник Неразумный".

- Не в праве ты упрекать родительницу. Выйдя замуж за вождя викингов Кнута, она предотвратила гражданскую войну, и приблизила всеобщее согласие, положив конец раздорам.

- Наоборот, отец мой. Англосаксы затаились лишь на время, хотя и присягали всем королям датской династии Кнютлингов. Попросту спасовали перед мощной силой, которой ничего противопоставить не могли. Потому вероломно терпели и Свена, и Кнута, и сыновей последнего - Гарольда по прозвищу "Заячья Лапа" и Хардакнута. До поры. А как представилась возможность, травили их вероломно, как крыс в чулане. Преуспел в том особо уэссекский граф Годвин. И постоянно вносил раздор меж варягами. Тем самым усиливал личное могущество и добился для себя многого, вплоть до немыслимой власти - определять королей на престол Англии.

- Но, может, он желал тем возвратить великий саксонский род на королевский трон?

- О чем ты говоришь? Ни в Гарольде, ни в Хардакнуте ни капли саксонской крови не было. И хотя последний являлся законным сыном Кнута Великого и моей матери, кровь в нем текла лишь варяжская. Ведь матушка моя, королева Эмма - чистокровная нормандка, то есть сродни тем же скандинавам.

- Но раздувая противоречия между Гарольдом и Хардакнутом граф Годвин ослаблял викингов.

- Напротив. Он знал, что Гарольд "Заячья Лапа", будучи королем, никогда не допустит его в советники, в то время как на Хардакнута мог влиять через мать его Эмму. Потому и тайно интриговал против Гарольда, мол, незаконнорожденный он и не вправе владеть английским троном. А пока что, льстил власть предержащему, угождал как мог: сына своего назвал в честь него, женился на дочери датского сановника Торкеля. И моего брата - Альфреда Этелинга, как очевидного соперника "Заячьей Лапы" на престоле в угоду узурпатору ослепил и до смерти довел. Но как только Хардакнут ринулся отвоевывать трон, тут то злодей и самому Гарольду сонный порошок подсыпал. Тем и снискал почести у нового короля, а также восстановил старинные родовые привилегии.

- Все лучше, нежели "Заячьей Лапы" правление, того дикаря, ублюдка и язычника. И ты, государь, ближе к трону ведь оказался, едва единоутробный брат твой Хардакнут на престол взошел.

- О нет, он намеревался править долго, ведь был тогда семнадцати лет отроду. Однако же, исключительно жадным себя показал. Видно, дикая датская кровь викинга пересилила культурное нормандское начало. Вот и обложил он непомерной податью всех без исключения. Тогда-то и наступило общее отчаянье. Нечем было выплачивать налоги викингам, не откуда брать так называемые "датские деньги". Население разорялось, бежало от мытарей в леса. Возмущалась и знать. В качестве протеста даже благородная супруга графа Леофрика из Ковентри по имени леди Годива, проехала на коне обнаженной через весь город. Мол - обобрали, черти, и так уже до нитки... Тогда и улучил злодей Годвин момент - растворил отраву в роге с вином. И попотчевал смертельным зельем Хардакнута на свадьбе его личного знаменосца. Таким сильным яд оказался, что молодой повелитель молниеносно скончался. Упал, словно молнией сраженный.

- Слышал я, сын мой, что Хардакнут чтил тебя, как брата старшего. И даже трон завещал твоей милости, поскольку не рассчитывал на потомство.

- Должен признаться тебе по секрету, святой отец, что это все - позднейшие выдумки, слухи, которые Годвин затем распускал. Ну как, скажи, совсем молодой Хардакнут мог полагать, что умрет столь рано, как мог знать, что потомства не оставит? Ведь отравлен был он в двадцать два неполных года. Кто ж на себе-то крест ставит в таких летах? Ведь только-только добился чего желал. Хотя жаден был непомерно, на большее рассчитывал. Подобно отцу своему, на норвежскую корону претендовал. Иль ты думаешь он сам себя отравил в зените славы? Да и старше я его был на четырнадцать лет. Что ж по-твоему, усыновить он меня собирался? К тому же, достоверно было известно, что коль не удалось разгромить ему норвежского короля Магнуса, как и последнему не посчастливилось одолеть Хардакнута, договорились они: ежели кто из них умрет бездетным, то другой и окажется единым наследником всех трех королевств - Дании, Норвегии и Англии. Страстно тогда желали викинги воссоздать в тех же размерах могучую империю Кнута Великого. А граф Годвин, тем временем, четко задумку свою исполнил. Устал он от грозных датских королей, их раздоров и разборок. Сам к власти стремился. Будучи эрлом Уэссекса, он обладал большой властью, безраздельно владея всей территорией южной Англии, от Кента до Корнуолла. Но стремился к еще большему могуществу. Потому и решил меня к трону привести. Знал, что равнодушен я к мирской жизни. Так и стану послушным под его влиянием. Затем оттеснил он датчан, изгнал из страны многих. Убедил съезд английских вельмож в Галлинг-Гаме провозгласить меня королем и послал гонцов в Нормандию. А сразу по прибытию я был коронован в кафедральном соборе Винчестерa, столицы королевства. И так взошел на английский престол.

- Выходит, не только из благодарности графу ты, сын мой, уступил ему все бразды правления?

- И да, и нет. Как уже говорил, я не был готов править. В том смысле, как это понимал английский народ - награждать и наказывать, издавать хартии и указы. Не желал я "умасливать" эрлов - родовую, наследственную саксонскую аристократию, алчущую все больше новых земель и поместий. Все они были жадны, ленивы и надменны. Крупные феодалы - Годвин, эрл Уэссекса, Леофрик, эрл Мерсии, Сивард, эрл Нортумбрии контролировали большие провинции, но желали еще большей власти. Признаюсь тебе - не видел я ни в знати, ни в простом народе того, к чему всегда стремился. Не было в них божеской доброты, душевной утонченности, должной культуры. За четверть века в изгнании отвык я от английского языка и обычаев. Англосаксонские аристократы казались мне грубыми и неотесанными, традиции двора - варварскими, а существующие законы - устаревшими. Тщетно я пытался выявить искру божью в этом народе. И разочаровался совсем, до той степени он был мне чужд... То ли из благодарности, то ли от безысходности согласился я жениться на Эдгите, дочери графа Годвина. Возможно, не в силах был сопротивляться демоническому напору этой семейки. Потом понял, что не прав, опрометчиво ошибся, проявив слабость. Но было, пожалуй, поздно. К своей супруге, как, впрочем, и к новоявленному тестю, я никаких теплых чувств не питал. Но даже не это главное. Разве можно вообразить что-либо более омерзительное, чем ежедневно принимать и раскланиваться с убийцей моих братьев без малейшей надежды усомниться, что со мной поступит так же. Мог ли я доверять своей жене, плоть от плоти графа Годвина? Потому и старался держаться на чеку. По той же причине пренебрегал супружеской близостью. Боялся однажды оказаться слабым, так что мои враги смогли бы расправиться со мной в удобный им момент. Да и плодить преступный род, смешивая благородную саксонскую королевскую династию с бандой преступников, было мне, по меньшей мере, омерзительно. Чист я был и принципиален. Не желал допустить к святому трону неправедных потомков кровавых и бездушных убийц. Благо друзей у меня много было. Нормандские дворяне и рыцари, а также выходцы из прочих регионов северной Франции, мои друзья юношеских лет в изгнании, с готовностью переселились в Англию. И лишь в них я видел искреннюю поддержку и бескорыстное рвение отдать жизнь за меня.

- Бескорыстное ли? Ведь ты щедро жаловал их английскими землями и одаривал деньгами немерено, помогал строить замки и поместья. А французским священникам раздавал церковные должности. Роберт Жюмежский, твой доверенный нормандец, стал архиепископом Кентерберийским, не так ли? А иной француз получил лондонскую епархию.

- Поступал я лишь по велению сердца. Был уверен тогда, да и сейчас тоже, что французский язык, обычаи и мода принесут культуру в нашу окраинную страну. К сожалению, саксы не хотели расставаться со своими дикими традициями, и нормандцы воспринимались ими всегда неодобрительно. Дошло до того, что граф Годвин возглавил оппозицию и поддержал кровавый мятеж в Дувре, истребил французских друзей моих. Это уже было слишком! Но ведь он еще собрал войско из своих приспешников и стал угрожать. Видимо, посчитал, что наконец, пришло его время сместить меня и самому стать английским королем.

- Известно мне то. Я всегда восхищался мудростью и достойными твоими поступками тогда. Наверно, никто другой не смог бы так развеять заговор, как совершил это ты, не пролив ни капли крови. Лихо было сделано. Ты лишь благоразумно объявил общие армейские сборы. И помимо верных вассалов, к тебе перешли и те, кто поначалу смуту Годвина поддерживал. Многие из них даже и не предполагали, что участвуют в заговоре. Объединились лишь в общей ненависти к нормандцам. Да и разграбить, поделить имущество пришельцев корыстно желали. А вот тебя, король почитали, как законного властителя, восстановившего древнюю саксонскую династию после долгого и ненавистного правления датчан. И королевский войсковой призыв расценили не иначе, как необходимость защищать страну от возможного внешнего вторжения. Вот и остался Годвин без единомышленников. Все покинули мятежника. А ты, сын мой, проявил неслыханную милость, всего лишь отправив его в изгнание.

- Так-то оно так. Он умолял простить, не высылать из страны. Но тогда я все припомнил ему. И в особенности расправу с родным моим братом Альфредом. Вот и поставил заведомо невыполнимую задачу. Мол, прощу лишь тогда, коль скоро вернет к жизни моего брата, им убитого... Но по прошествии лет, я понимаю, что допустил ошибку. Слишком мягко поступил с Годвином... Не следовало позволять ему отъезд во Фландрию. Необходимо было тогда же заключить в темницу пожизненно, дабы не мог интриговать более.

- Но ведь ты был обязан ему троном?

- Именно так и я думал. Милостив был... Однако, как говорится в святом евангелии, "благими намерениями вымощена дорога в ад". Фландрский граф являлся недругом нашего королевства. Ведь за четыре года до тех событий наши корабли участвовали совместно с флотом Священной Римской империи в блокаде его портов и столицы Брюгге. Потому повелитель Фландрии рад был, наконец, оказать содействие моим недоброжелателям. Затем и деньги дал, и снарядил корабли военные для восстановления влияния Годвина в Англии.

- Не кори себя, сын мой, за излишнюю доброту...

- Период без Годвина, год всего лишь, был действительно райским временем. Я не хотел ни с кем воевать. Желал лишь мира. А потому не обирал население налогами для содержания войска. Благосостояние королевства улучшалась с каждым днем. Крестьяне и жители городов без излишних податей зажили значительно лучше. Недовольная саксонская знать, утратив своего главаря, притихла. Из-за раздора между Данией и Норвегией скандинавские викинги не донимали нас больше. Я искренне желал исполнить мое святое обещание совершить паломничество в Рим, к святым местам, данное перед восшествием на престол. Однако, растущая угроза из Фландрии затрудняла исполнение клятвы. Не мог я ни на минуту оставить страну. Иначе она могла быть быстро покорена заговорщиками. Затем и послал я прошение папе римскому освободить меня от данного обещания и простить грехи мои.

- Припоминаю... Его святейшество тогда повелел тебе во искупление восстановить в Вестминстере святую церковь Петра. Ведь великий храм божий был в полном упадке. А по преданию, еще на заре христианства его освятил первый ученик господа нашего. Недаром легенда гласит: едва лишь церковь построили, на берегу Темзы поздно ночью появился незнакомец в чужеземном платье, попросивший переправить его на левый берег реки к новому храму. А там он воздел руки к небу и прошептал молитву. И тут же яркий божественный свет озарил весь храм в ночи от фундамента до крыши. Паромщик замер в благоговейном волнении, глядя, как над строением летают ангелы. Вот тогда верующие и поняли, что сам апостол Петр соизволил освятить божью церковь. Так что лондонскому епископу на следующий день пришлось лишь с покорностью удостоверить тот факт, первому войти в отмеченную святым обитель, и назвать ее в честь апостола Петра.

- Поверишь, я с радостью принялся перестраивать храм. Решил его расширить, дабы для всех было место помолиться господу нашему в столь святом месте. Кроме того, отважился даже создать на его основе монастырь, чтобы наречь его впоследствии Вестминстерским аббатством. Искренне следовал благим деяниям отца моего, Этельреда Второго. Он ведь также восстановил, не пожалев средств, божью церковь святого Павла в Лондоне.

- Благое дело ты тогда замыслил, государь.

- Избавившись на время от диктата Годвина, а не мог уже терпеть его дочь рядом с собой. Потому я и отправил эту ядовитую змею в монастырь. До плотских утех охоты у меня уже не осталось. Был, ведь, не молод. Да и тело одряхлело вследствие многодневных постов. Вновь жениться не намеревался. Впрочем, не мог - формально я все еще состоял в браке. А умертвить законную королеву было не по-божески и вопреки моей натуре. Кроме того, ведь, омерзительно обагрять руки короля, помазанника божьего, чьей-либо кровью. Не по мне это. Однако, позаботиться о наследнике стоило. В то время наведался ко мне молодой Вильгельм, герцог нормандский, внук Ричарда. По материнской линии, выходит, приходился мне двоюродным племянником. И хотя рожден он был в незаконном браке герцога и простолюдинки, но своим благородным поведением, открытыми манерами и отважным нравом целиком покорил мое сердце. Я всегда помнил добро, и будучи признателен его семье за убежище в годы изгнания, провозгласил сего достойного юношу своим наследником на английском троне. Никто не осмелился возражать мне тогда. Саксонская оппозиция была подавлена. Даже самые смелые не решались возмущаться. Народ был "умаслен" значительным сокращением налогов. И любое мое деяние воспринималось подобно божьей благодати. Однако, объявив Вильгельма своим наследником, я поступил несколько опрометчиво. Ведь живы были другие мои близкие родственники, имевшие по старинному обычаю больше прав на престол.

- Прозорлив все-таки ты, мой господин. Верно, загодя определил Вильгельма, как будущего отмеченного богом владыку, славного рыцаря. Да, воином он оказался знатным, присоединил немало территории на континенте. Смело воевал даже с французским королем и доблестно побеждал... Но что же дальше было-то?

- Все складывалось великолепно, кабы не новые интриги Годвина. Получив содействие Фландрии, он покинул Брюгге. И нарушив мой приказ, вновь возвратился в Англию, где легко восстановил и даже расширил круг своих сторонников. Это стало возможным из-за неприятия саксонской знатью исключительных королевских привилегий, пожалованным нормандцам. Не давала им покоя сия "несправедливость". Их зависть не утихала годами, несмотря на общее благополучие страны. Ты ведь знаешь, что аристократам всегда всего мало. Особенно, ежели кто-то более них удостаивается монарших милостей. А если уж ненавистные им иностранцы привечаются, то лояльности во век не жди... Вот, потому не удалось вторично устранить Годвина со сцены. Набрал он полную силу, легко заполучив новых сторонников, и не собирался капитулировать, как в первый раз. А мои, даже самые надежные сторонники, попросту предали меня, пассивно поддержав мятеж. Проявили псевдоблагородство - мол, отныне не желают гражданской войны. Да и мне воевать вовсе не хотелось. Я ведь человек мирный. Скорее, отшельник, нежели грозный король. И армию свою не вооружал. Деньги на нее не тратил. Лишь церкви строил. Старался дух божий привнести, а не кровавые войны. Потому и позабыл об обороне. Отменил налог на вооружение армии. О благополучии подданных все более заботился. К сожалению, одной лишь веры благой оказалось недостаточно. Вот и остался я снова один на один с Годвином. И судьба-злодейка вновь занесла свой меч над моей головушкой. Благо, граф поклялся, что не принесет мне лично никакого вреда. Взамен пришлось вернуть ему все состояние, земли и замки, отобранные после первого мятежа. И частично властью поступиться. Кроме того я был вынужден освободить из монастыря его дочь, мою постылую жену-королеву.

- Представляю, как это было не легко - отдать все с таким трудом добытое... Я имею в виду - вновь поступиться королевской властью и вынужденно делить ее со своим же подданным, пусть даже более сильным. С тем, однако, кто явно не ровня тебе.

- Все так, святой отец. Тогда я, собственно, и перестал интересоваться мирской властью. Совсем отдал ее на откуп Годвину. А сам углубился в религию, интересовался все более вопросами благочестия и спасения души. Искренне мечтал исполнить обет, данный господу и его святейшеству папе римскому, дабы заново перестроить церковь святого Петра в Вестминстере. Я чтил это, как миссию, главную задачу своей жизни. И строительство вел упорно, затратив целых двадцать лет. Искренне желал, чтобы храм божий стоял вечно.

А для себя предпочитал все более аскетический, отшельнический образ жизни. С восстановлением влияния клана Годвина государственная политика перестала меня интересовать...

- Но граф ведь вскоре умер?

- Да, это так. Однако, наследовавший сын его, Гарольд оказался еще более прытким. Не спроста же отец окрестил его тем же именем, что носил прежний король датской династии... Гарольд, подобно его тезке-варвару, еще туже затянул узы моей зависимости и распоряжался страной по своему усмотрению. Хотя надо отдать тому должное - расширил королевские владения, отняв земли у не лояльных мне, либо ему самому, поместных эрлов, присоединил Мерсию, завоевал королевство Грувит, установил власть над всем Уэльсом. Впрочем, не был столь удачен в Нортумбрии, где уступил власть эрлу Моркару.

- Неужели тебе более не хотелось освободиться от зависимости и вернуть полноценную королевскую власть?

- Не забывай, что я всегда был под давлением семьи Годвина. И хорошо знал их нрав - коль что им вопреки, без колебаний раздуют мятеж, подошлют убийцу или используют яд. Но дав обещание отстроить храм святого Петра, я был не в праве уйти в мир иной, не завершив божьей повинности. А потому покинул мирские дела, посвятив всю оставшуюся жизнь воплощению своей мечты. Я знал, что лишь безразличный, отрешенный монарх устроит клан Годвина, и посему мог рассчитывать, что они не предадут меня смерти до срока, отмеренного господом. Тем временем, Гарольд, наследник Годвина, расширял свою власть и влияние. Он выслал из Англии многих знатных нормандцев, союзников моих. Многие из них бежали в Шотландию под защиту короля Макбета. Но и там им не дали покоя. Клан Годвина распустил лживые слухи, что Макбет, мол, незаконный государь, злодейством завладевший троном. Они составили заговор, собрав большую армию в Нортумбрии и, разгромив шотландцев, убили короля, поставив на трон своего ставленника Малькольма. Это было большим ударом для меня. Я лишился близких друзей и остался один на один с всевластными недругами, мною же, столь опрометчиво, вознесенными так высоко. Я был вынужден отдать родную сестру замуж за Гарольда. Хотя был изначально против, но не решился противиться напористому графу, по всей видимости, посланному богом мне в наказание. Понимал, конечно, что он стремится унаследовать английский трон после моей смерти. И женитьба - очередной шаг к его заветной цели. Тогда, наверно, в последний раз я предпринял робкую попытку не допустить его к трону. На континенте отыскался мой племянник-тезка Эдуард, прозванный в народе Изгнанником. Он был сыном родного брата, отважного Эдмунда Железнобокого. Ему-то я решился тогда завещать корону. Однако, едва племянник прибыл на английскую землю, то не прожил и неделю. Умер по непонятной причине. Подозреваю, что как и многих представителей монаршей семьи, его устранил жестокий клан Годвина с помощью смертоносного яда. Так что свой путь к трону граф Гарольд расчистил основательно.

- Но оставался еще один грозный наследник. Твой любимчик Вильгельм, нормандский герцог, он ведь, продолжал здравствовать...

- И Гарольд понимал это. Да, считаться с Вильгельмом следовало - большая сильная армия за ним. И сам-то - вон какой удалец! По-легкому с ним не справишься. Тем более, из Нормандии плыть в Англию совсем недолго. Лишь залив пересечь. Угроза опасная! Так что, следовало компромисс искать. А потому погрузил Гарольд в свой корабль множество подарков, злато и серебро без счета и отправился в Нормандию добывать дружбу и содействие Вильгельма. А помимо добра всякого, вез Гарольд обещаний множество. Коль герцог позволит ему стать королем Англии, то он уж щедро отблагодарит - вознаградит того и землями, и замками, и дружбой своей, и милостью. Так что в долгу, мол, не останется. Может, все и было бы ладно. Но справедливая судьба сыграла с Гарольдом недобрую шутку. Его корабль настиг жуткий шторм. Судно подбрасывало на волнах разбушевавшегося моря, словно перышко. Все молились богу, дабы позволил выжить и не дал сгинуть в грозном море. Наверно, это был единственный момент в жизни Гарольда, когда он перестал мечтать о королевской власти, желая лишь спасти свою жизнь... Корабль со всеми сокровищами затонул вблизи берега Франции. Гарольду и лишь нескольким морякам удалось спастись. Однако, на беду свою, они были тотчас связаны и посажены в темницу местным феодалом Понтие Гюи. Он соглашался отпустить знатного пленника только за крупный выкуп. Понятно, я не стал платить. Однако, благородный Вильгельм поступил по-рыцарски. Он не поскупился на злато и выкупил Гарольда. Хотя, тем самым преследовал личные интересы и далеко идущие честолюбивые планы. Ведь знал он намерения молодого графа, и зачем тот плыл через бурное море, встречи желая. Неожиданное кораблекрушение обрушило все надежды Гарольда. Теперь уж не он, как планировалось изначально, одаривал Вильгельма, убеждая отрешиться от претензий на английскую корону. А герцог, заплатив за него большой выкуп, на правах хозяина и благодетеля щедро принимал Гарольда в своем замке, преподнося драгоценные презенты. При том саксонский граф уж не осмеливался заводить разговор об английском престоле. Измученный, обессиленный, прошедший через беспощадный шторм и темницу каменную, Гарольд мало походил на наследника королевского престола. Он понимал это. Ну, какой же из него, тогда полуживого, больного и израненного недавнего узника может быть претендент на корону? "Заикаться" об этом было даже смешно. Неожиданно, Вильгельм и без того спутал все карты, ошарашив Гарольда отнюдь не забытым воспоминанием, что король Эдуард много лет назад объявил герцога своим преемником на троне Англии. И кроме того, было очевидно, что нормандец готов всерьез отстаивать свое право. Обессиленный и подвыпивший Гарольд не смог что-либо возразить. Ведь был у герцога в долгу за выкуп из неволи. Однако, разыграл удивление, вроде бы никогда не слышал подобное. Но умный Вильгельм вел свою игру дальше. Отмечая, что усталый Гарольд не в силах ему перечить или отказывать своему спасителю, он заставил молодого графа поклясться перед святыми мощами о полной поддержке Вильгельма в праве на английский престол. Таким образом, план Гарольда в полной мере потерпел крах. Ему следовало отказаться от притязаний или стать клятвопреступником, заполучив столь грозного и могущественного врага, как герцог Вильгельм. В печали Гарольд отбыл назад в Англию...

- Вот и поделом ему досталось! Господь наш в Нагорной проповеди сказал: "Не вожделей к тому, что не принадлежит тебе по праву, ибо такое желание есть, по-сути, воровство".

- Но существует и иное, сугубо мирское утверждение: хороша рыба на чужом блюде... Ему-то Гарольд и следовал всю свою жизнь. Лишь ступив на землю Англии, он вновь ощутил себя всемогущим владыкой. Он превратил мою жизнь в сущий ад, донимая беззастенчивыми притязаниями на королевское наследство. Я, разбитый неизлечимой болезнью, уже старый человек, не в силах был ему возражать. По-прежнему опасаясь излюбленного метода этой семейки сводить счеты с неугодными при помощи яда, мне, понятно, желалось дожить мирно отпущенные богом, оставшиеся недели жизни в спокойствии и благе. Потому и вынужден был я, уступая давлению Гарольда провозгласить его наследником на троне...

Священник не промолвив ни слова, ошарашенно смотрел на умирающего монарха, с таким равнодушием уступающего королевскую корону своему извечному недругу.

- Вот и сейчас я хочу подвести итог своему царствованию, - продолжал Эдуард. - А ты решай, достоин ли я милости божьей... Ведь всю жизнь я стремился пройти праведно, никого не обижая, не казня невинных или хотя бы достойных сожаления. Я прощал врагов своих. Я строил храмы, был покорным слугой его святейшества. Не предавался гордыни. А если что и случилось негодное, то не мог я предвидеть оного, либо был не в силах предугадать и избежать. Ведь сам же говоришь: пути божьи неисповедимы... Ну, а в чем согрешил все-таки, так в том искренне раскаиваюсь.

- Твоя правда, государь, что греха гордыни избежал, - молвил аббат. - Но для повелителя то не грех вовсе. Ведь король есть олицетворение всей страны и не в праве он склонять голову перед врагом. Да, смирение и послушание привело тебя к трону. И в том был промысел божий. Ты воссоздал Вестминстерский монастырь во всем божественном блеске. Честь и хвала тебе за это. Но имел ли ты право забыть, вернее, пренебречь важными королевскими делами, посвятив себя лишь только служению богу? Ведь еще Иисус сказал: "Воздайте кесарю кесарево". Монарх не принадлежит себе. Он отвечает за всю нацию, ответственен за миллионы людей, их жизнь и свободу, за права аристократии и простолюдинов, горожан и крестьян. Как же можно так опрометчиво бросить страну на произвол судьбы, завещая один и тот же престол сразу двум наследникам? Не уместятся они вдвоем на королевском троне. Он, ведь, для единого монарха предназначен. Равно как и корона увенчать лишь одно чело может. А посему каждый отстаивать право свое предпочтет. Делиться не станет. А ведь это же прямой путь к войне и разорению страны! Неужели не достаточно натерпелся народ во время варяжских набегов? Из-за твоего пренебрежения, с таким трудом восстановленная саксонская династия, исчерпав себя совсем, погибает, исчезает бесследно. И будущее государства в беспросветном мраке. Как же ты мог поступить столь малодушно, объявив скрытого извечного недоброжелателя наследником престола, предав тем самым Вильгельма Нормандского, своего естественного друга и союзника? Кроме того, не секрет, что Гарольд поклялся на святых мощах в верности герцогу и поддержке его притязаний на трон английский. Почему тогда ты поддерживаешь клятвопреступника? И более того, ты потакаешь ему в святотатстве. Сие не достойно благочестивого монарха. Тем более, коль он претендует на милость и всепрощение его святейшества папы римского.

Эдуард тяжело вздохнул:

- Выходит, моя жизнь прошла зря. И все, что я создал не ценится ни в грош? Ведь только из добрых побуждений я совершал поступки свои. Никого не хотел обидеть, мечтал о благочестии, справедливости, зря не проливал кровь.

- Зачтется тебе человечность, доброта и божеская покорность. Но все может свести на нет твоя вялость, пренебрежение королевскими обязанностями, невольное содействие клятвопреступнику и то, что умирая, ты оставляешь ослабевшую страну не для будущего мира и благоденствия, а в ожидании неизбежной войны за английский престол и вероятного иностранного нашествия. Вот тогда и прольется кровь потоками, хоть избегал ты ее, королем будучи...

Посему, лишь как добродетельному и благочестивому христианину я дарую тебе прощение грехов твоих, но не как слабому, безвольному монарху ...

Уж не посетуй за мою прямоту и дерзость. Ведь правды ты желал? Прими же ее во всей полноте. Ибо в исповеди, как нигде, важна справедливая истина.

Во имя спасения души твоей, позволь даровать тебе старинный, чудодейственный крест. Пусть он будет знаком очищения от грехов твоих. Носи его до конца дней. Он освятит душу твою. И возможно, господь простит, коль скоро ты предстанешь перед ним.

Пипин снял свой золотой крест с распятием и, поклонившись, вручил его монарху.

- Прощай, английский король. Аминь!...

- Поистине, благими делами вымощен путь в ад, - молвил слабеющим голосом Эдуард, глядя вслед степенно удаляющемуся священнику.

* * *

Пипин оказался прав. Вскоре после смерти Эдуарда пресеклась и саксонская королевская династия... Англия, с трудом отразившая нашествия викингов, подверглась нормандскому завоеванию, навеки изменившему старинный облик страны. Но в то же время, принесенные захватчиками континентальные порядки неожиданно послужили разумному развитию, становлению и укреплению великого государства...

История вынесла свой приговор Эдуарду. На удивление он оказался не только мягким и оправдательным, но даже самым благоприятным, вплоть до восхваления и возведения в ранг святого.

Тело умершего короля оставалось нетленным более двух столетий. После вскрытия гробницы через многие годы после его смерти, Эдуард казался просто спящим. Его лицо, удивительно сохранившееся веками, было спокойно, без единого намека на разложение. "Неувядающий покойник" смотрелся пристойно в короне и не истлевшем богатом королевском облачении саксонских времен. В том же, в котором был похоронен. На груди почившего государя лежало украшенное эмалью и драгоценными камнями нательное золотое распятие. На одной стороне креста была эмаль с изображением крестных мук, а на другой - бенедиктинец в монашеском одеянии...

Феномен нетленности объясняли в те времена не иначе, как божьим знамением и великим чудом. И произошло, мол, это диво по причине святости усопшего, вследствие его благочестивой жизни, приверженности христианским добродетелям, религиозному рвению и аскетизму. Потому король Эдуард был увековечен эпитетом "Исповедник", обычно присваиваемым христианским праведникам, прожившим благочестиво и умершим естественной, ненасильственной смертью. Гробница его была перенесена в Вестминстерское аббатство и установлена в самом центре, на видном месте, где когда-то располагался древний алтарь.

Тогда же с подачи Осберта де Клера, приора монастыря, новому святому и приписали, якобы, былые способности вершить чудеса и исцелять страждущих прикосновением рук. С тех пор и по сей день его гробница остается сердцем и душой храма.

Двойственность и неопределенность натуры короля Эдуарда Исповедника и его деяний при жизни в последствии толковались не однозначно. Но в конечном счете, по славной традиции христианского благодушия и прощения, монарх упоминался лишь одобрительно и с похвалой. Так, нормандцы, мечом покорившие Англию, чтили его, как достойного короля, несомненно завещавшему трон их герцогу Вильгельму, отстаивая тем законную династическую преемственность новых властителей. В то же время англосаксы преклонялись перед последним подлинным монархом страны Эдуардом, по праву оставившим корону в наследство их соотечественнику Гарольду Уэссекскому. Страдая под властью чужеземцев, коренные жители Англии тосковали о "старых, добрых временах". Из ностальгических чувств, хотя и не вполне заслуженно, они называли период правления Эдуарда "золотым веком" страны, утраченным навсегда.

И нормандцы-завоеватели, и покоренные ими англосаксы с единодушным благоговением преклонялись пред истинной религиозной набожностью и духовным благочестием короля Эдуарда. Невероятно, но мощи святого как бы примирили победителей и побежденных, наметив общие духовные ценности новой великой нации.

Почти двести лет Эдуард Исповедник слыл святым покровителем Англии. И почитается он до сих пор, как божественный благодетель британской королевской семьи, а также основатель великолепного Вестминстерского аббатства на месте старой лондонской церкви, по преданию, еще в древности освященной самим апостолом Петром....

* * *

September, 2007

London - New York

Читайте также из серии 'История Англии, рассказанная шепотом':

Рассказ Первый. Первое Завоевание.

Рассказ Третий. Сказ об Артуре.

Рассказ Четвертый. Англия, покоренная французами

Оставить комментарий © Copyright Сафир Алекс (safir_a@msn.com) Обновлено: 10/05/2009. 119k. Статистика. Рассказ: Великобритания Иллюстрации: 5 штук.		Ваша оценка:
Аннотация: Эдуард Исповедник, январь 1066 г.н.э.

Сафир Алекс: другие произведения.

История Англии, рассказанная шепотом. Глава 2. Откровение монарха