Вот, например, известный конь по имени Иницитат...
И с ним Калигула прославлен!
Так повелитель сей, ничтоже не лукавя,
Ту лошадь почитал, как брат.
.
Он, прикрепив к седлу имперско знамя,
Послал коня присутствовать в сенат.
.
Риф Аскела
* * *
Мы с ней познакомились при печальных обстоятельствах - на похоронах. Это была невысокая, худенькая, уже пожилая женщина, но все же говорливая и не по годам энергичная.
Видимо, потеря близкого человека заставляет задуматься о чем-то важном, касающемся лично тебя. Если ты молод - то пересматриваешь свои планы, если зрел - думаешь о том, что тебе еще предстоит, если стар - вспоминаешь о прошлом. И конечно же, общая печаль сближает.
Невзирая на разницу в возрасте, мы как-то сразу нашли общий язык, хотя до того и не были знакомы.
Наверно, грешно так говорить, но после нескольких часов панихиды, слез родственников и причитаний об умершем, воздав ему должные почести, все потихоньку возвращаются на грешную землю. Не смотря на скорбь, мы осознаем, что жизнь-то у нас продолжается. И невольно возвращаемся к самим себе, решительно обрывая невидимую нить, связывающую нас с тем некогда знакомым человеком, превратившимся ныне лишь в безликое, безжизненное тело. Мы понимаем: все что могли уже воздали, ничем более помочь не сможем. А наш дух требует восстановить жизненные силы и заменить молчаливую скорбь на откровенный разговор с теми, кто как мы жив и сейчас рядом. Наверно, именно тогда и хочется выговориться, вспомнив что-то важное из нашего прошлого. Так мы утверждаем нечто в себе, восстанавливаем свою значимость, ищем в прошлом то, чем можем сейчас гордиться. И находим то самое, необычное, что могло случиться лишь с нами, и ни с кем другим.
Болезнь ли это избранности? Не знаю. Думаю, скорее, самоутверждение в чем-то, как личности. А может, вполне человеческая вера в собственную индивидуальность, или даже в свою уникальность. Ничего зазорного в том нет. Ведь каждый, действительно, специфичен по своему, да судьба нам приносит события и испытания лишь по ее собственной прихоти.
Мою собеседницу звали Элла. Мы говорили о разном. Сначала об общих знакомых, и кто кем приходится усопшему. Но затем разговор, естественно, перешел на самые отвлеченные темы, не имеющие отношения к печальному событию. Мы заговорили о России. Было легко вспоминать и хорошее, и плохое из того, что мы пережили до эмиграции.
- Здорово всю жизнь прожить в одной стране, - сказал я. - Там, где звучит твой родной язык, где традиции тебе хорошо знакомы, местный уклад понятен, и где ты говоришь без акцента.
- А природа? Русские березки? - спросила она.
- Дело второстепенное... И в Америке такие же есть.
- Значит ностальгией мучаетесь?
- Отнюдь... Просто печалюсь о том, что не принимала нас родина, с рождения отторгала от себя. Хотя ни в чем не были виноваты. А то, что прадедушки наши исповедовали иудаизм - не наша вина. Да и грех ли это? Ведь выросли и воспитывались в интернациональных традициях. О старых верованиях никто и слыхом не слыхивал. Давно ушли в небытие они. Иного и быть не могло. Так нет же, из-за окончательно ушедшей и забытой прадедовской веры нас, правнуков, практически к врагам народа причисляли.
- Да, это было всегда, - сказала она. - Традиция такая в русском народе.
- Не хочется верить... Склонен, скорее, думать, что правительство насаждало. Как громоотвод мы были. Либо иные политические цели преследовались. До войны, ведь, национальный вопрос не стоял так остро. Тогда Сталин наказывал за антисемитские выходки.
- Не скажите, не скажите... До войны я жила в Полтаве. Так там украинцы не стеснялись нас оскорблять. Причем сами-то кто они были? Еще недавно от плуга и корыта, а позволяли себе черт-и-что нам заявлять, в лицо гадости говорили, и ничего им за это не было.
- Но, может, то исключительные случаи. На бытовом, так сказать, уровне.
- Наверно, вы правы. Но я думаю, что эта нетерпимость глубоко в славянском народе сидит. Столетиями вбита им ненависть в голову, впитана враждебность с молоком матери. Причем, они уже давно позабыли, чем собственно, в далеком прошлом евреи досадили им, и при чем здесь потомки нынешние. Запамятовали напрочь. Да и евреи ничем от них самих теперь не отличаются. Ни одеждой, ни внешностью не выделяются. Но, видимо, неприятный осадок все-таки остался. На многие поколения распространился, и не думает угасать. Слово "еврей" звучит у них как ругательство. Так что, не мечтайте, не скоро тот душок из русского народа выветрится. Думаю - вовеки не исчезнет...
Вот тут она рассказала историю, которую мне хочется сейчас поведать от ее имени.
" Окончив вскоре после войны экономический институт с отличием, я воспользовалась своим правом выбрать себе работу по желанию. И приметила я такую в строительном тресте, в окрестностях Калининграда. А что? Цивилизованные места. Новая советская территория, недавно отнятая у немцев. Как бы часть Европы, отошедшая теперь к Азии. Хотелось вкусить нечто новое, вдоволь насладиться свежим воздухом земли, столь близкой к мировой цивилизации.
Начальство приняло меня хорошо, сразу же предоставив жилье. Разве что, имя мое - Элла - они никак не могли правильно произнести. Называли все более Аллой. Ну, да бог с ними. Люди, ведь, добрые были и относились ко мне по-хорошему. Фамилию я ношу славянскую, а в метрику вряд ли начальство заглядывало. Впрочем, им все равно было, кто я собственно, по национальности.
Да и работа оказалась не сложной. Я быстро освоилась.
Однажды к моему рабочему столу подбежал не кто иной, как сам начальник треста. Он был очень взволнован.
- Алла, выручай! К нам на строительный участок прибыла комиссия из государственного банка. Инспектируют тамошние дела и пересматривают смету. Как на зло, никого из представителей нашего треста сейчас там нет. Черт его знает, что комиссия запишет. Не дай бог урежут финансирование. Тогда мы точно ничего построить не сможем. Но ведь план нам не сократят. А за невыполнение еще как по шапке надают. Мало не покажется. Так что бери, мать, ноги в руки, а заодно и смету, и лети, убалтывай комиссию на месте.
- Да как же я добегу туда? Поди тридцать километров по пересеченной местности...
- Понимаю, но автомобилей нет - все на стройкe задействованы. Иначе сам бы поехал, тебя не просил. Да вот, стар уже, чтобы как молодой олень бегать.
- Ну, тогда хоть лошадь дайте.
- И с этим тоже проблема...
Он задумался.
- Хотя, впрочем, есть один вариант... Знаешь, дам я тебе, пожалуй, еврея...
Я остолбенела. За долгие месяцы работы впервые услышала это слово.
Но я же лошадь просила. А он человека предлагает. Жили бы мы, например, в Японии, тогда понятно. Там рикши с тележками везде шныряют. Возят желающих за деньги в повозке мощностью в одну человеческую силу. Говорят, среди японцев тоже евреи есть. Но чтобы еврей-японец, да еще в России, да еще на недавно освобожденной от фрицев территории - звучит совсем нереально.
Всем памятна шутка: еврей-грузчик. Вроде бы как части слова не сочетаются. Ежели еврей, то обычно, занят умственной работой. Впрочем и там предел установлен очередной шуткой: еврей-директор завода. Хотя обе крайности иногда случаются.
Например, в Одессе можно было услышать как на вокзале расфуфыренная дамочка зовет грузчика: "Насильник! Потаскун!" И в ответ что-то типа : "Ну шо ви шумите, будто в соку девица какая? Щас ми вас мигом оттарабаним!".
Или иная красавица из окна прибывающего поезда взывает: "Носильщик! Имейте меня первой!".
При том сомнений о национальной принадлежности тех персонажей, как правило, не возникает.
Но на этот раз начальник явно не шутил. Лицо его было сосредоточено. Я далека была от мысли, что смеется надо мной. Скорее, он и не задумывался к какой нации я принадлежу, и имел в виду что-то другое.
Я собралась с духом:
- Да не помощника у вас прошу, а транспорт.
- Ну, я о том же и говорю...
Тут меня уж совсем в жар бросило. Ну, что все это значит?
Он, заметив удивление, усмехнулся в усы и пояснил:
- Так мы нашу лошадку кличем. Не молоденькая поди, но все же резвая. А "Евреем" прозываем, потому что уж больно хитрая...
Я уложила сметы в портфель и направилась в конюшню.
Конюх вывел под уздцы мне коня буланой масти с рыжеватым оттенком и густой темной гривой. Тот не упирался, однако же, шел с явной неохотой.
- Ну, вот и ваш "Еврей".
- Не припомню, чтобы встречались мне до сей поры подобные евреи...
Конюх рассмеялся:
- Да ведь, за смышленость его так прозвали.
- А начальник говорил, он хитер...
- Есть немного. Хотя лошадка добрая. А коль у себя на уме, так не грех. Ну, кто, скажи, теперича прежде не о себе самом печется? Выживать ведь надо. Вон всю войну прошли, нахлебались горя. Жить теперь хочется. А лошади - совсем не глупей людей-то. Об отдыхе мечтают, уходе заботливом, да о сене сочном. Конь сей, небось, изрядно горя хлебнул, явно битый. Потому, и норовист слегка. Да ты с ним построже будь.
Я легко запрыгнула в седло. Конь слегка попятился и недовольно фыркнул.
- Ничего-ничего, браток, - пожурил его конюх. - Девушка миниатюрная, совсем не тяжелая, так что потерпи малость.
"Еврей" неохотно побрел к воротам. Я похлопала его по бокам, однако, он никак не реагировал и ступал медленно.
- Ну нет, мой друг, так мы и к вечеру не доберемся.
Пришлось сильнее хлестнуть коня. И тот в миг уразумел, что шутить с ним не станут, потому пошел быстрее.
- Ну вот и слава богу. Зря говорят, что ты норовистый.
Я неслась по улицам города, если так можно назвать, то, что от него осталось. Война отгремела совсем недавно. Кенигсберг был разрушен до основания. Этот былой оплот немецкого духа еще в 44-м году английская авиация разнесла в пух и прах. А в 45-м наша артиллерия добила и тяжелые советские танки проутюжили. Трудно даже представить, сколько крови пролилось здесь. Город был взят всего за месяц до окончания войны. Красная Армия солдат не жалела. Несколько дивизий полегли целиком. И от древнего города ничего не сохранилось, разве что развалины.
Дороги были сплошь усеяны воронками от бомб и снарядов. Приходилось часто придерживать лошадь, дабы не угодить в такую.
Жаль, что немцам в нацистском исступлении не доставало предвидения, не могли они вообразить будущее унижение. Иначе ужасный нынешний вид их древнего города заставил хорошо подумать прежде, чем начать мировую войну.
А сколько бы раз Гитлер перевернулся в гробу, коли сейчас мог лицезреть меня, дочь ненавистного ему народа, гарцующей на лошади по прозвищу "Еврей", в самом сердце бывшего рейха? Может, еще и выше подпрыгнул, узнай он, что мне-то и предстоит сыграть далеко не последнюю роль в превращении старинного немецкого Кенигсберга в русский город Калининград. Скорее, бы согласился оставить его в руинах, нежели вообразить советской новостройкой.
Тем временем мы потихоньку выехали за город. Дорога была ровной, недавно отремонтированной, хотя на обочине то и дело попадались остовы подбитых танков и искореженные артиллерийские лафеты.
Через несколько минут показался старый крестьянский двор. Завидев его, "Еврей" пустился вскачь. И не успела я что-либо предпринять, как он лихо влетел туда и остановился как вкопанный, изрядно перепугав играющих детишек.
- Что с тобой, друг мой? Иль кобыла-красавица ждет тебя здесь?
Появились перепуганные хозяева. Подумали, небось, начальство какое нагрянуло. Я их успокоила и извинилась...
Похоже, мой конь больше не собирался никуда идти. Мне было жаль его. То ли устал, то ли боится чего. А может, лошадиная память до сих пор хранит орудийный грохот и свист летящих бомб?
Я потрепала его за гриву, достала из сумки кусок хлеба, который припасла в дорогу. "Еврей" повел ноздрями и вытянув губы, легко ухватил горбушку из моей руки. Причем он сделал это так аккуратно, что большие лошадиные зубы нисколечко не задели мою ладонь. Насытившись, конь стал податливее. Он послушно развернулся, пошел прочь со двора, покорно смирившись с необходимостью продолжать путь.
Дальнейшая дорога оказалась трудной, так как была исковеркана воронками после бомбежек. По обе стороны виднелись две одноэтажные, однако широкие постройки с узкими горизонтальными окнами. Подъехав поближе, я поняла, что это немецкие военные доты. Наполовину разрушенные, они все же стояли гордо и одиноко, как память о прошедших тут боях.
Вне всякого сомнения, здесь когда-то проходила линия немецкой обороны. Потому много образовалось траншей и следов от взрывов. А некоторые ямы до того велики были, что туда запросто могла провалиться целая телега с упряжкой. И это не удивляло: ведь именно здесь применялись советские тяжелые бомбы нового образца ФАБ-5000, начиненные более чем тремя тоннами тротила. Вот такие гигантские боевые заряды и доконали оборону Кенигсберга, наверно, самые мощные авиабомбы Второй Мировой войны. И изобрел их не кто иной, как советский еврей Нисон Ильич Гальперин.
Солнце поднималось к зениту, а мы еще не прошли и половину пути. Лошадь вела себя очень независимо: то шла медленным шагом, то пускалась вскачь. И я ничего не могла с ней поделать. Ни один двор она не пропускала, заходя во все подряд. Хотя и не голоден и не усталым был на вид мой конь, да искал, похоже, тепленькое местечко или корм клянчил. Я заглядывала в коричневые конские глаза, что-то говорила ему, да все было попусту...
Через час лошадь захромала. Стала сильно припадать на левую ногу. Неужели подковали плохо?
Я проверила подкову. Нет все было сделано исправно. Да и никакой камушек не застрял в ней. Плохи тогда дела. На хромой лошади я разве что к закату доберусь к цели-то. Комиссия точно уедет. И смысл моего путешествия пропадет совсем. Делать нечего. Я развернула коня обратно.
Но не успела и глазом моргнуть, как он во весь опор понесся домой.
- Ах, ты шельма! Дурить меня вздумал? Я тебе покажу хромать, притворщик! А ну, марш в путь!
Наконец, мы с горем пополам добрели до реки. Ее пересекал узкий деревянный мост. Конь остановился словно вкопанный, и ни за что не хотел идти дальше.
- Девушка, не неволь лошадку, - окликнула меня женщина с бидоном молока в руке. - Боится, видать воды, несмышленая.
Как бы в подтверждение ее слов конь вдруг принялся пятиться назад.
- Смотри-ка, и впрямь, воды страшится-то...
- А может, человеческую речь понимает?
- Ничего не поделаешь, либо пешком дальше сама иди, либо назад воротись.
Легко сказать, а как же я лошадь здесь брошу? Какая не какая, а государственная собственность. Как я ее оставлю? Что делать, возвращаться не солоно хлебавшие, что-ли придется? Не даром начальник глаза свои лукавые отводил, в лицо мне не смотрел, все в усы себе дул. Знал, небось, чем дело кончится, в успех не верил. Да ежели с горем пополам на объект дойду все же, то как обратно доберусь? На стройке не заночуешь, а пешком и во век домой не воротиться...
Я спешилась, взяла коня под уздцы и провела его через мост. Он шел, недовольно фыркая, с трудом передвигая копыта.
- Неужто устал? Впрочем, стар ты уже, а на заслуженный почетный отдых, видать, не спроваживают. Да что за пенсия для лошадей-то? Небось сразу на мясокомбинат отвезут. Время-то послевоенное, голодное. Так трудись, пока можешь. А коль ни на что иное не годен, тогда, братец, уж не взыщи.
И все-же я жалела коня. Может, и впрямь устал? Мы давно прошли мост, а я все вела его под уздцы...
- Девушка, да что ты с ним "панькаешься"? - крикнул проезжавший мимо мужик на телега. - Ясно, что притворяется. Знаю я их лошадиную хитрость. Конюхом двадцать лет прослужил. Все их повадки знаю. Старый конь борозды не портит - засыпает он на ней. Всыпь ты этому хитрецу как следует - сразу бодрым скажется.
Я вновь вскочила в седло. Конь, казалось, как бы зашатался сперва. Но затем, уяснив, что его лукавство окончательно обнаружено, недовольно зафыркал и продолжил путь. Благо, не много ехать оставалось. Последние километры мы проковыляли без происшествий.
Я быстро справилась с поручением, убедив комиссию из банка не сокращать финансирование строительства. Однако, день уже клонился к закату. И оказаться на обратном пути в кромешной темноте мне абсолютно не улыбалось.
Я подошла к своей "многострадальной" лошадке, обняла ее, погладила по гриве и сказала:
- Слушай дружок, трудный день сегодня был для нас. И ты устал, и я устала. Ничего с этим не поделаешь... Но возвращаться домой надобно. Не ночевать же в дороге. Так что будь добр, браток, не подведи.
А потом добавила:
- Ведь, ты - еврей, и я - еврейка. На кого же мы еще можем надеяться, как не друг на друга...
Весь обратный путь мой конь мчался подобно молнии, и мы вернулись домой еще до наступления темноты ".
![[]](/img/a/aleks_safir/konbulanijpoimenievrei/vnachale.jpg)
![[]](/img/a/aleks_safir/konbulanijpoimenievrei/this_land_is_my_land_400x400.jpg)
![[]](/img/a/aleks_safir/konbulanijpoimenievrei/1196686266_sverchk-deti-st.jpg)
![[]](/img/a/aleks_safir/konbulanijpoimenievrei/dark-horse-500.jpg)
![[]](/img/a/aleks_safir/konbulanijpoimenievrei/u8438.jpg)
![[]](/img/a/aleks_safir/konbulanijpoimenievrei/ustal.jpg)