Прочитав произведение известной писательницы N., я приказала себе быть осторожной, весьма осторожной в определениях и оценках, хоть и соблазнительно, отбросив все, чему учили нас бабушки, открыть и показать, продемонстрировать миру... Но придется все же начать с зеленого пальто моей киевской подружки Цыпы.
Цыпочка родилась, выросла и жила на Подоле. Тем, кто знаком с особенностями этого места, скорее, местечка, мои комментарии ни к чему. А кто не знал послевоенного, доперестроечного Подола, тем они уже не понадобятся.
Прежнего Подола нет. Его снесли, отреставрировали, похоронили, воскресили и частично превратили в Музей. Говорят, Подол посвежел и похорошел - как Лазарь.
К счастью, глаза мои этого не видели, и я запомнила Подол таким, каким он достался моему поколению. С единственной в Киеве, а может, на всей Украине, действующей синагогой, с удивительными трущобами, где приличные девочки из еврейских семей мирно жарили оладьи на общих с профессиональными проститутками кухнях, где не во всякий подъезд можно было войти, не наступив немедленно на дохлую крысу.
Подол, где благородная старина Украинской Сечи выявлялась в названиях улиц и археологических раскопках, куда стремился, скрываясь от преследователей, романтический юнкер из романа "Белая гвардия".
Словом, это был Подол и на Подоле жила моя подружка Цыпочка. Когда-то она грамотно вышла замуж, поездила со своим военным мужем, родила дочку, развелась, как положено, и вернулась в свою аварийную подольскую трущобу - с дикими котами, отчаянными крысами, обнаженной проводкой, обвалившейся штукатуркой и неисправной канализацией.
У Цыпочки было полно друзей, жила она беззаботно и весело, работала в реставрационной мастерской, подрабатывала шитьем, ходила в походы, каталась на байдарках и горных лыжах, но никогда не забывала о статусе разведенной, выпрашивая в профкоме справку, курсовку или путевочку в пионерский лагерь.
Как-то, обсуждая на службе очередную бытовую проблему, Цыпа вознамерилась получить в профкоме особо важную бумагу. Наш проверенный бабский коллектив оживился, и мы стали давать подруге полезные советы, как подойти, ловчей пожаловаться и как нарядиться, чтоб выглядеть понесчастнее. Я тоже внесла свою лепту и предложила надеть "то зеленое клеенчатое пальтецо со старомодным шалевым воротничком".
Что тут началось! Только благодаря Цыпиному добродушию и природной незлобивости нам удалось сохранить отношения. Оказалось, пальто было привезено из Германии, выполнено из натуральной Кожи! может даже Лайки! А то, что я полагала клеенчатым блеском, на самом деле было Особым! Лаком! предохранявшим кожу от затирания! (Немецкая же предусмотрительность, блин!)
Целую неделю Цыпа косилась обижено, а еще через две явилась на работу в новой зеленой куртке, явно перешитой из качественного немецкого пальто. Я поахала, повосхищалась и наша дружба была восстановлена.
Прошли годы. И в который раз мне пришлось убедиться, что человек почти не меняется, а уроки юности остаются невостребованными.
В Тель-Авиве, в группе, где я обучалась рекламному мастерству, изредка появлялся веселый, неуловимый какой-то студент. Среднего возраста, менее чем среднего роста, с незаметной бородкой, мягкими повадками и хорошо развитым чувством юмора.
Он явно принадлежал к газетной или художественной, богемной братии, демонстрируя нам некоторое превосходство. Но человек он был приятный, незлой, конформный, как говорится, и превосходство это легко растворялось в дружеской беседе во время чаепития или пития чего покрепче, если случалось.
Почему-то мне было жаль его. Женским глазом я отмечала дорогое шмотье, фирменную обувь, внимательно подобранные аксессуары: трубку, ручку, кейс...
Но, как Станиславский, не верила. За этой нарочитой солидностью мне чудилось клеенчатое пальто подружки Цыпы, матери-одиночки с Подола.
Сложилось так, что дипломную работу, рекламный проект мы делали в одной с ним группе. Выяснилось, что студент этот - профессиональный график, жил заграницей, недавно устроился на высокооплачиваемую работу, счастлив в неофициальном браке, водит авто и, как говорится, неплохо стоит.
Я, восторженный новичок в рекламном ремесле, взяла на себя почти все, оставив Графику, единственному в группе профессионалу, работу легкую и почетную: отсканировать заготовки, внести их в компьютер, поиграть с изображением, покрутить, почистить, ввести приготовленный текст и отпечатать рекламный плакат.
Для последней, завершающей стадии, мы отправились к Графику домой. Он подсел ко мне в машину, воодушевленно пощелкал, одобряя модель, и велел ехать в андромеду.
- ?
Я скрыла на курсе свою основную профессию, согласно израильскому мифу, почетную и высокооплачиваемую. Поэтому мое удивление выглядело естественным, я действительно не знала, что такое "андромеда" и как в нее ехать.
По пути он разговаривал по мобильнику с разными людьми на многих языках. Я удивлялась его знаниям, уточняя:
- Неужели, б-эмет *, грузинский?
Я видела, что мы едем в Яффо, понимая Яфу по морю, базару и мастерским знакомых художников. Поэтому, когда мы оказались у высоких металлических ворот с охранником, пропускной системой и решеткой высоченного забора, я немедленно сгруппировала свои представления о Графике, поселив его в промзоне за колючей проволокой. И действительно, бетонный склеп подземного гаража, в котором мы очутились, вполне отвечал образу промзоны и, выйдя из машины, я стала ждать, что вот-вот откроется какая-нибудь потайная дверь, и мы увидим помещение, ловко и остроумно приспособленное под жилье.
Вместо этого за дверью оказалось ярко освещенное парадное, мы вошли в чистый лифт, поднялись (или опустились) на какой-то этаж и очутились на обычной лестничной площадке. Я радовалась за нового друга: тут и жилье, оказывается, есть. Ведомственное, наверное, при промзоне.
- Возможно, График по ночам подрабатывает сторожем, промзону сторожит, - думала я.
Вот она - сила стереотипа! Ничему не научило меня Цыпочкино кожаное пальто.
Дверь нам открыла солидная рыжеватая дама, по виду - теща. У ног ее вертеля такой же рыжеватый, породистый бультерьер, по-простому, Стаффордшир, или иначе: стаффордширский терьер, собака на любителя. Квартира оказалась чистой (вот могут же люди!), просторной, без детей и картин.
Я заинтересовалась компьютером, незнакомой мне графической программой и неограниченными возможностями недорогого, всего за четыреста шкалей, компактного сканера.
Работать с Графиком было легко и приятно, изредка подваливал мускулистый терьер с непроизносимым именем, я поглаживала его, обзывая уродом, и понимала, что Графику больше пошел бы уютный спаниель или веселый пудель.Потому и спросила невпопад интеллигентного вида тещу:
- Ведь это, верно, ваша собака?
Теща взглянула недоуменно:
- А чья же?
Я смутилась, но не удержалась и позже выяснила у Графика, что собаку заводил не он, а получил в комплекте с рыжеватыми женой и тещей. (Врожденная честность не позволяет мне утаить от читателя, что компьютерный редактор только что укорил меня: нет существительных, согласующихся с прилагательнымрыжеватыми).
Плакаты получились на славу.
Вернулась с работы красивая, породистая графикова жена. Выпили чаю...
В ванной я отметила желтоватый мрамор, теплых тонов кафель. Капало с веревочки, с купальника явно тещиного размера. Зимой? Неужели теща моржует?
В ванной было уютно, но не хватало зеркала, значит квартира не своя, снимают. Мысль о ведомственном жилье покинула меня.
Я засиделась в гостях, было мило, говорили о балете, о любимом стаффордшире, о последней работе Графика. Он показал мне культурные, выдержанные рекламные проспекты. Я искренне хвалила.
Уже в лифте, провожая меня к машине, График спросил, как о недосказанном:
- Знаешь, сколько я плачу за эти три комнаты?
- Ну?
- Полторы тыщи баксов. В месяц.
Я тупо молчала. График остановил лифт.
- Хочешь, покажу?
Мы вышли из лифта прямо на площадь, неожиданно открывшуюся между двумя высотными башнями-домами. В небе летела луна, стояли молчаливые пальмы, терраса гранитными уступами спускалась к искусственному водопаду. Яфа лежала под нашими ногами, а впереди, до горизонта шумело ночное море.
Я вспомнила курсовые проекты институтской молодости и, наконец, поняла...
Город будущего: дискотеки, клубные помещения, кинотеатры, бассейн - вот он, мокрый тещин купальник!, фонтаны, водопады, тенистые внутренние дворики, линия доставки, подземные гаражи, джакузи, теннисные корты, спортивные залы, беговые дорожки, тренажеры...
Пока я вспоминала, График водил меня по огромной, многоуровневой площади, засаженной многолетними, как в Иерусалиме, на кикар Сафра, пальмами.
Он показывал мне мраморные фонтаны, водопады, бассейны, дискотеку, спортзал. Показывал луну и эксклюзивный вид на море, показывал арочные, занимающие три этажа, окна какой-то квартиры, показывал сторожа, охраняющего у водопада, показывал антикварную мебель, украшающую внутренние дворики и холлы, массивные рамы входных дверей, выполненных из цельного дуба, необыкновенной крепости и прозрачности стекла, медные поковки на старинной или почти старинной мебели.
Это была "Андромеда", миллионерский приют в Яффо. Похоже, что импозантное великолепие этих фасадов можно оценить только с моря, входя в порт на белом пароходе. С берега же, я думаю, удастся разглядеть лишь фрагменты: карнизы, лепнину, балконы и балкончики, да и то, если лечь, расслабившись и глядя наверх, в самое небо. Но я не пробовала, да и охрана вряд ли согласилась бы видеть меня распростертой на земле, рядом с электрическими воротами и решетчатым забором.
Мы спустились в гараж и, довольный произведенным впечатлением, График признался мне, что готов корячиться на своей новой, высокооплачиваемой работе по 16 часов в сутки, но, чтобы жилье снимать не где-нибудь, в "Андромеде".