Обломки
Посвящается Фархаду, кондитеру и эволюционисту
![Pecan-Brittle []](/img/a/amin/brittle/pecan-brittle.jpg)
Очередь двигалась не очень бодро и я на несколько минут застрял прямо напротив стеклянной витрины с аккуратно разложенными сладостями. Я стоял в очереди за мороженым. Эта лавка в жаркие дни совмещала торговлю мороженым со своим основным бизнесом - кондитерскими изделиями. Сегодня было жарко. По меркам ванкуверского мая это около 25 градусов по Цельсию. В такие дни, даже когда погода пасмурная, очереди за мороженым не редкость. Я разглядывал сладости, которые видел много раз, но почти никогда в деталях, поскольку очередь в этой кондитерской лавке такая же редкость как, скажем, дожди на Кипре. Макадамия в шоколаде, шоколадные "ежи" (chocolate hedgehogs, чисто ванкуверская мулька по части шоколада), шоколад белый, молочный, черный в самых разных комбинациях - все это радовало глаз и заставляло чувствовать себя собакой Павлова. Одно из изделий выглядело особенно аппетитно. Оно представляло из себя орехи пекан, залитые массой, чем то напоминавшей бурую карамель. Называлась эта сладость по-английски pecan brittle (пекан бриттл).
Слово brittle было моментально мною изучено, благо дело бесчисленное множество приложений для iPhone'а включают в себя несколько бесплатных словарей. Вообще то это прилагательное означающее "ломкий" или "хрупкий". Динамизм в английском языке вполне отражает динамизм тех, кому он приходится родным - прилагательное запросто может метаморфировать в существительное, что и произошло с названием сладости. Возможно лингвисты со мной поспорят, но для себя я перевел это название как "пекановые обломки". Признаю, что звучит это по-русски совсем не так аппетитно как по-английски, но это не остановило меня от покупки. "Ребенку мороженное, жене - обломки"; промелькнувшая в голове вариация на эпизод из старой советской комедии заставила улыбнуться прежде чем я протянул свою кредитку симпатичной мексиканке на кассе.
Много лет назад я провел несколько месяцев в первозданной дикости киргизского Тянь-Шаня. Несколько юрт, человек двадцать людей, пять песочного окраса волкодавов и большое количество лошадей с трудом вписывались в первобытный ландшафт, где холод ночного ветра столь же опасен как и стая волков. Первобытность окружающей среды прекрасно отражалась в социальной организации этой группы людей. Сама жизнь была незамысловатой, во многом сведенная к буквальному выживанию в этой почти что арктической глуши.
Утром мужчины седлали низкорослых мускулистых лошадей почти все из которых были ярко-черного окраса, заросшие густой мохнатой гривой. Никаких излишеств в седлах и сбруе не было, все было предельно функционально. Уже верхом, всадники, в лисих малахаях с плетеными камчами, со свистом гарцевали некоторое время на пятачке перед юртами, прежде чем рысью отправиться в горы. Резкий запах сыромятной кожи и конского пота висел в воздухе до первого порыва горного ветра. Вся сцена, неустанно повторяющаяся каждое утро как в известном фильме "День Сурка", заставляла вспоминать читанные в детстве тексты о средневековых кочевниках, терзавших своими набегами более цивилизованные сообщества.
Внутренняя жизнь группы также была непохожа на ту, что была за многие сотни километров внизу, в долинах. Почти все решалось одним еще совсем не седым аксакалом с романтической щетиной а-ля Джордж Майкл ("ак" в тюркских языках белый или седой, "сакал" - борода), который сосредочил в своих руках практически абсолютную власть. Социальные функции женщин и подростков были четко регламентированы и почти вся каждодневная работа ложилась на их хрупкие, иногда в буквальном смысле, плечи. Родоплеменная градация была крайне важна (как и до сих в Киргизии) и быть родом из того или иного клана означало весьма многое. Это небольшое стойбище высоко в горах казалось словно вырванным из средневековья и перенесенное в эпоху закатывающегося советского соцреализма; реальным обломком феодализма, чудом сохранившимся благодаря экстремальной удаленности от эпицентров цивилизации.
Жил в юрте на окраине один старик. Сколько лет ему было никто не знал. Бесчисленные морщины лучами расходись вокруг его живых, буравящих взглядом глаз, словно селевые русла на соседнем отроге. На лысой голове почти всегда был засаленный колпак. Однажды ярким солнечным утром, когда тонкий лед на ручье неподалеку начинал подтаивать, я и еще один подросток солили освежеванные шкуры подстреленных накануне архаров. Старик подошел к нам, опираясь на кривую грубо обтесанную клюку и долго за нами наблюдал. Потом он позвал меня и сказал, чтобы я зашел к нему в юрту.
Я сполоснул руки в обжигающе холодном ручье и отправился за ним. Мы зашли в его юрту. От буржуйки опьяняюще несло теплом. Старик подошел к большому железному сундуку у дальней стены, свалил с него стопку пестрых курпачей и с лязгом открыл тяжелую крышку.
- Ты ведь по английски говоришь? Прочитай, что тут написано.
Он вытащил большую стопку широких купюр зеленоватого цвета, разорвал бечевку и протянул мне одну из них. Я взял ее тугими от холода пальцами и подошел ближе к центру, где сверху падало больше света. Купюра была практически новая. Красный серийный номер, типичный для дензнаков дезайн. В середине витиеватым прописным шрифтом было написано "Банк Англии. Обещание уплатить предьявителю сумму в 1 фунт по требованию". Деньги были английскими, но очевидно, что из какой то далекой эпохи. Я объяснил это старику, но не осмелился спросить как эти странные деньги оказались тут, в горах, столь далеко от Туманного Альбиона. Видя вопрос в моих глазах, он сказал:
- Рахманкул-хан оставил мне на хранение, когда уводил своих людей в Афганистан.
Я протянул ему купюру обратно. Он повернулся ко мне спиной, закрыл крышку сундука и стал аккуратно раскладывать на нем стопкой сброшенные курпачи.
- Оставь себе, - бросил он не поворачиваясь.
Я понял, что пора уходить. Однако, набрался смелости и задал таки вопрос перед уходом.
- Агай, а когда это было?
- В 1934. А может в 1936. Не помню, - уже раздраженно ответил он.
Я сунул купюру в задний карман штанов и побежал к ручью.
Долгими холодными вечерами, когда мужчины играли в карты и иногда даже дрались, а волкодавы время от времени надрывались от лая, я читал при свете керосинки и бывало рассматривал данную мне стариком банкноту. Разглядывание этого старого английского дензнака при свете керосиновой лампы, устройства более знакомого советским детям по фильмам о революции, казалось весьма естественным. Керосинка была таким же обломком ушедшей эпохи как и эра британского империализма. Откуда и как эти деньги попали в Тянь-Шанское высокогорье? Собирался ли мятежный Рахманкул-хан вернуться со своим кланом в Кыргызстан вместо эпохальной одиссеи в Турцию? Я часами мог размышлять об этом перед тем как уснуть. Наверняка старик мог рассказать много чего интересного. Но интерес мой так и остался неудовлетворенным - через нескольно дней старик умер.
Несколько лет спустя, когда я уже жил в России, оказался я как то раз в гостях у друга. Мы не торопясь грешили по беленькой, глядя на сибирскую стужу за окном. Обсуждение последнего голливудского блокбастера "Спасение рядового Райана" свелось к разговорам о войне, о которой подростки моего поколения знали по рассказам старших. Мой друг извлек откуда-то два любопытных предмета.
- Дед с войны привез трофеи, - сказал он мне, - говорил, что под Сталинградом взял.
Одним из этих предметов была блестящая металлическая гармоника, чуть тронутая ржавчиной в нескольких местах. Мелкий почти что готический шрифт видимо указывал производителя. Я разобрал лишь одно слово - Клагенфурт. Выбитый год читался четко - 1938. Гармоника смотрелась совершенно невинно. Более далекий от войны предмет было даже трудно представить. Но было совершенно ясно, что попасть под Сталинград в то время она могла только одним образом - в рюкзаке солдата армии Паулюса.
Другой предмет выглядел куда более сурово и угрожающе. Это был довольно длинный нож в металлических ножнах; его хотелось назвать кинжалом, но наверняка для таких ножей есть специальный военный термин. Был он очень холодным на ощупь. "Холодное оружие все-таки", мелькнуло в голове. На лезвие была выгравирована надпись, которую я уже встречал в книгах ранее - Alles für Deutschland. "Все для Германии", так можно было перевести эту фразу написанную также готическим шрифтом. Смотря на этот нож я почувствовал себя неуютно.
- Дед рассказывал, что когда нашел эту финку у нее все лезвие в крови было, - сказал мой друг.
Мы молча выпили. Гармоника и нож, столь различные по назначению вещи, проделали долгий путь вероятно из австрийского Клагенфурта сначала в Сталинград, а потом и в этот сибирский городок. Обломки Третьего Рейха лежали перед нами почти не поменявшись за прошедшие десятилетия.
Такой витиеватый готический шрифт любят использовать при маркировке вещей куда более современных. Был я однажды на борту большой посудины, что крейсировала недалеко от калифорнийского побережья. Корабль плыл в нейтральных водах и поэтому на нем во весь опор шла торговля duty free - в нейтральных водах платить налоги необязательно. В магазинчике, торгующем алкоголем, можно было увидеть этот шрифт на импортном ассортименте (хотя, возможно, на такой дистанции от берега все можно считать импортным). Я рассматривал этот готический фонт на какой то голландской водке, как вдруг понял, что слышу мелодию совершенно не вписывающуюся в текущий антураж. Выйдя из магазинчика, я направился к источнику этого мотива. После двух пройденных полуб звук мелодии стал более отчетлив и еще менее органичным для нынешних обстоятельств.
На таких больших пароходах центральная палуба сделана как небольшая площадь, да и называлась она соответсвенно - Piazza, что в переводе с итальянского означает именно это. В самом центре этой Пиаццы играл квартет щеголевато разодетых музыкантов. Пианино, скрипка, большой контрабас и то ли фагот, то ли гобой - пробелы в моем музыкальном образовании латать уже поздно. Играли они очень качественно, и акустика Пиаццы этому только содействовала. Но заставило меня придти сюда не это, а то, что они играли. Это были "Подмосковные вечера", мелодия знакомая каждому, кто провел часть своей жизни в стране, которой уже два десятка лет как нет. Вероятно это первый раз когда я слышал этот с детства знакомый мотив в исполнении скрипки. Профессионализм скрипача затронул ностальгические нотки не только у меня. Находящаяся неподалеку пожилая китайская чета, по возрасту которых можно было предположить, что о кошмаре Культурной Революции они знают отнюдь не из Википедии, удовлетворенно и даже с некоторым восторгом хлопала в ладоши в такт музыке. Остальная публика завороженно слушала, но без блеска ностальгической грусти в глазах. Скрипач на мгновение привнес на эту сияющую новизной Пиаццу, у побережья оплота "империализма", обломок советского прошлого, почувствовать который смог я и эта китайская пара.
Обломки прошлого врываются в жизнь в разных ипостасях и зачастую неожиданно. Но иногда они, как шрамы на коленках от падений в детстве, всегда рядом. Моя любовь к сладостям один из таких обломков, наследие советской эпохи, когда сладости были редки, дороги и крайне желанны. Через несколько дней волею судьбы я вновь оказался вблизи этой кондитерской лавки. Вновь было жарко и опять была очередь. Я зашел в лавку и снова оказался у той витрины, где так же аппетитно был выложен пекановый бриттл.
Некоторые материальные свидетельства ушедших эпох более долговечны, чем другие. Куда подевалась та британская купюра я уже не помню, сгинула в небытие после многочисленных переездов. Губная гармошка и нацисткий кинжал возможно все еще хранятся у моего друга, который, впрочем, уже давно как сменил сибирскую стужу на солнце Австралии. Свидетельствам нематериальным уготован иной удел, расплавить их в горниле истории куда сложнее и может быть советские песни Соловьева-Седого будут рядом с нами также долго как и "Калинка-Малинка", мотив которой почти всегда исполняется в виде короткого джингла на играх нашей команды "Ванкувер Канакс".
- Мистер, вам мороженого?
Симпатичная мексиканка на кассе вопросительно смотрела на меня. Пару секунда я приходил в себя.
- Нет. Мне пожалуйста пеканового бриттла.
Обломки из этой кондитерской мне нравятся больше всего и скорее всего потому, что из всех возможных эмоций они несут только позитивные.
|
|