"В ожидании"

Рассказ опубликован в журнале "Литературный Кыргызстан", 2/2020

- Апа, я так плохо спал! Будто бы кто-то залез на грудь и давил до удушья...

- Албарсты можно прогнать, воткнув в неё иголку...

Из диалога автора с Бахыткан-апой, Ат-Баши, декабрь 1990 года

Андрей порылся в карманах и изучил содержимое бумажника. Сомов не было.

Водила бросил на него долгий и недоверчивый взгляд. Потер щетину на подбородке. Постучал костяшками пальцев по облезлой панели старой праворульной Тойоты.

Андрей вытащил двадцатку и вручил ее ему. Байке помял купюру, посмотрел на свет, разглядел со всех сторон. Удовлетворенный инспекцией, он сунул ее куда-то за пазуху.

Пыльный багажник со скрипом открылся. Андрей навьючил на себя большую сумку и вытащил раскладную рукоятку у чемодана. Байке, кивнув на прощание, сел в машину. С трудом заведясь с третьего раза, он с шумом развернулся и поехал в сторону Советской.

Он с интересом и некоторым удивлением смотрел на Бишкек, пока ехал из аэропорта - город, в где он родился, но в котором, волею судеб, был в первый раз за двадцать четыре года. Теперь столица Кыргызстана казалась ему дальним родственником, в котором все еще прослеживаются фамильные черты, но который уже совсем не такой близкий и понятный.

В свои тридцать семь Андрей Красовский успел пожить в обоих полушария, но по большей части в Западном. Его родители, после долгого и мучительного исхода с обломков ушедшего в историю государства, осели в Нью Йорке, где он закончил школу, а потом и университет. Огромная русскоговорящая община в этом мегаполисе помогла ему сохранить родной язык в почти нетронутом эмиграцией виде. Преподавание английской и русской литературы в одном из колледжей Бруклина он довольно успешно совмещал со своим увлечением мифологией Ближнего Востока; его статья 'Доисламский генезис и тюркская трансформация гулей и джиннов в преданиях Восточной Анатолии' , опубликованная в прошлом году в 'Анналах Месопотамии', обратила на себя внимание экспертов в области. Приглашение посетить тематическую конференцию было логичным продолжением его переписки с двумя крупными этнографами из Турции. Когда стало понятным, что конференция будет в городе его детства, он с трудом, но все же смог убедить руководство колледжа дать ему две недели в сентябре, пообещав, что это никак не повлияет на успеваемость студентов ('А может и улучшиться, когда они услышат мой отчет о состоянии современной русскоязычной литературы в Кыргызстане!', пообещал он ему тогда). Убедить Оливию, которая в сентябре должна была быть уже на седьмом месяце беременности, было куда сложнее, и Андрей проявил чудеса изобретательности, выписав в Нью Йорк из Висконсина недавно разведенную сестру; планировалось, что она будет жить с его беременной женой пока он будет в отъезде.

- Я буду звонить по Скайпу каждый день! - не прекращал говорить он жене накануне отлета, собирая сумки. Оливия, и так рыдающая по поводу и без повода из-за беременности, смотрела на него так, будто бы он бросал ее навсегда, пригрозив в придачу не платить алиментов. 'Играет все-таки гормон!', подумал Андрей в тот момент. Сестра Оксана из Висконсина немного отрешенно наблюдала за происходящим, стараясь казаться незаметной словно свидетели в сцене возвращения блудного сына с известного полотна Рембрандта. Разница была лишь в том, что Андрей не возвращался, а уезжал.

Он с грохотом стал катить свой чемодан на колесиках по псевдо-мраморным ступенькам, не заметив специально сделанного для этих целей ската тут же, на лестнице. Почти сразу же из гостиницы выскочил белл-бой в аляповатом кителе и белых перчатках и предложил ему помочь с багажом. Он отдал ему чемодан и, пыхтя, дошел до массивных входных дверей. Белл-бой услужливо открыл перед ним дверь. Войдя, Андрей моментально погрузился в приятную прохладу, нелепо контрастирующую с огромным кактусом в цилиндрической кадке, стоящей прямо в центре вестибюля.

Девушка на ресепшене тихо говорила с очевидно выезжающим постояльцем. Андрей поставил сумки рядом с кактусом и осмотрелся. Спокойные пастельные тона. Мягкий свет с подвесного потолка. Немного потрепанный псевдо-персидский ковер исполинских размеров на полу. Кроме него и съезжающего мужчины в вестибюле были только сотрудники гостиницы. Стены были декорированы картинами в позолоченных рамах и большим телевизором, показывающим российские новости. 'Казахстан переходит на латиницу, меняя, как говорят политологи в Астане, цивилизационный вектор нации...', услышал он краем уха бодрый голос московского диктора. Подождав еще пару минут, посмотрел на часы. Диалог мужчины с девушкой затягивался.

Потоптавшись на месте, он осмотрел со всех сторон этот несуразно большой кактус и подошел к ближайшей стене, на которой висело самое крупное полотно в вестибюле. Позолоченная рама казалась страшно тяжелой, но сюжет картины был довольно легким и даже веселым, за исключением одной странной детали. В центре был изображен торговец в пестром халате и тюбетейке у развала с большой горкой спелых персиков и пурпурного инжира, показывающий что-то покупателям, стоящим спиной к зрителю. Яркий солнечный день, голубое безоблачное небо. Ворона в углу, клюющая укатившийся фрукт. Лошади и высокая арба на заднем плане. 'Араванский коммерсант. Художник Улар Карасартов.' гласила надпись на опять же позолоченной табличке, в нижней части рамы. За арбой была изображена худая женщина в темном платке. Подозрительный и недобрый прищур ее глаз был направлен, в отличии от других фигурантов сюжета, прямо на зрителя. Жизнерадостность картины довольно резко контрастировала с этим неприятным взглядом пожилой апашки.

Его невольно передернуло от этого колючего взгляда. Повернувшись, он посмотрел на ресепшн. Похоже, мужчина заканчивал. Андрей вернулся к своим сумкам у кактуса и вытащил паспорт и распечатку брони. Затем подошел к ресепшену и кивнул девушке, после чего сразу протянул ей документы. 'Махабат', читалось на немного покосившемся, опять же позолоченном, бэджике, приколотом к лацкану ее безупречно выглядящего делового пиджака.

- Мистер Красовский... Вы к нам надолго? - спросила она на английском с ярко выраженным акцентом.

- Можно по-русски, Махабат, - с улыбкой ответил он по-русски, - на две недели. Плюс-минус день-два.

Девушка кивнула и вновь виновато улыбнулась. Немного постучав по клавиатуре, она с серьезным взглядом уставилась в дисплей монитора. Быстро посмотрев на него и опять на дисплей, она спросила:

Андрей молча кивнул в согласии и сразу зевнул после этого, прикрыв рот ладонью. Глаза начинали слипаться. Разница во времени и почти сутки в пути давали о себе знать. Взяв пакет с пластиковыми картами к дверям в номер и информацией об отеле, он поблагодарил девушку и направился к лифту. Белл-бой, появившись как из-под земли, услужливо потащил на ним его сумки. Андрей пошарился в карманах и с облегчением понял, что там была пара долларов на чаевые. 'Надо бы сомов разменять...', сонно подумал он и шагнул через порог лифта.

Три металлические цифры '508' блестели золотом на белоснежной поверхности двери как многое другое в этой гостинице. Андрей провел по сканеру выданной ему карточкой. Индикатор ярко замигал нежно-зеленым. Он толкнул дверь и вошел в номер.

Запах аэрозолей, призванных создавать ощущение свежести, был чуть сильнее, чем требовалось; похоже номер убирали не так давно. Он с облегчением бросил сумки в прихожей и отправился в ванну.

Он принял горячий душ. Выйдя из ванны, прошел к кровати, на которой с легкостью уместились бы трое и с упоением лег поперек нее. Понимая, что сейчас уснет, Андрей заставил себя встать и закрыть занавесками окно, из которого действительно открывался прекрасный вид на покрытые снегом горы на горизонте, после чего опять лег поперек кровати. 'Снова во Фрунзе ...', устало подумал он и начал дремать.

Беспробудно проспав четыре часа, он проснулся в той же позе, что и уснул. Неспеша приподнявшись, почувствовал, как затекла шея. Стоя в ванне перед зеркалом, он разглядывал неровный узор на небритой щеке, оставшийся от складок подушки. Почистив зубы, одел свежую рубашку и раздвинул занавески по всему номеру, залив гостиную и спальню ярким послеобеденным солнцем.

К этому моменту он уже мог выделить две основные особенности 'Амбассадора' в отличии от других отелей, где ему когда-либо приходилось останавливаться. Во-первых, тут серьезную роль играл цвет золота. Во-вторых, картины в золотых рамах, висящие в вестибюле, в коридоре этажа и тут, в номере, были куда большего размера, чем того требовал антураж.

В номере два крупных полотна украшали противоположные стены в гостиной. Предзакатные лучи из окна прекрасно освещали их, акцентируя внимания на мелких деталях, плохо заметных при свете лампочек на потолке.

На левой от входа в номер стене была репродукция известного полотна Репина 'Запорожские казаки пишут письмо турецкому султану'. Солнечные блики сияли на бритых черепах суровых запорожцев и табачный дым, окутывающий писаря в центре, выглядел почти что настоящим. Толстый, смеющийся казак с пухлыми пальцами в грязно-розовом бешмете, стоящий справа от грубо сколоченного стола, казалось, вот-вот по-настоящему затрясется от хохота - как в кино. Андрей с улыбкой пробежался глазами по картине, по которой, давным-давно, в начальной школе даже писал сочинение, когда был учеником в одной из фрунзенских школ в советское время.

Напротив от 'Запорожцев', стену украшала такая же по формату, но совершенная иная по тематике репродукция полотна, очевидно, фламандской школы позднего Средневековья. Наваленные в кучу мертвые тела птиц и животных, смешанные с овощами и фруктами, как нельзя точно отражали суть термина 'натюрморт [1] '. Справа от этой кучи сидела вполне себе живая мартышка, с надкушенным яблоком в одной руке, пытающаяся вытащить из корзины с фруктами что-то еще. Сразу за мартышкой был изображен кот с несколько флегматичным взглядом, изучающе смотрящий на мартышку. Того же самого нельзя было сказать о взгляде мартышки, оскалившейся в угрожающей гримасе на кота. В верхней части картины при внимательном осмотре можно было заметить белку, грызущую то ли виноград, то ли яблоко. Андрей прищурился, читая табличку в нижней части рамы. Действительно фламандец. 'Натюрморт с фруктами, мертвой дичью, овощами, мартышкой, белкой и котом. Франц Снайдерс (1579-1657)'. Он еще раз с некоторой оторопью посмотрел на зверский оскал мартышки. Картины в гостиной контрастировали так же резко, как если бы бифштекс с кровью подавали бы под шоколадным соусом.

Он налил себе воды из графина, стоящего на столе в центре комнаты, и прошел в спальню. Тут прямо перед кроватью был вмонтировал в стену такой же плоский телевизор, как и в вестибюле внизу, так, чтобы его можно было смотреть лежа. Андрей сел на кровать и отпил из стакана. Справа, из окна спальни, свет падал на еще одно больших размеров полотно, вывешенного по центру стены слева. Он включил телевизор. Российский новостной канал стал бодро вещать об очередных жертвах непрекращающейся гражданской войны в Сирии - 'Мосул в осаде... Руины Алеппо... Курдская пешмерга атакует с флангов...'; очевидно, что в той части Ближнего Востока народу было совсем не до мифологии. Андрей поставил звук на минимум и бросил взгляд на полотно слева.

Сюжет картины вновь шел в резком диссонансе с предыдущими двумя в гостиной. На фоне снежных макушек гор, на зеленой равнине джайлоо, по центру была изображена юрта из белого войлока. Где-то вдалеке за юртой, на пригорке, паслись лошади и бараны. Перед входом в юрту на переднем плане стояла улыбающаяся девушка с яркими черными косами в традиционном киргизском женском костюме. Рядом с ней был молодой джигит в колпаке, держащий на поводу вороного аргамака, пожилой агашка, тоже в колпаке, с тростью в руках и двое малолетних детей, льнущих к девушке. Живот девушки заметно выпячивал и пуговицы на безрукавке с национальным узором по периметру не застегивались в нижней части. 'Седьмой месяц, не меньше', отметил про себя Андрей, вспомнив что примерное такой же живот был и у Оливии, когда он улетал. Табличка внизу рамы была слишком далеко, чтобы прочитать название и имя живописца. Андрей встал с кровати и подошел к картине. 'В ожидании. Художник Улар Карасартов.' прочитал он вполголоса и вспомнил, что картину этого же автора он видел внизу в вестибюле, пока ждал на ресепшене. Отойдя чуть дальше, он стал рассматривать полотно более внимательно. Очень теплый семейный сюжет. Добрые лица. Номадическая идиллия среди гор Центральной Азии. Странная деталь бросилась в глаза при скольжении глазами по периферии, незаметной при беглом взгляде. Пожилая худая женщина в темном платке как бы между прочим смотрела на зрителя картины неприветливым колючим взглядом, будучи изображенной прямо на краю полотна, у зарослей кустарника. В полураскрытом рту был всего один жёлтый зуб, скорее напоминавший клык. Ее присутствие казалось излишним в этой композиции. Кустарник рядом с ней тоже выглядел совсем не по-летнему; был он сухим, без яркой зелени. Андрей вспомнил, что на картине в вестибюле похожий взгляд подобной апашки также не вселял благодушия. 'Странно', подумал он и допил воду.

Он сел на кровать, облокотившись на подушки, и стал щелкать пультом телевизора. Англоязычные каналы шли вперемешку с российскими и местными - CNN, ОРТ, Ала-Тоо... На одном из местных, полный мужчина в белоснежном одеянии шеф-повара готовил что-то аппетитное в большом казане, из которого валил пар. Андрей вспомнил, что последний раз ел в самолете, но полноценной трапезой это было назвать нельзя. Что там говорил менеджер? В окрестности два неплохих ресторана, один турецкий, другой уйгурский? 'Давно я не пробовал лагмана', подумал он и выключил телевизор.

Одевшись, он еще раз посмотрел на полотно в спальне и направился к входной двери.

Первый день конференции выдался на редкость суматошным, но Андрей привык к такому положению вещей - организационные хлопоты были неизбежны в первые день-два и это слабо зависело от места проведения мероприятия, будь то Монреаль, Сиэттл или Бишкек. После нескольких сессий, на ланче, в фойе этого старого советского здания, конвертированного к постсоветской форме капитализма с киргизским оттенком, он столкнулся с профессором Айдемиром. Именно Селим Айдемир, крупный этнограф из Измира, позитивно отреагировал не его статью в 'Анналах Месопотамии' и организовал приглашение Андрея на этот форум. Профессор Айдемир мирно вкушал свой обед за столом под исполинской фреской Ленина и стоящих вокруг него чабанов с воодушевленными лицами; очевидно, конвертация помещения к новым реалиям независимого Кыргызстана слегка подзатянулась и была все еще в процессе.

Андрей представился. Айдемир, по-восточному эмоционально, обрадовался личному знакомству, едва не обняв Андрея как родного. Утонув в диалоге о гулях, этой жутковатой форме джиннов, питающимися трупами людей и крадущими монеты, они едва не опоздали на то самое заседание, на котором Айдемир должен был выступать с презентацией на схожую тему. После окончания формальной части мероприятия, уже вечером, беседа возобновилась в одном из близлежащих баров. Наследие Ататюрка, светский уклад Турции, невероятно ярко проявило себя в этом заведении; краеугольный исламский харам [2] на потребление спиртного не играл никакой роли в мировоззрении профессора Айдемира, пьющего весьма серьезно. 'Ну, все же он эксперт по доисламскому периоду', сдерживая улыбку подумал Андрей. Спустя полтора часа он и сам почувствовал, что начинает хмелеть и стал фокусироваться только на 'Перрье'.

- Единственный вопрос, на который я никак не могу найти определенного ответа это гендерный аспект гулей, - сказал Айдемир, осоловело смотря на Андрея, вращая при этом стакан с виски и содовой.

- Гендерный аспект возможно не так уж и важен в этом отношении, - ответил Андрей, - все же они существа демонические, а все что касается пола у потусторонних сил выражено не так ярко.

Айдемир допил виски и сделал жест бармену. Тот, не заставляя себя ждать, расторопно освежил содержимое его стакана и открыл новую бутылку 'Перрье' для Андрея. В зеркальной витрине бара с узкими полочками в большом количестве были расставлены бутылки алкоголя с яркими этикетками; мелькающие среди них тусклые силуэты посетителей, входящих и выходящих в это заведение, казались зловещими очертаниями этих самых гулей, приходящих по души тех, кто уже оказался в объятиях 'зеленого змия'. Селим Айдемир время от времени подозрительно всматривался в эти тени, отхлебывая из своего стакана.

- Да, это так... Но! В мифологии азербайджанцев встречаются упоминания о гулях в женском варианте. И, кстати, у памирских киргизов тоже. Гулей называют там гульябани.

- Нет. Функциональность, с позволения сказать, гульябани несколько отличается от классических наклонностей гулей поедать трупы на кладбищах и красть монеты. И что интересно, женский вариант гульябани отличается еще сильнее.

Андрей зевнул, прикрыв рот ладонью - разница во времени давала о себе знать.

- Селим-эфенди, давайте продолжим разговор завтра? Я все еще привыкаю к местному времени.

Айдемир понимающе кивнул после чего тепло пожал ему руку. Андрей попытался заплатить бармену, но профессор категорически замотал головой.

- Даже не думай об этом! Был очень рад познакомиться с тобой лично. Увидимся завтра!

Прогулка пешком от бара до 'Амбассадора' заняла около пятнадцати минут. Свежесть ранней фрунзенской осени окутывала тем непередаваемым ароматом, который невозможно было встретить в других уголках планеты; в нем смешивались осевшая к вечеру городская пыль, прелый запах облетающей листвы тополей и аромат серебристых ягод с дикорастущих деревьев, название которых он забыл. 'Надо будет уточнить у Махабат... Может джигида?', подумал он, подходя к отелю и услышал ворчливое карканье где-то наверху. Подняв голову, он увидел, что у одного из окон на пятом этаже несколько ворон шумно отпихивали друг друга от карниза. Сумерки сгущались, но ворон было отлично видно под элегантной подсветкой, вмонтированной прямо в стену над окном. 'Чего суетятся?', подумал Андрей, глядя на птиц и вдруг понял, что, возможно, это окно его номера. 'Как гули, пришли по мою душу', усмехнулся он, вспомнив диалог с турком. Прилетели еще две вороны и уже без карканья и гвалта уселись на окно. Казалось, все птицы с интересом смотрели на него сверху и любые разногласия между ними исчезли с его появлением. 'Чего только не почудится после местного коньяка', подумал Андрей и потёр виски. Голова начала болеть не детски.

Он вошёл в 'Амбассадор' и направился было к ресепшену, чтобы поговорить с Махабат об этом дереве, чьи серебристые ягоды источали столько аромата. Но сегодня вечером работала не она. Знакомится с кем-то еще у него, после переполненного общением дня, уже не было сил, и он отправился к себе в номер.

Он включил свет в гостиной и обратил внимание насколько по-другому смотрятся при искусственном освещении и картина Репина и фламандский натюрморт. Верхний свет в спальне был отчего-то куда более тусклым и полотно 'В ожидании' выглядело совсем не так жизнерадостно, как утром. Андрей скинул обувь, включил стоящий на столике у кровати лэптоп и отправился в ванну, ослабив галстук и расстегивая на ходу рубашку.

Умывшись, он посмотрел на себя в зеркало над раковиной. Двухдневная небритость торчала рыжими колючками с редкими седыми вкраплениями. 'Мне так нравится твоя щетина', вспомнил он как ему как-то раз сказала Оливия, погладив его тогда по подбородку и вискам. И откуда этот миф, что женщинам нравятся лишь чисто выбритые мужчины? Впрочем, ему, человеку почти что профессионально работающему с мифами, было хорошо известно, что иногда мифы берутся оттуда, где логике и статистическим данным совсем не место. Он провел рукой по щетине, скинув с нее несколько капель.

'Надо бы позвонить жене', вспомнил он и взглянул на часы. В Нью Йорке было раннее утро.

Мелодия Скайпа узнаваемо наполнила собой пространство спальни после того, как он текстанул Оливии, что скоро будет звонить. Его жена никогда не отличалась особым терпением и предсказуемо не стала ждать пока муж наберет ей первым. Она позвонила сама сразу после получения текста. Андрей, торопясь к лэптопу, больно ударился ногой о ножку кровати. Включилась камера, постепенно делая чётче изображение Оливии из размытых кубиков в нормальную картинку - тут на пятом этаже 'Амбассадора', сеть вай-фай была не такой сильной как в вестибюле внизу. Она сидела на большом кресле в их скромной бруклинской квартире, держа лэптоп на коленях. Ее раздувшийся живот занимал едва ли не половину экрана.

- Привет! Что с тобой? - спросила она, глядя на гримасу мужа.

- Привет, ничего, стукнулся ногой пока бежал к лэптопу. Как ты? Ходить сама еще можешь?

- Ещё как! Перекатывается из стороны в сторону, кочует как твои номады...

Внезапно окно камеры в Скайпе стало черным. Звонок сорвался. Андрей знал, что скорее всего Оливия попытается позвонить снова сама и не стал набирать. Сумерки за окном сгустились до почти ночной тьмы. Он встал и аккуратно, стараясь не задеть ножки кровати, дошел до торшера в углу и включил его. Комната залилась мягким рассеянным светом. Неожиданно в номере стало очень уютно. Его взгляд упал на картину. При свете торшера она выглядела немного странно. Он подошел поближе и вновь внимательно рассмотрел ее. Краски теперь были блеклыми и лица изображенных на ней людей выглядели совсем не так оживленно, как при дневном свете из окна. Лицо пожилой апашки в углу, у засохшего куста, было по прежнему неприветливым; теперь, при свете торшера, ее колючие глаза сверлили зрителя с полотна особенно неприятно. Андрей посмотрел на нее и неосознанно произнес полушёпотом.

Музыка позывных Скайпа опять раздалась из его лэптопа - Оливия не заставила себя долго ждать. Он взял лэптоп и сел на кровать, подложив под спину обе подушки.

- Сорвалось первый раз, - сказал он жене, - тут сигнал не очень сильный. Как Оксана, помогает?

- Да, она молодец! Без нее я бы не справилась...

Они провели в разговоре около двадцати минут, из которых он понял, что его висконсинской сестре надо побыстрее замуж, поскольку время идет и она не молодеет, а детей у неё все ещё нет. И что некий итальянец, работающий в булочной на углу, куда Оксана ходит за свежей выпечкой почти каждое утро, подозрительно приветлив и учтив с нею. И что однажды Оливия и Оксана рыдали одновременно по разным поводам (какой повод был у жены он так и не понял - ее слезы стали своего рода нормой после пятого месяца беременности). Но в целом всё было нормально, и даже заказанная им перед отъездом детская кроватка уже пришла и ждет того, чтобы быть собранной.

Оливия спросила, как его конференция с этими джиннами, демонами и прочей нечистью. Андрей вкратце обрисовал ей ситуацию первого дня и сказал, что познакомился с профессором из Турции. Он не стал углубляться в тему, зная неподдельную набожность Оливии, которая даже сейчас, несмотря на последние недели беременности, исправно посещала католическую церковь по воскресеньям со своей мексиканской родней. Что касалось его, то годы советского детства давали о себе знать - Андрей был абсолютно атеистичен и не верил ни в богов ни в их зеркальных отражений типа шайтана или сатаны. К сверхъестественному из ближневосточной мифологии он относился также как к паранормальным явлениям из популярного когда-то сериала 'Секретные материалы' - к тому, что может надолго приковать внимание, оставаясь при этом полным и очевидным вымыслом.

Он послал жене воздушный поцелуй, закрыл окошко Скайпа и захлопнул лэптоп. Отложив его в сторону, он потянулся, зевнул и осознал, насколько все-таки устал за сегодняшний день. Окинув полусонным взглядом спальню, он собрался было отойти ко сну, но что-то странное бросилось ему в глаза. Он приподнял голову с подушки и еще раз внимательно посмотрел на это полотно в спальне.

'Перебрал что ли в баре с Айдемиром?', подумал он, глядя на картину. Прищурив глаза, он повращал головой, рассматривая ее из-под разных углов. Сомнений не оставалось - золотая рама полотна была слегка скошенной вправо. Он встал и подошел к ней и еще раз внимательно рассмотрел. Вроде бы скошенная. Отойдя к окну, он включил верхний свет и посмотрел на картину на расстоянии. Скошенность уже не бросалась в глаза. Андрей вздохнул и выключил свет. Свет торшера продолжал уютно освещать спальню. Он устало лег на кровать и с удовольствием потянулся. Укрылся одеялом и сквозь полузакрытые веки еще раз посмотрел на картину ... и почти сразу же вскочил на ноги - теперь рама была вполне заметно скособочена влево. Он потряс головой и потер виски. Потом встал и посмотрел на картину прямо по центру. Скособоченность рамы влево не оставляла сомнений. Выпив полстакана воды, он опять включил верхний свет и отошел к окну, посмотрев на картину оттуда еще раз. 'Никакого больше Кыргыз Коньягы, с Айдемиром или без!', сердито подумал он. Рама выглядела абсолютно нормально.

Андрей подвинул к себе графин и налил воды в стакан. Пригубив его, его стал медленно тянуть воду, не сводя глаз с полотна. Такое было с ним однажды, когда он перебрал мескаля в отпуске, когда они с Оливией отдыхали в Пуэрто Вальярте. Тогда у него были странные галлюцинации, и он даже не помнил, как оказался на пляже среди ночи; тогда он бегал по песку и рассматривал огромную тропическую Луну, на которой, как ему казалось, копошились пернатые змеи, о которых он писал статью на тот момент. Но он не слышал, чтобы в Кыргызстане бренди цвета перьев беркута, что по советской традиции по-прежнему называли коньяком, имело галлюциногенный эффект как мексиканские напитки из агавы. Он глубоко вздохнул и попытался расслабиться.

Он включил телевизор. Сев на кровать и подперев себя подушками, Андрей бросил быстрый взгляд на картину. Всё было нормально - она висела, как и следовало, безо всяких скошенностей влево или вправо. Он поставил CNN. Ана Кабрера, известная журналистка с этого канала, рассказывала о предстоящей встрече Путина и Трампа где-то в Европе. В кадре появился американский президент; с красным от недовольства лицом, он ругал кого-то, часто повторяясь и размахивая руками. Андрей вновь стал клевать носом. Приподняв отяжелевшие веки, он вновь скосил глаза на полотно и вновь моментально пришёл в себя - что-то опять было не так. Он встал и приблизился к картине и почувствовал, как на его ладонях выступил противный холодный пот.

Два элемента на картине, казались абсолютно новыми. Неужели он упустил их из внимания, когда рассматривал этот сюжет по приезду? Или они каким-то образом изменились после этого?

Во-первых, апашка, изображенная у сухого кустарника, была не закутана в чёрное одеяние до самой шеи, а совсем наоборот - её халат был легкомысленно распахнут и было очевидным, что она была абсолютно голой до пояса. Но при этом распахнут он был не настолько широко, чтобы обнажить всё что можно. Вместо этого раскрытая полоса от шеи до пояса выглядела словно глубокое декольте, подчеркивающее, но не делающей очевидным интимную часть её женского тела. Грудь апашки при этом казалась огромной и выпирала из-под халата как будто бы полотно это создал не неизвестный ему художник Карасартов, а сам Кустодиев.

Вторая деталь находилась в центре композиции. Она была настолько правдоподобной, что Андрей скривился от увиденного. Беременная кызышка в центре композиции по прежнему держалась за округлённый живот, но теперь выражение её лица было совершенно другим - вместо улыбки, её губы были сжаты и глаза прищурены в агонии боли. Лица у всех остальных героев сюжета выглядели, как и прежде.

Он опять перевёл глаза на апашку и рассмотрел её внимательнее. Полураскрытый рот едва заметно ухмылялся и торчащий зуб придавал этой ухмылке зловещее выражение. Андрей покачал головой. Что за глюки? Он не был суеверным и не верил в потусторонние силы. Рациональное объяснение всему происходящему было на расстоянии вытянутой руки и никак не было связано с работой Карасартова. Картина она всего лишь картина.

- Разница во времени и алкоголь рождают чудовищ! - произнёс он и потёр виски.

Его разум, как с известной гравюры Франсиско Гойи, очевидно дремал после перелётов, суматошного дня на конференции и обильных возлияний с этнографом из Измира.

Он вытащил из шкафа привезённый с собой и висевший на плечиках плащ и закрыл им полотно. Плащ в развёрнутом виде был большим и закрывал практически всю площадь холста. Неприкрытым оставалось лишь золотая рама внизу и по бокам.

'Так-то лучше!', буркнул себе под нос Андрей и выключил свет.

Упав на кровать, он почти что моментально уснул.

Многих вещей в этой жизни Андрей не понимал, как бы он не напрягался и не заставлял себя сделать это. Он совершенно не мог понять, например, почему десятки тысяч взрослых людей по всей русскоязычной Ойкумене вдруг дружно и хором (и часто с остервенелым энтузиазмом) стали писать так называемый 'тотальный диктант' - не лучше ли было провести это время в библиотеке, если так уж хочется чего-нибудь почитать и написать? Или почему суперинтендант их жилого комплекса в Бруклине столь панически боялся котов. Собаки другое дело (в детстве они даже пару раз кусали Андрея), но коты? То же самое относилось к телефонным звонкам в ночное время. Одно из первых воспоминаний его советского детства было выражение неподдельного страха на лице матери, когда среди ночи отцу позвонили и он долгое время провел на телефоне, а потом не спал до самого утра. Много лет спустя мать объяснила ему причину - когда-то в начале пятидесятых после такого вот ночного звонка, отец матери, его дед, которого он знал лишь по старым черно-белым фотографиям, ушел из дома с людьми в форме и больше она его никогда не видела.

Но в биографии Андрея не было столь драматических моментов и поэтому те немногие звонки по ночам, которые он когда-либо получал, не вызывали у него каких-либо эмоций кроме раздражения. И поэтому, когда стоящий на тумбочке рядом с кроватью в спальне телефон зазвонил переливистой трелью, разбудив Андрея, первое, что он испытал это раздражение оттого, что его крепкий сон был прерван посреди ночи.

Он оторвал голову от подушки и несколько секунд осоловело пялился на сверкающий оранжевыми огоньками и издающий трели телефон. Дотянувшись до него рукой, он неуклюже взял трубку и тут же выронил ее, случайно нажав на клавишу под трубкой. Телефон перестал звонить. Андрей со слипающимися веками тупо посмотрел на аппарат и вновь погрузился в сон.

Как только он уснул, телефон зазвонил снова. Андрей вновь осоловело посмотрел на лихорадочно сверкающие огоньки и взял трубку. Закрыв глаза, он повернулся на спину и поднес трубку к уху.

- Andrew speaking , - сказал он спросонья по-английски, забыв, что находился в Бишкеке, а не в Бруклине.

Из телефонной трубки, с другого конца, слышалось странное шуршание, как будто бы кто-то раскладывал одежду по пластиковым пакетам. Потом, сквозь это шуршание, раздалось старческое покашливание. Затем шуршание продолжилось. Оно отчего то напомнило ему разноцветные китайские баулы из далекой пост-советской юности, любимые тогдашними челноками, которые шуршали примерно также; он вспомнил сквозь вновь наползающий сон как наблюдал за родителями, пакующими их барахло в такие вот баулы незадолго перед исходом их семьи в Америку. Один из них тогда не выдержал и треснул по шву и мать стала наспех заклеивать разрыв прозрачным скотчем, который тоже шуршал, но совсем по-другому. Сквозь шуршание вновь послышался чей-то кашель.

Голос в трубке был ласковым и женским и звучал, как если бы он принадлежал весьма пожилой бабушке, слегка шамкающей оттого, что ввиду возраста число зубов во рту у неё было уже далеко неполным. Андрей, все еще дрейфуя в пограничье между сном и явью, посмотрел на ярко-зеленые цифры электронного будильника, стоящего на тумбочке, и ответил, смешав в сонную кучу свой рудиментарный киргизский и вполне родной английский:

Шуршание продолжилось, звуча все громче и громче и какой-то момент Андрей отодвинул трубку подальше от уха, поскольку звук стал невыносимым - казалось, что сотни разноцветных китайских баулов одновременно терлись друг о друга все быстрее и быстрее, издавая этот, уже совсем неприятный, звук. 'Что за ерунда?' раздраженно подумал он. Внезапно шуршание в трубке полностью прекратилось. Андрей поднес трубку ближе к уху и почти сразу резко дернул головой в сторону, поскольку оттуда раздался резкий и неприятный хохот. Старушачий голос, перестав быть ласковым, злобно подхохатывал, иногда сбиваясь на кашель. Андрей с негодованием положил трубку и выдернул штепсель телефона из розетки.

Он лег на подушку и закрыл глаза. 'Час ночи уже, надо же...', недовольно подумал он, уже понимая, что хорошего ревью этой гостинице в Booking.com он может быть и не станет оставлять. Через несколько минут он опять уснул.

Ему снились эти цветные баулы, стоящие в одной куче с остальным скарбом в центре их старой хрущевки на окраине Фрунзе. Около них, нервно переминаясь с ноги на ногу, нервно курил отец. Мать продолжала паковать оставшиеся вещи, неодобрительно посматривая в сторону отца - она всю жизнь пыталась как могла заставить его бросить эту пагубную привычку, но успехом ее попытки увенчались только в Америке, да и то лишь потому, что сигареты оказались там настолько дорогими, что часто приходилось делать выбор: либо курево, либо теннис для ребенка. Чуть позже жвачка никоретт тоже сыграла свою позитивную роль, но ненадолго. Отец ушел из жизни ввиду прямого следствия, типичного для многих заядлых курильщиков - с момента постановки диагноза 'рак легких' и до звонка в похоронное бюро прошло всего три месяца.

Но сейчас, в его сне, отец курил, пуская серые клубы дыма над цветными баулами. Андрей не любил запах этих дешевых сигарет без фильтра и старался не вдыхать их противный запах. С кухни доносился чей-то смех, постепенно становившийся все более отчетливым. Иногда он утихал, но только для того, чтобы раздаться вновь. Казалось, кто-то в шумной пьяной компании не прекращая рассказывал анекдоты, после каждого из которых слушатели заливались хохотом. Каждый раскат смеха заставлял отца с тревогой смотреть в сторону кухни и затягиваться глубже обычного. Андрей почувствовал, что опять проснулся.

От открыл глаза, посмотрел на зеленые цифры будильника и понял, что совершенно отчетливо чувствует запах табачного дыма. Дым был непохож на тот, что он чувствовал во сне, тех самых советских сигарет 'Астра', что уничтожили легкие отца. Он казался таким же экзотическим и в чем-то даже интересным, как и аромат кубинских 'Кохиб', которые, бывало, покуривал ректор колледжа, где Андрей работал. 'Про позитивный отклик от меня придется им все-таки забыть', пробормотал он себе под нос, думая об онлайн площадках, посвященных обзорам гостиниц, и сел на край кровати. Дым продолжал щекотать внутренности его ноздрей, и он громко чихнул. Он посмотрел на картину, завешенную плащом - никаких аномалий. Всё было именно так как он и оставил перед сном - холст был закрыт и только золото рамы внизу и по бокам тускло мерцало при лунном свете из окна.

Цифры на будильнике показывали ровно половину второго ночи.

И вдруг ему показалось, что он действительно слышит чей-то смех. Это был смех нескольких мужчин, которые, почти точно, как во сне, закатывались в хохоте после непродолжительной паузы, как если бы кто-то закончил рассказывать очередную шутку. Откуда он исходил было не совсем понятно - то ли кто-то веселился в соседнем номере, то ли где-то на улице. Андрей прислушался. Мужчин было несколько и судя по смеху были это взрослые мужики без особых манер. 'Анекдоты, может, неприличные', отчего-то подумал он. Табачный запах стал более интенсивным, и он чихнул еще раз.

Андрей посмотрел на выдернутый штепсель, лежащий на полу, и перевел глаза на лихорадочные огоньки, сверкающие на телефоне в унисон трели. 'Не тот шнур выдернул наверное', спасительно пришло ему в голову. Подождав еще с минуту, он взял трубку. Ничего не говоря, он просто ждал голоса с другого конца. Но с того конца никто не торопился говорить. Было лишь уже знакомое ему шуршание, интенсивность которого постепенно нарастала. Ожидая, что шуршание будет только усиливаться, он положил трубку на подушку и смотрел на нее, всеми силами пытаясь понять, что же все-таки происходит.

Голос из трубки, на фоне непрекращающегося шуршания, был тот же самый, что и в первый раз - шамкающий и старушачий. 'Мышиная возня в старушачьем клозете', нелепо подумал он о шуршании и поднес трубку к уху. Старческий голос опять, почти что ласково, спросил его по-киргизски:

Андрей понял, что его лоб покрылся холодной испариной. Он посмотрел на все еще включенный торшер и понял, что табачный дым стал настолько густым, что стал напоминать туман над Гудзоном в предрассветные сумерки. Он с треском положил трубку и опять чихнул. 'Почему не работает сигнализация?', мелькнуло в голове.

Откуда-то неподалеку вновь раздался негромкий раскат грубоватого хохота.

Он встал с кровати и подошел к окну. За занавесками довольно тускло мерцали сутулые фонари, в небе ярко сияла почти полная луна. На противоположной стороне улицы искрились неоном вывески круглосуточного гастронома и злачного вида бильярдной. Улица была пустынна. Он задвинул занавески и направился в гостиную. Включив свет в ней, Андрей обратил внимание, что он не такой яркий каким был раньше, похоже часть лампочек в несколько помпезной и, опять же, золотой люстре на потолке перегорели. Вновь раздался хохот, и он почувствовал, что источник его где-то совсем близко. Окинув взглядом комнату, он заметил, что полотно Репина в этом неярком свете как будто бы затянуто легкой дымкой. Прищурившись, он подошел поближе к этой картине. Запах этого странного дыма усилился. Вновь раздался смех.

Андрей испытал настоящие, яркие и правдоподобные галлюцинации только один раз в жизни, когда несколько лет назад бежал марафон в духоте нью-йоркского августа. Тогда, на тридцать седьмом километре этой классической дистанции, ему показалось, что разделительная полоса на трассе это вовсе не краска, а бесконечный рулон туалетной бумаги, который разворачивал четко по центру дороги чернокожий бегун с номером 7411, обошедший его на примерно пятьдесят метров. Понимая, что видение это обусловлено усталостью и жарой, Андрей несколько раз делал сознательные усилия стряхнуть с себя эту галлюциногенную ауру и ему это удавалось: бегун 7411 вновь становился обычным участником соревнований, быть может только чуть более мускулистым, чем остальные потные и пыхтящие марафонцы вокруг него.

Сейчас же Андрей с нарастающим ужасом понимал, что вполне вероятно он опять галлюцинирует. Смех доносился изнутри картины Репина. Он помахал рукой перед носом, стараясь разогнать клубы табачного дыма, и впился взглядом в полотно. Если бы поверхность картины не была слегка бугристой из-за неровностей нанесенной краски, то ее вполне можно было бы принять за экран большого телевизора, подобного тому, что был уставлен в вестибюле внизу. 'Телевизор' этот показывал запорожцев, оживленно двигающихся и обсуждающих что-то, что было еле слышно, но всякий раз после такого вот эпизода обсуждений все они, как один, громко хором хохотали и смех этот был вполне отчетливым. Андрей вновь почувствовал, как его лоб и ладони покрылись противным холодным потом. Однако между телевизором и этой, жутковато ожившей работой классика, была большая разница - дым из трубок, куримых несколькими казаками, изящно вился по картине, после чего покидал ее пределы и растягивался сизым туманом по всей гостиной.

Казаки не обращали внимания на Андрея и было непонятно только ли он видит их, очевидно веселое, времяпрепровождение или же они также в состоянии увидеть его с другой стороны, но, будучи поглощенными обсуждением письма османскому султану, просто не замечают. Он с ужасом продолжал глядеть на картину, не в силах пошевелится. Каждая деталь на холсте жила своей жизнью, органично вплетаясь в общий сюжет. Спящая собака в левом углу подергивалась во сне точно также как и Джемма, их с Оливией болонка. Металлические части ружья, висящего за спиной у молодого казака в странном головном уборе, напоминающем церковный купол, едва слышно лязгали, ударяясь о металлические же украшения на его сумке. Струны бандуры на коленях запорожца без рубашки иногда издавали глухой звон от прикосновения шашки другого казака, полулежащего на бочке. Дым костра, разведенного далеко на заднем плане, застилал небо. Все это смотрелось как фрагмент хорошо поставленной исторической драмы, в которой мелким деталям уделялось огромное внимание. 'На Дону, на Доне - степь в полыни тонет...', ни к месту всплыли в голове Андрея строчки, посвященным совершенно другой эпохе в трагической истории казачества, которой он тоже в свое время интересовался. Казак с лукавым лицом, склонившийся над писарем, выпустил дым от очередной затяжки. В носу Андрея вновь защекотало и он, не в силах сдержаться, громко чихнул, не успев закрыть рот ладонью.

Андрей прикрыл рот и настороженно стал рыскать глазами по полотну, в попытке понять, услышали ли его казаки. Вроде бы все оставалось по-прежнему. Писарь продолжал писать, а казаки гутарить и подхохатывать. Толстый запорожец в грязном розовом бешмете довольно шевелил пухлой, похожей на морскую звезду, пятерней. Собака по-прежнему спала, иногда подергиваясь. Всё как раньше. За исключением одной детали. Стоящий спиной запорожец, в белой черкеске с башлыком, стал медленно оборачиваться. Андрей, затаив дыхание, стал следить за его бритой с чубом головой.

Повернувшись, казак посмотрел на него и ... улыбнулся.

Андрей судорожно сглотнул и в страхе стал пятиться назад, пока не споткнулся о стоящий сзади стул. Он упал на пол и четвереньках продолжал пятиться от картины. С мгновение они смотрели друг на друга; казак - улыбаясь, он же - дрожа от ужаса. После чего Андрей вскочил и выбежал из гостиной в спальню. Лицо казака оказалось один к одному с лицом пожилой апашки с картины в спальне. В растянутом в улыбке рту был также лишь один гнилой зуб, уродливо торчащий грязно -желтым отростком на нижней челюсти.

Андрей забежал в спальню и прыгнул на кровать.

Схватив подушку, он стал с диким взглядом смотреть на полотно в спальне, лихорадочно пытаясь понять, что с ним происходит. Плащ по-прежнему занавешивал холст. Вдруг зазвонил телефон. Андрей, чувствуя такое яростное сердцебиение, что, казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из груди наружу, перевёл взгляд на зелёные огоньки, полыхавшие на аппарате при каждой трели звонка. Вдруг слабый глухой звук, такой, будто бы кто-то бросил на пол бельё на стирку, послышался с другого конца спальни. Андрей резко обернулся и мелко задрожал, словно выбежал на мороз без куртки. Его плащ упал и лежал бесформенной массой на полу; картина Улара Карасартова 'В ожидании' блистала во всей красе при свете торшера. Агония боли у девушки в центре и глубокое декольте и ухмылка апашки вновь были открыты его взору.

Тяжело и часто дыша, он смотрел на эту апашку в углу картины, переводя иногда глаза на телефон. Вся его предыдущая жизнь в лоне привитого советским детством атеизма, казалось, кончилась полчаса назад, положив начало совершенно другой, в которой крайне необычному ('паранормальному', вертелось у него на языке) была отведена такая же центральная роль, какую католическая церковь играла в жизни Оливии.

Он молча сидел, вцепившись в подушку, скованный страхом и непониманием, смотря диким взглядом то на телефон, то на полотно, не переставая ждать чего-нибудь еще, что вновь заставит его содрогнуться от ужаса.

Ничего не происходило. Немного успокоившись, он обратил внимание, что табачный запах перестал быть резким. Посидев еще минут пятнадцать в напряженном ожидании, Андрей почувствовал легкую судорогу в руке и немного ослабил хватку. Казалось, вместе с дымом постепенно исчезли и раскаты смеха из гостиной. Едва дыша, он заставил себя встать и осторожно сделать несколько шагов в сторону гостиной. Подойдя к дверному проёму, он замер и прислушался.

Запах дыма и вовсе пропал. Он внимательно окинул взором всю комнату. Сизого табачного тумана как ни бывало. Запорожцы вернулись в статичное состояние и полотно больше не напоминало эпохальную голливудскую постановку. Казак в белой черкеске с башлыком стоял спиной и, казалось, даже и не думал оборачиваться. Андрей потер виски, потряс головой и еще раз посмотрел на картину. 'Глюки...Глюки...', нерешительно, но с надеждой подумал он, понимая, насколько хрупка эта надежда.

Вернувшись в спальню, он схватил телефонную трубку и слегка дрожащими пальцами набрал номер ресепшна внизу. С того конца почти сразу ответили.

Андрей вдруг понял, что совершенно не понимает, что он может сейчас сказать этой девушке с молодым щебечущим голосом. Что у него галлюцинации? Что казаки, пишущие письмо турецкому султану, вдруг ожили как на экране кинотеатра? Что весь номер застелил табачный туман от казачьих трубок, но который уже успел рассеяться? Что запорожец в белой черкеске своей улыбкой едва не заставил его непроизвольно помочиться под себя?

Он потер лоб, вздохнул и сказал первое, что пришло ему в голову.

- У меня в номере в гостиной... похоже... перегорели лампочки...

В диалоге повисла пауза. Андрей бросил взгляд на часы и понял, насколько глупо это прозвучало. Часы показывали без пяти два ночи.

- Если до утра невозможно подождать, мы можем прислать в ваш номер дежурного техника, - невозмутимо и по-прежнему щебечуще сказала Махабат.

- Пожалуйста! - ответил Андрей, понимая, что ему очень хочется хотя бы недолго побыть в компании кого-нибудь, кто является человеком в буквальном смысле этого слова.

Он положил трубку и вновь посмотрел на картину в спальне.

Все было по-прежнему. Ни перекосов рамы, ни странностей в изображении - беременная девушка опять улыбалась, а апашка, как в самом начале, была закутана в чёрное с головы до ног. Андрей встал и снял майку, вымокшую от пота. Потом поднял с пола плащ и повесил его на плечики в шкаф. Пройдя в ванну, он наполнил стакан для полоскания рта холодной водой, жадно выпил ее и посмотрел на себя в зеркало. Круги под глазами и нетипичная бледность бросились в глаза. Покачав головой, он выпил еще один стакан и умылся.

Наполнив стакан еще раз, он вернулся с ним в спальню, сел за стол и включил лэптоп.

Интернет работал совсем неплохо, что было предсказуемо в это время суток, когда большинство постояльцев спали. Андрей открыл окошко Гугла в браузере и забил первую поисковую фразу.

Данных на Улара Карасартова было не так уж много на русском и почти ничего на английском. Наиболее объёмная статья характеризовала его как художника-реалиста с романтическими склонностями в творчестве. Краткая биография бегло освещала типичные жизненные вехи. Родился в городе Ош на юге Кыргызстана в 1977-ом году. Там же окончил среднюю школу, после чего смог поступить в Казанское Художественное Училище в Татарстане, из которого выпустился в 1997-ом. Вернувшись в Кыргызстан, осел в Бишкеке, где работал кем придется (в скобках было выделено 'маляр, кладовщик'), занимаясь живописью в свободное время. Никогда не был женат.

Ограниченный успех пришел к нему в 2008-ом, после того как одно из его полотен было куплено президентской администрацией (картина 'На солончаках Тору-Айгыра', пейзаж озера Иссык-Куль и пасущихся лошадей на фоне горного хребта Кунгей Алатоо) и вывешено в зале официальных приемов зарубежных делегаций, но 'тюльпановая' революция 2010-го парадоксальным образом свела на нет этот успех после того как в прессе Карасартов был заклеймен (беспочвенно) как 'прихлебатель павшего режима, прогнившего в коррупции'. Умер от разрыва аневризмы в 2012-ом во время летнего отпуска в окрестностях Узгена.

Список результатов поиска на второй гугловской странице (он почти никогда не изучал вторую страницу, да и кто делает это в наши дни?) был не особо впечатляющ, но Андрею в глаза бросился странный линк с упоминанием имени художника на сайте, характер которого совершенно не вязался с биографией или родом деятельности Карасартова. Сайт был на английском языке, но имя Карасартова дублировалось по-русски и видимо поэтому поисковик смог выхватить его из сети при запросе на русском. Андрей нахмурился. То, что он видел плохо вязалось с именем киргизского живописца; это выглядело примерно также, как если бы на в книге кулинарных рецептов вдруг были бы упоминания о бактериальных инфекциях (он, шерстя массивы литературы в своей одержимости мифами Ближнего Востока, как то раз наткнулся на нечто подобное, когда захоронения жертв эпидемии чумы в Средневековой Италии автор уподоблял слоям лазаньи ). Сайт был голландским и представлял из себя сервис вроде Yelp.com, на котором посетители разных заведений оставляли отзывы и рекомендации, но с вполне определенным уклоном - отзывы были связаны с явлениями или фактами, для которых авторы не могли предложить рационального объяснения. Он кликнул в меню страницы раздел 'Недвижимость'. Начальная страница сменилась списком статей, отсортированных по времени - самый свежие наверху. Он ткнул в самый верхний линк. Некий турист, вынужденный провести ночь на стоянке вблизи супермаркета Уолл-Март в небольшом калифорнийском городке, описывал (довольно косноязычно) странные шумы около его машины, длящиеся с двух до четырех ночи. Андрей покачал головой и забил имя Карасартова по поиску уже внутри вебсайта. Результатом была лишь одна статья, предсказуемо связанная с Кыргызстаном. Альпинист из Дании, планирующий восхождение на один из семитысячников к югу от Иссык Куля, писал о своих впечатлениях. Андрей начал читать и уже было закончил первый абзац как вдруг резко вздрогнул от стука в дверь.

Испуганно оглядевшись, он на цыпочках прокрался к входной двери номер, приложил к ней ухо и почти сразу же отпрыгнул от нее от вновь раздавшегося стука.

- Кто там? - неуверенно спросил он, совершенно забыв о своем диалоге с дежурной по отелю.

- Электрика вызывали? - голос за дверью был прокуренным и недовольным, под стать казачьим с картины Репина.

Андрей с облегчением открыл дверь. В коридоре стоял мужик лет шестидесяти в синей спецовке с потасканным чемоданчиком в руке, от которого резко несло запахом дешевых сигарет. 'Не Кохиба', подумал Андрей и жестом показал мужику, чтобы тот входил.

- Я Андрей, - сказал он ему, когда тот по-хозяйски прошел вглубь гостиной и стал, щурясь, пялиться на люстру.

- Пал Семеныч, - неприветливо ответил он не оборачиваясь.

Поставив чемоданчик на стол, мужик без дальнейших разговоров влез на стул стал ловко выкручивать перегоревшие лампочки из люстры. Андрей встал у стены, наблюдая за электриком. Мужик был недоволен и это было понятно. Скорее всего он дремал себе в подсобке где-нибудь в хозчасти гостиницы, недоступной для взглядов постояльцев, или смотрел какой-нибудь старый советский сериал на допотопном видике, а тут на тебе - в два часа ночи надо, понимаешь ли, лампочки поменять в гостиной! Да кому нужны лампочки в это время? В это время нормальные люди спят седьмым сном. И только те, кто в ночную смену работают, бодрствуют. Дремлют или смотрят старый советский сериал типа 'Поднятой целины' или 'Вечного зова'. Ох уж эта молодежь! А этот вообще закордонный.

Андрей представил себе как Пал Семеныч, щедро приправляя речь крепким словцом, делится с коллегами в подсобке о том, как этот чудик американский в два часа ночи вдруг стал остро нуждаться в новых лампочках на люстре. Как коллеги его, такие же прокуренные работяги и любители 'Вечного зова', качают головами, растягивая губы в осуждающей ухмылке, приговаривая 'Не принимай близко к сердцу, Семеныч. Ну их к чертям собачьим, этих америкосов, с их Трампом и МакДональдсом... Пойдем лучше после смены по 'Балтике' накатим!'.

Представляя все это, он молча смотрел на электрика. Лязг выкручиваемых лампочек (и зачем на этой люстре их так много?) слегка разбавлялся пыхтением Пал Семеныча. Его торс в спецовке в этот момент отбрасывал тень на фламандский натюрморт, тускло сверкающий темным золотом рамы. Вдруг краем глаза Андрей почувствовал что-то странное. Что-то в этом полотне со снедью и зверьем показалось ему неестественным. Посмотрев на правую часть картины, не заслоненную телом электрика, он понял, что мартышкин хвост загнут не в ту сторону, что было пару минут назад.

- Подержи, - электрик протянул ему три выкрученные лампочки, - тут еще несколько.

Андрей взял их, аккуратно положил на стол рядом с графином и снова посмотрел на натюрморт. Теперь хвост мартышки был прямо между лап у черного кота, со странным равнодушием, наблюдающим за тем, как мартышка крадет персики из корзины с фруктами. Пал Семеныч едва слышно выматерился себе под нос, задев пальцами за что-то острое в люстре. Андрей на мгновение перевел взгляд на него. Затем вновь посмотрел на полотно и почувствовал легкую дрожь в руках - теперь мартышки на картине не было вообще!

Электрик слез со стула и протянул Андрею еще три лампочки с неподдельным удивлением посмотрев на них - странно, чтобы перегорели сразу шесть? И чем только занимался тут, в это время, этот чудик? Он посмотрел на Андрея выражением в котором смешались озадаченность и все еще не прошедшее раздражение из-за того, что его из-за пустяка выдернули из подсобки среди ночи. Андрей скользнул по нему глазами и почти сразу перевел взгляд на картину. Теперь мартышка была на месте, как и прежде, и хвост у неё имел первоначальные очертания. Он смотрел на ее оскал, направленный в сторону кота, и ее черную мордочку как вдруг произошло то, чего он подсознательно ожидал, но что не стало от этого менее жутким. Мартышкина голова вдруг приняла очертания головы апашки с картины в спальне и повернулась в его сторону, как если бы натюрморт был экраном старого видика, на котором, должно быть, Пал Семеныч смотрит 'Вечный зов' или 'Сибириаду'. Голова апашки с мартышкиным телом выглядела бы комичной при других обстоятельствах, но сейчас Андрей был далек как никогда от какой-либо иронии. Он чувствовал, что дрожь в руках прекращается, сменяясь мертвенным оцепенением. Несколько секунд они смотрели друг на друга, после чего апашка растянула рот в улыбке, обнажив свой, уже знакомый Андрею, гнилой клык грязно-желтого цвета.

Звон разбитого стекла заставил электрика, искавшего что-то в своем чемоданчике, поднять голову на Андрея. Выпавшие из его рук перегоревшие лампочки все как одна разбились, упав на пол. Пал Семеныч озадаченно смотрел на него.

- С тобой нормально всё? - спросил он наконец.

Андрей едва кивнул, не отрывая взгляда от картины. Покачав головой, электрик извлек из чемоданчика новые лампочки и вновь залез на стул, чтобы их вкрутить. После звона разбитых лампочек из рук мартышки куда-то делся надкушенный персик. Андрей сканировал взглядом полотно, пытаясь понять, где же он теперь находится. Торс Пал Семеныча вновь заслонил часть натюрморта, и Андрей вытянул шею, чтобы увидеть картину полностью. Персика нигде не было. Зато надпись курсивом на золотой раме стала выглядеть немного иначе. Имя знаменитого фламандца сменилось другим и слегка изменились и даты в скобках, и до Андрея не сразу дошло, что теперь это касалось его непосредственно:

'Натюрморт с фруктами, мертвой дичью, овощами, мартышкой, белкой и котом. Андрей Красовский (1976-?)'.

Отчего то вопросительный знак вместо года смерти его развеселил. Некое подобие улыбки пробежало по его лицу. Он вспомнил, что читал как-то раз, что в по настоящему страшные минуты, мозг человека может самопроизвольно переключиться на такой формат функционирования, при котором легкие и приятные воспоминания и ироничные ассоциации делают возможным его работу в режиме, близком к нормальному.

- Ну вот все, теперь все лампочки работают, - сказал Пал Семеныч и слез со стула.

Натюрморт был вновь залит светом и золото рамы сверкало как прежде. Собрав свой чемоданчик, он посмотрел на Андрея с выражением лица, не понять которого было невозможно. Андрей, порылся в карманах куртки, лежащей на кресле тут же, в гостиной, и извлек ворох из купюр местной валюты. Выдернув из него пеструю банкноту с номиналом в сотню, он протянул ее Пал Семенычу. Тот с охотой ее взял и сунул в нагрудный карман спецовки. Дойдя до двери, он обернулся и посмотрел на Андрея, стоящего босиком рядом с разбитым стеклом.

- На стекло не наступи, - сказал ему электрик уже без прежнего недовольства.

Пал Семеныч вышел и захлопнул за собой дверь.

Андрей посмотрел на закрытую дверь и на небольшую тумбочку у входа, куда можно было складывать ключи или всякую мелочь. Его пластиковая карточка для входа в номер и буклеты с конференции лежали на ней также как он их и оставил вчера вечером, вернувшись из бара. Но было там и кое-что другое, посмотрев на что, Андрей понял, что (как бы нелепо это ни звучало) он начинал привыкать к особенностям номера 508 гостиницы 'Амбассадор' города Бишкека.

Рядом с картой и буклетами лежал нежно-розовый надкушенный с одной стороны персик.

Он бессмысленно переводил глаза с персика на закрытую дверь и обратно.

Факт того, что электрик ушел, заставил его задуматься о том, что совершенно необъяснимым образом не приходило ему в голову с тех самых пор, как его разбудил ночной звонок со старческим голосом: что он делает в этом номере с непредсказуемо оживающими полотнами?

Неужели он еще недостаточно напуган этой жуткой однозубой улыбкой и всеми причудами с полотнами, чтобы бросить все и помчаться со всех ног вниз, в вестибюль гостиницы, где Махабат или кто-либо еще из ночной смены, смогут предложить ему номер поспокойнее?

Да, плевать - если надо он поспит прямо в вестибюле, на диванчике рядом с кактусом!

Андрей почувствовал себя озлобленным на эту странную апашку и этот номер, в течении пары часов полностью изменивший его взгляды на то, что принято называть объективной реальностью. Злоба даже несколько затмевала ощущение страха, вязкой гадостью прилипшего к нему изнутри, так, как будто бы он извозился в противном теплом клейстере для бумаги, а потом вывалялся в пыли. Но что он скажет ночному портье внизу, если оставит комнату и спустится вниз? Что в номере разбуянились духи, не дающие ему спать и что пора бы вызвонить Билла Мюррея с его командой охотников на привидения из старой голливудской классики?

Из спальни послышалась трель звонящего телефона.

Андрей не торопился. Казаки и звери на картинах в гостиной продолжали оставаться просто изображениями. Воздух был слегка спертым, но запаха табака не было чувствовалось. Персик все еще лежал на тумбочке, но выглядел он уже совсем не так как на натюрморте, будучи потемневшим, и он всерьез предположил, что может быть это персик Пал Семеныча, который надкусил его, когда стучался, и оставил его там при входе, а Андрей этого просто не заметил. "Может... все-таки глюки?", с надеждой подумал он.

Он вошел в спальню и взял трубку. Щебечущий голос бодро спросил:

- Доброй ночи еще раз! Это Махабат с ресепшна. Все ли у вас в порядке с лампочками?

- Да... Все в порядке... Спасибо вам. И Пал Семенычу.

Он положил трубку и, подумав немного, выдернул из телефонного аппарата провода. Поправив подушку, устало лег на кровать, но спать ему совсем не хотелось. Закрыв глаза, он полежал минут десять, прислушиваясь к звукам вокруг. Звуков было мало и все они были естественными. Где-то далеко за окном, на улице, пробибикала машина. Кто-то шумно прошел по коридору этажа. Странных запахов тоже не было. Он встал и посидел пару минут, пялясь в ночной полумрак за окном. Потом спрыгнул с кровати и сел за все еще включенный лэптоп.

В браузере все ещё был открыт тот голландский вебсайт с рассказом датского альпиниста, в котором упоминался Улар Карасартов. Текст был неожиданно длинным, совсем не таким как большинство историй в категории "Недвижимость". Кроме неё, на сайте были также категории "Лес", "Суда на соленой воде", "Суда на пресной воде", "Автомобили", вполне предсказуемо "Кладбища" и, почему-то, "Парковки" (рассказ туриста в Калифорнии был как раз в этой категории и Андрей поймал себя на мысли, что никогда бы не подумал, что парковки для автотранспорта могут быть источником чего-то паранормального). Он пробежался глазами по тексту, пытаясь найти то место, где остановился. Сделав шрифт в браузере чуть крупнее, он продолжил чтение.

Олаф Андерсен (Андрей усмехнулся фамилии, вспомнив известного датского сказочника) описывал произошедшее с ним в абсолютно деловой манере, весьма далекой от сказок, и местами текст этот казался скорее официальным отчетом, нежели туристическим отзывом. Судя по всему, Андерсен был человеком не робкого десятка, закаленным в суровых горных экспедициях на Гиндукуш и чилийские Анды. Киргизский семитысячник представлял для него особый интерес ввиду крайне замысловатого рельефа местности и сложности восхождения на второй трети пути, когда гора представляла из себя практически отвесную скалу из гранита на протяжении трехсот двадцати метров. После краткого описания правильной стратегии разговоров с киргизскими пограничниками и таможенниками (деталь немаловажная при пересечении границы Кыргызстана), он перешёл к части своего краткосрочного пребывания в одной из гостиниц Бишкека. Ночь, проведенная в номере, не изобиловала деталями, но была достаточно насыщенной такими событиями, что вынудили этого "горного барса" (титул, официально присвоенный Андерсену после покорения пика в Гиндукуше) не спать всю ночь и серьезно лечить периферийную нервную систему в последующие семь месяцев, поскольку кисть левой руки после этой ночи стала постоянно и непроизвольно трястись.

Андрей с тревогой обратил внимание, что обстоятельства, в которых оказался Олаф Андерсен тогда ночью, чуть больше года назад тут в Бишкеке, жутковатым образом совпадали с теми в которых пребывал он на текущий момент. Андерсен описывал крупное полотно Улара Карасартова, вывешенное на стене в спальне номера, но не упоминал название или сюжет, кроме того, что на нем (в том числе) была изображена старуха с недобрым взглядом ("недоброжелательным" был его выбор слова в тексте). Около часа ночи раздался телефонный звонок. Старческий голос бормотал что-то на непонятном языке ("вероятно, местный диалект турецкого" писал он, видимо узнав слово-другое, знакомое ему после посещения Кавказского Хребта со стороны Азербайджана). Проигнорировав звонок, он снова уснул. Через тридцать четыре минуты - как ответственный альпинист он был весьма точен в цифрах - он вновь проснулся от странного топота, раздающегося из гостиной. Включив свет настольной лампы, он прислушался внимательней. Топот был однозначно в гостиной, и казался совершенно хаотичным - "как стаккато внезапно начавшегося ливня, бьющего по крыше моей веранды в Орхусе". Кто-то ходил по полу, в основном по ламинату, а не по ковру, лежащему в центре. Кто-то с числом ног бо льшим, чем две. Топот становился все отчетливее. Андерсен, сонный и раздраженный, уже было встал с кровати, чтобы отправиться в гостиную и проверить, что это за шутки (он предполагал, что это розыгрыш соседей номера напротив, которые шумели до полуночи, что-то отмечая), как едва не закричал от нахлынувшего на него ужаса.

В проеме декоративных стеклянных дверей в спальню стояла огромная пятнистая гиена.

Андрей с опаской посмотрел на вход в его спальню и перевел глаза на картину "В ожидании". Взгляд апашки был таким же, как и раньше - "недоброжелательным", как писал Андерсен. Он жадно заглотнул последние капли воды из стакана и опять погрузился в чтение.

Андерсен имел представление о том, как выглядят гиены - однажды, писал он, он смотрел документальный фильм об африканских саваннах, где гиенам уделялось много внимания. Мощное мускулистое тело, большие уши-локаторы, пятна на спине и бедрах, совершенно несимпатичная, можно сказать уродливая, морда. Он с ужасом вспомнил о том, что у гиен едва ли не самые мощные челюсти из всех хищников в Африке, оставляющие в тени даже львов и леопардов. И что стая гиен не оставляет от жертвы абсолютно ничего поскольку кислотность в ее желудке в состоянии переваривать даже копыта и рога, не говоря уже о костях. Олаф в ужасе смотрел на гиену, странным образом думая о том, будет ли ей интересна в качестве еды кость его правой голени, которую он сломал при падении в горах много лет назад, и которая немного неправильно срослась, будучи теперь заметно утолщенной.

Гиена с некоторым равнодушием, если можно говорить об эмоциях во взгляде этих диких хищников, смотрела на перепуганного альпиниста. Пройдя вглубь спальни, она улеглась у телевизора, словно сфинкс и время от времени вращала ушами, реагируя на едва слышные и, очевидно, неслышные звуки. Андерсен панически боялся пошевелиться, лихорадочно пытаясь вспомнить имеет ли смысл прикидываться мертвым при гиене, трюк, иногда работающий при неожиданных встречах с медведем. От зверя исходил резкий и неприятный запах, 'запах дикого зверя, намерения которого совершенно неясны', писал он. Ручейки пота струились по вискам и лбу альпиниста, которые он не рисковал вытирать в надежде не привлекать внимания животного. Она иногда посматривала в его сторону, но казалось, что-то совсем другое и совершенно непонятное, интересовало её куда больше. Так они и просидели до первых утренних лучей - он омертвевший от страха и боящийся пошевелиться, она лежащая в позе сфинкса, вращающая ушами и принюхивающаяся.

Около шести утра, гиена встала и с уже знакомым топотом по ламинату ушла в гостиную. Затем топот стих. Андерсен дождался пока окончательно рассветёт и осторожно слез с кровати. Вначале он хотел, что есть сил бросится к входной двери и выбежать из комнаты, но ноги и торс занемели настолько, что ему несколько минут пришлось приходить в себя. Осторожно на цыпочках он выглянул за стеклянную дверь. В гостиной никого не было. Он наспех одел рубашку и брюки и взял в руки свой видавший виды альпеншток, думая отбиваться им если зверь будет атаковать на пути к входной двери в номер. Едва дыша от напряжения, он, озираясь, вышел в гостиную и быстро прошел к двери. Гиены нигде не было. Озадаченный, он вышел из номера и почти спринтом домчался до ресепшна. Девушка на ресепшене была несколько удивлена внешним видом этого босоногого датчанина с металлической палкой в руках, нервно вращающего глазами, скороговоркой на ломаном английском говорящего ей, что он съезжает "немедленно!" ("immediately!" - повторил он раз пятнадцать, не переставая озираться по сторонам). Там же, на ресепшне, Андерсен и обратил внимание на то, что кисть левой руки (альпеншток он держал в правой) теперь самопроизвольно трясется мелкой, почти что неконтролируемой, дрожью.

Улар Карасартов был упомянут в самом конце текста. Спустя полчаса после разговора с девушкой на ресепшене, Андерсен, в сопровождении её и менеджера отеля, вернулся в номер, чтобы собрать свои вещи. Никакого даже намека на то, что в номере всю ночь пребывала гиена не было. Пакуя сумки, он посмотрел на полотно в спальне, которое показалось ему слегка скошенным влево, чего он не заметил накануне. Удивленный и напуганный, он сделал фотографию картины на свой смартфон, которая и была приложена к тексту в качестве иллюстрации.

Андрей посмотрел на фотографию и едва не отпрыгнул от дисплея лэптопа.

Картина 'В ожидании', действительно слегка скошенная влево, выглядела абсолютно также как и в его спальне. Даже золото рамы сверкало таким же тусклым оттенком. Мелкий текст курсивом под фотографией гласил 'Номер 508 в отеле 'Амбассадор', город Бишкек, Кыргызстан'.

Он нервно поскроллил веб страницу вверх и вниз, вновь пробежавшись глазами по тексту. Мысль о том, что номер надо бы покинуть прямо сейчас вновь стала казаться более, чем разумной. Он взглянул на картину в спальне, сравнивая ее с той, что была на фотографии. При внимательном рассмотрении стала заметной небольшая разница. Апашка в углу полотна выглядела почти также на фотографии, но ее левая рука была за спиной, как будто бы она держала что-то сзади, пряча от глаз рассматривающего. Что это было конкретно не было очевидным, но в контексте рассказа датского альпиниста можно было сделать правдоподобное предположение; из-за спины апашки торчали большие уши-локаторы, как если бы она держала рукой на поводу эту самую гиену, пряча ее за своим телом таким образом, что выглядывали только ее уши.

Андрей вспомнил о том, что левая рука Андерсена стала непроизвольно трястись и инстинктивно взглянул на свою левую ладонь. Рука была потной, но выглядела нормально и не тряслась.

Он взял трубку. Из нее доносилось то самое шуршание, что он слышал при первом звонке. Через несколько секунд ласковый голос пожилой женщины спросил его на киргизском:

Ему смутно вспомнилось, что "шабдалы" это какой-то фрукт. Может персик? Слушая шуршание и чье-то тяжелое дыхание на другом конце линии, он вдруг почувствовал озлобленность от всего происходящего. Кто-то звонит среди ночи и из-за этого у него глюки... Да, история Андерсена не для слабонервных, но где гарантия, что содержание всего этого голландского вебсайта не вымысел? В сети всегда полно фейка и нонсенса!

- Fuck you! - с негодованием рявкнул он и положил трубку.

Трубка с треском легла в углубление на аппарате и Андрею показалось что-то неестественным в том месте, где он, аппарат это, находился. Он был как-то слишком далеко стола, на котором стоял всю ночь. Присмотревшись повнимательнее, он понял в чем дело. Телефон был сам по себе, провода валялись у стены. Андрей на мгновение оцепенел и вспомнил, что он сам выдернул из него провод, когда ушел электрик!

Он бросил быстрый взгляд на картину. Ухмылка исчезла с лица апашки. Ее бледные губы теперь были угрожающе стянуты в одну тонкую линию. У него пересохло во рту, и он в ужасе бросился ко входной двери.

Он выбежал в гостиную и застыл на месте, чувствуя, как холодный пот начал струится по шее и загривку.

Буравить взглядом стены можно было сколько угодно, но факт оставался фактом - двери из номера в коридор этажа больше не было. Вместо нее была ровная стена, оклеенная обоями с геометрическими виньетками по мотивам узора традиционного киргизского ширдака. Орнамент обоев немного ставил в тупик, поскольку ширдаки обычно служили в качестве ковров и узоры эти куда естественнее смотрелись на полу нежели на стенах. Но номер 508 был насколько переполнен явлениями, ставящими в тупик, что обои были, пожалуй, что, самым безобидным из всего того, с чем ему пришлось столкнуться.

Он ошеломленно стоял перед этой стеной, и даже чувство страха, только что переполнявшее его до предела, немного притупилось перед этой невероятной трансформацией. Подойдя к стене, он провел по ней рукой. Потом потолкал ее, пытаясь понять настоящая ли. Стена как стена, ничего необычного. Обернувшись, он осмотрелся. Весь остальной антураж комнаты был таким же, как и прежде: казаки на полотне Репина, фрукты и звери на фламандском натюрморте, окно, стол, люстра с ярким светом и даже кучка разбитого стекла от лампочек, что он уронил на пол.

Из спальни послышались легко узнаваемые звуки - кто-то звонил по Скайпу. "В работе очень важно побывать в тупике. Только после этого можно сделать что-то стоящее", сказал ему как-то раз один приятель-физик, долгое время работавший над непростой задачей из термодинамики. Андрей вспомнил его слова, потому что в данный момент чётко понимал только одно - он пребывал в тупике, причем во всех мыслимых значениях этого слова. Выхода не было видно не из гостиничного номера, ни из ментального ступора. Он вернулся в спальню, надел наушники и кликнул мышью на голубой логотип с буквой "S", мигающий в такт мелодии скайповского звонка. 'Двери нет, а вай фай есть', произнёс он, констатируя самому себе странный факт.

Через мгновение он увидел взволнованное лицо Оливии. Где-то на бэкграунде глухо бухтел не менее взволнованный голос сестры.

- Привет, - едва сдерживая слезы сказала она, - у нас проблема.

- Что случилось? - спросил он, мгновенно позабыв обо всем том, что происходило с ним в этом номере этой ночью.

Оливия пыталась что-сказать, но сорвалась на рыдания. Захлебываясь слезами, она махала руками и громко всхлипывала. Андрей, в напряжении, нервно ждал. Наконец в камере показалась сестра. Обняв Оливию, она едва слышно сказала:

- У нее открылось кровотечение. Сейчас срочно едем в госпиталь, оттуда я тебе позвоню.

Окошко Скайпа стало черным. Стандартный экранчик внутри него предлагал оценить качество звонка от одной до пяти звезд, и Андрей подумал, что бывают такие звонки, когда такая категория как "качество" совершенно неприемлемы в оценке. Он встал и, скрестив руки на груди, стал шагать взад-вперед, смотря иногда на полотно в спальне. Время на часах застыло на "3:55", хотя двоеточие между цифрами продолжало зловеще пульсировать ядовито-зелеными огоньками. Все события этой ночи были отодвинуты на второй план этим скайповским звонком и рыданиями жены. Они пережили два выкидыша за два года и когда у Оливии начинались кровотечения в прошлые разы, он чувствовал себя также, как и сейчас - парализующе беспомощным и абсолютно безразличным ко всему окружающему, если оно не касалось Оливии и ее беременности. Он смотрел на это время "3:55" и почему-то вспомнил, что пифагорейцы считали нечетные числа добрыми, а четные - приносящими неудачу. Сумма цифр складывалась в 13, число, которое могло бы считаться зловещим в Бруклине или Майами, но тут, в Кыргызстане, в практически сердце Азии число это не несло каких-либо особенно ужасных коннотаций. Тут были свои силы зла, свои демоны и связанные с ними символы, если вспомнить тюркские предания и мифы. Свои ведьмы и вурдалаки и свои методы борьбы с ними.

'Свои демоны...', сказал он себе под нос и нахмурил лоб. Какое-то хрупкое, едва осязаемое воспоминание неожиданно скользнуло молнией в сознании. Он видел эту апашку и раньше, когда-то давным-давно, когда жил на окраине Фрунзе и был совсем маленьким мальчиком. В один осенний день он собирал райки у большого арыка с горной водой с друзьями из школы и ... кажется это было именно тогда!

Андрей сжал ладони и сузил глаза, стараясь вспомнить, что произошло тогда в осенний день тридцать лет назад.

Подумав об этом, он снова метнул взгляд на картину, затем быстро подошел к ней и стал, прищурив глаза, пристально изучать изображение. Его не интересовали юрта, лошади или семья киргизов-кочевников в центре, он фокусировал свое внимание на апашке с краю, у пожухлых кустиков. В уголках его глаз вспыхнул огонек; казалось, он опять вспомнил что-то. Лоб от напряжения прорезали глубокие складки морщин, на которых заблестели внезапно выступившие капли пота. Он бегал глазами по апашке, внимательно изучая каждую деталь, каждый штрих кисти Карасартова. Увидев что-то важное, он нахмурился, нервно пробормотал себе под нос и едва ли не бегом рванул к лэптопу.

Больно ударившись пальцем ноги о ножку кровати по дороге, он гневно выругался и шумно уселся за стол. Его пальцы дробью застучали по клавиатуре, а глаза впились в экран. Андрей шерстил Гугл как на русском, так и английском, иногда цокая языком и бурча себе под нос. Вдруг вновь зазвонил Скайп.

- Ну как? - спросил он, показавшуюся в окошке сестру.

- Только что отправили в операционную, ничего неясно. Сильное кровотечение... Все случилось так неожиданно...

- Хорошо... То есть, ничего хорошего... Позвони, как поговоришь с врачом.

Он закрыл Скайп и продолжил искать что-то в Гугле, читая и чертыхаясь. Проведя за компьютером около получаса, он присвистнул, хлопнул себя по лбу, резко встал и стал лихорадочно перебирать свои вещи в сумках и чемодане. Потом с грохотом проверил содержимое выдвижных ящиков в спальне и гостиной. Ища что-то в ванной, он едва не разбил стакан, где стояла его зубная щетка. "Все не то...", пробормотал он и стал шариться в карманах пиджака, плаща и куртки, висящих в гардеробном шкафу.

- Подожди Оливита, потерпи cariño mia... Сейчас всё исправим!..

Он бормотал на суржике из русского и испанского и шарился везде, где только возможно, но всё было тщетно. Отсутствие входной двери в номере и 'оживающие' полотна теперь его совершенно не волновали. Терять неродившегося ребёнка в третий раз он не мог себе позволить, но при этом, в отличии от двух предыдущих случаев, он уже не чувствовал себя беспомощным, потому что знал почему у Оливии кровотечение и как это связано с пожилой апашкой с холстов Улара Карасартова в этой бишкекской гостинице.

Это едва ощутимое воспоминание превратилось в мощную лавину, как только Андрей нашёл статью на сайте, посвященном тюркской мифологии и демонологии. Парадоксальным образом, сайт был опять голландским и казалось, что лучшие сетевые ресурсы по тюркской нечисти сами были совершенно не тюркскими.

Он запоем прочитал длиннющую статью, после чего вырвал из блокнота несколько листков и на каждом дрожащей рукой стал рисовать очертания лошадей. Разложив перед собой эти рисунки, он критически посмотрел на них, сокрушенно качая головой, понимая, что его художественный талант оставлял желать лучшего. Подправив кое-где контуры нарисованных животных, он притащил два стула из гостиной и поставил их перед картиной в спальне. После чего разложил на них рисунки так, чтобы взгляды изображенных на полотне персонажей падали бы на эти грубо выдернутые листки с логотипом 'Амбассадора' поверху. Оценив сделанное, он вернулся к лэптопу и стал ждать, посматривая на иллюстрацию к статье. Шквал воспоминаний захлестнул его словно мощный поток из внезапно открытого шлюза.

Много лет назад Бишкек назывался Фрунзе и был столицей удалённой провинции в составе ушедшей в историю империи.

Андрей только начал ходить в первый класс в обычной советской школе на окраине города, за которой начинались каменистые пустыри, поросшие редкими акациями и кустарником, и были видны величественные Тянь-Шанские отроги со снежными вершинами. Его лучший друг и одноклассник, мальчишка по имени Талай, сидел с ним за одной партой. Они вместе на уроках зубрили русские буквы в учебнике, в котором были диковинные, не встречающиеся в их краях имена, типа 'Луша'. А после школы они вместе бегали к большому арыку с ледяной водой, текущей с гор, вдоль которого росли многочисленные деревья, чьи ветви каждую осень гнулись под тяжестью огромного количества бордовых раек. Они собирали их, тут же ели, и складывали за пазуху, чтобы нести с собой домой.

У Талая было две старших сестры и одна младшая, и его мать была опять беременна. Когда Талай набивал свою майку райками, его живот, бывало, смешно оттопыривался и Андрей не мог не вспоминать добрую Гульнару-эже, маму его друга, живот которой был тоже большим и выпуклым. Она всегда при встрече угощала его шоколадными конфетами, что было редким лакомством на их окраине в советское время, или, когда их не было, тонкими лепешками, смазанные мёдом, которые были восхитительно вкусными даже не будучи свежими. И поэтому, когда Талай предложил собрать раек побольше, чтобы отнести их к нему домой, Андрей радостно согласился.

Талай объяснил, что к ним приехала бабушка из Каджи-Сая, которая собиралась им помогать с новорождённым, как это она уже делала с его сёстрами, да и с ним тоже, хоть он этого и не помнит толком. Пока ребёнок не родился, апашка хлопотала по дому и варила варенья на зиму и узнав, что внук собирает райки неподалёку, предложила сделать пару банок варенья и из них.

Андрей с другом набили карманы и натолкав за пазуху столько раек, этих маленьких полудиких яблок, сколько могли, пришли домой к Талаю. Дома была только старшая сестра, которая открыла им дверь. Они прошли на кухню и вывалили райки в большой жёлтый тазик. Сестра ушла к себе в комнату. Талай налил им воды, и они шумно выпили по стакану. После чего он заговорщицки приложил указательный палец к губам, тихо залез на стул и пошарился среди коробок и контейнеров на холодильнике. Бесшумно спрыгнув со стула, он протянул Андрею конфету и сунул себе в рот такую же.

- Пойдём в альчики поиграем! Погоди только, я в туалет сбегаю.

Дверь в спальню его родителей была открыта и он, от нечего делать, посмотрел внутрь. Ничего особенного. Очень скромный антураж: ширдаки с узором на полу, большой кованый сундук с наваленными поверху курпачами в углу, двое занавесок на окне, тюлевые и поплотнее. Стену украшала большая чеканка с изображением женщины с ребёнком на руках среди лошадей в поле с высокой травой. Но вот около чеканки было что-то странное. Андрей напряг зрение и посмотрел внимательнее. Прямо рядом с ней был схематичный, почти карикатурный, рисунок старухи в халате, с дикими глазами и открытым ртом, в котором виднелся один непропорционально крупный зуб. Рисунок был приколот к стене большой булавкой, причём так, что игла была прямо во рту у старухи. Что это за рисунок и почему он был в спальне родителей Талая?

Они выбежали из дома и направились к площадке, где уже кем-то был вычерчен круг для игры в альчики. Другие дети ещё не вышли гулять и они, поиграв немного, влезли на холм, с которого открывался вид на ближайшие хрущёвки. Группа мальчишек постарше выбивали лянгу неподалёку. Талай крутил между пальцами свою биту из косточки архара, которой очень гордился. Листва на многочисленных деревьях вокруг домов уже становилась жёлтой и запах осени, с ароматом созревшей джигиды и шуршанием листвы вяло облетающих тополей, висел в воздухе.

- А что за рисунок у твоих родителей в спальне? - спросил Андрей Талая.

- Этот что ли, с однозубой старухой? Это Барчынгул-апа повесила, та, что к нам приехала помогать с Иссык-Куля. Кстати, она сама же его и нарисовала.

Андрей недоумённо почесал подбородок. Это почти ничего не объясняло. Талай добавил.

В свои семь лет Андрей не знал, что такое 'суеверия'. То, как это слово произнёс Талай намекало на то, что и его приятель не особо понимал значение этого слова.

Они молчали на протяжении пары минут, после чего Талай неожиданно продолжил:

- Матери что-то приснилось три недели назад. Она ночью кричала, я проснулся от этого даже. Утром Барчынгул-апа с ней долго разговаривала на кухне. Я ушёл в школу. Вечером вернулся - на стене этот рисунок. Отец гулять отправился с матерью и младшей куда-то, других сестёр тоже не было дома. Я вечером на кухне оказался один с апашкой. Она мне дала каттамы с карагатом и налила чаю. Сказал, чтобы я больше не волновался, что больше у матери кошмаров не будет и что Албарсты больше не придёт. Я у ней спросил, жуя горячую каттаму щедро политую вареньем, кто такая Албарсты и когда она приходила. Она не ответила. Сказала только, чтобы я не убирал рисунок со стены, чтобы игла булавки оставалась, где есть и чтобы чеканка с лошадьми продолжала висеть там, где и висит. Она добавила тогда - 'Албарсты любит лошадей'. Так вот он и остаётся там. Отец хотел было убрать, но Барчынгул-апа убедила его не делать этого. Но кошмаров у матери больше не было после этого.

- Кто ж такая Албарсты? - недоумённо спросил Андрей.

Вновь повисло молчание. Талай, казалось, вспомнил что-то, что его настораживало.

- Не знаю я кто это, Барчынгул-апа не хочет об этом говорить, хоть я и спрашивал её и не раз. Но вот с чеканкой этой, что рядом висит...

Он внезапно замолчал, будто бы от испуга. Но затем продолжил.

- Её отец купил год назад примерно. Я хорошо помню, потому что я её долго вблизи рассматривал, пока её ещё не повесили на стену. Ты видел её? Хорошо рассмотрел?

Андрей пожал плечами. Он видел её издалека и весьма непродолжительное время.

- На чеканке на этой лошади и эжешка с малышом, видел да? Когда чеканку купили у эжешки и у ребёнка на лицах были улыбки. А сейчас их нет! Сейчас у них такие лица, будто бы они ждут чего-то. Никто не трогал эту чеканку, она всё время висела на том месте. Как так получилось, что у них поменялось выражение лиц?

- После того как у матери случился кошмар во сне.

Кто-то крикнул им. Дети из их двора вышли на улицу.

Они побежали вниз, к площадке с неровно вычерченным кругом для игры в альчики, где их уже ждали трое других мальчишек.

Он продолжал пялится в монитор, изредка посматривая на картину и нервно стуча костяшками пальцев по столу, когда вновь послышалась мелодия Скайпа.

- Ну как? - нервно спросил он сестру без ненужных преамбул.

- Кровотечение остановилось, но доктор сказал, что пока неясно что происходит. Мне кажется, он вообще ничего не понимает.

Андрей изо-всех сил надеялся, что не услышит слова 'выкидыш' от сестры.

- Стабильное. Но с ней что-то не то, я тебе точно говорю. Погоди, мне надо бежать... Доктор зовёт... Погоди секунду...

Андрей напрягся так сильно, что стал отчётливо слышать удары собственного сердцебиения. Бум, бум, бум... Словно невидимый кузнец размеренно и мощно бил по раскалённому куску металла своим молотом. Оксана вернулась через несколько мгновений.

- Вновь открылось кровотечение... Я перезвоню.

Андрей с яростью захлопнул лэптоп и подбежал к полотну, разметав по дороге рисунки с лошадьми. Рыча и ругаясь, он приподнял тяжёлую раму и снял её с крепления на стене. Поставив картину на пол, он развернул её и с грохотом повесил на стену, но уже обратной стороной к себе. Он вытер пот со лба, сделал несколько шагов назад и ... обомлел.

На оборотной стороне картины, затянутой бурым картоном, был рисунок карандашом во всю величину холста, в котором чувствовалась рука профессионала. В простой композиции были всего три фигуры, стоящие близко, едва ли не в обнимку, друг к другу - пожилая однозубая апашка с колючим взглядом, молодой человек атлетичной внешности и большой зверь у их ног в котором Андрей сразу же узнал гиену.

Он почувствовал, что ноги его больше не держат и опустился на колени, заворожённо, словно под гипнозом, глядя на оборотную сторону картины Улара Карасартова 'В ожидании'.

- Надо найти, - твёрдо сказал сам себе Андрей и заставил себя встать на ноги.

Грасиела Варгас была в Бишкеке по поводу, совершенно отличному от того, что привело сюда Андрея Красовского.

Мифы, легенды и потусторонний мир не играли большой роли в ее жизни; в Бишкек ее пригласил в качестве консультанта по виноделию один депутат Жогорку Кенеша, который являлся при этом и крупным бизнесменом (сочетание нередкое в Кыргызстане). Вся жизнь миссис Варгас была связана с вином, но даже она не была готова к тем темпам тестирования каберне местного розлива, что, как оказалось, были типичны для официальных дегустаций красных вин тут, в Кыргызстане. На следующее утро, около пяти, миссис Варгас, с изнурительной головной болью, вышла из своего номера 503 и дошла по коридору до вендорного аппарата, продающего напитки и шоколадки, расположенного у пожарной лестницы. Купив две бутылки минеральной воды, она жадно выпила половину одной из них прямо в коридоре. Идя обратно, она обратила внимание на странный холод, которого не было ни у ее номера, ни у торгового аппарата. Поначалу она подумала, что это от купленных ею бутылок с водой (они и правды были почти замороженными). Осмотревшись, она увидела, что дверь в номер 508 полностью покрыта инеем, равно как прилежащая к ней стена. Глухой, едва слышимый, звук доносился из-за двери, как будто бы сотни полиэтиленовых пакетов шуршали одновременно.

Вернувшись к себе в номер, Грасиела Варгас приняла таблетку аспирина, запив ее из бутылки с открытой минералкой и позвонила на ресепшн гостиницы. Девушка внимательно выслушала ее (было понятно, что она отнеслась ко всему сказанному с изрядной долей скепсиса) и пообещала прислать кого-нибудь 'буквально скоро'.

"Буквально скоро" оказалось не таким уж долгим интервалом времени - через десять минут у двери номера 508 стояли миссис Варгас, девушка с ресепшна и пожилой мужчина в спецовке с недовольным лицом с небольшим чемоданчиком в руке. Все трое, обменявшись кивком головы в качестве приветствия, с неподдельной озадаченностью смотрели на покрытые инеем дверь и стену. Девушка что-то сказала мужчине. Тот покачал головой и сердито ответил:

- Я тут был уже пару часов назад. Лампочки менял. Тогда никакого льда не было.

От постучал в дверь, оставив пальцами темные пятна на серебристой изморози. Ответа не было. Затем подергал за ручку двери и убедился, что номер был закрыт изнутри. Девушка куда-то быстро позвонила и почти шепотом поговорила с кем-то. Миссис Варгас с интересом наблюдала за происходящим плохо что, понимая и отпивая время от времени из бутылки с минералкой, также, как и дверь этого номера, покрытой инеем. Глухой звук из-за двери стал чуть более отчетливым.

Девушка договорила по телефону и вновь сказала что-то мужчине в спецовке. Потом извлекла карту из кармана пиджака и поместила ее в углубление в двери. Огонек над углублением заморгал ярко-зеленым. Миссис Варгас вновь отхлебнула минералки. Девушка толкнула дверь, оставив темный след от своей ладони по центру.

Она и мужик в спецовке вошли во внутрь и огляделись. Яркий свет от люстры в гостиной. Картины на стенах. Все еще слабые лучи рассвета за окном с раздвинутыми занавесками. Надкушенный потемневший персик на тумбочке у входа на ворохе каких-то рекламных буклетов. Из спальни раздавался грохот и возня, как будто бы кто-то в ярости открывал и закрывал выдвижные ящики и хлопал дверьми шкафов. Миссис Варгас вытянула шею, чтобы увидеть из коридора что происходит внутри номера.

- Мистер Красовский? - неуверенно пролепетала девушка с ресепшна.

Грохот смолк. Пространство наполнила жутковатая тишина. Миссис Варгас опять пригубила бутылку и в неожиданно повисшей тишине раздалось едкое шипение газа минералки.

Андрей Красовский шумно выскочил из спальни и, тяжело дыша, уставился на девушку и мужика. Взъерошенные волосы, осунувшееся лицо с кругами под глазами и мокрая от пота майка наводили на мысли о бессонной ночи. Он с диким выражением лица смотрел на них и, почему то, на дверь, осатанело вращая белками глаз. Никто не решался что-либо сказать.

Девушка казалась Андрею знакомой. Возможно, он уже видел ее тут, в гостинице, когда заселялся. Возможно, он даже с ней тогда разговаривал. Смуглая и черноволосая, с густыми длинными ресницами в безупречно выглядящем деловом костюме. Если бы не миндальные глаза и по-азиатски высокие скулы, ее можно было бы принять за мексиканку. Встреть он её в компании жены где-нибудь в Манхэттене, Оливия пилила бы его два или три дня за такой взгляд на эту стройную киргизскую красавицу. Бэджик на ее лацкане с от руки написанным именем отсвечивал яркий свет люстры.

Андрей буравил взглядом этот бэджик, дрожа от напряжения.

"Должен подойти...", подумал он и протянул руку.

- Дайте мне пожалуйста ваш бэджик, - с нервным скрипом в голосе сказал он, указав на него.

Девушка и мужик непонимающе переглянулись. Миссис Варгас озадаченно смотрела в просвет двери, вытянув шею. Со лба Андрея сползла вниз и упала на пол крупная капля пота.

- Мне очень нужно, please! - сказал он опять, смешивая от волнения русский и английский.

- Мистер Красовский, нам нужно проинспектировать ваш номер, возможно что-то не так с сантехникой, - Махабат проигнорировала его просьбу и жестом указала мужику в спецовке, чтобы тот приступал к этой инспекции.

Андрей узнал Пал Семеныча, менявшего лампочки тут в гостиной два или три часа назад. Пал Семеныч был также недоволен, как и тогда и не пытался этого скрывать. Пробормотав себе под нос что-то, он встал на колени, извлек что-то из своего чемоданчика и стал изучать покрытый изморозью плинтус.

- Please! You don't understand - I really need it! - еще раз сказал Андрей с отчаянием в голосе.

Девушка озадаченно посмотрела на него еще раз. Миссис Варгас с недоумением глядела из коридора, не совсем понимая откуда этот странный постоялец, вроде бы без акцента говорящий по английски, но и, очевидно, знающий русский.

По его щекам потекли слезы, и он стал жалобно всхлипывать. Непонимание во взгляде девушки сменилось опасением. Мужик в спецовке продолжал копошиться у плинтуса, не обращая внимания на происходящее.

Андрей вытер слезы ладонью и, глубоко вздохнув, неожиданно бросился к девушке едва на наступив на мужика. Он схватил ее за лацкан пиджака и, притянув ее к себе, стал пытаться отстегнуть от него бэджик. Оправившись от неожиданности, она закричала и стала отбиваться от него, колотя обеими руками по его взъерошенной и потной голове. Сцепившись, они почти одновременно споткнулись об не успевшего подняться Пал Семеныча и с грохотом рухнули на ламинат гостиной. В этот момент Андрею удалось открепить бэджик. В суматохе, он уколол иглой палец и оросил своей кровью лацкан ее пиджака. Поняв, что бэджик у него, он отпустил девушку, поднялся и перепрыгнув через обоих, помчался в спальню зажав его в руке.

Он подбежал к картине в спальне, отогнул иглу на бэджике и изо-всех сил ткнул ею в лицо пожилой апашки на рисунке на обратной стороне картины. Вытащив иглу, он повторил это еще раз, метя в лоб. И еще раз. И еще... Теперь он метил в рот. Кровь с его уколотого в схватке пальца попала на иглу и через несколько мгновений лицо апашки стало красным. Он остановился, оставив иглу в полотне. Тяжело дыша, он смотрел на оборотную сторону картины и воткнутый в ее бэджик. Глухой звук шуршащих пакетов полностью исчез, равно как и иней на стенах. Он вытер влажной от размазанной крови ладонью капающий с висков пот, обессиленно сел на пол и уставился на торчащий из картины бэджик.

'Махабат [3] ', читалась от руки сделанная надпись под его прозрачным пластиком.

Никто не знает, почему Андрей Красовский застрял в лифте между этажами 'Амбассадора', проведя в общей сложности в одиночестве чуть больше четырех минут. Техник из компании по сервису потратил около двух часов вечером того же дня в попытке выяснить причины этой неполадки (менеджмент отеля был всерьез этим озабочен), но не смог установить ничего определенного. Лифт был на гарантии и после этого эпизода работал без нареканий - менеджер специально сам ездил в нем вверх и вниз несколько раз по разным этажам. Инспекция шахты лифта на следующий день целой бригадой из сервис-службы также не выявила каких-либо отклонений от нормы.

Когда после этой задержки лифт все-таки стал функционировать и доставил Андрея в вестибюль гостиницы, многое из того, что с ним произошло дальше имело свою логику, но не вызвало у него особенных эмоций. Если быть предельно объективным, почти все из присутствующих были удивлены продемонстрированным им равнодушием к происходящему.

Как только двери лифта открылись, Андрей спокойно вышел из него, так будто бы проведенная им в 'Амбассадоре' ночь была такой же заурядной, как и у него дома, в Бруклине. Девушка, у которой он отобрал наверху бэджик в той быстротечной схватке, стояла заплаканная неподалеку, всхлипывающим голосом причитая что-то на смеси русского и киргизского, посматривая на него порою ('Все еще с удивлением', отметил про себя он). Лацкан ее пиджака был покрыт уже побуревшими кляксами крови; Андрей вспомнил, что укололся иглой бэджика когда пытался отстегнуть его. Тушь, размытая слезами и размазанная вокруг ее красивых глаз с пышными ресницами, вполне оправдывала характеристику 'raccoon eyes', которую в подобных случаях можно было бы услышать где-нибудь в том же Бруклине.

Грасиела Варгас была неподалеку от заплаканной девушки и с интересом наблюдала за происходящим. Это она вызвала полицейских, которые теперь стояли тут, в вестибюле гостиницы. Потирая уколотый палец, Андрей на мгновение встретился с ней взглядом, прочитав в нем смесь укоризны и озадаченности (в основном озадаченности). Что касается Пал Семеныча, находящегося тут же и чего-то говорящего молодому полицейскому, то его лицо было по прежнему недовольным, хотя рассказывал он этому парню, записывающему в блокнот, с очевидным энтузиазмом, помахивая руками и показывая время от времени на Андрея.

Андрей сел на холодный пол, обхватив колени. Прямо перед ним, немного загороженная кактусом, сверкала золотом рамы работа Карасартова 'Араванский коммерсант'. Он смотрел на эту картину, фокусируя внимание в основном на боковой части, там, где изображение пожилой апашки по-прежнему неприветливо сверлило взглядом смотрящего. Выглядела она, как и раньше - худая, в черных одеждах, с плотно сжатыми, словно зашитыми, губами. На ресепшне зазвонил телефон и девушка, несмотря на всхлипывания, ответила на удивление бойким голосом по-русски, но почти сразу же перешла на английский, после чего помахала менеджеру, стараясь привлечь его внимание. Короткий диалог между ними был неслышен - Андрей был слишком далеко. Девушка быстро записала что-то и положила трубку. Затем протянула листок менеджеру и сказала еще что-то. Андрей насторожился. Менеджер направился в его сторону, бросив пару слов по дороге одному из полицейских. Андрей почувствовал учащенное сердцебиение. Такое, как если бы он подряд выпил три чашки двойного эспрессо. Менеджер подошел к нему и молча протянул листок бумаги, выдернутый из стандартного гостиничного блокнота с логотипом и телефонами 'Амбассадора'. Темное размазанное пятно в середине, возможно от туши с ресниц девушки. Единственная строчка, синей ручкой по центру, каллиграфически написанная безупречным женским почерком, читалась как: 'Оксана говорит, что Олевии лучше и они едут домой'.

Орфографическая ошибка в имени его жены была глубоко вторичным фактором (он, как преподаватель английской литературы, не мог этого не заметить) по сравнению с чувством облегчения, нахлынувшего на него. Он вытер пот со лба, улыбнулся и прочитал строчку на листке еще раз. Затем встал и помахал рукой девушке, шепотом произнеся 'спасибо'. Девушка строго посмотрела на него и отвернулась, но его это не тревожило. Андрей глубоко вздохнул, посмотрел на листок еще раз, и бросил долгий взгляд на 'Араванского коммерсанта'. Утро было в разгаре, и золотая рама стала блестеть ярче, и может быть поэтому ему показалось, что глаза апашки на картине слегка сузились в злобном прищуре.

Полицейский, говоривший с Пал Семенычем, подошел к нему и предложил последовать за ним в кабинет менеджера для, как он выразился, 'быстрого интервью'. Проходя мимо большого, в человеческий рост, зеркала неподалеку от входа в этот кабинет, Андрей обратил внимание на некоторые изменения в его внешнем облике, не связанные, как ему показалось, напрямую с недосыпанием. Потом, уже в Америке, его студенты в колледже, дадут ему за это кличку 'скунс'. Но это не будет связано с запахами. 'Скунс' его станут называть за глаза (зачастую не без уважения) за широкую серебристую полосу седых волос, пролегающую почти точно по центру головы, от лба до затылка. Почти так же, как на спине у скунса.

Полицейский немного приврал, что, в принципе, было понятным - 'быстрое интервью' длилось более двух часов и было довольно изнурительным для уставшего Андрея. Но до сих пор никто не знает, что произошло с Андреем Красовским за те четыре минуты, что он провел в одиночестве в неожиданно застрявшем между этажами 'Амбассадора' лифте. Были четко установлены только два факта, оба из которых порождали больше вопросов, чем ответов ('Загадка четырех между пятым и первым' называлась статья в 'Вечернем Бишкеке', имелись ввиду четыре минуты и первый и пятый этажи отеля; 'Андрей Белый - зловещие четыре минуты', озаглавила свой материал на тему падкая на сенсации кыргызоязычная 'Ордо Таны', подразумевая волосы главного героя репортажа).

Первый факт заключался в том, что три свидетеля (Грасиела Варгас, эксперт по виноделию из Санта Розы, Калифорния; Махабат Тургунбекова, ресепшенист отеля; Павел Семенович Карпенко, дежурный техник) были абсолютно уверены в том, что Андрей вошел в лифт будучи полностью черноволосым ('С вороной гривой, как Григорий Мелехов из 'Тихого Дона'!' приводят слова техника обе газеты, имея ввиду старый советский сериал), а вышел из лифта в вестибюле внизу с широкой, почти идеально ровной, седой полосой.

Второй же был факт куда более загадочен и расследования по нему зашло в тупик.

В лифте были обнаружены оброненная кем-то ручка с логотипом 'Амбассадора', приклеенная к стенке жевательная резинка, лежащая в углу смятая жестяная банка из-под пива 'Бавария' и клок рыжеватой шерсти. Отель иногда разрешает селится с животными (это отдельная и недешёвая услуга), но проверка показала, что никто из постояльцев в 'Амбассадоре' в эту ночь не проживал с домашними питомцами (полиция также проверила все записи с камер видеонаблюдения как внутри здания, так и снаружи). Предварительный анализ шерсти показал, что принадлежит она не собаке и не кошке. 'Расследование продолжается', интригующе заканчивалась статья в 'Вечернем Бишкеке'; 'Продолжение следует', обнадеживала своих читателей 'Ордо Таны'.

Рама зазвенела и засверкала красными огоньками.

Андрей обошел ее сбоку, встал перед ней так же, как и несколько секунд назад и стал вопросительно смотреть на пограничника. 'Джексон' читалась фамилия этого чернокожего гиганта, вышитая на нагрудном кармане форменной рубашки. Он показал ему жестом, чтобы тот прошел сквозь раму еще раз. Андрей на мгновение задумался и, как будто вспомнив что-то, извлек из внутреннего кармана куртки еще один пластиковый контейнер и положил его в поддон на конвейере, на котором таких же контейнеров было уже три. Затем он вновь прошел сквозь раму металлодетектора. Рама опять зазвенела и засверкала огоньками.

Худощавая блондинка со строгим лицом, также в форме и значком 'Супервайзер' на груди, помахала чернокожему гиганту, чтобы тот подошел к ней. Андрей вспомнил, что еще один пластиковый контейнер, чуть поменьше, был в боковом кармане его карго брюк, том, что прямо на бедре. Он покачал головой, будучи недовольным собой. Забывчивость, то, что он не замечал за собой раньше, до той насыщенной событиями поездки в Бишкек, давала о себе знать.

Джексон перекинулся парой слов с блондинкой-супервайзером, вернулся на свой пост и жестом показал Андрею чтобы тот проходил в зал ожидания. Андрей взял свои сумки, выгреб из поддона и рассовал по карманам пластиковые контейнеры, погрузил в карманы куртки бумажник и сотовый телефон, и неуклюже засеменил за кордон досмотра.

Он не видел этого Джексона тут раньше. Возможно, тот был новеньким. Все пограничники в аэропорту, включая эту блондинку-супервайзера, отлично знали, что из себя представлял Андрей, часто летающий в последнее время по всей Америке. Никто не утруждался вопросом зачем ему нужно было столько пластиковых контейнеров с иглами и булавками, рассованных по всем карманам куртки, брюк и пиджака. Но все они хорошо знали о его забывчивости и о том, что булавки и иголки, даже в таком количестве, не являлись запретными предметами при перелетах гражданскими авиалиниями. Андрей Красовский для пограничников в нью-йоркском аэропорту имени Джона Фитцджеральда Кеннеди был как фамильное привидение в старом английском замке - странным, иногда настораживающим, но в целом вполне безобидным созданием.

Факт того, что Андрей летает исключительно по Америке (ну иногда он посещает Монреаль и Ванкувер, если быть точным), не особо интересует пограничников, людей занятых и сильно устающих на своей нервной службе. Ему не приходилось кому-либо объяснять, почему его не тянет больше в Старый Свет и особенно в Среднюю Азию, хотя его исследования по тюркской мифологии, изданные отдельной книгой (издательство 'Саймон и Шустер') после возвращения с той конференции в Бишкеке могли бы навести на правдоподобные предположения в этом вопросе.

В этой довольно толстой книге (379 страниц) можно найти отдельную главу, посвященную пребыванию Андрея в гостинице 'Амбассадор' в Бишкеке, когда он летал на конференцию по приглашению Селима Айдемира. Андрей глубоко исследовал вопрос относительно номера 508 в этом отеле, хотя буквально сразу же он предупреждает читателя, что сумма цифр этого номера, складывающаяся в число '13' не несет в себе ничего настораживающего и является случайностью, такой же как если бы все шесть чисел в еженедельной лотерее штата Нью Йорк вдруг оказались одинаковыми две недели подряд - вещь крайне редкая (примерно один шанс на два миллиона розыгрышей), но не невозможная. Вообще, пишет он в этой главе, нумерология и разного рода мифологические нюансы связанные с числами, не так сильно выражены в Кыргызстане; иногда числу '9' придаются положительные характеристики, равно как и числу '40' (про последнее он упоминает в контексте легенды о мифическом происхождении киргизов, разбивая слово 'кыргыз' на две составляющие 'кырк' - 'сорок' и 'кыз' - 'девушка'), вот, пожалуй, и все.

В главе этой он говорит о многих совершенно невероятных деталях его непродолжительного пребывания в этом номере, деталях, не вошедших в официальные протоколы киргизской полиции и газетные статьи. Ну вот как, например, эта странная ситуация с краном в ванной (произошедшая в 2:07 ночи), когда он включал его, но звука падающей воды не было. Он с удивлением и оторопью смотрел на струю в течении двух секунд. Потом звук появлялся. Он умывался после этого и выключал воду. Звук продолжался еще две секунды. Потом пропадал. Такая же ситуация имела место и с телевизором в гостиной - при включении его не было, но потом он (опять же через несколько секунд) появлялся. Жутковато было при его выключении, когда изображение исчезало и оставался сверкать только красный индикатор режима stand-by, но голос дикторов (это был новостной канал), продолжал исходить из выключенного аппарата еще несколько секунд.

Интересны также и данные об истории постояльцев этого номера, которые Андрей собрал по крупицам, не имея доступа к базе данных 'Амбассадора'. Он сразу предупреждает, что информация о них далеко не полная. Изучив несколько вебсайтов с отзывами о гостинице, а также прошерстив ресурсы, подобные тому голландскому сайту, где описывался опыт проживания с неортодоксальной точки зрения, Андрей вышел на контакт с семью постояльцами, в разное время посещавших Кыргызстан. С одним из них, тем самым Олафом Андерсеном, альпинистом из Дании, он даже встречался, когда тот был проездом в Нью Йорке по пути на Юкон, где собирался делать восхождение на один из заснеженных пиков. Со всеми остальными он переписывался по электронной почте, а тремя разговаривал по Скайпу. Все семеро говорили на английском, что сильно упростило задачу (правда, одна женщина из Квебека, говорила на нем довольно слабо).

У всех семерых опыт пребывания варьировался от такого 'интенсивного' как у Андрея и Олафа и до почти незаметного, как у женщины из Квебека. Андрей, понимая, что статистический материал крайне невелик, все же смог выделить некоторые закономерности. Ну во-первых, у всех, кто провел по крайней мере одну ночь в этом номере, появились проблемы со здоровьем. У Олафа Андерсена тряска левой кисти продолжалась около года и, как сказал ему сам альпинист, у его лечащего врача некоторое время было даже подозрение на раннюю стадию болезни Паркинсона. Постепенно она сошла на нет, появляясь лишь в тех случаях, когда тому приходится нервничать (что в горах, бывает, случается). Бывали достаточно безобидные расстройства, как у женщины из Квебека; после той ночи в 508, у неё развился совершенно необъяснимый кашель, преследовавший ее в течении месяца. Странным было и то, что никакой простуды или гриппа у неё не было. Были случаи с воспалением легких, катаракты (два случая) и паховой грыжи. У самого Андрея появилось (к счастью, ненадолго) подозрение на язву желудка, но кажется, все прошло само по себе, поставив в тупик одного из именитых врачей в Бруклине, специализирующихся на лечении этой болезни.

Другая закономерность, подмеченная Андреем, заключалась в том, что 'интенсивность', как он пишет, опыта проживания в этом номере резко возрастала, если постоялец был родителем маленьких детей или же должен быть стать таковым в ближайшее время. Казалось, что-то необъяснимое, что пребывало в этом номере - Андрей в книге называет его просто 'энергией' -, испытывало повышенный интерес к этой категории постояльцев. Любопытно то, что 'энергия' не сразу оказывалась в курсе этого факта; для этого должно было произойти что-то, что раскрыло бы эту информацию для нее - звонок по Скайпу, например, или просто телефонный разговор с семьей. Почему имела место такая странная особенность Андрей не объяснял, но давал понять, что у него есть теория по этому поводу и намекал, что, возможно, он предложит ее к рассмотрению заинтересованному читателю в следующих изданиях этой книги.

Он наконец-то привел в порядок свой багаж и осмотрелся. Чуть дальше по коридору зеленела русалка 'Старбакса' на неоновой вывеске. Прямо рядом с ним кричаще бросалась в глаза большая картина с индейским мотивом. 'Гитчи Маниту создает Вселенную', читалась табличка, прикрепленная внизу картины. Поток разношерстного люда, резво шагающего к своим терминалам, на мгновение закрыл для него нижнюю часть полотна, но он успел заметить, что художника звали Билл Белое Облако Джексон. 'Как пограничника', усмехнулся Андрей и, чувствуя, что покрывается легкой испариной, покатил свой чемоданчик на колесиках в сторону 'Старбакса'.

Эти крупные полотна в аэропортах, конференц-залах или фойе больших гостиниц вызывали у него с некоторых пор неоднозначные эмоции, но это не было связано с картинами как таковыми. Картины были просто катализатором мощных и всегда неспокойных воспоминаний об 'Амбассадоре' и всей пережитой им 'интенсивности' в номере 508. В рамках своего расследования этого эпизода, он обнаружил факты о картинах в том отеле настолько странные, что даже не осмелился включить их в книгу. Ну, например, факт о том, что смерть Улара Карасартова в 2012 году в окрестностях Узгена имела два независимых заключения. Одно сделал главврач узгенской городской больницы номер 2, и причина смерти была указана как аллергическая реакция на укус пчелы(!). Второе же сделала некая женщина врач из Оша, чей статус и место работы не были указаны, но чье заключение, по какой-то странной причине, было принято киргизской полицией в качестве официального (это она пришла к выводу, что причиной оказался разрыв аневризмы). Андрей смог раздобыть фотографии обоих врачей. Каково же было его удивление ('шок' более уместное слово), когда оказалось, что врач из Оша один к одному похожа на апашку с полотна в 'В ожидании'! Спустя некоторое время он пытался найти репродукцию этой картины через Гугл. Результатом были две картины с одинаковым названием. Одна была той, что украшала спальню в номере 'Амбассадора'; другая композиционно была почти идентичной (с небольшими различиями), но апашка присутствовала на обеих картинах. Та, другая имела еще одну особенность - лицо джигита в центре, рядом с детьми и беременной женой, было на удивление похожим на лицо самого Андрея. Вебсайт, на котором была репродукция этой картины, уведомлял, что автором полотна был некто Улан Каракуртов и что картина эта украшает вестибюль еще одного 'Амбассадора', уже в Алматы. Дата создания картины была указана на год позже после посещения Андреем той конференции в Бишкеке.

Он дошел до 'Старбакса' и взял чашку кофе. Усевшись у окна с видом на взлетающие самолеты, он отхлебнул его и включил лэптоп, с любовью посмотрев на фотографию жены и сына на десктопе. До посадки оставалось еще полчаса. Рядом, через пару кресел, мужчина в деловом костюме клевал носом, трепетно обняв свой портфель, словно любимую женщину. Девушка напротив укачивала уже почти уснувшего ребенка, обхватив его с не меньшей нежностью. Андрей сделал еще глоток и перечитал страницу, начатую вчера. Эту главу в предстоящем переиздании своей книги (неожиданно ставшей бестселлером и даже попавшей в рейтинги 'Нью Йорк Таймс Бук Ревью') он собирался переписать и изложить все свои соображения и наблюдения как есть, без эвфемизмов и экивоков. Вздохнув, он начал печатать.

'Энергия' имеет свое имя в тюркском пантеоне сверхъестественного, и я не рискнул его называть в предыдущем издании этой книги по тем же причинам, что кочевые тюркские народности давали два имени детям - 'настоящее' и другое, для отвода глаз (в этом же ключе в славянском мире слова 'медведь' и 'косолапый' использовались намного чаще настоящего имени всем известного своей силой и свирепостью млекопитающего 'бер'). Но теперь, когда моему сыну уже пять и он вышел, если можно так выразится, из зоны риска, у меня нет оснований замалчивать правду. 'Энергия', это демоническое существо из тюркской мифологии, чем-то похоже на подкову в офисе Нильса Бора - нет необходимости верить в его существование для того, чтобы глубоко пережить близкое знакомство с ним. Его имя - Албарсты. Никто не видел его в явном виде, но принято считать (и это косвенно подтвердил мой опыт проживания в отеле 'Амбассадор' в Бишкеке), что выглядит оно как уродливая женщина с единственным зубом во рту и большой грудью. По древним поверьям киргизов, Албарсты в состоянии превращаться в диких животных, но я могу точно сказать, что современная Албарсты значительно более многопрофильна в своих трансформациях.

В мире людей её интересуют в первую очередь беременные женщины и матери с младенцами. Почему - никто не знает. Понятно лишь то, что маленькие дети, в том числе ещё неродившиеся, провоцируют Албарсты на злодеяния, могущие привести к смерти ребёнка. Что ещё более удивительно, так это то, что её влияние не ограничено в наши дни чёткими географическими рамками и в состоянии модулироваться через компьютерные сети в любой уголок мира: автор этих строк лично убедился в этом будучи в Бишкеке, в то время как его беременная супруга связывалась с ним через Скайп из Америки.

Известна также её необъяснимая любовь к лошадям, чтобы было отчасти подтверждено на моём личном опыте, когда кровотечение у моей беременной жены временно приостановилось после отвлечения внимания Албарсты на нарисованных мною лошадей.'

Андрей усмехнулся, вспомнив об этих примитивных рисунках и о тех лошадях на чеканке в доме у одноклассника Талая рядом с рисунком его апашки и продолжил:

'Способ борьбы с этим демоном был известен кочевым киргизам издревле и не предполагает вызова экзорциста или какого-либо эксперта в области, что, опять же, было подтверждено моим личным опытом. Всё что нужно это воткнуть в неё (в том виде, в котором она явилась) иглу. Мне неизвестно, что с ней происходит после этого, но, как показала та ночь в Бишкеке, это работает.

Что, однако, осталось неясным, так это почему номер 508 в гостинице 'Амбассадоре' был выбран демоном Албарсты в качестве, с позволения сказать, резиденции. Связано ли это исключительно с полотном Улара Карасартова 'В ожидании', висящим на стене в спальне этого номера или это нечто иное? Кто он, этот киргизский живописец, на полотнах которого можно увидеть странную старуху в чёрном одеянии? И какое отношение к ним имеет гиена, чьё изображение я видел на обратной стороне полотна, и которая едва не вызвала перманентный паралич периферийной нервной системы у альпиниста из Дании Олафа Андерсена? У меня нет чёткого ответа на этот вопрос, но есть версия, требующая дополнительных исследований. Селим Айдемир, известный этнограф из Измира, пригласил меня не так давно на раскопки в окрестностях Эски-Шехира. Раскопки поселения турков-сельджуков времён их перехода к оседлости, когда ислам ещё не играл основополагающей роли и языческие верования были повсеместны, выявили странную фреску, сделанную, по всей видимости, захваченным в набеге греком-живописцем. На фреске изображены (все всякого сомнения) демон Албарсты, некий атлетичного вида молодой человек и животное, напоминающее гиену. Греческий текст на фреске гласит 'Да избавит нас Тенгри от встречи с демоном, его сыном и духом'. Если вспомнить о традиционной христианской троице, то эта фреска может являться полной противоположностью силам добра. Селим Айдемир проинформировал меня также о загадочном пергаменте-манускрипте, содержащим несколько иллюстраций со схожим сюжетом, найденным на руинах старого армянского монастыря в Эрзуруме, язык текста которого ещё не дешифрован...'

Вдруг неожиданно заурчал чей-то сотовый телефон.

Андрей вздрогнул и оторвал голову от лэптопа, чуть было не разлив свой кофе. Мужчина в костюме продрал глаза, ошалело огляделся, сунул руку в карман пиджака и извлек звонящий айфон. Щурясь спросонья, он ткнул пальцем в него и, зевнув, ответил на звонок. Андрей облегченно вздохнул и посмотрел в окно.

Огромный лайнер 'Аляска Эйрлайнс' разгонялся, чтобы взмыть в воздух; гигантский улыбающийся портрет пожилой эскимосской бабушки с добротой глядел с хвоста самолета. Андрей не любил телефонных трелей, даже с тем разнообразием, что предлагает корпорация 'Эппл'. Он больше не подходит к телефону ни в своей квартире в Бруклине, ни на работе в колледже. Нет у него и сотового телефона. И когда раздается звонок (особенно если ночью) он, бывает, покрывается холодным потом и ладони его начинают дрожать, потому что он понимает, что последнее, что он хочет услышать это добрый старческий голос на другом конце линии, ласково вопрошающий на киргизском 'Балам, саат канча болду?'.

Данная история является чистым вымыслом, любое совпадение дат, имен, фамилий и названий (бизнесов, населённых пунктов, объектов недвижимости, предметов искусства, средств массовой информации и тп) - абсолютная случайность.

[1] 'Натюрморт' буквально переводится как 'мертвая природа'.

[2] Харам - в исламском своде правил, шариате, запрет на какие либо действия. Например, потребление алкоголя и свинины являются харамом.

[3] Махабат - любовь (кирг.)

Оставить комментарий © Copyright Амин (amin1492@yahoo.com) Обновлено: 30/05/2020. 130k. Статистика. Рассказ: Иллюстрации: 1 штук.		Ваша оценка:
Аннотация: В этом номере одной из бишкекских гостиниц, ему, специалисту по ближневосточной мифологии, нужно было провести всего несколько дней. Странные картины в спальне и гостиной, выглядели совершенно излишними для антуража комнат, однако этот резкий контраст, как оказалось, было последним, о чем ему стоило волноваться в одну из ночей. Почему после этой ночи он получил прозвище "скунс"? По какой причине имя киргизского живописца упоминается на необычном голландском вебсайте? Зачем он теперь возит с собой большое количество булавок? И не стоит искать подоплеки в том, что сумма цифр этого номера складывается в "13" - тут, в сердце Азии, своя нумерология, свои демоны и свои методы борьбы с ними.

Амин: другие произведения.

"В ожидании"

'В ожидании'