История возвращается? (Почему жива память об Иосифе I)

27.08.10

Мирон Я. Амусья,

профессор физики

История возвращается?

(Почему жива память об Иосифе I)

Чёрного кобеля не отмоешь добела

Из речи Н. С. Хрущёва

Нельзя молиться за царя - ирода. Богородица не велит.

А. С. Пушкин "Борис Годунов"

Хорошо тому живётся

Кто не вступит никуда.

На ступнях не остаётся

Ни малейшего следа.

Народ

Вопрос о Сталине, его зловещей роли в истории СССР и всего мира лет этак десять- пятнадцать назад мне казался давно закрытым. С официальной публикацией документов о размахе террора и массового голода, с потоком людей, переживших на себе силу карательной машины, действовавшей в СССР в течение десятилетий - не могло, считал я, даже возникнуть вопроса о месте Сталина в истории - оно в забвении, на помойке. Лишь это могло быть достойным ответом на период его властвования. Однако ничего подобного не произошло. И сейчас, более чем через полвека после его смерти, которую и смертью то мне не хочется называть ввиду человеческого характера этого акта, имя его, увы, не забыто. Сталин - популярный герой, модель для подражания, мудрый политик, в очередной раз вздёрнувший Россию на дыбы. Почему-то эта странная поза кажется с дистанции лет довольно многим привлекательной. Примечательно и то, что Сталин столь нередко фигурирует в российских СМИ как "эффективный менеджер".

Моё личное впечатление о правлении Сталина, а именно об этом впечатлении я намерен писать, складывалось в период его триумфа - победы в Великой Отечественной войне 1941-45 гг. Но уже в ранней молодости, даже в детстве, поток славословий мне казался, возможно из духа врождённого противоречия или еврейскости склада ума и склонности к теоретизированию, крайне преувеличенным.

Считаю нужным отметить, что в формировании моих взглядов большую роль играл отец. От него я имел "свидетельства очевидца", весьма аккуратные и, как показало время, довольно точные. Он рассказывал и про революцию, и про НЭП, и про коллективизацию, и про самое начало Великой Отечественной войны. Он имел хорошую память до самой смерти, незамутнённую пропагандой ясность восприятия действительности, и откровенно говорил со мной, о том, что видел и слышал.

Уже где-то годам к четырнадцати - пятнадцати меня начала пугать грузинскость Сталина, именно опасение связанного с нею его столетнего долголетия, что не позволит самому увидеть то будущее, о котором я даже себе говорил шёпотом - "а что потом, а что потом?". В большевизме я очень рано увидел своеобразную религию, некий аналог нового христианства, где был свой Христос - В. И. Ленин, свои Апостолы в лице членов Политбюро. Сравнительно рано начав интересоваться и заниматься физикой, я понимал, что не может наука опираться на утверждения, подобные таким, как "учение всесильно, потому, что оно верно". Однако вполне осознавая силу этой религии, я опасался чрезмерной её живучести, хотя и не из реального протеста против мерзости, ею творимой на практике. Скорее здесь, как и лично со Сталиным, мне хотелось посмотреть "что потом, что потом?", и я очень боялся не дожить этого момента.

Нарастающий официальный антисемитизм конца сороковых - начала пятидесятых не оставлял у меня никаких сомнений в его личной причастности к происходящему. Я ни в грош не ставил разговоры, о том, что стоит ему "узнать правду", и наваждение анти-еврейских процессов в странах народной демократии, анти-еврейских настроений в СССР и даже самое "дело врачей" растают как сон, как утренний туман. Таким образом, желание увидеть "после-сталинье" из абстрактного любопытства превращалось в жизненную цель. В эти же годы я сам довольно просто посчитал "цену победы" в Великой Отечественной войне. Она оказалась просто потрясающей - примерно тридцать - тридцать пять миллионов погибших. И гениальный полководец скукожился полностью в моих глазах.

Каюсь, абсолютно никогда в применение к Сталину не говорил "умер", но только "сдох". Поэтому "пересмотр" его роли в сторону повышения значимости вызывают у меня лишь ощущение сочувствия к пересматривающим. Однако в последнее время даже люди, кажущиеся его противниками, приписывают ему особые личные качества и во всём загадочно-необычную судьбу. К примеру, распускаются слухи, будто он пал жертвой некоего заговора приближённых. Однако нет оснований для сомнения в правдивости слов, будто бы сказанных сатрапом Берия у трупа: "Тиран издох" - сам, от болезней, как обычный смертный.

Во многом, пересмотр роли Сталина базируется на архивных изысканиях. Точнее, на отсутствии, по очевидной, с моей точки зрения, причине, ожидавшихся разоблачающих его документов о судебных процессах над оппозицией, о причинах ранней смерти близких сотрудников. При этом документ ставится выше воспоминаний множества людей, выше логического причинно-следственного анализа. Начисто отметается возможность преднамеренного устранения документов, роль сталинских полуприказов - намёков, простые ошибки и сокрытия архивистов, засунувших умышленно или случайно ключевую страницу в неподобающее место.

Есть два тезиса, которые определённым образом объединяют людей, диаметрально противоположно относящихся к Сталину - он гений, злодейства ли, или великих свершений. Он держал страну в состоянии животного страха, позволяющего творить невиданные безобразия и преступления или установить порядок, давший возможность построить великую и могучую страну.

Признание его гениальности даже в злодействе вызывает у меня неприятие, притом не только потому, что "гений и злодейство есть вещи несовместные". Мне глубоко чуждо уважение к такому методу развития стран, при котором их поднимают на дыбы. Вообще, стояние на дыбе - неустойчиво, и не может длиться сколько-нибудь долго. А возвращение на четыре копыта, как показывает история - крайне болезненный процесс.

Проблеме поголовного страха и всеобщего доносительства в период правления Сталина посвящено много писаний. Я, однако, как современник, пусть всего и некоторой части длившегося четверть века периода его господства, не могу согласиться с тем, что народ жил, поголовно скованный страхом, перепутанный сетями всеобщего доносительства. Или совсем уж спасительно для себя не понимал моральной отвратительности происходящего.

Конечно, страх играл заметную роль в укреплении режима. Его парализующее влияние описано и в литературе, к примеру, в пьесе Афиногенова "Страх" (1931 г.). Там есть такие слова: "Мы живём в эпоху великого страха... Страх ходит за человеком. Человек становится недоверчивым, замкнутым, недобросовестным, неряшливым и беспринципным... Страх порождает прогулы, опоздания поездов, прорывы производства, общую бедность и голод. Никто ничего не делает без окрика, без занесения на чёрную доску, без угрозы посадить или выслать... Уничтожьте страх, уничтожьте всё, что рождает страх, и вы увидите, какой богатой творческой жизнью зацветёт страна"

Однако для руководства страной её паралича страхом мало. Конопатый, сухорукий коротышка не мог бы на одном страхе и системе доносов удержаться во главе станы столь длительный, ограниченный лишь своей смертностью, срок. Не мог бы он и создать систему страха, не будь тут других мотивов. На мой взгляд, Сталин отличался от какого-нибудь южно-американского бананового диктатора не меньшей жёсткостью, но тем, что созданный им режим был выгоден, подчеркну это слово, выгоден множеству людей, в том числе и интеллигенции, и опирался на широкую массовую поддержку заинтересованных, а, следовательно, сознательных или невольных соучастников ..

Сейчас, когда кто-то из анти-сталинистов вспоминают сталинские времена, непременно говорят о страхе, сковывавшем благие порывы протеста. Увы, реальная ситуация была в основном далека от благих порывов куда более позднего времени.

Предвижу здесь огонь критики, но что поделать - не помню и не знаю свидетельств сколько-нибудь массовых благих порывов, понимая под этим попытку перейти к приличествующей цивилизованной стране форме правления с выборным и регулярно сменяемым руководством. А примеров противоположного сорта помню сколько угодно. Драма того времени состояла в искреннем и массовом чувстве обожания, питаемым абсолютным большинством населения к своему вождю, объективно - бандиту и серийному убийце. А эта массовая многолетняя любовь не возникает просто так, ей нужно кормление и в узком и в широком смысёле слова. Ведь и веру нередко подхлёстывает не столько мечта "Он нам даст", сколько понимание, что "Он уже дал". И нетрудно понять, что без поголовного кормления, пусть и всего двумя хлебами, рекомендация "возлюбить ближнего, как самого себя" прошла бы незамеченной мимо абсолютного большинства ушей.

Приведу более конкретные соображения о выгоде сталинского режима для разных слоёв общества. Так, напомню, что Сталин во многом решил проблему шатаний "инженеров человеческих душ", переключив их на строительство собственных дач вместо попыток критики или, Боже сохрани, свержения существующего строя. Сейчас все выжившие современники чуть ли не поголовно оказались противниками режима, а потомки уже ушедших представляют предков борцами, пусть и глубоко внутренними, с этим режимом. Удивление при этом вызывает живучесть режима, который не только просуществовал, слабо реформируясь, семьдесят лет, но и после короткого периода ломки возрождается, хотя и в заметно изменённом виде. Конечно - семьдесят лет - не срок в старой Истории, но совсем немало в быстотекущем двадцатом и двадцать первом веках.

Живучесть сталинщины не только и не столько в идеологической силе марксизма-большевизма, сколько в той выгоде, которую обеспечивал строй как основной части преданной ему интеллектуальной элиты, так и широким народным массам, главным образом, рабочим. Им режим обеспечивал постоянную занятость даже в годы жесточайшего мирового экономического кризиса, некую совокупность прав и гарантий, как это ни странно звучит - определённой безопасности - от уличного хулигана, преступника, вора. Кроме того, материальное богатство не было модным и не выставлялось напоказ, как в наши дни. Разумеется, высший эшелон власти жил, по сравнению со средним уровнем, роскошно, но и это не выставлялось нагло и открыто. Да и сама роскошь власть имущих была ничем, по сравнению с наглой роскошью, афишируемой сегодня. Не случайно к сегодняшним "олигархам" масса людей относится просто как к непосаженным ворам, а к их собственности как к чему-то, вполне дозревшему до экспроприации.

Конечно, и тогда имелись вполне состоятельные люди. У нас был в Риге знакомый, чей капитал составлял в шестидесятые годы миллионов пятнадцать рублей, но он таился, скрывая богатство. Существовали богатые люди на базе торговли и промкооперации. В обоих случаях обогащение требовало создания или перераспределения чего-то материального. Аналога приватизации не то, что фабрик и заводов, но даже квартир не существовало. Уравнивание собственности, пусть во многом и чисто внешнее, вполне соответствовало массовому идеалу "у богатых отнять и поделить на всех".

"Спаситель" в несменяемом кителе, армейских штанах и сапогах, с неизменной трубкой в зубах был близок служащему и рабочему, не имеющему материальной возможности для смены антуража. Он не мельтешил на экранах ТВ, которых тогда и не было, не высказывался по любому поводу и без повода. "Государево" слово звучало редко, весомо и всегда на благо народа. Неважно, что его слово противоречило происходящему по его приказу делу. В памяти народной оставалось защищающее от обидчиков слово. А вина за "дело" возлагалась лишь на сатрапов. Особо впечаляющим примером служит статья Сталина "Головокружение от успеха", где критиковались "перегибы" в процессе коллективизации, к моменту написания статьи почти полностью завершённой по его указаниям.

Примечательно и информативно с точки зрения конфликта "слова и дела" песьмо Сталина в Детиздат в 1938 г.: "Я решительно против издания "Рассказов о детстве Сталина". Книжка изобилует массой фактически неверностей, искажений, преувеличений, незаслуженных восхвалений. Автора ввели в заблуждение охотники до сказок, брехуны (может быть, "добросовестные" брехуны), подхалимы. Жаль автора, но факт остаётся фактом. Но это не главное. Главное состоит в том, что книжка имеет тенденцию укоренить в сознание советских детей (и людей вообще) культ личностей, вождей, непогрешимых героев. Это опасно, вредно. Теория "героев" и "толпы" есть небольшевистская, а эсеровская теория. Герои делают народ, превращают его из толпы в народ -- говорят эсеры. Народ делает героев, -- отвечают эсерам большевики. Книжка льёт воду на мельницу эсеров. Всякая такая книжка будет лить воду на мельницу эсеров, будет вредить нашему общему большевистскому делу. Советую книжку сжечь"

За исключением интеллигентов, добровольно и провидчески уехавших из страны или высланных из неё, оставшиеся в целом дружно работали в указанном новым императором направлении. Они строили и укрепляли саму империю. Покорные и полные энтузиазма получали вознаграждения, материальное в виде квартир, зарплат и дач, и моральное - в виде орденов и знаков царского внимания. Их положение оказывалось заметно выше среднего. Нехитрая идея "Всяк сверчок - знай свой шесток" успешно заменяла высокие принципы, и успешно работала.

А как же репрессии? Ведь были они, притом невиданного масштаба. Но они воспринимались сплошь и рядом как проявления права царя - кого казнить, а кого - миловать. Невиновным мог считать себя сам наказанный, но несправедливость рассматривалась большинством репрессированных как частный случай, досадная ошибка на фоне общей справедливой борьбы с врагами, которые всегда изобильно окружали российскую империю, а затем и исправно тормозили победную поступь СССР. Примечательно, что после краткого перерыва Россия опять оказалась в кольце врагов - "удобней так и привычней".

Отмечу, что выгода сочеталась и с обманом и одурачиванием, которым занимались бойкие перья и звонкие голоса тех, кому строй был особо выгоден. В ходу был отработанный набор идей. О живучести этих старых идей, их определённом реванше говорит широкое оправдание сталинщины и её продолжателей.

В моей семье двое дядьёв со стороны мамы и жена одного из них были расстреляны в ходе весьма громкого дела. Они стали героями огромной, во всю страницу газеты "Правда", статьи. Дело было описано так, что вся семья поверила в их вину, считала оклеветанных своим позором и не рассказывала об этом нам, следующему поколению. Даже после реабилитации дядьёв в семье жила уверенность - что-то нехорошее они натворили, иначе бы не "взяли" и не посадили. Прямо, как в еврейской песне: "Гот вейс, вос эр тут. Умрехт штрофт эр кейнем нит. Гот ун зайн мишпат из гирехт". И вот это Гот - Бог легко переносилось на полубога. Примечательно, что даже официальное разоблачение массированной лжи сталинщины мало повлияло на множество его убеждённых сторонников.

Сейчас развернулась полемика вокруг правдивости информации о том, будто солдаты Красной и Советской армии в Великую Отечественную войну шли в бой под лозунгом "За родину, за Сталина". Недавно Давид Трибельский, пресс-секретарь израильского Союза ветеранов, инженер-полковник ВМФ РФ в отставке, написал, что "полмиллиона советских евреев действительно шли в бой под лозунгом: "За Родину! За Сталина!"". Есть и иное мнение - будто в атаку шли под громкий мат. И это мнение высказывается людьми, более близкими к передовой, чем инженер-полковник. Сам я в атаки не ходил, а мои надёжные информаторы, из тех, что были на передовой, а не слышали про неё от других, в силу принадлежности к другим родам войск, а не пехоте, про Сталина не кричали, но празднования без первого тоста за "вождя и учителя" у них не проходило.

И не страх ареста или доноса двигал ими, а нечто гораздо более огорчительное - слепая вера и убеждённость, да и польза от системы. Это вместе и вело сотни тысяч людей в мартовские дни 1953 к той "холодной комнатёночке Москвы", где находилось тело их палача. Увы, не страх заставлял людей в те дни говорить шёпотом. Не страх заставлял мою маму, чьи братья были казнены, говорить мне, глядя на портрет в черной раме, висящий на здании Петроградского райкома партии, что находился тогда на улице Скороходова, ныне Большой Монетной, в г. Ленинграде: "Какой он красивый!". И это говорила нормальная женщина о конопатом уроде - маломерке. И не страх заставил моего одноклассника Олега Медведовского ждать беды: "Сейчас на нас нападут американцы, и мы пропали".

Поразительно, но уверенность в исключительных достоинствах Сталина как правителя не исчезала и под влиянием длительных отсидок. У моей тёти в Риге регулярно собиралась дома целая группа "выпускников" и "выпускниц", соревновавшихся друг с другом по длительности срока пребывания в тюрьме и лагере. Их реабилитировали, и они дружно бросались на защиту своего верховного палача в ответ на мою критику в его адрес. В остальном умные и хорошо образованные люди, они упёртостью напоминают мне израильских "левых". Для них миротворческие, проваливающиеся раз за разом планы, не колеблют нисколько идеи достижимости мира, до которого будто бы рукой подать, если ещё уступить и отступить перед наглостью террора.

В связи со страхом и доносительством (несомненно, оба фактора имели место и верно служили укреплению власти Сталина), мне вспоминается школьная история. Мы были в классе шестом-седьмом, и один мальчик (тогда школы были раздельнополыми, без обеспечения свобод транс-сексуалам) рассказал анекдот про полёт Сталина и Молотова над СССР. "Если я здесь сброшу мешок зерна - мне зацелуют руки", - сказал Молотов. Спустя некоторое время Сталин замечает: "А здесь, сбрось я мешок картошки, мне зацелуют ноги". После недолгой паузы к ним оборачивается пилот и говорит: "А если здесь я сброшу вас обоих, мне зацелуют задницу". И мы весело смеялись, притом никто не донёс и явно не считал рассказанный анекдот непотребным. Когда сейчас я слышу особо резкие поношения Сталина, партии большевиков и описание безумного страха, всегда вслух или про себя задаю вопрос - когда рассказчик "выбыл"- выписался из КПСС, и куда тут же после этого записался.

Никак не могу себя считать жертвой так называемого "культа личности", который в силу склада ума и характера у меня начисто отсутствовал. Скорее, официальная трескотня отбивала начисто даже простое уважение к власти. Однако понимаю, что вера в вождя = царя и почти Бога сидит у очень многих в подкорке.

Характерно, как с окончанием сталинщины изменилась оценка в мотивах деятельности вождей. Теперь их чуть что обвиняют в личной материальной заинтересованности, непомерной тяге к личной наживе за счёт народа. Считал и считаю, однако, что руководители пекутся о народном благе, понимаемом, правда, весьма специфично. Именно, чем ближе вождь к званию диктатора, тем ближе совпадают в его глазах интересы личные и общества. Это чётко сформулировал один французский король знаменитой сентенцией: "Государство - это я".

Иногда народ не понимает своего блага, и реакцию на это очень давно сформулировал римский император Калигула, сказавший: "О, если бы у всего моего народа была одна голова, которую можно было бы отрубить разом!". Однако, вне вспышек гнева от непонятливости народа, вождь-диктатор сознаёт, что и народ ему нужен. Увы, справедливо и обратное. Определённо, Сталин, равно как и Гитлер, руководствовались интересами своей страны и своего народа, как они эти интересы понимали. Сами стены Кремля и рейхсканцелярии, безудержное поклонение поддерживало их в понимании своей мессианской тяжкой доли. Что делать, их народ, включая интеллектуальную элиту, в основном искренне соглашался с этой их ролью и их оценками.

Вечером 22 августа по 5 каналу посмотрел кино о ядерных взрывах как источниках псевдо-природных катаклизмов. Там, в программе "Картина маслом" говорили и о жарком московском лете этого года примерно такими словами: "Наш народ пережил немецкое нашествие, перестройку, лихие девяностые, переживёт он и испытание климатом". Без тени смущения говорилось о том, что это враги (или безумные учёные, что есть одно и тоже) испытывают климатическое оружие". Странный субъект, назвавшийся физиком, утверждал, что, "согласно прогнозам (?)" врагам не удастся никаким оружием воспрепятствовать скорому превращению России в державу номер 1 в мире, обладающую уникальными, никому другому неизвестными технологиями и мощью.

А после кино следовало модное нынче "ток - шоу", разговорное представление, которое вёл писатель Д. Быков, целиком посвящённое, по сути, многодневной изнуряющей жаре в Москве. Говорили телеведущие, писатели, учёные. И там звучали слова, хотя и не у всех участников, что жара - происки неких стран-врагов. Обсуждалось и мутагенное влияние жары - живём, всё-таки в 21ом веке. Но если это враги насылают беду, то должен же быть и народный защитник, "отец - учитель", сильная рука, которая от беды защитит, пожар потушит, восстановит сгоревшую хату. Как же без него? От такого и наказание следует принять безропотно, не правда ли?

Тяга к защитнику понятна у маленького ребёнка. Наш сын во времена своего младенчества как-то проснулся ночью, посмотрел в окно и заплакал. "Там темнота. Мамочка, защити меня",- просил он. Но целый народ мог бы, казалось, выйти из младенчества....

Закончу заметку краткой формулировкой своего отношения к тому, что в девяностые годы прошлого века к власти в СССР и его преемниках начали приходить нечистые на руку люди. Точнее И. Бродского здесь не скажешь: "Говорят, что все наместники - ворюги, но ворюга мне милей, чем кровопийца". Приход демократии после диктатуры не есть смена бандитизма власти идиллией законности и порядка. Скорее, эта переход от угрозы быть убитым по приказу власти и по её разнарядке к опасности погибнуть от рук уличного хулигана. Я предпочитаю последнюю возможность, ввиду меньшей вероятности, как показал ход истории, такого события.

Память об Иосифе I жива, коротко говоря потому, что миллионнократно повторявшиеся слова "никто не даст нам избавленья - ни Бог, ни царь и не герой. Добьёмся мы освобожденья своею собственной рукой" не затронули этак три поколения. По-прежнему жива надежда на царя, и идёт поиск героя.

Но помнить тем, кто молится на идола, стоит помнить такое

"Ненавижу Сталина за то, что стал трусливым, за то, что столько лгал, задушил свою совесть, предал себя, перестал думать, за все мои подлости, от которых корчусь до конца своих дней. За то, что должен помалкивать, когда говорят о том времени".

Иерусалим - Санкт-Петербург

Предыдущим был, если полагаться на авторитет А. С. Пушкина в вопросах истории, Пётр I.

Вполне вероятно, что это почти одно и то же.

Согласно воспоминаниям Н. С. Хрущёва

Эту точку зрения я впервые сформулировал для себя в лекциях, которые прочёл выпускникам школы в Хельсинки в 1992 г.

Признателен А. Красильщикову, приславшему этот документ

Их звали Гарри и Роберт Гуревичи. Они были родом из Латвии. Расстрелянная жена Гарри была немецкой еврейкой. Работали в торгпредстве СССР в Берлине, там были арестованы немцами и сидели в Моабитской тюрьме. К моменту ареста были гражданами СССР, потому и выпущены на свободу. Успели по возвращении в СССР проработать год, после чего были арестованы, судимы по обвинению в шпионаже в пользу Германии и расстреляны.

"Бог знает, что делает. Зря он никого не наказывает. Бог и его суд правы.", - идиш - евр.

Он погиб уже генералом от рук резвящихся уличных хулиганов у здания Министерства обороны в Москве этак тридцать пять лет спустя.

Из письма читатиля. Приведено в книге Д. Гранина "Всё было не совсем так", ОЛМА медиа групп, Москва, 2010, стр. 558.

Оставить комментарий © Copyright Амусья Мирон (amusia@012.net.il) Обновлено: 11/12/2010. 25k. Статистика. Статья: Израиль		Ваша оценка:
Аннотация: Память об Иосифе I жива, коротко говоря потому, что миллионнократно повторявшиеся слова ·никто не даст нам избавленья - ни Бог, ни царь и не герой. Добьёмся мы освобожденья своею собственной рукойЋ не затронули этак три поколения. По-прежнему жива надежда на царя, и идёт поиск героя. Но помнить тем, кто молится на идола, стоит помнить такое ·Ненавижу Сталина за то, что стал трусливым, за то, что столько лгал, задушил свою совесть, предал себя, перестал думать, за все мои подлости, от которых корчусь до конца своих дней. За то, что должен помалкивать, когда говорят о том времениЋ

Амусья Мирон: другие произведения.

История возвращается? (Почему жива память об Иосифе I)