16 апреля двухтысячного, от Рождества Христова года, самолёт Ту-154 приземлился в аэропорту Аликанте.
Ступени трапа, первые капли начинающегося ливня, терминал, вымощенный белой плиткой... Я на территории королевства Испания. Я. Я стою на испанской земле.
Многолетнее желание жить, жить достойно, жить без страха от неисполнимости своей превращающееся в желание напиться. Безысходное желание сделать хоть кого-нибудь, хоть чуточку счастливее. Хотя бы себя. Тоску свою. Всё я бросил в той земле. Бросил, не похоронив.
И, пока моя память не очнулась я стою пустой. Я боюсь выпасть из этого сна.
23 апреля 2000 года. Benidorm.
ровно два года назад, день в день, мы уехали из Красноярска. Я влез в купе со всеми своими пожитками, беременной женой и котом (в чемодане). За окном огромными мокрыми хлопьями падал снег. На перроне стояли Андрюшка, слева от него Славка, по другую руку Наташка. Снежный ливень падал на их головы, плечи...
Потом картинка сдвинулась. Их милые лица пропали за пеленой снега, уплыл перрон, мелькнуло здание театра. Поезд нёс меня на запад. За спиной я оставлял пять лет жизни.
Поезд уже летел по заснеженной Сибири, протяжными гудками и стуком колёс озвучивая белую пелену за окном.
И поля и горы
снег тихонько всё украл.
Сразу стало пусто.
Хайку, однако.
Потом два пустых года в Костроме. Нет, конечно, не совсем пустых: родился сын, потом он начал ползать, ходить, научился понимать, что...
Но, кроме этого всё было каким-то... бесцветным, что ли. Как старый полиэтиленовый пакет.
25.04.2000 г.
Думать невозможно ни о чём. Мозги растекаются, плавятся, превращаясь в жижу с концентрацией сгущенного молока. Описывать, как живу aqui... Щенячьи визги и т. п.
Солнце, море, жизнь, жизнь, жизнь... Глядя на солнце закрытыми глазами плаваю в оранжевом мареве, живущем в моих веках. Впитываю щедрость светила каждой клеткой. Зима уходит, утекает из моего тела. И тает память о ней. Кажется, что так можно жить вечно. Но утешающая надпись на кольце Соломона уже теперь превратилась в домоклов меч.
30.04.2000 г. Isla Menorca.
Штирлиц склонился над картой -
его неудержимо рвало на Родину.
Всё (не помню, какую фразу я хотел начать этим "Всё" - отозвали к ужину).
Это я, наверное, к тому, что государственная граница как призма, при взгляде через которую всё переворачивается. Становится очевидно, что на одной шестой части обитаемой суши люди ходят на головах. Всё перевёрнуто. Всё. От государственного устройства - до похода в туалет.
Хотя, без ложной скромности признаюсь, я об этом догадывался и раньше.
5.05.2000 г. BenibecaNou.
...если же гроза приходит с юга, то дождь идёт с песком. Рождаясь над Африкой, песчаная
буря несётся над морем, втягивая в себя водяную пыль, превращается в грозовую тучу...
Большая серо-зелёная ящерица выползла из своей расщелины и греется на каменной ограде. Со стола и стульев, стоявших всю ночь под дождём, я сметаю влажной тряпкой маленькие частички Великой пустыни.
11 мая.
...а божьи коровки здесь менее общительны. Во-первых, они более продолговатые, а во-вторых, если взять её в руку, то она не будет ползать по пальцам, а сделает вид, что сдохла.
Я кладу эту кривляку-меноркинку на мандариновую корку и задаю вопрос, который выслушивает каждая божья коровка средней полосы России. Но, недослушав меня, эта краля улетает. Будет завтра тепло или холодно - для неё говно-вопрос. Здесь всегда тепло.
16 мая.
За границу выехать, что девственность потерять - и интересно, и волнительно, а, главное, потом ещё хочется.
18.05.2000.
Вчера нарезался до розовых пузырей. А было это в баре у Джона. Джон - англичанин. Англичанин такой, какой в моём представлении и должен быть англичанин: высокий, худощавый, голубоглазый, невозмутимо-вежливый, холодно-участливый...
Не в этом дело. А дело в том, что мне хотелось нарезаться. И я сразу заказал себе стакан джина, смешанного с "Куантро". Джин благополучно упал на кружку пива, выпитую сразу после работы (наш законный free drinc). Но "Куантро" застрял в горле как карамелька. Я попробовал протолкнуть его посредством чашки кофе, что естественно не получилось.
Заказал водки.
Джон спросил меня, почему я пью один. Я ответил, что так легла карта. С удовольствием пил бы в компании, но не говорю ни на одном из языков, употребляемых в этих широтах.
Ко мне подсели дядька с тётькой (они работают у Джона) и мы говорили о классической музыке, английских сигаретах, русском балете... Никакого языкового барьера. Однако.
Потом Джон принёс ещё водки.
Потом люди стали расходиться. Я подошёл к барной стойке и спросил, сколько должен за водку (за джин и кофе я расплатился раньше). Джон сказал, что я ничего никому не должен. Я долго удивлялся по направлению к выходу.
И вот стою я. В ослепительно-белом костюме (пиджак на голую ногу), в новых чёрно-белых ботинках (купленных в Бенидорме), камень на моём золотом перстне отражает звёздное небо Балеарских островов. Я красив и пьян абсолютно (в прямом и шведском смысле этого слова).
Я могу идти на все четыре стороны, а если я хороший пловец - то плыть на все... Я хочу видеть море. Хочу обонять солёный ветер. Хочу осязать... Я хочу писать, поэтому сворачиваю в сторону строящейся виллы и писаю в будущем гараже.
Потом спускаюсь к морю.
В своём белом костюме и ботинках за семь тысяч песет забираюсь в какие-то девственные дебри (откуда они здесь только взялись?). Трещат кусты, мелкие твари разбегаются в разные стороны, колючки невидимых в темноте кактусов впиваются мне в пах. Над островом, принадлежащим королевству Испания, несётся русский мат.
Где-то вдалеке лает собака.
Занавес.
24.05.00. Poblado des pescadores
...все эти потёмкинские деревни, измыленные объективами.
Идея действия на сцене, или, как вы её называете "action", как и любая идея, имеет свои рамки, пределы. И выходя за эти рамки, можно довести идею до абсурда. Ergo - дискредитировать её.
Танец (я не имею в виду танец вообще, который может служить средством самовыражения, призывом к удачной охоте, способом коррекции фигуры, ещё чем-нибудь, а именно сценический танец) непременно должен быть красивым. Причём слово непременно не в той степени обязательно для архитектуры, музыки, живописи (...) как для хореографии. А для этого, как минимум, нужно соблюсти две предэстэтические категории: гармонии и меры. В данном случае (я имею в виду творения сеньора А.) предэстэтические категории нарушены. И ненужно никаких мнений типа нравится-ненравится. Оно может нравиться вам, как исполнителям, или не нравиться нам, как зрителям. Не в этом дело. А дело в том, что оно неэстэтично. Что и требовалось доказать.
А Терпсихорою сие недопускаемо.
27.05.00.
И не надо, милые, валить с больной головы на здоровую. Ваш кульковый вкус и профессионализм не поправишь никаким стажем.
29.05.00.
Это мир, по которому можно ходить босиком.
30.05.00.
а если уколешь ножку - подать в суд.
1.06.2000 г.
Десять лет назад (с ума сойти! - я оперирую такими категориями, как "десять лет назад"), в этот день, я танцевал "Болеро" на сцене ДК "Энергетик". Ваня Паршагин был...
Ваня был ещё жив.
11 июня.
Над островом второй день идут дожди. Вчера была гроза, а на море шторм. Сегодня с самого утра с неба сыпется что-то осеннее-костромское. Ветер тащит всякую гадость из Барселоны.
Сегодня видел во сне бабушку и, что очень необычно, деда. Николай Павлович был одет в старый, мешковатого покроя двубортный костюм. Он взял сани, груженные всякой рухлядью: какие-то стулья, одежда в узлах, что-то ещё и потащил по грязной осенней улице. С одной стороны тянулись бараки с облупившейся зелёной краской и обнесённые невысоким штакетником, с другой - глухие серые заборы. Дед всё делал молча и в лицо я видел только секунды, потом спиной. Он ушёл.
Бабуля в это время что-то говорила нам. Она собиралась уходить с ним, но осталась.
Мы втроём вернулись в комнату. Третьей была какая-то женщина (м.б. Жанна?). В комнате горел свет - голая лампочка под потолком. Мебель была сдвинута со своих мест. Я сел за письменный стол. Слева стоял отодвинутый от стены шифоньер (тот самый, Агрызский), в стене напротив меня слева - дверь. Правее двери панцирная кровать, покрытая матрацем. У правой стены тумбочка, ещё кровать... Окно находилось за моей спиной.
Стол был из светлого дерева с длинными изогнутыми ножками (такого у нас никогда). Ящики его были пусты, кроме одного - левого. Я достал оттуда деревянную подзорную трубу.
Бабушка продолжала говорить, она собирала с пола какие-то вещи. Женщина села на кровать справа. Я не видел, что она делает. Я открыл трубу и повернулся к окну, где на фоне серого неба расстилался индустриально-железнодорожный пейзаж.
Я чувствовал облегчение оттого, что ушёл дед. Где-то за шифоньером стояла его семиструнная гитара. Её я не видел, но знал, что она там стоит. За окном осенний день постепенно превращался в вечер. Я посмотрел в трубу и увидел в ней ночь и большие звёзды на чёрном небе.
Седьмого июля надо будет выпить водки.
26 июня.
День сегодня какой-то непонятный: вроде бы и солнце, а вроде и нет. Какая-то беловатая пелена на небе. Лежал на берегу, загорал, загорал - замёрз. Пошёл в магазин, хотел купить видеокассету - видеокассет не оказалось. Купил бутылку клубничного крем-ликёра и банку сангрии. Зачем мне крем-ликёр? Я их не люблю. Тем более клубничный. Тем более дома стоит початая бутылка вермута и полбутылки арманьяка, которым осчастливила меня любимая жена в мой день рождения.
Вот, только вспомнил о жене - она тут же и пришла. Я, надобно сказать, сижу на крыше. Устроил себе кабинетик под открытым небом. Да, вот на вопрос: "Ты меня любишь?", моя жена мне ответила: "Видишь это небо? - вот это всё моя любовь". Ушла. А по небу из Маона в сторону Африки пролетел пассажирский "Дуглас". Однако.
Замечательное время - мухи уже улеглись спать, а комары ещё не проснулись. Конец двадцатого века. Что новый век ещё не наступил, мне уже надоело каждые сто лет всем объяснять. Темнеет. 21.40.
Радио "Каталония-классика" передаёт, как обычно, какой-то Бетховенский концерт. Фанатики. Транслируют либо Бетховена, либо что-то совсем неудобоваримое, типа Альфреда Шнитке. О! С ума сойти! - "Болеро" Равеля.
Даже сквозь громыхание коды в наушниках, снаружи пробивается стрекотание сверчков, которых, как сказал Набоков "все русские почему-то называют цикадами". Что ж, будем звать цикад сверчками: Набокову виднее - он всё-таки энтомолог.
Вермут в стакане кончился, а вниз спускаться не хочется. Не выпить ли арманьяка? Его-то у меня с собой полная фляжка. Тем более что это станет достойным завершением: сначала я выпил банку сангрии. При этом долго не мог вспомнить имя напитка, с которым у меня ассоциировался вкус этого баночного пойла. Я помнил, что это настойка на ягодах с применением сахара и дрожжей. И только после того, как собрал все испанские ругательства, вспомнил слово - брага. Потом пресловутый крем-ликёр. Лучше б я не пожадничал и купил семилетнего портвейна. Потом вермут...
Так вот, спуститься за вермутом или выпить арманьяк - вот в чём вопрос. Ах, мама, как ты далеко! Мы бы прикончили и то и другое. И никаких вопросов бы не было.
Снова поднялась ко мне жена и принесла (что б вы думали?) бутылку клубничного крем-ликёра!
Как приятно зайти в какой-нибудь boutique, какие раньше обходил за километр, и купить жене духов. Бутылки три. А потом ещё платье французское (судя по этикетке). Да здравствует праздник удовлетворения женских потребностей и мужского самоутверждения! Ура!
0.04 - Сарасате. Цыганские напевы. Александр Михайлов играет, однако.
Десять лет с того времени, когда я был юным; десять лет до того, как я стану взрослым; двадцать лет до того, как я стану зрелым; тридцать лет до того, как я начну стареть; сорок лет до того, как я стану стариком; пятьдесят - до того, как я стану дряхлым... А может, ничего этого не будет. Может быть, ничего и не было.
оказывается 18 июля.
Ну и сабантуй вчера был.
Приезжали "Карусель" с папой Бартоломео и аниматоры из Elit Menorca Луиджи, Мауро (в миру Мавр) и Сильвия. Ну и нас пятеро. Два литра "Финляндии" пронеслись как пуля. К вину и вермуту ни итальянцы, ни испанцы, ни русские не притронулись. Это упущение не давало нам с Касямой спать всю ночь.
Когда гости разошлись, а наши улеглись, мы сели за стол с остатками шумного пиршества и уговорили сначала сухое красное, затем вермут белый и уж совсем было добрались до портвейна, но тут наступил полдень и Касяма срубилась.
Я полез загорать на крышу, но долго не выдержал.
В семь вечера меня разбудила жена. Подозрения в неверности и блины с мёдом.
21 июля.
tranquilo... Именно то слово.
Однако, всё это чревато импотенцией. Ну конечно, господа, я имею ввиду творческую импотенцию. Как вы вообще могли подумать?..
Просто ступор. Такой радостно-счастливенький ступор. Без надежды на просветление. Счастие - вообще состояние сущеглупое и на себе замкнутое. Как, впрочем, любое проявление глупости.
Как сказал старикашка Зигмунд, все наши качапыжества от нехватки... Организму творческой натуры должно не хватать кальция и свободы. Опять же в воздухе российском витают некие корпускулы, которые...
Хватало ли тебе, Дима, корпускул, когда тебя били по ебалу?
3 августа.
а ещё меня ужалила медуза. В руку. Неделю назад. До сих пор на запястье красная подковка.
Отработали ровно половину контракта - семь с половиной кругов. И осталось семь с половиной.
Гуляли по Маону первого августа (репетиция, слава богу, накрылась). Отправил открытку бабуле.
Бродили по выбеленным солнцем полупустым улицам. Сиеста. Купил от скуки две пары лайковых перчаток жене.
Сидели в кафе под протянутым через всю улицу матерчатым тентом. Прохлада белого вина в жаркий полдень. Паукообразные тени пальм на разноцветной брусчатке площади. Изредка проплывают мимо стада тучных туристов. Que desea Ud., senor?
6 августа.
А между тем, судьба нас стаскивает друг к другу, как собака своих щенков.
Сначала тебе пришлось вернуться в Красноярск. Потом - Москва. Теперь вот Барселона (!). Какие тебе ещё нужны доказательства? Тебе и не нужны доказательства. Нужны тебе эти доказательства... Каждую нашу встречу я предчувствую, предвижу. Знаю о ней так же точно, как и то, что она будет бесплодна, безвредна, стерильна... Стерилизована тобой.
Странно, что я так спокойно принимаю твои симпатии, влюблённости и пр. Впрочем, какие могут быть порывы в моём положении. Ждать.
Ждать, уповая на то, что, несмотря на твоё упорство в отрицании очевидного и мой очевидный страх, у судьбы достанет терпения не плюнуть на это безнадёжное мероприятие.
Самое верное занятие - испытывать судьбу!
1 сентября.
Какая смешная памятная дата. С этого дня начались семь страшненьких лет школьного маразма. Отдельно из них не помню ничего. Все семь лет слиплись в большой комок мокрой газетной бумаги.
Почему-то все упорно называли этот день "праздником". День знаний! Каких, к чёрту, знаний? Читать и писать я был обучен заблаговременно мамиными подзатыльниками. Знания истории и географии у меня отнюдь не школьные. А непроходимые дебри точных наук так и остались для меня непроходимыми дебрями.
Наверное, день начала того знания, что теперь всю жизнь придётся заниматься не тем, чего хочешь. День узнавания казармы и принуждения. Но это, простите, не праздник. День, когда маленькое, доселе относительно свободное существо становится несвободным абсолютно. Благо, что это существо в тот день ещё не наделено разумом настолько, чтобы осознать весь ужас происходящей перемены.
1 сентября 1981 года я первый раз пошёл в школу. К слову сказать, в школу я в тот день так и не попал. Дело закончилось "торжественной линейкой" (казённый словосочетательный идиотизм). Одет я был в темно-синюю, чуть великоватую (специально "на вырост") школьную форму, в руке нёс новенький чёрный портфель. Но, к чести моей, надо признать, что ощущал я во всём этом какой-то подвох, какую то засаду. В чём, разумеется, никому не признавался.
Мы стояли синей толпой по периметру асфальтового прямоугольника школьного двора. Денёк был серенький. Из хрипящего от рождения репродуктора неслись звонкие детские голоса с песенками школьного репертуара. Разумеется, я не помню ничего из тех банальностей, что говорились потом...
Всё закончилось моросящим осенним дождиком. О, стихия-освободительница!
Проснулся сегодня довольно рано, около часу дня. Один. Пятница - все уехали закупать продукты на неделю. На завтрак съел кактус. Осень наступила. Позагорал часок на крыше. Очень жарко, взмок весь. Да и мухи просто озверели. Вернулся в дом.
От моего окна начинается дорога потерянных мыслей (дословный перевод названия улицы Cami des raons perduts), вернее моим окном она заканчивается. Из окна ее видно всю. Другим своим концом она упирается в асфальтовую ленту шоссе Carrer de la Mar Mediterranium. А за ним, сквозь дрожащее марево над горячим асфальтом, зыбкие, ирреальные мачты одинокой бригантины на ярко-синей глазури моря.
Красиво до тошноты.
3.09.2000.
Да Вы, батенька, просто мастер лирического пейзажа.
А вообще-то дневник должен быть наполнен событиями. И событиями дня сегодняшнего. У меня же всё воспоминания да досужие размышления. Не дневник, а мемуары какие-то.
Напишу я мемуар
Когда буду очень стар.
Памяти резервуар.
Тра-ля-ля, aurevoir.
И к событиям, непременно должны быть иллюстрации. Описание места действия, так сказать. Но не отвлечённое, как, например: "Лес, будто терем расписной - зелёный, золотой, багряный...", а описание места действия с действием неразрывно связанное. Описание места, без которого описание события невозможно, например: "Труп обнаружен на лестничной площадке между третьим и четвёртым этажом. На стенах и полу характерные следы..." ну и т.д.
Или, как там, у Михаила Афанасьевича: "Однажды весной, в час небывало жаркого заката на Патриарших прудах...". Всё. Место действия, время, атмосфера события. Ну, в общем талантливый был автор. Не о том речь.
А о чём? Во нарезался-то!
Ладно, пиши, Дима, и поменьше тебе орфографических, грамматических, стилистических, непоправимых и прочих ошибок. Люблю. Целую.
4 сентября.
Сплю это я, значит, и сон вижу, будто встретились мы с Ксюхой Посталовской. А Ксюха как кинется ко мне и давай взасос цалаваться. А у меня во рту изюм.
Проснулся, рассказал о том Жанке. Посмеялись.
Вечером звонок. Смотрю на телефон - номер не определяется. Включаюсь - Посталовская!
Вот и не верь после этого в вещие сны. Открытку-то я ей на Кипр дней десять назад послал, а приснилась именно сегодня. Я, говорит, тебе целый день дозваниваюсь. Она значит, мне дозванивается, а я сплю и её во сне вижу. Телефон-то отключен.
Сколько уж мы с ней не виделись? Года четыре, наверно. Увидимся ли... Ну да, как там у Бабеля: "Гора с горой не сходятся, а человек с человеком сходятся".
наступило 7 сентября.
Или уже восьмое? Ладно, как говаривал Иван Юрьевич (царствие ему небесное) - для мировой хореографии это принципиального значения не имеет.
Четыре часа утра. Самое моё время.
На потолке, почти над моей головой, растопырив крохотные пальцы, устроилась саламандра. Пламя свечи искорками отражается в чёрных глазках-бусинах.
На улице ветрище и, наверное, будет дождь. Плохой хозяин собаку из дому не выгонит. Я тоже не выгоняю своего саламандра. Живёт в нашей комнате вторые сутки. Хотя ему, я думаю, da igual, какая там погода - залез под камень, вкусную муху под язык положил. Ай, хорошо!
Гулял вчера, то есть теперь уже позавчера, по Маону. Подарил себе диск. Позавтракал в кафе. Потом не удержался - позвонил Кириллу. Поболтали. Приглашает в гости в Бремен. Ну, Бремен Аахеном, но весной в Москве, надеюсь, увидимся.
Вечером получил от него месседж:
Вот упал метеорит,
а под ним еврей лежит.
Что же это за напасть -
негде камушку упасть!
Это в ответ на мой "Доставка и установка тампаксов".
Послал два месседжа Ксюхе. То ли не получила, то ли не отвечает просто. Бродил по городу до боли в ногах. Маон готовился к фиесте.
Сегодня увидел эту фиесту воочию. Не работает никто, даже, кажется, полиция. Народ пьяный, весёлый. В закоулках трахаются прямо на тротуарах.
Праздник, одним словом.
10 сентября.
Семь лет назад предпринял неудачный штурм Санкт-Петербурга. Напишу об этом в другой раз - слишком печальная история.
Странно, что для меня важны не сами события, но их отражения в зеркале памяти. В зеркале с облупившейся амальгамой.
Я коллекционер сувениров. Их много в моём дырявом мешке.
Там лежат несколько городов, с десяток любовей, две смерти, один первый снег, один мартовский дождь, одна дружба и, табачными крошками, расставания и потери...
Что меня держит? - Шоколадные конфеты. Что меня удерживает? - Желание казаться приличным человеком.
Ах, пустое!
Такой красивый. Неужели сдохну?
14 сентября.
Какую отличную ручку купил. Такой только автографы ставить на новенькой, пахнущей типографской краской книге. Надо будет маме такую купить - эту-то жене подарил.
Люблю я свою жену.
Двенадцатого числа, в выходной, гуляли по Маону. Купил ей золотой медальон. Ох уж эти ювелирные магазинчики! Всё же золото большую власть над женщиной имеет: какими влюблёнными глазами она на меня глядела! Конечно, любит она меня не за золотые побрякушки, но как хорошо они эту любовь подогревают.
По поводу новой причёски, которую она сделала в этот же день в Маоне, сходили вечером в бар к Тайо. Немножко выпили, потанцевали. Давно уж мы не танцевали. Ну, относительно, конечно. Немного поболтали со знакомыми - с Антонио, Тайо. Посидели с Исаясом и его женой Софией. Дочка у него, Паола, малявка совсем, а как севильяну танцует! Испанская кровь.
А ведь сегодня у моей кузины Юлии день рождения. Не позвонить ли в Челны? Не получится - у меня кода города нет. А исполнится ей 24 года. Совсем большая девочка. Выпью за её счастье. Вот сейчас прямо и выпью.
Как вино то называется? Ага, "Mateus" - больше его не покупать.
Сегодня полнолуние.
Середина сентября, а я всё ещё купаюсь в море и загораю. Вчера, даже чуть обгорел. Благословенный край. Скоро эта райская жизнь кончится.
За лето прочёл, среди прочей детективной чепухи, несколько стоящих книг, это: проза Цветаевой, переписка Булгакова, "Холодная осень" В. Лаврова, роман Фейхтвангера об Иосифе Флавии. Добавим к этому, с небольшой натяжкой "Исход" Леона Юриса и "Честь имею" Пикуля. А надо бы грызть учебник испанского языка!
16 сентября.
Позвонил я, таки, в Челны. Узнал у Кирюхи код и позвонил. Вот. И не спал потом всю ночь. Ах, какой я впечатлительный, какой впечатлительный!
Всю ночь раскарябывал старые болячки. Любимое занятие, хлебом не корми. Память и воображение у меня большие, синие и опухшие оттого, что я постоянно тереблю их.
Да-да, онанизм. Он самый.
Что поделать - не улавливаю я настоящего. Зато, когда оно прокиснет - нет ничего слаще. Для меня. Voila.
Жанка звонила маме - рёв коров. Надо всё же попытаться ещё раз. В смысле пересылки денег. Пусть издаст на них свою книгу. Может это её немного развлечёт.
Я тоже скучаю.
Суббота истекла, и наступило воскресенье.
Зайчик ушёл в бар к Тайо. На звонки и менсахесы не отвечал. Пришлось идти за ним. По дороге поймал маленькую саламандру и посадил на рубашку. Кролика в баре не оказалось. Хосе сказал, что отвёз её домой.
На обратном пути саламандр переполз мне на спину. Так я с ним и вернулся.
Кролик оказался в пьянственном недоразумении. Завтра будет пытаться вести себя независимо и нагло. Будет огрызаться. Маленький мой. Прямо как пойманный мной саламандр - тот открывал свою пастюшку так, будто собирался проглотить меня целиком. А сам-то меньше моего мизинца.
Саламандру отпустил - хватит мне и одного страшного загрызайца.
четверг 21 сентября.
В понедельник были в гостях у "Карусели". Всё как обычно: русская водка, русские разговоры... Я сбежал. Сел на велосипед и упорол в Сиутадейю. Как только закончился ливень. Собирал впечатления с мокрых камней.
Вечером, лёжа в постели, рассказывал о том Жанне. Ей, конечно, тут же захотелось в Сиутадейю.
Потом немножко поревели от любви друг к другу. Истерички.
Сегодня (то есть теперь уже вчера) съездили вместе. Бродили до боли в ногах по узеньким улочкам. Купили кастаньеты и два диска (Chopin и Чайковский). Обедали в кафе. Пили сангрию. Жанка хлопнула стакан. Нечаянно.
На счастье?
26 сентября.
Звонили домой. Маму пытались ограбить. В подъезде. Блядь, какой ужас! Вор отделался лёгким испугом. Так будет с каждым, кто нападёт на наш мирно работающий советский трактор.
Кроме шуток, история пренеприятнейшая. Вера говорит, что вся в синяках - упала с лестницы, когда сявка рванул за сумку. Какого чёрта грабить нищую тётку, лучше б взаймы дал. В награду за мужество и героизм, проявленные в битве за последний полтинник, купил ей какие-то безумно дорогие духи. Не помню, как называются. Приеду - подарю.
Тако же приобрёл себе кофтейку. Октябрь на носу. Говорят, прохладно будет.
Кролик, разумеется, тоже без обновок не остался. Растратчик. За три дня ухонькал тридцать тысяч, куда - сама не может вспомнить.
Купили прощальный подарок и нашим говнистым шефам. Почему говнистым? Потому что нельзя так откровенно и активно завидовать тому, что у нас есть (семья, любовь, ребёнок, талант, молодость, образование, нормальная сексуальная ориентация, в конце концов), а у них, увы... За это они нам отомстят непременно. Единственным способом, каким могут: в Испанию мы больше не...
А подарок хороший.
Касяме ещё надо что-нибудь. Она, конечно, тоже ещё та подлиза. Да, видимо так и надо: мы вот гордые будем сидеть в России, а она в Испании. Вопрос на засыпку - что лучше?
28 сентября,
а я всё ещё могу купаться в море и валяться на горячем песке. Что я и делаю в настоящий момент. Конечно, солнце уже не то, что месяц назад. Но июль в Костроме отдыхает перед этим сентябрём.
Вот, пишу разные предложения, а сам оттягиваю миг, когда на бумаге появится то, ради чего и делаю эту запись. Как маленький играю в прятки со своей радостью.
За спиной море грохочет прибоем. Вода у берега мутная от поднятых со дна водорослей и песка. Но купаться в шторм интереснее. Говорят в океане волны просто громадные.
Вот почти и проболтался.
Радость лезет изо всех дырок. Но как-то боязно написать об этом. Хотя уже позвонил маме, и Кириллу отправил mensaje.
Слишком часто бывало, что радости мои, соткавшись из воздуха и став уже почти осязаемыми, вдруг... И я боюсь теперь каким-нибудь неосторожным словом, движением, жестом совершить непоправимое. Боюсь сглазить.
В ознаменовании этого события (не стану называть имени его) решил бросить курить. Бросил.
Небо почти очистилось. Пора идти домой - скоро на работу. Сегодня, как и вчера Cala Galdana, потом три дня Son Bou. Если за это время моя радость не испарится - я в неё поверю. И выпью на радостях в выходной.
Простыл. Совсем некстати. Лежу, болею. На работе перекинулись месседжами с Кириллом. У Ленки, его жены, день рождения. Поздравил.
30 сентября.
Какой великолепный, восхитительный, настоящий, затяжной осенний дождь! Проснувшись в девять утра и увидев яркое солнце, испугался, что погода начала восстанавливаться.
Немного пободрствовал. Но слабость и звон в ушах. Снова лёг и уснул. Грипп.
Проснулся в осень.
Дождь то стихает, то снова усиливается не прекращаясь. В небе погромыхивает, но так мягко, будто сквозь вату. Цветовая гамма дня выдержана в серых тонах. Небо, море, асфальт, каменные ограды дворов и, даже, до того яркая зелень теперь, сквозь пелену дождя кажется серой.
Я пью чай с мёдом и гляжу, как капли разбиваются об оконное стекло.
Я ничего не ем и капризничаю. Кролик побежал стряпать блины. Хотя и блинов я, честно признаться, не хочу. Но сегодня вечером на работу, и если я вторые сутки буду голодать, то на сцене просто свалюсь. Надо себя заставлять.
Дождь перестал.
Всю жизнь надо себя заставлять. О, вожделенное, благословенное, лелеемое в мечтах безделье.
Ну, не полное, конечно, а так, чтоб не потеть. Не потеешь - так, по-моему, и не работаешь. Вот-с, квартирку купим, поступлю на службу в какое-нибудь учреждение. Стану мелким чиновником, клерком. Буду с девяти до пяти перебирать всякие бумажки. В обеденный перерыв стану ходить в буфет. И дамы-сослуживицы будут заинтригованы моею внешностию, манерами и бурным прошлым, слухи о котором, искусно приукрашенные, я сам и распущу.
В буфете я буду брать чай с лимоном в стакане с подстаканником и бутерброд с колбасой. А с дамами я стану флиртовать в предпраздничные дни, когда трудовой коллектив будет устраивать банкет. И женщины будут нести из дома салаты, соленья и прочую кулинарную продукцию собственного приготовления к праздничному столу. А немногочисленные служащие здесь мужчины будут скидываться на водку и цветы. Или только на водку. В зависимости от тематики торжества.