Аренберг Ариэль: другие произведения.

Первые шаги

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 2, последний от 02/08/2008.
  • © Copyright Аренберг Ариэль (aa1929@barac.net)
  • Обновлено: 16/07/2006. 29k. Статистика.
  • Статья: Израиль
  • Оценка: 6.83*7  Ваша оценка:

      
    Первые шаги
      
      Примерно за 2 месяца до госэкзаменов нас, студентов VI курса, вызвали на комиссию по распределению. В кабинете директора института решались наши судьбы. Конечно, многие ребята волновались; особенно посерьезнели семейные студенты, фронтовики. У них были дети, свои дома, престарелые родители, им надо было основательно устраивать свою жизнь. А для многих из нас, 22-23-летних, будущее представлялось в розовом цвете. Главными в будущей жизни мы считали работу. Самостоятельная работа хирургом - что может быть важнее этого?! А где трудиться, сколько зарабатывать, как будет с жильем - это считалось второстепенным, неопределяющим...
      Подошла моя очередь. Директор:
      - Доктор Аренберг! Так, посмотрим, что у нас по разнарядке. Ага, вот: Ключевой район Актюбинской области, Казахстан. Район освоения целины. Тебя можно поздравить!
      - Скажите, пожалуйста, а нельзя ли мне остаться в пределах нашей республики?
      - Вы коммунист?
      - Да.
      - Какие могут быть разговоры! Получите направление в отделе кадров.
      В Казахстан "сослали" группу успевающих студентов, состоящую исключительно из неузбеков - русских, евреев, армян. Ну и спасибо! В огромной республике мы были самостоятельны, работали по специальности, быстро набирались опыта и знаний, чего в тесной, маленькой республике Узбекистан могло и не случиться. Согласно действующему в те времена законоположению, молодые специалисты были обязаны начинать работу, во-первых, строго по месту назначения и, во-вторых, точно 5 августа. Отклонения от закона были наказуемы. Законопослушные молодые люди, мы с моим другом Роликом 3 августа покидали навсегда родной город, отчий дом...
      Скорый поезд "Сталинабад - Москва" проходил через станцию Самарканд, имея в своем составе один вагон для пассажиров, садящихся здесь. Посадка, длящаяся 20-25 мин., сколько я себя помню, была нервной, шумной. Толпа пассажиров с вещами, толканием, скандалами бросалась на штурм вагона. И мы со своими чемоданами, связками книг в этой бурлящей толпе медленно подвигались к заветной двери. Когда я достиг первой нижней ступеньки лестницы, какой-то дядька тяжелым сапогом наступил мне на операционную рану в области левой лопатки (за 3 дня до отъезда мне удалили атерому на спине). Я взвыл от боли, но поручень не отпустил.
      На ст. "Аральское море" мы расставались с Рахмиэлем. Моего друга, назначенного хирургом в больницу водников Аральска, на перроне встречал сам завхоз больницы! Из поля зрения исчезла долговязая фигура моего друга, и я загрустил, оставшись один-одинешенек...
      В облздравотделе меня представили Александру Федоровичу Герману - главному хирургу Актюбинской области, который впоследствии стал моим учителем и патроном. Поселок Алга, где мне предстояло работать, находился километрах в 40 от областного центра. Барачного типа одноэтажная районная больница не имела хирургического отделения. Плохо оборудованная операционная была одна для всех специалистов. Маленькая поликлиника при больнице. "Скорая помощь", выезжающая на вызовы на двуколке, запряженной лошадью. (Однажды холодным осенним вечером я ехал на вызов на этой "Скорой". Кто-то из встречных прохожих осветил кучера фонариком, и тот не заметил, как левое колесо коляски врезалось в столб. Я вылетел из сиденья, сильно ушибся о мерзлую землю; "водитель кобылы" свалился вправо. Лежу я на земле, стало быть, и с какой-то тупой тоской смотрю, как на уровне моих глаз по земле катится бикс - долго катился, пока не свалился набок. Упали мы недалеко от дома, откуда был вызов. Зашли в квартиру, и родственники пациента с почечной коликой ("Подождет!") начали оказывать первую помощь... мне.)
      На некоторое время меня поселили в местной гостинице. Моим соседом оказался симпатичный, общительный майор, с которым мы проговорили "за жизнь" весь вечер.
      Около полуночи в дверь постучали:
      - Здесь остановился новый хирург?
      (Назавтра, 5 августа, мне предстояло начать самостоятельную работу хирургом. Естественно, я не спал, я просто не мог уснуть. Еще вчерашний студент, с "опытом" одиннадцати самостоятельных аппендэктомий и нескольких вскрытий гнойников, с завтрашнего дня - единственный хирург на весь Ключевой район Актюбинской области с 55 тысячами жителей, с крупным химкомбинатом - было от чего нервничать).
      - Вас вызывают в больницу, "чечена" порезанного привезли.
      Я побежал в больницу, располагавшуюся рядом с гостиницей. Влетаю в процедурную и вижу: сидит "лицо кавказской национальности", к тому же рассеченное на две неравные части, видимо, бритвой.
      С помощью найденных подручных материалов я зашил резаную рану лица, оставил больного в отделении. Потом трепетно "выхаживал" его, вводил антибиотик между швами (?!), ежедневно перевязывал и т.д. Первый больной, что ни говори...
      Столь же ярко помнится и моя первая ошибка. На второй день работы захожу в больницу, ко мне бросается женщина, поддерживающая здоровой рукой больную.
      - Доктор! Я знаю - Вы новый хирург... У меня воспалена рука, высокая температура, я не сплю из-за болей, смотрите, как опухла кисть.
      Посмотрел на ходу в коридоре руку: ясное дело - флегмона кисти.
      - Надо оперировать!
      - Умоляю Вас, доктор, помогите!
      Говорю старшей сестре общего отделения, чтобы подготовила все необходимое для вскрытия флегмоны, а сам поспешил в гостиницу посмотреть в учебнике оперативной хирургии, какие разрезы производятся на кисти. Когда я вернулся, ко мне обратилась врач-терапевт, имевшая лет 15 стажа, т.е. весьма опытный специалист по меркам того далекого времени.
      - Доктор, Вы хотите оперировать больную?
      - Да, а что?
      - Вот давайте посмотрим вместе ее руку: видите, на этом пальчике опухшие суставчики, отек, покраснение, на этом - тоже опухшие и болезненные суставчики. Вот третий...
      По мере демонстрации "пальчиков" и "суставчиков" я холодел от ужаса понимания своей ошибки. Боже мой, как было стыдно! По-моему, я лишился речи на какое-то время.
      - Так что, коллега, это не флегмона кисти, а бруцеллезный артрит...
      Примерно через полгода молодой терапевт Вера Зозуля попросила меня проконсультировать пациента с "флегмоной кисти". После осмотра я говорю д-ру Зозуле:
      - Посмотрите, уважаемая коллега: вот видите пальчик, суставчики его опухшие, болезненные, движения очень ограничены, вот второй пальчик, и его суставчики в таком же состоянии, третий и т.д. Это, доктор, - бруцеллезный артрит, а не флегмона!
      Урок для меня, как видно, не прошел зря.
      Коль мы коснулись инфекционных процессов, расскажу о нескольких случаях "по теме".
      Это было через 3 года. Как-то полетел я, уже борт-хирург облсанавиации, с операционной сестрой Шурой Надыкто в одну районную больницу, где нам предстояло провести плановые операции: две аппендэктомии по поводу хронического аппендицита и два грыжесечения. Прилетели, "раскрылись", прооперировали. К концу операционного дня - звонок из Актюбинска, из областной санавиации:
      - Шура, ты какие биксы взяла?
      - На окне два стояли, их и взяла.
      - Шура, ты взяла... нестерильный материал!
      Сцена - и отнюдь не немая: отборный русский "сленг", хоть и облегчил душу, но тревоги не снял. Мы остались в этой больнице еще на три дня: всем 4 больным вводили пенициллин, ежедневно осматривали раны, 3-4 раза в день измеряли температуру, брали кровь на анализ. Ну хоть бы у одного покраснел шов! Ничего! Ни у кого! Шутили: казахи в своих аулах живут в такой антисанитарии, что им "областная, из центра" инфекция все равно как слону дробинка, ибо они своей "родной" инфекцией надежно иммунизированы.
      Однако в той же больнице мне показали больного, немолодого казаха с тяжелым распространенным гнойным процессом на голове. Он страдал головными болями на почве гипертонии и обратился по поводу их к местному знахарю. Тот острием топора нанес пациенту 7-8 насечек на коже головы, видимо, с целью кровопускания. Инфекция из насечек проникла под шлем черепа, и развилась субапоневротическая флегмона. Я произвел "лампасные" разрезы на голове, удалил гной, дренировал полость. Уже при нас за 3 дня состояние больного существенно улучшилось.
      В хирургическом отделении Актюбинской горбольницы лежал юноша с менингитом. Было ему лет 19-20, был он бездомным и безродным, т.е. бомжем, по нынешнему определению. Заведующая хирургическим отделением, поручая мне курировать этого больного, сказала:
      - Парень безнадежный, смертельный исход неизбежен. Возьми его, "тренируйся": пункции, трахеостомия и т.п.
      Я начал "тренироваться": ежедневные люмбальные пункции с введением стрептомицина, пункции сонной артерии с введением антибиотиков, трахеостомия, зондовое кормление и т.д. С неделю больной оставался в коме. И однажды - о чудо! - у него упала до нормы температура, он открыл глаза, начал двигать конечностями. Он заговорил! В общем, парень выздоровел и, как помнится, у него осталось только одностороннее косоглазие. Мой друг и коллега Саша Гаркави справедливо сказал мне тогда:
      - Ты его вылечил только потому, что ни черта не смыслишь в неврологии. Это как раз тот случай, когда "незнание - сила"!
      Кстати, мой друг не без гордости рассказывал, как он год назад сделал остеосинтез бедренной кости с помощью... пластмассовой ручки (!).
      - А что было делать? В отделении нет ни гвоздей, ни пластин, ни шурупов. Взял пластмассовую прозрачную ручку со стола, выкинул перо и гнездо для него, заточил оба конца, ввел такой вот штырь интрамедуллярно и сопоставил на нем отломки кости. Перелом сросся, больной выздоровел.
      Когда приходится оглянуться на прошедшие времена, память сразу переносит меня в первые годы работы на первом рабочем месте, в первые годы самостоятельной жизни. Все помнится четко, живо, ярко. Наверное, у всех людей так, ибо первые шаги, первые впечатления глубоко и прочно врезаются в память, и мы их помним, будто это случилось вчера...
      Дело было в районной больнице Степного района Актюбинской области ровно 50 лет тому назад. Однажды, когда мой друг и коллега Петя Багдасаров и я шли из больницы домой, нас перехватила пожилая женщина и попросила срочно зайти к ней в дом и посмотреть тяжело больную дочь. Сразу как мы вошли в плохо освещенную комнатушку, мы почувствовали запах несвежей крови. На кровати недвижно лежала молодая женщина, бледная, как полотно, почти без пульса и без сознания. Мы бросились обратно в больницу, схватили носилки, бегом вернулись за больной и бегом внесли ее в палату. Диагноз септического аборта и маточного кровотечения не вызывал сомнения, и было ясно, что только срочная гемотрансфузия может оказаться спасительной. Подходящая группа крови оказалась у Пети. Другой крови в больнице не было. Я ввел иглу в локтевую вену больной и начал брать кровь шприцем у доктора. После первых 20 мл крови мой друг, здоровый и крепкий парень, начал валиться со стула. Больная агонизирует, Петя - в обмороке, я - в бессильном отчаянии...
      Есть такой неписаный "закон парных случаев" в хирургии. Дней через 10 в больницу поступает больная с маточным кровотечением после криминального аборта, но в гораздо лучшем состоянии, чем погибшая женщина. Подходящая группа крови на сей раз оказалась у меня. Но теперь поместили больную и меня на две стоящие рядом кровати, я лег и сдал около... 200 мл крови! Обошлось без обморока, и я чувствовал себя героем дня. Больная поправилась.
      Первый больной с серьезной травмой... На попутной машине привезли в больницу пос. Алга молодого парня, упавшего на территории химкомбината. С ним приехал зам. директора комбината по технике безопасности. Я осмотрел парня и вижу, что у него имеется перелом бедра. Зам. директора захныкал: "Ох, как нехорошо. Летит премия, 13 зарплата, комиссии замучают..." Отвезли больного на рентгенографию, показывают мне мокрый снимок. Нет перелома, не видно перелома! Я радостно звоню заму по безопасности:
      - Петр Семенович, нету перелома!
      - Дорогой мой доктор! Я тебя готов расцеловать!
      Начинаю соображать: клиника перелома ведь несомненна, все симптомы его "на месте". Прошу сделать второй рентген, но на большей пленке. Сделали, смотрю: перелом бедренной кости.
      Звоню снова:
      - Петр Семенович, извините, пожалуйста: есть перелом.
      - Ну что ты морочишь мне голову! То есть перелом, то нет. Ты что, не в состоянии разобраться в таком простом деле?!
      Наложил парню скелетное вытяжение. Грузом служили кирпичи. По истечении полутора месяцев я снял вытяжение и попросил больного сесть. Он свесил ноги с кровати, и я с ужасом увидел, как бедро его на моих глазах начинает изгибаться в среднем отделе. (Костная мозоль была мягкой, непрочной, а переносного рентгеновского аппарата не было, и судить о степени консолидации перелома не представлялось возможным). Я вернул бедро в ровное положение и наложил гипс еще на месяц. В итоге все закончилось благополучно.
      Судьба щадила меня: я "получал" больных по пологой восходящей в плане сложности хирургической патологии.
      Аппендициты, грыжи, гнойные процессы - сначала обычные, простые, потом сложней и тяжелей. По-моему, за год я вызвал А.Ф.Германа один раз на разрыв почки...
      Здесь я впервые столкнулся с открытым переломом голени. Парень 20 лет был сбит мотоциклом. В небольшую рану в среднем отделе голени выступал конец сломанной большеберцовой кости. Случай мне показался достаточно сложным, ответственным, и я решил перевезти больного в Актюбинскую горбольницу - нашу хирургическую "Мекку". Наложил на рану повязку, зафиксировал ногу шиной и на легковой машине повез парня в Актюбинск. По дороге я неоднократно спрашивал его о самочувствии, просил шофера ехать поаккуратней, сделал обезболивающее во время короткой остановки. Оставив больного в приемном покое, я пошел искать дежурного хирурга. Им оказалась молодой доктор Кузьмина. Она мило беседовала с каким-то офицером-гэбэшником. Извинившись, я рассказал, почему я здесь.
      - Хорошо, я сейчас приду.
      Прошло 15 мин. Я снова зашел в ординаторскую. Там продолжалось милое воркование "голубков". ("Голубки" впоследствии поженились).
      - Да, да, я уже иду.
      Наконец доктор появилась. Внесли моего парня в перевязочную.
      - Ну, что тут у вас?
      Глянув на голень, доктор в мгновение ока... втолкнула торчащий отломок кости в рану, затем зашила кожу и наложила гипсовую повязку. Все! Я был изумлен и обижен: мы проделали путь в
      40 километров с больным, которого я считал сложным и требующим квалифицированной помощи, и все для чего? Такое лечение я мог бы и сам провести дома. Я читал и знал, что при открытом переломе нужно иссечь края раны, ревизовать зону перелома, сопоставить отломки и чем-то их зафиксировать. По моим теоретическим представлениям был нанесен удар, и я обескураженный вернулся домой...
      По работе и просто так мне не раз приходилось ездить в Актюбинск. Утром я добирался или автобусом, или тремпом, а вечером можно было возвратиться только поездом "Москва - Ташкент". Билеты до Алги не продавались, оставалось ездить "зайцем". Сохраненные деньги уходили на штраф. А штрафовал меня один и тот же контролер по фамилии Тулягенов. В первый раз он меня застукал в купе, где я отсиживался в уголке. Представился он, я назвал себя. Объяснения, что, мол, в кассе до Алги билет не продают, а мне завтра с утра работать, строгий Тулягенов не принял. Значит - штраф. Через месяц-полтора - снова "радостная" встреча в коридоре вагона.
      - А, тов. Оренбург! (Так ему, железнодорожнику, легче было запомнить мою фамилию). - Опять без билета?
      - Без.
      - Сейчас выпишу квитанцию.
      Я решил поменять "заячью" тактику и на сей раз укрылся в вагоне-ресторане. Сижу, пью чай. Повернулся: сзади сидит Тулягенов! Вежливо так здоровается, улыбается. Штраф - квитанция... Все, как всегда. Я понял, что мне не надо идти в кассу, канючить билет. Я перестал нервничать и стал заранее готовить деньги для штрафа.
      Через 2 года я переехал в город и уже работал в горбольнице, когда мне встретился Тулягенов, "больной из 7 палаты Тулягенов"! Сладкое предчувствие "мести" охватило меня: "Ну, держись, кровопивец, я с тобой поквитаюсь!" У бедного контролера был большой гнойник (карбункул) на ягодице и он страдал в ожидании операции.
      - Ну, дорогой Тулягенов, вот мы и встретились! "Гора с горой..." и т.д.
      - Да, тов. Оренбург, только теперь роли наши поменялись.
      - Но теперь-то я, надеюсь, поезжу без билета?
      - Это уж как Вам повезет! Я-то уже полгода, как работаю в городе... завскладом скобяных товаров.
      - !!!
      Я попросил зав. отделением разрешения прооперировать знакомого и с "чувством глубокого удовлетворения" (присущим, как известно, только советскому человеку) разрезал крест-накрест огромный карбункул.
      Выписавшись через неделю из отделения, бывший контролер, а ныне завскладом скобяных товаров оставил мне номер своего телефона:
      - Если будет необходимость, звоните, доктор Аренберг...
      Телефон взял, а вот воспользоваться не пришлось...
      Разрезы гнойников, требующие нескольких секунд, мы проводили под общим обезболиванием хлорэтилом. Эта жидкость, испаряющаяся при температуре +12?C, обладает оглушающим свойством, вызывая кратковременную потерю сознания. На нос пациенту накладываются несколько слоев марли, и на марлю подается тонкая струйка хлорэтила из носика ампулы. Больного просят считать, и где-то при счете 19-20-21 он начинает сбиваться, что-то бормотать. Вот тут не зевай! Для разреза, ревизии полости гнойника и введения тампонов в рану у хирурга есть 5-7 секунд. Стоит чуть замешкаться, и больной начинает энергично реагировать на ощущения, беспокоиться, стонать и т.д. Но это еще ничего. Может быть остановка дыхания, которой предшествует выраженный цианоз (посинение) лица, губ, кончика носа. Я с этим осложнением сталкивался дважды, и оба раза дышал за больного "рот в рот" - и так возвращал пациентов к нормальному дыханию.
      Во времена моей "хирургической молодости" основным методом обезболивания при операциях была местная анестезия новокаиновым раствором, в деталях разработанная проф. А.В.Вишневским. Мы очень гордились нашим отечественным способом, считали его лучшим в мире. А в это самое время за рубежом, особенно в США, бурными темпами развивался наркоз, т.е. общее обезболивание. Появлялись новые наркозные аппараты, медикаменты. Хирургам стали доступны все области человеческого организма, и операции на легких, сердце, головном мозге получили интенсивное развитие. А мы здорово отстали, потому что еще не одно десятилетие носились с идеей местного обезболивания.
      Первую операцию на легких под местной анестезией в Актюбинской ГБ выполнил А.Ф.Герман. На этой операции в мою задачу входило обеспечение жизненно важных функций больного, т.е. переливание крови и жидкостей, "мониторинг" пульса, давления. Пациентка - девушка-казашка с бронхоэктазами в легких. Она держалась хорошо, терпела боль сколько могла и пыталась все время контактировать со мной. Александр Федорович владел местной анестезией блестяще, но все-таки операцию пришлось 4 раза останавливать, потому что девушка впадала в шок. В итоге операция закончилась благополучно, девушка выдержала "операцию на легких под местной анестезией" (в кавычках, потому что вышедшая в том же году книга хирурга Осипова именно так и называлась). Думаю, у д-ра Германа в эту первую операцию прибавилось седых волос на голове.
      К чести этого великолепного хирурга, введение в хирургическую практику интубационного наркоза было начато им. Ему принадлежит много инициатив в области внедрения передовых на тот период времени методов лечения в практику хирургической работы. Тем не менее, когда пришло время расцвета национального самосознания (а проще - казахского национализма), А.Ф.Германа просто выжили из Актюбинска, и он, великолепный хирург, замечательный диагност и врач от Бога, должен был искать себе место работы "на просторах Родины чудесной". Мне и моему другу Пете Багдасарову посчастливилось помочь нашему учителю и патрону найти место заведующего хирургическим отделением в подмосковном Щелково...
      Однако я вернусь на несколько лет назад, к пос. Алга и молодому районному хирургу, начинающему первые шаги самостоятельной работы. Когда я впервые из окна проходящего поезда увидел Алгу, где мне предстояло жить и работать, в душу мне закрались беспокойство, напряжение и даже страх. Огромный химкомбинат, извергающий в небо разноцветные дымы, гудящий, скрежещущий, - Молох! И при нем - большой поселок. А я - один на один с этим чудовищем. Представил себе, что кто-то в цеху свалился в чан с кислотой и его привозят ко мне. А что я могу, что знаю?!
      Начав работать, совершив нужное количество ошибок и одновременно быстро набирая опыт, я стал уверенней, смелей и спокойней. Однако ощущение постоянного внутреннего напряжения, готовности и ответственности, однажды войдя в меня, никогда, ни на минуту меня не оставляло. Куда бы я ни уходил, я оставлял соседям координаты, чтобы больница могла меня найти и позвать. Меня "извлекали" из столовой, из бани, из-за застолий (в которых я никогда не выпивал больше 1-2 рюмок вина).
      Однажды вечером, выйдя из клуба ИТР, я увидел, как через площадь перед клубом, залитую лунным светом, несется человек
      20 солдат. Молча, топоча сапогами и тяжело дыша, с палками, кольями в руках. Стадо бизонов! Несутся на чеченский поселок - громить, бить, крушить. Я - сразу в больницу: наверняка будут побитые и раненые. Действительно, минут через 40 почти одновременно в приемное внесли и ввели одного солдата и одного чеченца. У обоих ребят были однотипные ушибленные раны лица и головы.
      - Доктор, начинайте с нашего раненого, он потерял много крови!
      - Нет, доктор, начинайте с нашего: он потерял больше крови!
      В этих просьбах еще не остывших после боя противников улавливалось рокотание угрозы. Я понял, что если допущу слабину или какой-нибудь тактический просчет, то число раненых может возрасти на единицу.
      - Вот что, друзья: здесь районная больница, а не поле боя. Давайте все успокоимся. Оба ваших человека получат равноценную помощь, и я постараюсь все для них сделать. Сейчас, без задержки! Спасибо, что быстро доставили раненых. А теперь вы посидите на улице, мирно поговорите, покурите. Теперь делить вам нечего - боевая ничья!
      Как-то речь удалась, подействовала, ребята вышли и мирно дождались конца операции. Обоих оперированных я оставил в отделении.
      Все, из-за чего началось дело, оказалось несерьезным: кто-то кого-то задел на танцах. Как мне рассказывали, страсти в обоих лагерях разгорались день ото дня, и предстояло не одно побоище. И будто имам поселка пришел к командиру части и предупредил, что, если с головы хоть одного соплеменника упадет хоть один волос, серьезной беды военным не избежать. Говорили, что командование сменило часть, стоявшую вблизи Алги: от греха подальше.
      На смену этому локальному конфликту вскоре пришли другие трагические события. О них мне поведал молодой (моложе меня!) хирург Юра Исаков, заменивший меня в Алге в 54 году. Поселок притих в страхе и напряжении: начались убийства ведущих специалистов комбината. Однажды зимой поздно вечером в дом начальника смены Погорелова постучали. На стук Погорелов открыл дверь и тут же на месте был убит наповал двумя выстрелами в грудь. Стрелявшие ушли в темноту, сильный снег замел следы. Юра вскрывал убитого: ранение аорты.
      Через полтора месяца - покушение на убийство начальника кислотного цеха Рабиновича. И тот же почерк. Через разбитое окно в доме Рабиновича стреляют в человека, лежащего на кровати. Человеком этим оказалась жена Рабиновича; пуля "прошила" ей мякоть обоих бедер: она лежала на спине с согнутыми ногами. На крик жены в освещенном проеме двери появился муж, и в него всадили две пули. Ранение сосудов бедра привело к гангрене и ампутации ноги. Как рассказал мне Юра, имам, который днем тихо, спокойно работал на комбинате, а вечером проповедовал Коран, внушил кому-то из паствы, что руководство цеха предвзято относится к репрессированным чеченцам, и оно должно поплатиться за это. Днем чеченцы вели себя тихо, даже как-то робко. Мне пришлось освидетельствовать несколько чеченцев, задержанных по подозрению в убийствах. Глядя на тишайшего юношу с большими красивыми глазами, опушенными длинными ресницами, никак нельзя подумать, что он мог поднять руку на человека. Чеченцы смелели с наступлением темноты, ночью; в этом была видна мягкая, неслышная, звериная крадущаяся повадка, усвоенная столетия назад и переданная генным путем...
      В 56-57 годах я работал на областной станции санитарной авиации. В распоряжении станции было звено самолетов, доставляющих врачей во все уголки огромной Актюбинской области. Постоянными специалистами на санавиации были хирурги, называемые гордым именем "бортхирурги". Я был самым молодым среди них. Думаю, что этот период моей работы был самым интересным, захватывающим и плодотворным.
      В первый полет меня взял главный бортхирург Л.Я.Семак. После сделанной работы в одной из райбольниц мы возвращались на свой аэродром. В "ПО-2" за кабиной пилота была двухместная кабина, и мы с Семаком сидели в ней друг против друга. Зима. На земле - минус 18ºС, за бортом - кто знает. Одевались мы достаточно тепло, но главной защитой от лютого мороза были лётная куртка и унты на собачьем меху. После набора высоты и спокойного полета Семак, загадочно улыбнувшись, сказал:
      - Посмотрите в кабину пилота.
      Я привстал со своего сиденья и тут же шлепнулся на место: летчик... читал газету, зажав руль между коленями! Но это был Дьячков - командир звена, ас, летчик с огромным опытом и знаниями. Но все-таки... Я слышал, как он провожает летчиков в полет:
      - Значит, так: при подлете туда-то и туда-то увидишь группу деревьев слева, не снижайся, пройди еще с километр, справа балка, впереди башня и т.д.
      Область Дьячков знал, как свои пять пальцев.
      Летал я помногу, "налетывая" до 180-200 часов в год. Случалось всякое: и летчику приходилось помогать при операции, и светил своей фарой самолет через окно в комнату, где приходилось делать срочную операцию. Летом летать было тяжелей, чем зимой: от жары в самолете негде укрыться. Помню, летим над степью. Жарко. Равномерно, убаюкивающе гудит мотор. Глаза слипаются... Чувствую, самолет кренится на бок. Глянул на пилота: он спит! Толкаю его в бок.
      - Понимаешь, доктор, вчера у ребят допоздна сидели, выпивали. Я ничего, я в норме.
      Продолжаем лететь. Нудно жужжит мотор. Самолет кренится в другую сторону. Опять уснул молодчик!
      - Нет, нет, я не сплю, не бойся, доктор. Как накренится на 30º, я сразу почувствую!
      Веселая поездка получилась.
      Две аварии я все-таки имею в своем активе.
      Первый раз у нас сломалась правая лыжа по посадке на снежное поле. Самолет швырнуло вбок, меня придавил к двери пилот, и я стукнулся о боковое стекло. Отделались ушибами.
      А во второй раз дело было посерьезней. Мы тогда уже летали на лучших самолетах "Як-12Р" (т.е. "Яковлев-12, радиофицированный"). В нем спереди - место для пилота и одного пассажира, а сзади - "салон" длиной примерно 2 м - для носилок. Летели мы по вызову в далекий район, где-то 2,5-3 часа лету. Я устроился на носилках, снял рубаху, брюки - спать! Спать всегда хотелось: дежурства, частые полеты, вечера и вечеринки: сна явно недоставало. Итак, разделся, лег. Только стали набирать высоту, как пилот обернулся ко мне, взволнованный немного:
      - Слышишь, доктор! Вслушайся!
      Прислушался: мотор дает перебои, "чихает". Сначала нечасто, а потом все чаще и сильней.
      - Возвращаемся, быстро!
      Самолет стал набирать высоту, пока еще тянул мотор, и поворачивать обратно в сторону аэродрома.
      У меня в голове промелькнула дурацкая мысль: разобьемся, блин, а я - без брюк, в трусах - некрасиво. И я лихорадочно стал натягивать брюки, рубаху и надевать туфли. Вот уже хорошо виден аэродром, видно, как скапливаются люди, задрав головы, смотрят вверх; наша "Скорая" с полпути возвращается в аэропорт. Достигнув определенной точки на приличной высоте, мотор "чихнул" в последний раз и замолк.
      Пилот точно спланировал на освобожденную для нас полосу. К нам бежали летчики, техники, сестры, наш шофер.
      - Доктор, ты что-то бледноват, - пытается шутить мой пилот.
      - Да и ты, Федор, не лучше. Где твой всегдашний румянец?!
      - Да ладно, все в порядке. От винта!
      Позже нам рассказывали, что какой-то техник-разгильдяй не докрутил где-то три (!) гайки. Это покруче будет, чем чеховский "Злоумышленник"...
      Всегда у нас были сложности с погодой по весне: на севере области и в Актюбинске - еще снег, и можно взлетать только на лыжах, а на юге уже стаял снег, где сухо, а где и грязно, и сесть можно только на колесах. Беда, если в это время поступал вызов из отдаленного района. Ждали, пока не установится равновесие, и ожидание это могло стоить больному жизни. Бывало такое, и не один раз...
      Мой первый отпуск я проводил в Москве. Бегал по театрам, музеям и выставкам. Однажды на симфоническом концерте в зале Чайковского разговорился с сидящей рядом девушкой и вместе с ней после концерта вышел из зала. На улице шел дождь. Оказалось, что девушка живет неподалеку, на улице Горького. Я предложил ей свой зонт и проводил до дома. В ответ на мою любезность я получил приглашение в гости. На следующий день в ГУМе купил себе недорогой костюм и вечером, надев его, отправился в гости. Девушка обитала в "престижном" доме на Горького: консьержка на входе, шикарные лестничные пролеты, чистота и тишина. Позвонил в дверь, на которой висела медная табличка "Кузнецов" (инициалы не запомнил). А на двери напротив - "Нар. артист СССР Геловани". Меня ввели в огромную гостиную, где стоял белый рояль, цветы в огромных вазах. Помнится, был чай, беседа. Когда я вернулся домой, моя тетя Валя, глянув на меня сзади, воскликнула:
      - Господи! Ты посмотри, что у тебя на заднице!
      На названном месте болталась... бирка! Такая здоровая товарная бирка!.. Больше меня в этот шикарный дом не звали. Может, не только из-за бирки...
  • Комментарии: 2, последний от 02/08/2008.
  • © Copyright Аренберг Ариэль (aa1929@barac.net)
  • Обновлено: 16/07/2006. 29k. Статистика.
  • Статья: Израиль
  • Оценка: 6.83*7  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка