Школа-семилетка была недалеко от дома, за углом через дорогу. Может быть, несколько раз меня отводили в школу родители, а потом я ходил на занятия сам. Хорошо помню первую учительницу, ее фамилия была Лебедева. Это была, действительно, пожилая женщина; она преподавала еще в дореволюционное время в гимназии. Сухая, прямая, с седыми короткими волосами, со строгим лицом, в наглухо закрытом коричневом платье, она вызывала у меня почтение и робость. Однажды папа мне дал, кажется, 5 копеек, чтобы я купил в школьном буфете что-нибудь поесть. Я купил... пирожное-"корзиночку". Учительница, увидев, как я "гуляю", строго заметила:
- Вместо бутерброда - пирожное! Ты - барчук!
Я не знал, что означает это определение, и поэтому сразу не решил, обидеться мне или нет. Позже, когда я узнал из книг смысл этого слова, я решил, что не стоит обижаться на "училку", ибо какой я барчук. Но пирожных в школьном буфете на всякий случай я больше не покупал.
В младших классах я учился ровно, успевал, и знаниями, превышающими программный минимум, не отличался. Когда я начал читать и полюбил это занятие, кругозор мой стал расширяться. В те времена в школе мы ценили две вещи: силу и начитанность...
Война не нарушила налаженный учебный процесс, и мы спокойно и нормально занимались. Разве что учеников в классе прибавилось за счет эвакуированных детей. Помимо учебы, мы собирали металлолом для заводов, выезжали в колхозы на сбор винограда и на отлов "черепашки" (насекомые такие, жучки вреднющие).
На уроках военного дела с удовольствием маршировали и истошно орали: "Там, где пехота не пройдет..."
Однажды на уроке мне кто-то сообщил, что обокрали нашу квартиру. Я побежал домой. Смотрю, мама горько плачет: в комнату зашел беспрепятственно вор и унес мамин шерстяной платок и мои почти новые хромовые сапоги, доставшиеся мне от умершего дальнего родственника. Мама видела из окна второй комнаты, что кто-то поднимается по лестнице на веранду, но не сообразила, что крадется вор. Мама не была шибко боевой и смелой, но в критический момент могла собраться и проявить решительность. В ее "послужном списке" был вот такой эпизод. Как-то во двор их дома ворвались пьяные казаки и стали ломиться в квартиры, круша шашками все, что было вокруг.
Один из бандитов приблизился к двери квартиры, в которой была только одна мама - семилетняя девочка. Дверь была закрыта изнутри на крюк. Мама увидела, что казак просовывает шашку в щель и пытается сбросить крючок. Мама уцепилась двумя руками за крюк и повисла на нем. Бандиту не удалось выбить крючок из кольца, он в сердцах полоснул шашкой по оконному стеклу и, страшно матерясь, отошел от квартиры. Вот так, мама, будучи ребенком, спасла свою жизнь и квартиру от разграбления. И была она очень терпеливая. Помню, как однажды во время мытья пола на веранде она уронила на стопу большое тяжелое стекло, на котором папа глянцевал фотокарточки. Из раны на тыле стопы хлынула кровь. Мама не издала ни единого стона! Мы перевязали стопу, и мама продолжила мыть пол...
Мама никогда не работала в госучреждениях, вся ее жизнь была отдана мне и папе; вот на нас она работала, и тяжело работала всю свою жизнь. Условия жизни всегда были тяжелые: водопровода в квартире не было, печки топились дровами или углем, горячую воду готовили в ведрах и кастрюлях, еду - на керосинке, примусе или мангалке. (Не уверен, что все, кто будут читать этот рассказ, знают, что такое керосинка или мангалка). Вот с такой керосинки на меня, семилетнего мальчика, моя подслеповатая тетушка столкнула кастрюлю с горячим борщом. Ожог живота и бедра причинял мне большие страдания, но зато я лежа читал книжки целыми днями. Вернусь на минуту к украденным вещам. У мамы так и не появился новый теплый платок, а я всю войну проходил в каких-то обносках...
Я никогда не был агрессивным и дрался нечасто, и по необходимости. Противниками были, как правило, знакомые ребята - с нашего двора, соседские или с ближайших улиц. С незнакомыми пацанами предпочитал не связываться: это было небезопасно. Вообще в годы войны в далеком от фронта тыловом городе жить было небезопасно. Грабежи, разбойные нападения, применение оружия - все это было, но главным и массовым было воровство и хулиганство. Хулиганы сбивались в стайки ("кодлы", "хевры"), вместе они становились наглей, смелей и более жестокими. Как правило, стайки формировались из ребят какой-нибудь одной национальности. В Новом городе главенствовали армяне, в Старом - узбеки. Нападали и избивали эти подонки в основном слабых и беззащитных. Однажды они вывели с танцевальной площадки одного славного мальчика, сына военного, и так зверски избили его палками, что несчастный потерял зрение в результате тяжелой черепно-мозговой травмы. С этой танцплощадкой и у меня связано неприятное воспоминание. Пришел я под вечер на танцы в этот зал. Стою у входа, жду начала. Подходит ко мне хулиган из "рядовых", короткой железной палкой тычет мне в грудь и требует отдать "бабки". Метрах в 6-7 от нас наблюдает за процедурой "отъема денежных знаков" кучка армян, известных в городе хулиганов. Без какого-нибудь сопротивления отдаю единственную десятку и быстро ухожу прочь: в памяти еще свежи впечатления о недавнем зверском избиении беззащитного юноши. Через год примерно я вновь оказался на этой танцплощадке. Я - в зале, увлеченно танцую с девочкой из соседней женской школы. После очередного танго я веду партнершу к недавно покинутому ею месту и вижу, что оно занято каким-то невидным из себя парнем. Я же рыцарь, кавалер - и меня понесло!
- Ты бы встал, уступил место девушке.
Парень безразлично взглянул на меня и... молча встал со стула, отошел. А я подошел к ребятам из нашего класса.
- Ты что?! Одурел совсем?! Это же Генка Косой!
Имя Косого наводило страх на ребят, потому что слышали, говорили люди, что он - отпетый хулиган, сильный, смелый и жестокий, стоящий во главе своей хевры. Тут уж я испугался всерьез и, стараясь быть незамеченным, быстро улизнул с танцплощадки. Почему хулиган безропотно подчинился моему требованию - не понимаю. Вряд ли он подумал, что имеет дело с более крутым хулиганом. Или было лень связываться с "интеллигентиком". Не знаю, но на всякий случай на эту танцплощадку я больше не ходил, пока не узнал, что Косого убили.
Лет в 10-11 в наш класс пришла пора любви! Чуть ли не обязательным стало иметь подружку. Смотрю я: ну почти все в классе дружат. Повернулся на своей первой парте назад и начинаю подряд перебирать имена и "связи": Коля дружит с Анжелой, Герка - с Женей, дальше, Аля... Во, Алька ни с кем не дружит! Тут же пишу записку: "Аля, давай дружить! Эрик". Записка была оставлена без ответа. Через 6 лет мы учились с Алей в одной институтской группе и были в хороших товарищеских отношениях до конца учебы в институте. Из-за одной девочки я дрался на "дуэли" с моим товарищем Ренатом Ибадулиным. Это было в пионерском лагере, где мы проводили летние каникулы. Оружием мы выбрали... кулаки. Место дуэли - дорога у ворот лагеря. Было обговорено условие: до первой крови. Был у нас секундант, правда, один на двоих. Драка началась. Мы обменялись парой чувствительных ударов. Потом, когда я отводил разогнутую в локте руку для последующего нанесения удара, я случайно (!) задел Рената по носу. Пошла кровь, и "дуэль" была прекращена. А я случайно оказался победителем...
Первое объяснение в любви я выполнил по всем канонам, вычитанным из какой-то книги. Ее звали Олеся. Я еще раньше дал ей понять, что она мне нравится, что она - моя избранница. Когда мы в школе играли в "воротики", я, проходя под поднятыми сцепленными руками мальчиков и девочек, постоянно выбирал Олесю и проводил ее сквозь воротики. Итак, дело было под вечер, недалеко от школы, на горке. Я встал на левое колено (именно так - на левое!), приложил обе руки к сердцу и, волнуясь, произнес охрипшим внезапно голосом: "Я Вас люблю". Она тихо захихикала и спросила: "А почему Вас?" - "Так надо", - ответил я. Несколько раз мы еще поиграли в школе, и роман закончился.
После 7 класса нас, мальчиков, перевели в среднюю школу ?37 им. А.С.Пушкина. (К слову, имя великого поэта 37-я школа сохраняла до 2003 года, когда Узбекистан уже несколько лет как "гулял" независимым и почти все русские названия, наименования были заменены на узбекские, включая имена Тамерлана, Рашидова и др.; в последний мой приезд в 2004 г. имя Пушкина с вывески над входом в школу уже исчезло).
В школе царил культ спорта. Пальма первенства принадлежала футболу; им увлекались повально с начальных классов. Во время перемен школа гоняла все, что может катиться: мяч, банку, свернутый комок из тряпок. Классы целиком опустевали: "все ушли на... футбол". Я мог слушать до глубокой ночи и записывать радиорепортажи Вадима Синявского из Англии о матчах нашей сборной с английскими командами. Когда увлечение футболом перешло все допустимые границы, и нашему 10 классу стала угрожать катастрофа, директор собрал родительское собрание выпускного класса вместе (!) с учениками - впервые такая форма собрания - и на этом "форуме" он смог показать, чем грозит нам, великовозрастным недорослям, дальнейшая футболомания. Мы как-то враз отрезвели. Последнюю четверть мы всерьез работали и в школе, и дома.
В те далекие времена в нашей среде в почете была также книга. Чтением увлекался почти весь 10 класс, а серьезные книгочеи пользовались уважением класса. Моя любовь к чтению, наверное, была генетической: папа читал постоянно, читала и мама, когда у нее было на это время. В школе мне легче всего давалась литература, а мои сочинения, порой выходящие за рамки программы, неизменно получали хорошие оценки. Учительница литературы считала меня наиболее способным по своему предмету, и эта вера в меня однажды сыграла с ней злую шутку. На один из уроков литературы пришла комиссия из Гороно. Тема урока - поэзия Маяковского, которого я неплохо знал, любил и не раз писал о нем. Начался урок. Франия Ефремовна пошла пятнами по лицу. Первым поднимает меня. Отвечаю правильно, нормально. Она что-то лепечет и... снова вызывает меня. Вопрос, обращенный к классу, - никто не спешит ответить, думают. Бедная "училка" снова называет мое имя. Похоже, что из всего класса она видела меня одного. Мне же было неловко перед ребятами, я видел их ухмыляющиеся рожи. "А че, я виноват, что ли..." Думаю, что бедной Франии Ефремовне досталось за этот урок...
К середине 10 класса четверым из нас дали понять, что мы "тянем" на золотую медаль. Литература была профилирующим предметом, и тут я вроде соответствовал. Три моих сопретендента были сильнее меня в физике и математике. В ночь перед первым экзаменом (письменное сочинение) стали известны темы сочинений. Я выбрал Маяковского. Почти всю ночь я поработал над тезисами сочинения, полностью и точно запомнил нужные стихи и был готов к экзамену. Шпаргалки я не писал, ибо, во-первых, память была хорошая, и, во-вторых, претенденту на золото пользоваться шпаргалкой и опасно, и "западло". "Пятерки" по всем экзаменам получили мои друзья Ролик Житницкий, Боря Ручкин, Шурик Самсонов и я. Ролик (Рахмиэль Житницкий) стал доктором, видным ортопедом Сибири, Боря (Борис Федорович Ручкин) - профессором-нейрохирургом в Ленинграде; Шурик - главным архитектором Самарканда.
А золотую медаль я "перековал на..." обручальное кольцо для моей невесты Риты.
"Страсти по футболу" обернулись для меня неудачей даже после окончания школы... Половина нашего класса составляла костяк юношеского "Спартака" Самарканда. В тот день, когда должен был быть выпускной вечер, мы играли против всегдашнего противника - "Динамо". В начале второго тайма, когда я с мячом "шел" на ворота, кто-то врезал мне по ноге, и я, падая, подвернул стопу. Из-за сильной боли продолжать играть я не смог. Товарищи довели меня до дома. А через 2 часа начинался выпускной вечер. Рядом с родителями я сидел весь вечер с забинтованной ногой и с завистью смотрел на танцующих, веселящихся товарищей. Футбол люблю до сего дня, упругий стук мяча о землю продолжает волновать меня...
При переходе из школы-семилетки в 8 класс мужской школы я получил характеристику, текст которой помню точно: "Обладая хорошими способностями, Эрик Аренберг нуждается в обстановке строгой дисциплины и постоянного контроля". Сия характеристика почему-то вызывала у меня чувство гордости. То ли из-за ее первой части (мол, оценили), то ли из-за второй (смотрите, я не простой, за мной нужен глаз да глаз, "крутой", как сказали бы сейчас). Не точна, однако, оказалась характеристика: никакой "обстановки строгой дисциплины" и никакого "постоянного контроля" за мной в последующие годы не было, а школу окончил пристойно, хулиганом, пьяницей и бездельником не стал. Условия для этого кривого пути всегда имелись. Наверное, генетика мне не позволила.
В классе 8-9 ребята начинали выпивать. Кто-то стал увлекаться, кому-то спиртное пришлось не по душе. А я свою первую рюмку водки... заработал задолго до 8 класса. Как-то я помогал папиному другу дяде Юре пилить дрова у него во дворе. Закончив работу, мы зашли в дом, сели за стол, и дядя Юра поднес мне рюмку, наполовину наполненную холодной водкой. Воспользовавшись отсутствием папы, я, как взрослый, чокнулся с дядей Юрой и выпил рюмку. Последствий никаких не было, а вот взрослым, этаким работягой, принявшим рюмку "с устатку", я чувствовал себя. В 9 классе вина стал пить больше и чаще: это было модно. Не напивался, но однажды так сильно заболел, можно сказать, отравился, что у меня появилось отвращение к спиртному, неприятие его. После одной-двух рюмок водки или 100 граммов вина меня невозможно уговорить продолжать пить. Не могу!
Мою школьную биографию "украшает" занятный эпизод: побег из дома!
Шел 1946 год. Папа вернулся с войны. Жизнь стала потихоньку налаживаться. На экраны вышел фильм "Первая перчатка". Вот с него-то все и началось. В картине была показана красивая жизнь: добрые и счастливые люди, влюбленные и победоносные, невиданные никогда бассейны, красивая женщина, фланирующая в купальнике по пляжу, и проникновенно-лирическая песня "Милый друг, наконец-то мы вместе..." Картина сильно подействовала на 16-летнего юношу, пробудив неясное томление, желание перемен в своей жизни, мечты. Захотелось такой же красивой жизни, столь отличающейся от жизни нашего провинциального города. Появился замысел удрать из дома, добраться до Ленинграда, где жил мамин брат, учиться там, жить и работать. Нашелся и партнер - одноклассник Борис Чистый. Втайне от родителей начали готовиться. Боря планировал разжиться родительскими деньгами, а я должен был украсть у папы несколько коробок дефицитной и дорогой фотобумаги, поскольку лишние деньги у нас не водились. Договорились, что завтра утром Боря с вещами подходит к нашему дому и, если занавески на окне будут задернуты (значит, дома я один), он заходит ко мне, забираем мои вещи и - в путь. Я подготовил письмо для мамы и папы, в котором извинялся за похищенную бумагу, обещал, что еду в Ленинград, чтобы там учиться и стать человеком. Но тут случилось "очевидное - невероятное"! Мама Бориса накануне "дня икс" пришла к директору школы К.В.Сеппу узнать, как ее Боренька-сыночек учится! Надо же случиться такому! Почти год маменька не заявлялась в школу, и ее сынок спокойно получал свои "тройки", а тут пришла поинтересоваться Бориными "успехами". Константин Валентинович Сепп, добрый и хороший человек, говорит ей:
- Я знаю, что Борис и Эрик завтра уезжают в Москву, чтобы встретиться с отцами, возвращающимися с фронта и следующими далее на Восток по какому-то спецзаданию. Они оба попросили 10 дней отпуска...
Борина мама, пораженная известием, вскричала:
- Да что Вы говорите! Борин отец всю войну просидел в Самарканде! Он работает директором фабрики...
Вот так бесславно кончилась попытка побега, который казался нам безукоризненно подготовленным.
Директор послал кого-то за папой, чтобы он срочно пришел в школу. Спрятавшись за дерево, я видел, как папа стремительно идет по улице, - шинель распахнута, борода - по ветру, неизменная палка в руке. Я - быстро домой, достал "прощальное" письмо, дал его маме и снова убежал на улицу. Директор взволнованно рассказал папе, что его сынок задумал удрать из дома, а папа обрушился на него:
- Подумаешь! Из-за этого Вы так срочно вызвали меня?! Я подумал, что с ним что-то случилось.
Когда я, как побитый пес, возвратился домой, мне дали поесть, и никто ни в чем меня не упрекал. Папа лишь сказал:
- После 10 класса поедешь летом в Москву к тете Вале. Нормально, на законных основаниях. А пока учись, готовься к экзаменам...
Благодарный за то, что меня не грызли, не читали нудных нотаций, я ушел с головой в занятия, книги и... футбол.