Когда это все началось? Дни смешались. Ловлю себя на мысли, что даже не знаю число и день недели. Ощущение, что собираю пазл из миллиона частей, но конца не видно. Складываешь, складываешь, но постоянно чего-то не хватает. Будто, кто-то, специально крадет их ночью. Вечером, вроде бы уже есть картинка. Ещё чуть-чуть, и сложится. А утром смотришь, не хватает там и там, и там пусто.
Неделю, перед Новым 2020 годом, я с семьей провел в столице Лапландии, в городе Рованиеми, на севере Финляндии. Но рассказать я хочу не о том, как там было хорошо. Кто хочет узнать, должен поехать сам. Вернулись домой 31 декабря. По давно сложившейся традиции, Новый год отмечали у нас дома. Договорились встретиться часов в десять, чтобы успеть проводить Старый год. Не спавшие, почти что сутки, мы легли отдохнуть. Я сразу же отключился, едва голова коснулась подушки. Встал в девять. Нос заложен. Голова болит, будто мне в затылок вбили железный костыль. Я все это списал на усталость от перелетов и недосыпание. Выпил ибупрофен, закапал в нос, и вперёд, в Новый год. И пока я скакал, развлекая гостей и себя, из носа текло не переставая. Я редко болею, а тут месяц не мог понять, что со мной происходит? Горло постоянно першило. Из носа текло. Но при этом, температуры не было. И в это время, как раз стали говорить о странной болезни в Китае, от которой умирают люди. Но где Китай, и где Нью-Йорк? До нас эта гадость не дойдёт. Так думали многие. От правителей, до последнего обывателя. Страна жила своей жизнью. С экранов телевизоров нас успокаивали, что не стоит беспокоится, все под контролем. А отболев месяц, я стал вспоминать, что когда мы ехали на поезде из Хельсинки в Рованиеми, поезд был забит китайскими туристами...о тестах ещё и речи не было, ведь нам говорили, что всё под контролем. Время было потеряно. Меры приняты слишком поздно. И о масштабах трагедии никто не мог предположить. Никто...
16 марта ввели карантин в школах. Сначала на две недели. А теперь на неопределенный срок. Потом закрыли рестораны и кафе. Еда-только на вынос. Теперь, когда больше четверти миллиона заражено, и умерло почти семь тысяч(а от цифр во всем мире, волосы встают дыбом), пора посадить на строжайший карантин всех, кроме госпиталей и служб обеспечения. Думаю, что это не просто, но только так можно остановить этот бесконечный поток заболевших. Только так.
29 марта, воскресенье. Я на дежурстве. Звонок:
-Приезжайте! У нас срочная операция!
Мужчина, 55 лет, тест на коронавирус положительный.
Приехал. Сидим ждём. Ждём, когда его привезут в операционную. Долго решают, кто должен его сопровождать? Все таки, спец-больной. И это ожидание-убивает. Неизвестность угнетает. У меня было такое состояние несколько раз в жизни. Когда неизвестность гонит твои мысли вверх, вниз и по диагонали. Первый раз, когда пьяной шальной толпой нас, восемнадцатилетних подростков везли в армию. Не знаю, как другие, но я думал-что и как? Второй, когда улетал на постоянное место жительство в США. Выпитый накануне, на проводах алкоголь, немного притуплял это ощущение. Но все равно, где-то там, в районе диафрагмы, сидело это чувство неизвестности, которое усиливалось воздушными ямами. А третий, когда меня с другом повязали полицейские в американских Сиракузах.
Жена-врач проинструктировала: -Никаких открытых поверхностей! Больше слоев-лучше! Перчаток-две, а лучше три пары! Главное закрыть глаза, лицо и шею! Дышать через раз, и только через специальную маску, поверх которой обычная маска! Две шапочки! На ноги бахилы!
Пошёл искать, что можно на себя надеть. Одел все, что нашёл. Сделал фото, отослал жене. Сказала, что нормально.
-Перед тем, как выйти из операционной комнаты не забудь снять с себя верхний слой, -продолжала жена-врач инструктаж, -Снимать только от себя. Верхнюю маску, шапочку, перчатки. Бахилы снять. Мыть руки не менее тридцати секунд с мылом. Потом протереть антисептиком для рук. Все понятно?
-Все понятно!
Появилась реанимационная кровать с пациентом, в окружении людей в полной антивирусной экипировке. С Богом!
Мужчина тяжело дышал и тихо разговаривал. Было видно, что ему это даётся с трудом. Завезли в комнату, но ощущение, что и как, осталось. Прицепили мониторы. Подсоединили к аппарату искусственной вентиляции лёгких. Началась рутина. И ощущение исчезло. Оно вернулось, когда закончили, и пациента увезли в отделение интенсивной терапии. Теперь надо все с себя правильно снять. И как говорил Лёлик, из известной комедии "Бриллиантовая рука"-"ДетЯм мороженое, бабе цветы. И смотри не перепутай, придурок".
Первый слой снял в операционной. От себя. Второй, выйдя из операционной. Руки мыл-мыл-мыл, столько с них смыл, что нашёл обручальное кольцо на пальце, которое думал, что потерял, лет двадцать пять назад. Шучу конечно.
С мылом вымыл лицо и очки. Вроде бы ничего не забыл и не перепутал. Но червячок сомнения все равно сидел в башке и нашептывал: "А ты правильно всё сделал?"
В понедельник утром, в шесть тридцать, был в госпитале. Анестезиолог, с которым работали в воскресенье, сказал, что через десять часов после операции, наш пациент умер...
Это был первый человек, который умер от страшного (если вы до сих пор не верите, что он страшный, поверьте-это так) вируса, о котором я знал. Ему было всего 55.
Интересно как мозг реагирует на информацию. Вечером, перед сном, решили с женой посмотреть первую серию "Три капитана". Краткое содержание пересказывать не буду, кто захочет, сам посмотрит. Но события разворачиваются вокруг друзей, которые занимаются разминированием объектов. Через полчаса начали засыпать. Сказывалась усталость. И моральная, и физическая. Работая в госпитале, в сложившейся ситуации, где-то там в голове, работает маячок-"Будь осторожен! Можешь заразиться!"
Конечно можешь, когда обычных больных в госпитале, почти что нет. В основном-это больные с вирусом. Поэтому находишься в постоянном напряжении. Приезжаешь домой, заходишь через гараж, всю одежду сразу в стирку, а бренное уставшее тело в парную(хорошо, что у нас есть парная.не сухая, а именно паровая). Температура 120 градусов по Фаренгейту (около 50 по Цельсию). Несколько капель эвкалиптового масла. Пятнадцать минут стерилизации. Дышишь сначала ртом, потом носом. Если вдруг сидит какой нибудь сучий вирус в носоглотке, так ты его парком-парком горячим. Вещи стираются, жизнь продолжается. Влажная уборка дома. В основном ей занимается дочь, которая сидит на карантине. А все вместе убираем на выходные. Если первый приехал домой, что нибудь к обеду приготовить надо. Если нет-тебе приготовят. А вечером, у меня прогулка по нашей деревеньке Розлин, иногда с дочкой, а нет-сам. Наушники в уши, рассказы Василия Макарыча, или Довлатова, или Бунина, или Чехова, включил, и вперёд! Быстрым шагом по деревне. Кислородная подкормка организма. А жена на беговой дорожке. Домой пришёл-легкий душ, чай с лимоном и имбирем. А после можно почитать, или посмотреть, что нибудь перед сном. И решили мы посмотреть первую серию "Три капитана"...через полчаса начали засыпать.
Приснился мне сон, будто позвонили в госпиталь и сказали, что он заминирован. И через час взрывное устройство будет приведено в действие. Что делать? Скажи, Чернышевский?Первым делом, по инструкции, надо вывозить тяжело больных. Но основная масса-это больные с вирусом. Куда вывозить? На улицу? Холодно ещё. Они все на аппаратах искусственной вентиляции. Лифт, в который поместиться реанимационная кровать, в госпитале-один! Значит надо всех перекладывать на каталки. Но это долго. А времени дано-всего один час. Паника. Больные заражены. На улицу их нельзя. Там же обычные люди. Опять-вопрос к Чернышевскому. Видно, как из госпиталя переходя с обычного шага на ускоренный, а затем на бег, рванули те, кому пофиг больные. Народ просто убегал. Кто-то кричал: -Да ну их на хрен. Один черт подохнут!
А время тик-так, бежит. Люди бегут. И время бежит. Те, кто не на аппаратах, вырывают капельницы, срывают с себя мониторы и к лестницам и лифтам бегут вместе со всеми. Никто не думает, что может заразить и заразиться, все бегут из заминированного госпиталя. Тяжело больные лежат в палатах, ели дышат. Лица бегущих напоминают лица с гравюр Гюстава Доре к "Божественной комедии" Данте. Ад-здесь! И я стою среди этого ада.
Проснулся в холодном поту. Выпил воды. Слава Богу-это только сон. На часах-три ночи. Через два часа вставать на работу. И засыпая, почувствовал, как заработал маячок в голове-"Будь осторожен".
В госпитале не хватает людей. Лишние руки на вес золота. Суббота. В четыре утра я приехал в госпиталь. Праздно шатающихся, которых в обычное, не карантинное время достаточно, нет. Люди трудятся. Да, им и мне платят за это зарплату и сверхурочные, но я не вижу ничего зазорного в этом. Люди работают на износ. По 10, 12, 16, 24 часа в сутки. Врачи. Медсестры. Обслуживающий персонал. Все! Все делают одно дело. Всё ради больных. И если хоть чем то мой скромный вклад в это общее дело поможет, хотя бы одному человеку, я буду рад. Сейчас я делаю анализ крови. Чтобы была видна динамика пациента. В какую сторону он движется. Чтобы вовремя изменить лечение в нужном направлении. Со всех отделений, где лежат вирусные больные, а лежат они даже в конференц-зале госпитальной библиотеки, несут шприцы с кровью. Я вставляю шприц в специальную машину и она ее(кровь)обрабатывает. Через минуту результат готов. Машина подключена к единой системе и врач, на любом компьютере находящимся в госпитале, может посмотреть результат. За пять последних дней, я сделали более тысячи анализов. Для сравнения, в обычное время мы делаем не более трёхсот в месяц, на одной машине.
Домой приехал в час дня. И, как обычно-гараж, парная, душ. Перекусил, лёг отдохнуть. Через два часа позвонили из госпиталя, спросили, если могу приехать, не хватает людей. Быстро собрался и вперёд.
То, что люди умирают от этого вируса, сейчас знает, наверное, даже ребёнок. Когда ты видишь цифры на компьютере, или экране смартфона-это одно. Совсем другое, когда ты становишься невольным свидетелем смерти-реальной. Не выдуманной. Мужчина 56 лет. Его уже отключили от аппарата. Первой пустили жену. Маленькая хрупкая женщина. Ей подставили стул. Она видит, будто спящего мужа, через стекло палаты. На ней защитная маска, в которую стекают слёзы. После приходит сын, парень лет двадцати-двадцати двух. Я оказался рядом. Он спрашивает, можно ли ему увидеть папу. Видно, как он волнуется и переживает. На нем тоже маска. В глазах слёзы. Я говорю ему, сейчас, я спрошу у врача. Он подходит к палате, упирается лбом в стекло.
-Почему? Почему? Папа...Папа...
Ему хочется обнять отца, но в палату нельзя. Последним приходит, похоже старший сын, мужчина лет тридцати. Он более сдержан, чем младший брат и мать. Какое-то время стоит молча, смотрит на отца. Потом говорит что-то по телефону, на хинди или урду, я не знаю. Видно, что там, вне госпиталя собрались близкие и друзья. Ему разрешают включить фейстайм. И он показывает мирно лежащего отца. Слышно через громкую связь, как где-то там, на другом конце, плачут родственники. И говорят, говорят, на непонятном мне языке.
Это не цифры. Это реальная жизнь. Второй раз домой приехал в половине десятого. Без парной, просто душ. Пока мылся, поставил стерилизоваться свои вещи (Пришла, наконец-то, долго шла, думали что потерялась, ультрафиолетовая лампа с выделением озона, которой обрабатываем одежду, обувь, маски, короче все, куда мог попасть вирус). Пообщался чуть-чуть с женой и дочкой. Сделал бутерброды на завтра. Теперь-спать. В четыре утра надо снова быть в госпитале.
И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал (Быт 2, 2).
Даже Господь, который не нуждается в отдыхе, в день седьмой почил от всех дел Своих. У смерти выходных нет. В четыре ноль пять был уже в госпитале. Переоделся. Заходя в отделение, где мое рабочее место, столкнулся с санитарами, которые вывозили упакованное в пластиковый мешок тело. Мужчина 66 лет. По статистике, коронавирус выбирает мужчин чаще, чем женщин. Не смотрел и не буду, кто умирает чаще, мужчины или женщины. Я пока вижу только мужчин.
Не знаю, связано ли это с воскресеньем, но у меня есть время сделать перерыв, ещё до восьми утра. Свежий чёрный кофе, как раз то, что сейчас надо. Верхняя маска, обычная-в мусор, специальная-в бумажный коричневый пакет. Специальных масок не хватает. Мы с женой стерилизуем свои дома, каждый вечер после работы. Сколько не кайфуй, но даже самый длинный перерыв заканчивается. А перерыв на кофе-быстрее пули. В обратной последовательности одеваю маски. Сначала специальную, бумажный пакет в задний карман, их тоже не хватает. Поверх специальной, простую маску. Они пока есть. И обратно, к своей работе, которую в шутку называю-моё кровавое дело.
Сейчас я завтракаю в восемь утра. А обычно, когда рабочий день начинается в шесть, в десять утра. Завтрак прост: отварное яйцо, помидор, половина бутерброда с салом(на одну половинку чёрного Бородинского хлеба намазывается хреновый майонез, тонким слоем, а на другую половину соус шашлычный, а между ними сало), на десерт творог с абрикосовым вареньем. И половина бумажного стаканчика кофе. Такого завтрака мне хватает до трёх часов дня.
Но, по большому счёту, еду из дома, можно не брать вообще. Еды в госпитале больше, чем на Рождество, когда врачи разных отделений делают праздничные обеды. А теперь, в виде благодарности, все близлежащие рестораны, пиццерии, маленькие кафешки, везут бесплатную еду.
За что им Огромное Спасибо!!!
Сегодня я заканчиваю в полдень. Приеду домой, схожу в парную, выпью чашку чая и наконец поменяю рыбам воду в аквариуме. Две недели не менял. Не получалось. Ведь мы в ответе за тех, кого приручили.
Не зря считают, что понедельник день тяжелый. И если раньше, придя на работу в понедельник утром, спрашивали-как дела? как провёл выходные? как семья? Сейчас спрашивают-сколько новых пациентов и сколько умерло? Похоже на фронтовые сводки.
Четыре утра. Я в госпитале. Ночью умерла женщина. 67 лет. Это только в нашем отделении. А сколько их по госпиталю, таких отделений? Сколько умерших? За вчерашний день, в штате Нью Йорк умерло 594 человека, это на 36 меньше, чем позавчера. Что радует. А заболевших в стране, перевалило за триста тысяч. Это больше, чем в Италии, Испании, и большая часть заболевших в Германии, вместе взятых. И сколько из них находятся в критическом состоянии? Сколько из них не смогут выбраться? Сколько из них умрет?
За последние несколько дней, я сделал несколько сотен анализов крови. Каждый раз, если какие-то из параметров выше или ниже положенного, машина выделяет их красным. Тогда, я звоню в отделение, где лежит больной и сообщаю, например, что содержание кислорода занижено, или гемоглобин высокий, или пониженный калий. И бригада медсестёр, врачей, помощников врачей, тех, кто отвечает за аппараты ИВЛ, начинают менять курс лечения. А если параметры нормальные, не критические, машина выделяет их желтым цветом. Значит, плюс-минус, все нормально на данный момент. Желтый, теперь мой любимый цвет. И на душе, как-то легче становится. Значит есть шанс. Шанс победить болезнь. Вырваться из невидимых рук костлявой.
Вечером засыпаешь и прислушиваешься к своему организму. Утром просыпаешься, тоже. Сухости во рту нет. Кашля нет. Тело не ломит. Температуры нет. Вот и хорошо. С Благовещением, православные! Жду ее, Весть Благую. Когда??? Когда, число заболевших и тех, кто уже никогда не поправится, перестанет расти?
Сегодня вторник. Как это здорово спать всю ночь и проснуться в восемь утра. У меня сегодня дежурство. Работаю с полудня до восьми вечера. Потом на телефоне. Если, что-то экстренное, меня вызовут. И в течении получаса, я буду в госпитале.
Пост сдал, пост принял. Мой напарник, с воспалёнными, красными от недосыпания глазами, поехал домой отсыпаться. Завтра в четыре утра мы с ним снова увидимся.
Я, как хранитель музейных ценностей, (а, что может быть ценнее человеческих жизней?), который смотрит, все ли на месте, ничего ли не пропало, прохожу от первой палаты до последней. Есть изменения. Нескольких, уже ставших знакомых мне лиц, не вижу. Вместо них другие больные. Пытаюсь узнать, где они. Никто не не знает. Бригады меняются в шесть утра. У новой бригады информация только о тех, кто в наличии. Надеюсь, что тем, кого я не вижу стало лучше, и их перевели на этаж, в обычную палату. Больных из других отделений, я знаю только по анализам крови, которые приносят мне. Когда сделал их сотни, имена запоминаются. Но больных так много, что невозможно всех запомнить, но основную массу, имена и фамилии, я помню. И конечно за время, что меня не было, добавились новые имена. Складывается такое впечатление, что госпиталь резиновый. Вновь поступивших все равно больше, чем умирающих. Любое пространство, где можно поставить кровати, оборудуется под палаты. Перед входом в госпиталь, поставили две огромные палатки. Там принимают тех, кого привозят машины скорой помощи. Берут анализы. Делают тесты.
В отделении познакомился с медсестрой, ее родители приехали из Киева, 25 лет назад. Она родилась здесь, в США, но прекрасно говорит по русски. Я спросил ее, откуда у неё такой хороший русский язык? Она сказала, что часто жила с бабушкой и дедушкой. Они говорили с ней на русском языке. Читали книги. Сейчас дедушка и бабушка у нас в госпитале. Бабушка в обычной палате. А дедушка на аппарате ИВЛ. И когда я вижу его имя, когда делаю анализ крови, то невольно вспоминаю ее, зеленоглазую, совсем ещё ребёнка, двадцати с небольшим лет, который приходит каждый день на работу и помогает больным выбираться из этого ада.
Половина четвёртого утра. Еду на работу. Дороги пустые. Редкие машины, как призраки прорезают светом фар бледнеющие сумерки. Три недели карантина. Две недели, как началось беспрерывное поступление больных с вирусом к нам в госпиталь. Я вижу только тех, кто лежит в отделении интенсивной терапии. Они постоянно находятся между. Между сном и явью. Но не вполне реальной. Трубки, катетеры, капельницы. Они похожи на пришельцев со множеством щупалец по всему телу. Что они чувствуют? Понимают ли они, что с ними происходит? Одни открывают глаза и пытаются шевелить руками и ногами, будто хотят убежать из этой нереальности. Другие лежат недвижимо с закрытыми глазами. Почему болезнь выбрала именно их? По какому принципу она селиться в нас? Как она знает, кому подбросить чёрную метку? Ведь почти из полмиллиона протестированных положительно, не все попадают на аппарат ИВЛ. У некоторых даже нет симптомов. Они отбывают свой двухнедельный карантин, и, как ни в чём не бывало, возвращаются к обычной жизни. А другие, с температурой, ломкой и тошнотой, болеют тяжело, но дома. И выкарабкиваются. Здесь же, в отделении интенсивной терапии, лежат избранные. Избранные болезнью на страдания, и неизвестность. И эта неизвестность, заставляет страдать их близких, не меньше, а может даже больше.
Больных, кто находится на ИВЛ-стабильно тяжелые. А тех, кто не может дышать с помощью ИВЛ, переводят на ЭКМО(Экстракорпоральная мембранная оксигенация). И к трубкам, катетерам и капельницам, добавляются прозрачные шланги, по которым видно, как течёт кровь больного.
Четыре утра ровно. Я в госпитале. Переоделся и пошёл в отделение. На столе лежало около двадцати шприцов с кровью. И это я ещё не начинал. Похоже, что утро будет жарким. Но уже нет той паники, какая была в первые дни. Спокойно начинаю работать. Красного цвета в результатах почти нет, и это радует. Как я уже говорил, что красным выделяются отступления от нормы. Желтым, если есть какие то изменения. А белым, когда всё в норме.
Помещение, где находятся машины для анализа крови, отделены от общего коридора дверью. Дверь все время открыта. Госпиталь сейчас больше похож на муравейник. Все перемещаются быстро, но без суеты. И я наблюдаю за этим движением через проем двери. Провозят каталку с покрытым белой простыней телом. Мужчина, 47 лет.
Ещё в один дом пришло горе. И сухие цифры, которые предоставляют нам СМИ, в конце каждого дня, не могут передать этого ощущения. Ощущения горя, пустоты и бессилия.
Встретил свою новую знакомую, девочку-медсестру с зелёными глазами. Она сказала, что бабушку тоже подключили к аппарату ИВЛ. Дедушку несколько дней назад перевели к нам в отделение. И теперь она может наблюдать за ним, не уходя с этажа. Бабушка в другом отделении интенсивной терапии, на третьем этаже. В короткие перерывы ей приходится убегать , чтобы посмотреть, как она. Анализы, которые я делаю и показываю ей, приемлимые, для людей восьмидесяти лет на аппарате ИВЛ. Она смотрит распечатки, и говорит, нормально, неплохо. Звучит она очень оптимистично. Молодость всегда оптимистична. Говорят, что оптимизм-это индивидуальное качество. Наверное. Когда тебе двадцать лет, жизнь выглядит совсем в иных красках. Видя ее и мне становится не так тоскливо. Ведь это у неё бабушка и дедушка в отделении интенсивной терапии, а с моими близкими, слава Богу, все в порядке. А ей остаётся ждать и верить, что они поправятся. И я хочу тоже в это верить. Сильно.
Когда еду на работу, мечтаю: вот приеду сейчас в отделение, а там-пусто. Всех перевели на этаж, в обычные палаты. А те, чьи места они заняли, пошли домой.
Пятница, последний день рабочей недели. Это всегда хорошее настроение. Мысли о предстоящих выходных. Планы на эти два дня. Сделать что-то. Успеть это. Доделать то. Проведать родителей. Бабушек дедушек, если живы. Встретиться с друзьями. Может даже напиться. Короче, заполнить жизнь.
Полдень. Я на работе. И....,я услышан. Хорошие новости. Двоих сняли с ЭКМО. Значит им лучше. Значит сделан ещё один, пусть маленький, но шаг к выздоровлению. Ещё один больной, мужчина, 62 года, его сняли с аппарата ИВЛ. Он дышит сам!!! Сообщили жене. Она смотрит на мужа через стекло палаты. Она плачет. И не скрывает своих слез. Но это слёзы не горя, это слёзы-РАДОСТИ!!! Она шлёт ему воздушный поцелуй. Муж слабо машет в ответ рукой. Ему ещё тяжело. Но самое страшное позади. Какое-то время, его будут лечить на этаже. Наблюдать. Но это-Победа! Победа не только для больного. Для его близких. Это Победа для всех нас! Спасибо ВАМ: врачи, санитары, медсестры, помощники врачей, перфузиологи, все те, кто двадцать четыре часа, посменно, без выходных, борется за жизнь каждого больного. И, дай Бог Вам Здоровья!!!
На рабочем месте, как обычно-то пусто, то густо. Есть новые имена. Будем знакомы. Заочно. Их результаты желают быть лучше. Ничего, дайте только срок. А у старых знакомых результаты, у кого лучше, у кого не хуже. Сейчас, как и всегда, всё во власти времени. Ведь не зря же говорят: время терпит. время не ждёт. время, как вода, через песок утекает. вО время. во врЕмя. и тд.
А ещё, ВРЕМЯ-Лечит!!! Нужно Время, чтобы понять, что с больным происходит? Как его лечить? И, конечно, много зависит от самого организма. Насколько он способен бороться с недугом. Нам всем нужно время. Терпение. И вера. Чтобы, когда все это закончится, мы могли пожать друг другу руку, встречаясь на улице. Чтобы мы, вернувшись домой с работы, могли обнять и поцеловать своих родных. И ничего не боялись. И я Верю, что так и будет! Нужно только подождать! Нужно-ВРЕМЯ!!!
Почти месяц карантина. И я вспоминаю, каково было состояние, когда все только начиналось.
"Настоящий страх, страх жутчайший, настиг меня, совсем еще юнца, на войне. То была первая бомбёжка...Черные летящие тени покрыли нас. Я скатился с насыпи, бросился под ближний куст, лег ничком, голову сунул в заросли. Упала первая бомба, вздрогнула земля, потом бомбы посыпались кучно, взрывы сливались в грохот, все тряслось. Самолеты пикировали, один за другим заходили на цель. А целью был я. Они все старались попасть в меня, они неслись к земле на меня, так что горячий воздух пропеллеров шевелил мои волосы....На этот раз черный крест самолета падал точно на мой куст. Я пытался сжаться, хоть как-то сократить огромность своего тела. Я чувствовал, как заметна моя фигура на траве, как торчат мои ноги в обмотках, бугор шинельной скатки на спине. Комья земли сыпались на голову...Я молился. Я не знал ни одной молитвы. Я никогда не верил в Бога, знал всем своим новеньким высшим образованием, всей астрономией, дивными законами физики, что Бога нет, и тем не менее, я молился."
Так описывал первую бомбежку, в своей книге "Мой лейтенант", Даниил Гранин. Приблизительно то же самое испытывал и я, когда стали умирать люди, не где-то там, а здесь, на твоих глазах. Когда хотелось одеть ещё один слой одежды, перчаток, масок, чтобы оградить себя, а значит и близких, от страшного вируса. Но, прошёл месяц. И тебя не убило. Ты не заразился. С близкими все в порядке. Я плюю через левое плечо и стучу по дереву. Я готов делать всё, что угодно, лишь бы это миновало моих родных. Конечно, в первую очередь я думаю о них. Я готов верить в любые народные рецепты, и если завтра пройдёт слух, что сушёные дождевые черви помогают, я буду есть этих чертовых сушёных червей горстями, лишь бы помогло. А что остаётся делать, когда число заболевших, давно перевалило за полмиллиона? А умерших, уже больше двадцати тысяч. И почти половина из них в Нью-Йорке, там, где ты живешь. Хочешь не хочешь, а будешь делать.
Суббота. У меня первый полноценный выходной, за две с лишним недели. Прекрасный солнечный день. Время проветрить одеяла. Заменить постельное белье. Съездить за продуктами. Если раньше доехать до Бруклина, где мы закупаем продукты, занимало 45-50 минут, то сейчас 30. Машин практически нет. Наконец то люди поверили, что вирус не миф, что он настоящий, и что от него умирают. Да не все, но умирают. По Нью-Йорку, район Бруклин занимает первое место по смертности. Уже 1997 человек. И никто не хочет быть следующим. В магазине все в масках и в перчатках. 100%. И работники и посетители. А две недели назад, было процентов 20%. Сколько из 80% процентов, кто не верил, или недооценивал всю серьезность и опасность вируса, заболело? Сколько умерло? Хорошо если немного. Но цифры слишком велики. 26 243, протестированных положительно. А сколько не протестировано?
Теперь люди держат дистанцию. Даже в масках. Почему же нам всегда нужен гром, чтобы начать креститься? А сейчас уже не только гром, но и молнии. Купил все необходимое, в основном хлеб, и домой. Домчал за 28 минут. Дорога пустая. Все сидят дома. И правильно делают. Только так можно уменьшить распространение болезни. Это, как семечки. Один начинает лузгать, смотришь уже вся семья сидит, не оторвёшь. А нет семечек, нет проблемы.
Приехал сын, забрал часть продуктов. Жена занимается с дочкой. Варят суп. Дочка учится. Набирается опыта. В жизни пригодится. А я тем временем сделал влажную уборку в доме. Пообедали. Дочка читает Конан Дойля, и мы решили посмотреть "Собаку Баскервилей". Начали смотреть, но через полчаса уснули. Сказывается усталость. Жене завтра идти на сутки. И скорее всего она будет интубировать ковидных больных. А это самый опасный момент, когда можно заразиться. Очень переживаю за неё. Не смотря на то, что она очень ответственно к этому подходит. И своих интернов учит. Даже собралась взять нашу ультрафиолетовую лампу, хочет стерилизовать рабочую одежду. Свою и интернов. Они у неё молодцы. Жена их науськала, что надо есть чеснок и лук. А на следующий день пришла на работу, а в ординаторской, на одном окне вязанка лука, а на другом чеснока. Кода нервы натянуты до предела, когда не можешь расслабиться, юмор, в правильных пропорциях очень помогает. Она им говорит, что лук надо нарезать, а не развешивать. А те, завтра нарежем. И смеются. Ну, чисто дети.
Проснулись в половине шестого. Дочка читает. Жена пошла на беговую дорожку. А я на прогулку по Розлину. По уже намеченному маршруту. Зову жену с собой, говорит, что пока не готова. А мне нравится. Идёшь, аудиокнигу слушаешь. 10 256 шагов. Восемь километров. Полтора часа на свежем воздухе. Пришёл домой в начале девятого. Душ. Вечерний чай с малиной и лимоном. Нарезал в три тарелки лук и чеснок: жене, дочке, себе, по одной в каждую комнату, согласно карантину спим в разных комнатах. В начале одиннадцатого пошёл спать, ведь в три утра вставать на работу. А завтра, вербное воскресенье. Католическая Пасха. И я мысленно помолюсь. За своих близких. За друзей. За всех.
Ещё один понедельник. Начало Страстной недели. Время подготовки к Светлой Пасхе.
Ночью мне снился сон. Мне приснилось, что отделение интенсивной терапии находится в доме моих бабушек. В доме, где я вырос, где бывал на школьных каникулах. Бабушки давно умерли. Дом продали. Теперь в нем живут чужие люди. Я часто вспоминаю тот мой дом. Ведь однажды, попав в него, почти двадцать лет спустя, после того, как я был в нем последний раз, он показался мне маленьким и чужим, как и те люди, что жили в нем, и не хотели меня пускать туда. Спрашивали, мол, зачем? И лучше, если бы не пустили. Некогда большой и красивый сад, где росли груши, яблони, сливы, кусты роз, сводящих с ума своим ароматом, тихими летними вечерами, кусты крыжовника и чёрной смородины, помидоры, огурцы, клубника, был полностью уничтожен. Теперь он был засажен капустой. Кочаны торчали над землёй, как срубленные головы после массовой казни. И я понял, что лучше возвращаться в воспоминаниях. Туда, где дом большой и светлый. Где жив сад. Живы бабушки. Где было так хорошо во времена далекого и незабываемого детства. Во сне я увидел комнаты, в которых стояли кровати с больными. Я видел себя с машиной для анализа крови. И людей, которые переходили из комнаты в комнату, и что-то говорили.
Без четверти четыре утра. На улице дождь. Пустые дороги тускло блестят в свете фонарей. По радио Стинг поёт "Shape Of My Heart". Песня, как нельзя лучше подходит к дождливой погоде за окном моей машины. И к моему настроению.
4:07. Я на рабочем месте. Несколько шприцов с кровью уже ждут меня. Старые знакомые. Мужчина 34 года. Женщина 57 лет. Дедушка моей знакомой медсестры. Мужчина 67 лет. Мужчина, мой ровесник, 52 года. Результаты стабильные. Нет красного цвета. Желтый и белый цвет. И это обнадёживает.
Обхожу отделение. Один из больных, мужчина 57 лет, который был на ЭКМО, полусидит на кровати. Две недели он не приходил в сознание. Две недели он бродил где-то. Между там и здесь. И вот теперь он здесь. Я подхожу к стеклянной двери палаты. Он машет мне рукой. Я машу ему в ответ. Мне сказали, что он заговорил. Спрашивал, где он находится, и, что с ним произошло? Оказывается он врач хиропрактик. И я безумно рад за него. Но честно говоря, интересно узнать, где он был? Что видел? Если видел. Но я никогда этого не узнаю. Потому что никогда об этом его не спрошу. Он возвращается из небытия и это главное. Он продолжает бороться с недугом, с божьей и нашей помощью. Будь здоров и счастлив, дорогой человек!
Подхожу к другой палате. Женщина 40 лет. Она спит. Видно, как спокойно она дышит. Когда ее привезли в госпиталь, в полубессознательном состоянии, с температурой под сорок, она была на двадцать восьмой неделе беременности. На второй день, чтобы сохранить ребёнка, ей сделали Кесарево сечение. Два дня малышка, а это девочка, пролежала в реанимационной кроватке, на аппарате ИВЛ. Но сейчас она дышит сама. И мама дышит сама. Думаю, что через несколько дней ее переведут в обычную палату. И она сможет увидеть свою девочку. Это ее четвёртый ребёнок. И мысленно, я желаю ей и всей её семье СЧАСТЬЯ! И конечно же-ЗДОРОВЬЯ!!!
На общем мониторе, с именами больных, красным замигала строчка напротив палаты номер 16. Движение. Мобильная бригада, те, кто сейчас дежурит: врач, анестезиолог, перфузиолог, несколько медсестёр, бегом, но не создавая суеты, выдвигаются туда. Мужчина, 43 года, остановка сердца. Кардиохирург уже в палате. Решение принимается мгновенно-ЭКМО. Движения хирурга точны и быстры. Нужен точный расчёт. Ошибаться нельзя. Промедление может стоить очень дорого. Цена-Жизнь!...
Через полчаса беспокойство утихает. Перфузиолог, согласно рекомендациям хирурга, устанавливает параметры на ЭКМО. Наступает момент ожидания. Многое теперь зависит от самого больного. Насколько сильный у него организм. Как он будет помогать врачам бороться за собственную жизнь. У молодых всегда шанс выше, чем у людей пожилых. А ему, 43 года. А значит у него хороший шанс выбраться.
Еду домой. Не может быть. По радио опять Стинг, "Shape Of My Heart".
I know that the spades are the swords of a soldier
I know that the clubs are weapons of war
I know that diamonds mean money for this art
But that's not the shape of my heart
That's not the shape of my heart
That's not the shape
The shape of my heart
И я опять, через гараж, в парную с эвкалиптовым маслом. Стирать, стерилизовать вещи. Если жена встала, расспрошу ее, как прошло дежурство. Пока буду есть, послушаю дочку, как у неё дела. Позвоню родителям. Скажу, что у нас все в порядке. Ведь это всё - "Shape Of My Heart".
Вторник. Второй день Страстной недели. Сегодня я на второй смене. Утро было занято домашними хлопотами. Влажная уборка, в обязательном порядке. Еды полный холодильник. Честно говоря и есть особо не хочется. Приехал в госпиталь к полудню. На парковке из машины выгружают коробки с едой. Каждый день утром и в обед, из разных кафешек, ресторанов, пиццерий, подъезжают машины, привозят еду для работников госпиталя. Спасибо им большое!
Прошёл по отделению. Это-праздник какой-то! Если можно так сказать, когда цифры говорят о другом. Количество умирающих, растёт. Госпитализированных меньше, но общее количество заболевших ползёт вверх. Я говорю про наше отделение. Сразу бросилось в глаза, палата, где лежал врач хиропрактик, пуста. Его сняли с аппарата ИВЛ и перевели в обычную палату. Ура!!! И ещё четыре человека готовы, чтобы их перевели на этаж, в обычные палаты. Это так здорово видеть их сидящими, не полусидящими в реанимационных кроватях, а в обычных креслах. Они осмысленно смотрят и даже пытаются улыбаться, когда я машу им рукой. В одну палату, не знаю каким образом, пустили жену. До этого пускали только к умирающим. Мужчина, в субботу был его день рождения, похоже в прямом и переносном смысле. Ему исполнилось 63. Жена держит его лицо в своих ладонях. На руках у неё перчатки. Она в специальном одноразовом халате и в маске. Видно, как хочется ей обнять мужа. Прижаться к нему. Она плачет. Она не переставая говорит, Большое Спасибо, всем, кто в медицинской форме. Какая это радость, видеть плачущих от счастья людей.
Вечером пытался смотреть новости. Я понимаю, что это их работа, но больше минуты я не выдержал. Люди мало и плохо понимающие, что на самом деле происходит, говорят о том, как нам надо бороться, не побоюсь этого слова, с катастрофой. Я вижу борьбу здесь, внутри госпиталя. Ежедневную. Ежеминутную борьбу за жизни людей. Борьбу всех, кто вот уже месяц, приходит в госпиталь и делает свою работу. И я вряд ли могу выделить кого-то. Это один большой механизм. И если убрать из него, на первый взгляд, не совсем важную деталь, механизм начнёт давать сбой. Больные чувствуют себя лучше. Они идут на поправку. И значит механизм работает. Но любому механизму нужен отдых. Я вижу в глазах людей усталость. Но так же, я вижу в них надежду. А когда больных из палаты интенсивной терапии переводят в обычную, я вижу слёзы радости в глазах медсестёр. Я вижу, как они переживают за каждого пациента.
Пройдёт время и мы будем вспоминать эти дни. Будем говорить и не верить, что это было. Что мы стали свидетелями этого безумия. А сейчас, мы радуемся каждому выздоровевшему. И огорчаемся, каждый раз, когда видим слёзы тех, кто потерял своих близких. И не скрываем своих слёз. Будь это слёзы печали или радости.
Когда сталкиваешься с каким-либо несчастьем, невольно становишься его заложником. И хочешь ты того или нет, но жизнь твоя, впоследствии, будет делиться на до, и после. За те девятнадцать лет, что я работаю в госпитале, я видел достаточно смертей. Но это были, как бы это правильно сказать, предполагаемые смерти. Ведь перед тем, как подписать бумаги, дающие право начать операцию, больного предупреждают о всех рисках и последствиях. Никто не знает, как может организм повести себя во время операции. Естественно, все направлено на положительный результат. Но бывают разные ситуации. А когда речь идёт об операции на сердце, тем более. И бывало, что больные умирали во время операции. Но каждая смерть, независимо от возраста -это тяжелый момент для всей команды.
То, что происходит сейчас, совсем другое. Больше умирает людей пожилых. Но вместе с тем, умирают и совсем не старые люди. И молодые. Без всякого предупреждения. Ещё месяц назад, мы даже не могли об этом подумать, что беда совсем близко. Люди готовились к Пасхе. Католической. Еврейской. Православной.
Но болезнь провела чёрную линию. Убила радость во многих сердцах.
И истинная радость теперь, когда люди выздоравливают. И хотя не совсем понятно, что и как с ними будет в дальнейшем? Будет ли болезнь проявлять себя? И если будет, то как? Сейчас мы радуемся каждому, идущему на поправку больному.
4:00. Среда. Третий день Страстной недели. Я снова в госпитале. На своём рабочем месте. Поспать удалось три часа. Ничего, потом отоспимся.
В отделении ещё одна палата пуста. Мужчина, к которому вчера приходила жена, переведён в обычную палату. И ещё одна женщина, 57 лет, довольно быстро идёт на поправку. Скорее всего, сегодня её тоже переведут в обычную палату. А вчера, одна из медсестёр принесла ей iPad, и она общалась с близкими по Фэйстайм. Говорить ей ещё тяжело, но за неё все сказали ее слёзы. Она посылала воздушные поцелуи, а между ними, вытирала слёзы рукой, из которой торчали капельницы и катетеры.
Но эта радость, лишь капля в море. Основная масса больных стабильно-тяжелые. Их продолжают вентилировать. Они продолжают балансировать на чаше весов, между жизнью и смертью. И никто не знает, какая чаша перевесит?
3:05. Чистый четверг. Принял душ. Пока был в душе, три раза прочитал Отче наш. Сегодня надо быть чистым особенно, и в делах, и в помыслах.
На работе все по прежнему. Не ад, но близко. В третьей палате новый больной. Мужчина, 59 лет. На ЭКМО. Его перевели из другого отделения ночью. И теперь он подключён к машине, которая обогащает его кровь кислородом. Предыдущий больной тоже был на ЭКМО, но не долго, три дня. Теперь он в обычной палате. И если все нормально, на следующей неделе может пойти домой. Надеюсь, что и для нового больного, третья палата интенсивной терапии, станет счастливой. Если бы только от этого зависело выздоровление.
Что-то то давно не видел свою новую знакомую, зеленоглазую медсестру. Её дедушка по прежнему у нас в отделении. Стабильно тяжелый. Каждый раз, когда я вижу его имя, когда делаю анализ крови, вспоминаю её. Надо спросить, всё ли с ней в порядке? Не заболела ли?
Два дня назад жена работала сутки, сегодня идёт снова на сутки. Последний раз она за 24 часа заинтубировала двадцать человек. Это почти один человек в час. А ведь надо каждый раз одеть на себя спецодежду. Потом ее снять. Потом снова одеть и опять снять. И так двадцать раз. А ещё иногда надо и в туалет сходить. И поесть. Хотя часто она про это забывает. Приходит домой голодная и вымотанная не на 100%, а на все 500%. Сил нет. Но все равно, через гараж, парную, стерилизацию. И уже потом, что-то перекусить, например овощной салат, приправленный луком и чесноком, и, спать. Как выдержать им это все, хрупким девушкам врачам и медсёстрам? Днями и ночами не отходят они от больных. Отдавая все! Знания, силы, душу, собственное здоровье, только бы те выздоравливали. Спасибо вам, милые! А вы, мужчины, берегите их. Делайте их жизнь легче. И себе это говорю постоянно и напоминаю.
Скорее бы всё это закончилось! Перестали болеть люди, бояться, умирать.
О́тче наш,
И́же еси́ на небесе́х!
Да святи́тся и́мя Твое́,
да прии́дет Ца́рствие Твое́,
да бу́дет во́ля Твоя́, я́ко на небеси́ и на земли́.
Хлеб наш насу́щный даждь нам днесь;
и оста́ви нам до́лги на́ша, я́коже и мы оставля́ем должнико́м на́шим;и не введи́ нас во искуше́ние, но изба́ви нас от лука́ваго.
Аминь.
Страстная пятница. День скорби и печали. Проснулся рано. Не было ещё и шести утра. Мне сегодня на вторую смену. С 12.00 до 20.00. До всей этой истории с короной, я мог спать и до восьми утра, иногда и до половины девятого, когда был на второй смене. А сейчас не могу. Видно сказываются мои ранние подъемы среди недели. Не дают покоя мысли. И тревоги. Тревоги людей, чьи родственники лежат у нас в отделении. Их тревоги стали и моими. Нашими тревогами. Когда в течении дней, недель, круглосуточно видишь людей на аппаратах искусственной вентиляции, между жизнью и смертью, лечишь их(хотя то, что я делаю, нельзя напрямую отнести к лечению.но вряд ли имеет смысл сейчас разделять и выделять кого либо.одно дело делаем), видишь слёзы родных, невольно становишься участником этой трагедии. Пропускаешь эту боль через себя.
И радость конечно тоже, чью-то радость, воспринимаешь, как свою. Женщину из пятой палаты перевели на этаж, в обычную палату. И это здорово! Ее свояк, врач гастроэнтеролог работает в нашем госпитале. Я только сегодня узнал. Но это не имеет никакого значения. Ко всем больным подход одинаковый.
На данный момент, в отделении интенсивной терапии, место пусто не бывает. В пятую, освободившуюся палату, привезли мужчину, 59 лет. Вчера ему откачивали жидкость из предсердия. Ко всем радостям, он ещё и коронавирусный больной. А скорее всего, это вирус спровоцировал водянку сердца.
Сейчас в госпитале большое количество людей волонтёров. Многие приехали из других штатов. Они кучкуются группками на этажах. В комнатах ожидания. В холлах. Это медсёстры и медбратья. Те, кто контролирует аппараты ИВЛ. Работники медицинских офисов; они помогают переворачивать больных со спины на живот, потому что некоторым так легче дышать. Я помню, когда всё только начиналось, как не хватало рук. Мы просто зашивались. Отойти в туалет было проблемой. А теперь люди едут отовсюду. Многих объединила эта беда.
Говорят, что у некоторых тяжело больных, перед тем, как уйти из жизни, есть момент, когда они приходят в себя. Момент просветления. Так сегодня было с одной из больных. Женщина, 50 лет. Вроде бы ей стало легче. Её даже сняли с ИВЛ. А потом резкое ухудшение, из которого она уже не выбралась...Ещё одна, к общему числу не сумевших победить болезнь. И умерла она в Страстную пятницу, около трёх часов по полудню(а в Католической церкви богослужения Страстной пятницы приурочены к 3 часам дня, когда, согласно традиции, умер Иисус Христос).
Госпитализируемых все меньше и меньше, а те, кто с самого начала эпидемии попал на ИВЛ, продолжают умирать. И тем самым ухудшают статистику умерших в штате, и по стране в целом.
И как водится, при боевых действиях(а то, что сейчас происходит, очень похоже на эти действия, с разницей, что не стреляют, но все силы мобилизованы на борьбу (на войну) с вирусом), если в одном подразделении гибнет больше людей, чем в других, значит, что-то в этом подразделении не так.
Суббота перед Пасхой. Страстная суббота. Великая суббота. Последний день Великого поста. Я никогда не постился. А вот жена-каждый год! А вчера говорит, устала от еды однообразной. Хочется чего-то. И я ее понимаю. День осталось прожить, да ночь продержаться. А после-ешь, не хочу!
4:00 утра. Я на рабочем месте. Предчувствия его не обманули. Засучив рукава, приступаю. Не знаю, что случилось, но несут и несут кровь на анализ. Сорок пять за два часа. Новых имён нет. Старые знакомые. Стабильно тяжёлые. Возраст от 34 лет, до 88. Сейчас в госпитале на аппарате ИВЛ, около 140 человек. Семь на ЭКМО. Картина ни фига не маслом. Штрихи гвоздём по железу. И звук такой противный, аж мурашки по всему телу. И зубы сводит от бессилия от этой картины. За окном погода - непогодит. Идёт дождь. А мне вдруг захотелось по раскалённой солнцем крыше босиком. Как цапля, высоко поднимая ноги. Стоять на месте невозможно. Только бежать. Прям захотелось в детство кривоногое. Где нет проблем, кроме, как, брат не даёт велик покататься. Или, у друга новая красная пожарная машина. А он не даёт поиграть, говорит, что сам ещё не наигрался. А ты ему-тоже мне друг называется! Или, девочка Света, которой ты боишься признаться, что она тебе нравиться, то за косу её дёрнешь, то толкнёшь невзначай, но не сильно. Где смородину черную надо собирать на огороде, а тебе ну никак не охота, потому что все друзья на речку собрались.
Молоденькая медсестра, наверное из другого госпиталя, а может и из другого штата:
-А здесь делают анализ крови?
-Здесь, милая, здесь!
Добро пожаловать в реальность! Детства ему захотелось! Крыша, девочка Света. На улице сирена скорой помощи, как седьмая симфония Шостаковича. Начинает тихо, издалека. А потом громче, громче, громче!..это звук падающей в одну и ту же (против всех законов и теорий) воронку, бомбы. И радиус поражения нереален. Ни одна атомная бомба не покроет такую площадь. 2,256,840 заражённых на сегодняшний день и 154,350 смертей, по всему миру. И это ещё не конец.
С 6 до восьми утра, пересменка. Ночная смена сдаёт дневной дела больных. Притушенный ночью свет, включается на полную. Больным на ИВЛ он не мешает. А тем, кто за ними ухаживает, свет просто необходим. А ещё глоток свежего воздуха, без маски, и глоток ароматного чёрного кофе без сахара.
Как обычно в восемь утра, беру небольшой перерыв на завтрак. Меню то же: яйцо, чёрный хлеб с салом, творог с вареньем, на этот раз из персика, мандарин и кофе.
Половина рабочего дня.
А дома начинается подготовка к Светлому Празднику Пасхи. Жена с дочкой поставили тесто для куличей. Будет традиционная для нас окрошка, которую так любит жена, и может есть её целый день. Будут домашние гамбургеры и маринованные рёбрышки молодого поросёнка на гриле. Обычно к нам на Пасху приезжают друзья и если погода позволяет, мы садимся за длинный стол на задней веранде и празднуем. А если нет, то и в доме неплохо. Места достаточно. Но не в этот раз. Увы.
Еду домой. Какая то пустота внутри. Голова дурная. Наверное от недосыпания. Приеду домой и будет все, как обычно: гараж, парная, стерилизация-стирка, отдохну чуть-чуть и буду помогать готовиться к Пасхе. Завтра у меня выходной. Может зайдёт сын с невесткой. А нет, значит втроём сядем. Жена, дочка и я. И крашеными яйцами пасхальными обязательно стукнемся, чьё круче?
А в понедельник, как обычно в четыре утра приеду на работу, с надеждой, что для кого-то, вчерашний день, день Светлой Пасхи, тоже стал Светлым. И он пошёл на поправку.
К чёрту эту болезнь! Прости меня, Господи!
Христос Воскресе! Воистину Воскресе! С Праздником Православные!
Воскресенье. Проснулся в 7:30. Красота! День солнечный. Праздничный. Вчера, в Великую Субботу, после всех стерелизационных процедур, даже не стал есть, не хотелось, пошёл спать. Пара часов сна-великое дело!
Когда в субботу уходил из госпиталя, встретил одного из наших кардио-хирургов. Сейчас все на передовой. А они особенно. Ежедневно. По много часов. И он донёс до меня Благую весть! Рассказал, что один из больных, который был и на вентиляторе и на ЭКМО, мужчина, 57 лет, выздоровел и пошёл домой!!!!! Ура!!!!! Оказалось, что он ещё и грек по национальности. Вот это Праздник! Вот это чудо! Пасху дома встретит, с родными!
-О Христос эхе Анестифи! - кричу я ему.
-ПрагматикА Анести! - отвечает мне он.
А двое, женщина (у которой свояк гастроэнтеролог) и мужчина, тот что врач хиропрактик, скорее всего в понедельник, тоже пойдут домой! Душа радуется! И все это в канун Светлой Пасхи. Что может быть лучше?
Встал около пяти и пошёл девчонкам своим помогать. А там полным ходом приготовления идут. Дым коромыслом. На кухонном столе и вокруг-деловой беспорядок. Это мои девочки к празднику готовятся. Мясо на зельц, в кастрюле кипит. Дочка тесто для куличей замешивает. Жена всем этим руководит, ну и сама конечно принимает участие. Красота. Перекусил по быстрому и рукава засучив, приступил к делу. Им мешать-себе дороже. Поэтому я на подхвате. С меня техническая часть дела. Принеси. Подай. Подмети. Протри. Передвинь. Прокрути. Полы Помой. Короче-все, что на "П", все моё! В другой раз, может и возмутился бы, а сейчас нет, с удовольствием. Праздник сегодня! Часам к десяти вечера закончили. Куличи в печке. Зельц в холодильнике. Яйца крашенные на столе. Посуда и Пол Помыты. Это я специально выделил, чтобы сделать акцент, кто что делал. Шучу конечно. Вместе и дело делается быстрее. И жизнь веселее живётся. Можно отдохнуть. До Пасхи ещё два часа. Мы практикуем чтение вслух русских книг. Вернее жена с дочкой. А я рядом сижу, лежу, слушаю. Они недавно закончили "Евгений Онегин". А сейчас читают Бориса Васильева "Завтра была война". Я давно читал, ещё в школе. Замечательная на мой взгляд книга. И фильм Виктора Кары, тоже замечательный. Но это на мой вкус. Снят во времена перестройки, в 1987 году. Ещё СССР был. Я в армии. Давно это было. А "Завтра была война". А завтра, мне возвращаться на свою войну, если можно так сказать. Но это завтра. А сегодня Праздник! Сегодня Пасха!
Куличи подошли. Яичный белок с сахаром сбитый, белеет в миске своей воздушностью. Дать куличам остыть немного и можно купола (я так верхушки куличей называю) мазать. Открыл бутылку белого вина, налил жене. Она постилась. Слегка захмелела. Полночь. Сами посвятили куличи и яйца. Свечки были из церкви. Зажгли. Сказали, что так можно.
Христо́с воскре́се из ме́ртвых, сме́ртию смерть попра́в, и су́щим во гробе́х Живо́т дарова́в.
Христос Воскресе!
Воистину Воскресе!
Христос Воскресе!
Воистину Воскресе!
Христос Воскресе!
Воистину Воскресе!
Разговелись. Жена разговелась. Я не постился. Заедая яйцо салом с хреном и запивая белым вином, все говорила, какие вкусные яйца. А сало какое, прямо тает во рту. А ну, поди, не есть сорок с лишним дней ничего такого. На траве с водой. Конечно и яйца вкусные. И сало тает во рту. Может, чтобы понять это ощущения, стоит попробовать, хотя бы один раз попоститься? Чтобы узнать радость разговения?
В половину первого позвонила сестра жены. Похристосовались по фейстайму. Завтра с утра, поедем, отвезём им куличей и яиц освящённых. А потом окрошку будем делать. Ближе к вечеру сын придёт с невесткой. Невестка тоже в госпитале работает, медсестрой. В том же госпитале, что и я. Больных переворачивает. А иногда и в отделении интенсивной терапии. У неё есть опыт работы. Дай Бог ей сил, здоровья и терпения! Всем нам.
Но не будем о грустном сегодня. Праздник сегодня. Праздник Светлой Пасхи! Христос Воскресе!
"А может, не было войны...И людям всё это приснилось...", строки из песни Александра Розенбаума. А мне хочется переделать на "А лучше б не было войны...И людям все это б приснилось...".
4:00 утра. Понедельник. Я опять на работе. Значит все в порядке. Значит я здоров. Хотя накануне, были неприятные ощущения в горле. Но самое лучшее средство от неприятных ощущений в горле и в голове, как иногда шутят-это гильотина. А у нас в семье-это спиртовой компресс с мёдом. В принципе, можно использовать любой алкоголь сорокоградусной крепости. Но главное, нужен мёд и вера в лучшее. На шею тонким слоем наносится мёд. Сверху тряпица, пропитанная слегка подогретым алкоголем(в моем случае была водка Серп и Молот, или наоборот). Слой полиэтилена(можно кухонную плёнку). Потом слой ваты. Ещё один слой полиэтилена. И завершает это многослойное безобразие тёплый, желательно шерстяной шарф. Впечатление, тебе бросили спасательный круг, голова пролезла кое-как, а дальше никак. И ты, как поплавок, с башкой наружу. Держать два часа. А может это уже паранойя? И любое отклонение от нормального состояния, в виде головной боли, или першение в горле, или позывы кашля, заставляют тебя думать, что вот он, пришёл твой час. Да нет, это не паранойя. Просто, если те, кто заболел, знают или догадываются, что это плохо, ты знаешь, насколько это может быть плохо.
Прежде, чем сделать компресс, посидел двадцать минут в парной. Компресс мне жена накрутила в половина девятого. И я пошёл спать. Прочитал две страницы из "Триумфальной арки" Ремарка, и глазоньки сказали, да ничего они не сказали, они просто закрылись, и всё. Проснулся в одиннадцать. Мокрый, как мышь. Не пойму где я? Что со мной? На шее что-то нахлобучено. Пить хочется. Сон снился, как будто я на кладбище, бегу среди могил, и никак выход найти не могу. А потом встретил там же, друзей своих старых. Они сидят на пригорке, отдыхают. С гитарой и напитками. Я к ним присоединился, но не пил. Взял гитару и спел песню Высоцкого.
"Мне этот бой не забыть нипочём -
Смертью пропитан воздух,
А с небосклона бесшумным дождём
Падали звёзды."
А потом мы встали и пошли вместе к выходу. Сразу нашли. Я вокруг бегал и не мог найти. А с ними нашёл.
Отдышался. Пошёл на кухню, выпил большую чашу кипячёной воды. Снял компресс. Тёплой водой протёр шею от мёда. Неприятные ощущения в горле прошли. Вернулся обратно в комнату, и лёг спать. Больше ничего не снилось. Спал, можно сказать, как младенец.
Первые полтора часа на работе, пролетели, как пять минут! Сорок три анализа крови. Когда есть что делать, время летит.
В шесть утра отключили от всех аппаратов, ещё одного мужчину. 59 лет. Мы работали вместе. Для меня он был идеалом доброты. Сгусток энергии. Несмотря на то, что он был (как тяжело говорить-был) помощником врача, мог и операционную убрать, если были заняты штатные работники. И больного из предоперационной в операционную привезти. Я никогда не видел его сидящим на месте. Он всё делал на бегу. И никогда не жаловался на жизнь. Может, слишком быстро бегал? Может, надо было давать себе передышку? Но, вряд ли бы он мог жить по другому. В голове не укладывается. Почему? Как так? Вспоминаю строчки из стихотворения Владимира Высоцкого, которое он написал на смерть Василия Шукшина.
"Смерть самых лучших намечает
И дергает по одному..."
Болезнь убила его. Медленно выедая легкие. Пока не превратила их в прозрачную слюду. Когда уже? Когда закончит намечать лучших и обычных? Когда я вернусь на работу и не буду идти в отделение интенсивной терапии, чтобы убедиться, что никто больше не умер.
Когда?
Печаль и Радость-рядом ходят. Один из наших хирургов вернулся на работу, после трёх недель болезни. Три недели в госпитале. Или-Или? Отличный кардиохирург. Продливший жизни многим больным, своими, не побоюсь этого слова-гениальными операциями. Золотые руки. Светлая голова. Когда я увидел его входящим в отделение, у меня перехватило дыхание. Комок в горле. Я еле-еле сдерживал слёзы. Слёзы радости. Я видел его, когда он был в отделении интенсивной терапии. Видел, как тяжело ему было дышать. Но он сказал, чтобы по возможности, его не ставили на ИВЛ. Может это и правильно? Не знаю. И сейчас он здесь, в отделении интенсивной терапии, но с другой стороны баррикад. И я очень этому рад. Два часа назад я чуть не разрыдался, когда узнал, что умер тот, с кем я работал многие годы. А теперь чуть сдерживаю их от радости, что увидел другого человека, с которым меня связывает не просто работа в течении последних девятнадцати лет, но и прекрасные человеческие отношения. Помимо, того, что он замечательный хирург, он ещё и превосходный человек.
И когда, в одном конце отделения, кладут в белый пакет тело одного, кто боролся, но не одолел болезнь, на противоположном крыле аплодируют другому, победившему её. Странное ощущение было у меня внутри. В обоих случаях слёзы, но разные. Как злой рок, такое стечение обстоятельств. Такое временное совпадение. Жизнь-и-Смерть.
Есть утверждение, что человек сам строит свою жизнь. Это так. Но не всегда. Есть вещи, перед которыми мы бессильны. Мы бессильны перед природными катаклизмами. Мы бессильны перед некоторыми болезнями. Люди трудятся над этим, но пока ещё бессильны. Мы бессильны перед смертью. Увы, слабы и бессильны. Говорят, что жизнь -это подготовка к смерти. Может быть. Но, если есть хотя бы малый шанс, шанс жить, мы хватаемся за него. Мы вгрызаемся в жизнь. Пьём её большими глотками и не боимся захлебнуться. И если, кто-то скажет мне, что ему все равно, я не поверю. Значит он не стоял на краю. Не был перед выбором.
Полдень. Я на работе. Пятая палата пустая. Холодок по спине. Спрашиваю, что случилось? Там был мужчина, 49 лет. После сердечной водянки. Мне говорят, что ему стало лучше и его перевели на другой этаж, в обычную палату. Выдыхаю с облегчением. Больше бы таких приятных неожиданностей. Но почему-то уверен, что до конца дня, в эту палату кого-то поселят. Кого-то, кто начнёт свою борьбу. Пойдёт по своей дороге, пока не упрется в место, где дорога расходится, влево и вправо. И я желаю им делать правильный выбор.
Чтобы не приходилось выбирать между печалью и радостью. Чтобы, если были слёзы, то только-РАДОСТИ!
Вечерние прогулки хороши для здоровья. Врачи говорят. Не праздные. Где локоток бубликом, и дама ручкой ручку обвила. 120-140 шагов. В минуту? Или в час? Не помню. Быстро короче. Чтобы пот. И там. И там. И...там. Вдыхаем через нос. Выдыхаем через рот. Спина прямая. Руки туда-сюда. Активно. При такой ходьбе и позвоночник работает. И кислород, ко всем периферийным членам и сосудам, поступает. В ушах наушники. Хорошая аудиокнига. Для ходьбы, только книга. Музыка для бега. Легче ритм держать, когда бежишь. В армии хорошо было. Сержант рядом, всегда ритм задаст-раз, раз, раз два три. А с ритма собьёшься, сержант напомнит-упал, отжался. На раз руки в локтях согнул. На два разогнул. Раз, раз, раз...раз. Уже все тело дрожит, и на живот очень лечь хочется. Нельзя. Тогда все отжиматься будут. А это, чревато. После отбоя-иди сюда, земеля! Лучше ритм держать. Раз, раз, раз два три.
Вчера слушал Сергея Довлатова "Наши". На мой вкус, замечательно. Я читал ее, в конце девяностых. А в хорошем исполнении послушать, совсем другое впечатление. Когда читает профессионал. С паузами. Акцентами. Разными голосами героев. Очень сопутствует вечерней прогулке. Спасибо технологиям. Вышел на аудиоЮтюб, и вперёд. Желаешь Довлатова, пожалуйста. Акунина, пожалуйста. Шукшина, здесь он. Рассказы Зощенко, жми сюда. Много чего есть. Ходи, слушай. Свои 8-10 км в день, 120-140 шагов в минуту, и ты в порядке. Идёшь, совмещаешь, приятное с полезным. Оздоравливаешься. Образовываешься. А погулял, можно и в парилке минут пятнадцать-двадцать посидеть. Носом подышать эвкалиптовый аромат. А затем, душ контрастный. Освежает. Бодрит. После этого-хорошо чай травяной с малиной. И почитать перед сном. Уже настоящую, бумажную книгу. Например, Бодлера "Моё обнаженное сердце". Или Ремарка "Триумфальная арка". Или Авченко и Коровашко "Олег Куваев". Или Геласимова "Роза ветров". Или Кочергина, Данилова, Новикова, Шаргунова, Снегирёва, Сенчина, Лекманова, Недошивина, Федосеева, Белова, Абрамова, Евсеева, Бурду, Тарковского, Селукова, Юзефовича, Иванова, Елизарова и конечно Венедикта Ерофеева, Платонова, Есенина, Гумилева, Цветаеву, Ахмадуллину, Бродского, я даже не упоминаю Бредбери, Хемингуэйя, Фицджеральда, Рильке, Зюськинда, Кафку, Маркеса, Борхеса, Моэма, Зебальда, Шервуда Андерсона, Лондона, Твена, и совсем молчу о Пушкине, Толстом, Чехове, Кони, Аксакове, Гоголе, Вересаеве, Катаеве, Аверченко, Бабеле. Ну, хватит умничать. Надеюсь дочитали до конца. И, хорошо. Но перед всеми теми, кого я перечислил, и, многими другими, кого нет(можете добавить)-ОБЯЗАТЕЛЬНО, ПРОГУЛКА!!!
120-140 ШАГОВ В МИНУТУ!!!!
Очередная пятница. Ощущение, будто я проживаю единый затянувшийся день. И в сутках не 24 часа, а 720. Даже погода, своим дождем, как слезами, оплакивает заболевших и продолжающих умирать людей. Сегодня месяц, как я, лицом к лицу, первый раз столкнулся с коронавирусным больным. Что изменилось? Дикий страх прошёл. Но маячок в голове-Будь Осторожен!-сигналит. Ежедневно. Ежеминутно. Ещё не время расслабляться.
Вчера не хотелось видеть реальность. Попытался спрятаться от неё за рассказом, как гуляю, что читаю. Но это не так. От реальности убежать сложно. Она, как сам вирус, живет во мне. Не возможно жить с закрытыми глазами, хотя иногда очень хочется. Как бы плохо не было, есть моменты приятные. В местной газете вышла заметка о нашем докторе. Накануне, он попросил, если я могу сделать его портрет. Разве мог я ему отказать? Маленькая заметка о том, как он заболел. И как почувствовал начало болезни. Когда увидел электронную версию заметки, был очень удивлён увидев под фотографией своё имя. Пришёл на работу, кто меня знает, поздравляли, как будто это я герой сюжета. Классное фото! Да, спасибо, отвечаю. Хотя ничего необычного не сделал. Взял телефон. Опция-портрет. Нажал кнопку. Но, всё равно, было приятно. Док написал мне сообщение: Спасибо за фото. Отлично получилось.
Без проблем! Ответил ему я. Завтра увидимся.
Четверг прошёл, как обычно. В среднем, 70 анализов крови за восемь часов. Это намного меньше, чем в начале. Появились новые имена. Поступили 16,17,18 апреля. Да, больных поступает в госпиталь меньше, но всё равно, достаточно. Сведения за 22 апреля: 6,244 протестировано положительно. 1,359 госпитализировано. 438 умерли. Это только по штату Нью-Йорк. И основная масса из них, в самом Нью-Йорке. И на Лонг-Айленде. Где живет моя семья. Стало ли лучше? Не очень. Понятнее? И да, и нет. Страшно? Да. Страх. Он должен присутствовать. Он хорошее предупреждение от совершения глупостей. Другое дело, что им надо научиться управлять. Как и другими чувствами. Но он постоянно сидит, где-то глубоко в сознании. Он есть.
Ещё в той жизни, которую с этой разделяет океан и двадцать два года, у меня были знакомые, которым не повезло узнать, в свои восемнадцать-двадцать, что такое-война. Они не любили говорить на эту тему. А мне, естественно, было интересно. Война. Какая она? И иногда, когда мы выпивали, они рассказывали, что много ребят гибло, как только они теряли бдительность, расслаблялись. Эти смерти всегда были глупые. Неоправданные. Их можно было избежать. Но, чем дольше ты служишь, говорили они, тем меньше обращаешь внимание на мелочи. А они порой играют важную роль. И ценою может стать-жизнь. Так и сейчас. Я стараюсь не забывать об этих мелочах. Маска, которую нельзя трогать руками. Лицо и особенно нос. Перчатки. Мыть руки. Протирать телефон и госпитальный бейдж. Промывать нос. Мыть с мылом руки и лицо, еще в госпитале. Напоминать себе чаще, что опасность не миновала. Что люди умирают. А освободившиеся места долго не пустуют, их занимают другие больные. А какова будет их судьба, ещё не известно. К сожалению.
Пятница. Полдень. Ночью у моей знакомой медсестры, умер дедушка. Я встретил ее несколько дней назад. Она была с мамой и сестрой. Растерянные взгляды за прозрачным щитком. Нос и рот закрыты маской. Мы как то скомкано поздоровались. Что можно сказать в такой ситуации, когда твои родители, твои бабушка и дедушка в тяжелом состоянии. Я извинился. Я чувствовал себя виноватым, что ничем не могу помочь их горю.
Сегодня, когда я пришёл в отделение и увидел, что в палате никого нет, появилась надежда, а вдруг?...увы...прости, зеленоглазая сестричка. Прими мои соболезнования. Уверен, что он был очень хорошим дедушкой. А чуть позже я узнал, что двенадцатью часами раньше, в другом отделении, умерла его жена. Не знаю, как они жили, но умерли в один день.
Но эта смерть не была единственной. Мужчина, 57 лет. Поляк. Тоже умер ночью. Он был на ЭКМО. Я видел, как накануне к нему приходили жена и сын. Наверное им сказали, что шансов нет. Она плакала, гладила его лицо руками в перчатках, и, что-то говорила. Сын, парень лет двадцати, вышел из палаты первым. А жена ещё долго не выходила. Стояла и смотрела на умирающего мужа, и плакала. Затем она вышла. Села на стул рядом с сыном. Они взялись за руки. Сидели прижавшись, и тихо плакали.
Поэтому, когда спрашивают, как у вас там? Что я могу ответить?
Вот так...
Среда-это маленькая пятница. Но не сейчас. И не здесь, в госпитале.
4:09, я на рабочем месте. Как я и предполагал, в пятую палату привезли нового больного. Мужчина, 52 года. Он ничем не отличается от других больных, кто на аппарате ИВЛ. Трубки. Капельницы. Катетеры. Полный комплект. Он тяжело дышит. Они все дышат тяжело. И чем дольше на аппарате, тем тяжелее. У некоторых начинается некроз конечностей. Чернеют пальцы ног и рук. И это не очень хороший знак.
Вчера выписали юбилейного, 750 больного. Женщина, 67 лет. Учитель младших классов из Бруклина. Мама, бабушка, жена. Последовательность не важна. Она сквозь слёзы говорила слова благодарности всем работникам госпиталя. Что соскучилась по своим близким и ученикам. Что никак не дождётся, когда приступит к интернет классам, чтобы снова увидеть эти маленькие искорки ученических глаз. Это событие не обошлось без новостных каналов. Ролик крутили в течении дня. Её провожали аплодисментами. Хочется сказать, будьте здоровы и счастливы. Дарите радость своим близким и ученикам. И радуйтесь сами.
À la guerre, comme à la guerre. На войне как на войне. На работе, как на работе. С 4:00 до 6:00, стреляю с двух рук. Где я работаю, две машины для анализа крови. Я приспособился работать на них одновременно. В основном все те же имена. Несколько новых. Мужчина, 35 лет. И женщина, 50 лет. На стикере видно, когда больной поступил в госпиталь. Если у старых знакомых это конец марта, то у новых дата поступления, 10-14 апреля. Это значит, что за неделю в госпитале, им стало хуже и их перевели из обычной палаты, в палату интенсивной терапии, и подключили к аппарату ИВЛ. А место в интенсивной терапии, может освободиться в двух случаях: либо больному стало лучше и его выписали, либо он умер. Место освободилось, принимай нового больного. И неизвестно, сколько больных нуждаются в аппаратах ИВЛ. А их(аппаратов), больше, чем есть, не станет. И значит перед теми, кто работает в отделениях, стоит выбор, кого подключить к аппарату ИВЛ. И думаю, что в большинстве случаев, это в пользу более молодых. Значит старики обречены. Им остаётся только уповать, на волю Господа. Или случится чудо и они оклемаются сами.
В седьмой палате, лежит мужчина, 46 лет. На стене фотография: он и три мальчика. Три сына. Рядом их рисунки. Детской неуверенной рукой нарисован взрослый человек и три маленьких человечка разного роста. И надпись. Папа выздоравливай скорее. Мы тебя очень сильно любим и ждём, когда ты выздоровеешь и пойдёшь с нами играть в футбол. И три имени, как подпись.
Мужчина на ЭКМО. А значит, он тяжелее тех, кто на ИВЛ. Но я видел тяжелобольных, кто был на ЭКМО. И кто выкарабкался. Трое из них уже дома, а один в обычной палате. Значит есть шанс. Пусть он будет пятым.