После обеда ветер начал усиливаться. Поначалу это было забавно, и смельчаки, сонно загоравшие до этого под горячим августовским солнцем, бросались в набегавшие волны прямо с берега, пытаясь спорить с морем. Однако уже через час никто и не помышлял об этом. Начинался шторм. Маленькая бухта, к узкой прибрежной полоске берега которой спускались откосы одной из гор кавказского хребта, где расположились коттеджи нашего посёлка, стала настоящей ареной. Трехметровые волны врывались с просторов открытого моря, и с грохотом обрушивались на берег. Какое-то время они были разрозненными, и напоминали отдельных всадников враждебной армии, беспорядочно атаковавших наши редуты, но потом они перестроились в прямые длинные шеренги, и стали мощными фронтами налетать с всё возрастающей силой. В предсмертном броске они гулко разбивались о камни пляжа, каждый раз продвигаясь вперед к скале. Как настоящие войны, волны не оставляли погибших и раненых на поле боя - каждый раз они откатывались назад, волоча по дну камни - сначала мелкую гальку, а потом и голыши побольше. К шуму волн прибавился глухой стук камней. Море как бы забирало их в плен. Увлекаемые отступающими волнами, камни стонали, перекатываясь и натыкаясь друг на друга.
Подравниваемый волнами, берег нашей бухты превратился в идеально ровную дугу. Постепенно гребни волн стали достигать пяти метров. Очередной фронт врывался, цепляясь своими краями, справа и слева за оконечности выдающихся в море скал, и сосредотачивал всю мощь своего удара на небольшой причал для катеров, расположенный как раз посредине бухты. Настил причала был не случайно высоко поднят над водой, но в этот шторм такая предусмотрительность не помогала. Когда волна налетала на мост её верхушка неистово колотила по дощатому настилу. Издалека казалось, что кто-то невидимый бежит по мосту к берегу, и под его тяжёлыми ступнями доски деформируются, поднимая брызги и жалобно поскрипывая. Затем раздавался протяжный бас разбивающихся о камни волн, за ним - шуршание откатывающейся гальки и перестукивающихся камней.
Позже к этим звукам прибавился жалобный вой, это давал о себе знать маяк, который местные жители называли "Ревун". В огромной бочке, укрепленной якорем на отмели, есть поршневой механизм. Раскачиваясь на больших волнах, он издаёт протяжные низкие звуки. Чем сильнее шторм, тем дальше слышен "Ревун". Как привязанное огромное животное, он жалобно стонет под напором волн, предупреждая моряков об опасности. Ощущается что-то безысходное, тоскливое, щемящее сердце в этом протяжном, захлёбывающемся, проникающим глубоко внутрь тела рёве. От него веет смертью. Говорят, он так же ревел десять лет назад, когда в этих местах затонул, столкнувшись с сухогрузом, теплоход "Адмирал Нахимов".
На юге быстро темнеет, а при густой облачности и подавно. Шторм гнал к берегу не только огромные волны - по небу неслись грозные темные облака. Иногда ветер рвал их в клочья, и в просвет устремлялись лучи заходящего солнца. При этом море вспыхивало кроваво-алым бликом, верхушки волн серебрились, а пенящаяся в тени скал вода у берега принимала голубоватый оттенок. Это продолжалось несколько секунд, и наступали сумерки. Потом луч заходящего солнца прорывался в другом месте, и вспышка повторялась с более темными оттенками. Напоследок почти утонувшее в волнах солнце ослепительно сверкнуло, заливая клокочущее море фантастическим зловеще-багровым заревом. И всё погрузилось в темноту. Чувство тревоги усилилось. Южные сосны гораздо ниже своих северных собратьев, но и они непрестанно раскачивались, отбрасывая причудливые тени от фонариков на асфальтированные дорожки курортного посёлка. Все его обитатели уже насмотрелись на волны, и сидели в своих домиках, сетуя на непогоду.
К полуночи гул прибоя и вой ветра достиг небывалой силы и не давал заснуть. Укутавшись, выхожу на веранду. Свистит ветер, брызги летят в лицо. На душе неспокойно, но уйти нет сил. Хотя под ногами твердый настил, представляется, что тонкие доски веранды раскачиваются. В какой-то момент мне кажется, что сквозь шум шторма я слышу что-то постороннее, не относящееся к его шуму, но что - понять не могу. Я даже закрываю глаза, чтобы сосредоточиться. Напряжение такое, что мне стал безразличным озноб, пробирающий до костей и промокшая насквозь от солёных брызг одежда. И тут порыв ветра чуть утих, и я отчетливо слышу голос. Повернувшись в то направление, откуда он доносится, вижу своего соседа. Он, так же как и я, стоит на веранде своего коттеджа, обеими руками держась за перила. Ветер разметал его одежду и остатки седой шевелюры. В свете раскачивающегося фонаря, он то появлялся, то исчезал во тьме. Прилипшая к телу мокрая одежда четко обрисовывает его округлый животик. До меня доносится фраза:
- Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море.
Как ни странно, это не выглядит смешным или наигранным. Это так искренне и так естественно соответствует общему настроению, что далее мы уже горланим вместе: