Метель с утра намела не только сугробы, но и непреодолимое желание согреться. Водители, уныло тащившиеся в теплых машинах по вечным пробкам московских дорог, были лишены главного. Они забыли, что такое русская зима, что значит, с морозца заскочить в питейное заведение и опрокинуть стаканчик. Теперь многое не так - менеджеры заменили мужиков, пиццерии и суши-бары затмили трактиры, а традиционное белое вино господина Смирнова потеснили настойки, ликёры и прочая заморская муть, разливаемая по мензуркам с красивыми этикетками тут же в подвалах местными умельцами. Впрочем, не всё так печально. Ещё осталось немало любителей русского застолья и тех, кто не забыл, как его организовать. Есть, конечно, роскошные рестораны с икрой, стерлядью и медвежатиной, но они доступны очень состоятельным господам, которые приглашают туда иностранцев в надежде стать еще богаче. Для большинства же скользящих по вечно заснеженным улицам прохожих, есть небольшие и очень уютные заведения, даже подвальчики, где русским духом пахнет. Грибы, огурцы, капусточка - и всё это прямо из бочек - с лучком, чесночком, клюквой, морошкой, голубикой. Картошка жареная, отварная, печеная - с маслицем, укропчиком и шкварками. Пироги, пирожки, кулебяки, пельмени и вареники. Суточные щи, борщи, окрошка, уха, суп из потрашков. А гречневая каша с телятиной и бараниной! Гуси, куры, индейка - с яблоками и на вертеле. Эх, да что там. Не знаю, как вы, а у меня уже рука потянулась к крепкому огурчику. Не к корнишону какому-то, а к нашему огурцу, чтобы хрустнуть им можно было в своё удовольствие.
Ввалившись в такое заведение с клубами морозного воздуха, и отряхивая снег с ботинок, мужчина средних лет, быстро оставив пальто в гардеробе, и, потирая руки не столько от мороза, сколько от предвкушения, навеваемого ароматами кухни, вошел в небольшой зал. Здесь не было омаров и деревянных палочек для риса, впрочем, запаха махорки тоже не было. Долго не раздумывая, он подошел к стойке, за которой стоял здоровенный мужик в поддевке с окладистой бородой.
- Здорово, отец. Мне бы согреться.
- Сейчас сделаем, любезный. Никитка, проводи гостя.
Подбежал юркий улыбающийся молодец в красной косоворотке и черных, начищенных до блеска сапогах.
- Если располагаете временем и не против компании, то у нас как раз один посетитель Вас дожидается.
- Кто таков?
- В уголке у окна сидит. Если не возражаете, то - извольте.
- Отчего же.
Они прошли через небольшой зал, уставленный добротной грубоватой мебелью. Все были заняты своим делом, и на пришедшего никто не обращал внимания. Даже одиноко сидящий за столиком темноволосый мужчина, к которому они направились, почти не отреагировал на вопрос о возможном беспокойстве. Он был далеко не богатырского телосложения, но, судя по посуде на столе, сидел здесь давно и с размахом.
- Ну, что, за знакомство?
- Будь.
Глядя прямо в глаза друг другу, они стукнулись стаканами, и белое вино плеснуло на скатерть. Молча закурив, и не торопясь с разговором, налили по второй.
- Вот за что я люблю свадьбы зимой, так это за единое желание, охватывающее весь коллектив уже через пол часа торжества. На морозце жених и невеста с гостями сделают пару снимков, положат цветы героям, пройдутся нарядные по центральной площади или аллее, и можешь не сомневаться - охвачены одним порывом. Поднять за молодых не бокал шампанского, а рюмку водки. Пусть молодожены не пьют, сидят и слушают. А все, как один. Крепко и правильно.
- Глубоко.
Они выпили, и черный хлеб и селедочкой был очень кстати. Тепло разливалось внутри, отогревая не только замерзшее тело. Стало как-то уютно и хорошо. Окружающие лица казались родными. Внутри рождалось необъяснимое желание поговорить и даже высказаться. Неважно, что раньше это был посторонний человек, сейчас перед тобой был собеседник, готовый терпеливо выслушать и посочувствовать. Это у французов принято самому подливать себе в бокал вино и, не обращая внимания на окружающих, его пить. У нас за столом такое поведение недопустимо. Мы все стараемся делать вместе. Жить и умирать, болеть и радоваться. А кто не с нами в этот час, тот - чужак. Попробовал бы кто-нибудь из нас, придя в гости, расплатиться с хозяином за угощение, как это делают немцы, или не пригласить за стол случайно зашедшего знакомого, как это желают французы, или долго говорить о любви к женщине, но не разрешать им садиться за один стол, как это делают на Востоке и Кавказе. Впрочем, и для них странны наши традиции.
- Я вот не пойму. Ты, вроде как из зоны, но какой-то мутный.
- Это я с непривычки. Неделю как откинулся.
- А что такой невесёлый?
- Второй день тут кореша жду. Надо как-то определяться.
- Не похоже, чтобы ты из братвы был. Разве что - катала.
- Нет.
- Вот я и в толк не возьму, кто ты. Ну, давай за волю.
Посуда быстро пустела, и доверие к собеседнику становилось прочнее.
- Я пятерку схлопотал. Старушку сшиб. А до этого был журналистом в небольшом городе. Когда в отряде появился, думал - не выдержу. Чужой мир для такого хлюпика, как я. Но буквально на второй день помог одно письмо написать. Слышу, бедолага мается, пытаясь прошение составить. Я так написал, что к нему сразу следователь заявился. И тут меня приметили. Я стал малявы кропать для всей братвы. Заявления, прошения, требования и по личным вопросам. Короче, углубил специализацию и стал приносить пользу. Через два года уже был библиотекарем и помогал начальнику отряда заочно учиться. Освоил уголовный кодекс, был допущен к делам осужденных и помог шестерым досрочно освободиться. За примерное поведение и сам на год раньше вышел. Только вот братва послала меня в их юридическую контору. Дела продолжать.
- Ну, зона тебя так просто не отпустит.
- Да и назад в малотеражку мне хода нет.
- Тогда давай выпьем за тебя. Погоняло-то твоё как?
- За малявы меня моляром прозвали.
- Похож. Тебе привет, от Тарана. Помнишь такого?
- Как не помнить. Значит, это тебя я тут жду. Не торопишься.
- Куда спешить, все там будем. А дело для тебя уже есть.
- Что за дело?
- Ничего особенного. Братана выручать надо, а то сгорит.
- За что его взяли?
- Клиент несговорчивый попался. Пришлось разъяснить популярно.
- От восьми до двенадцати?
- Ну, не зря тебя сам Таран нам рекомендовал. Смышлёный.
Они помолчали и выпили за тех, кто остался там. Потом за удачу.
- Боюсь, я не смогу выполнить Вашу просьбу.
- А тебя никто не спрашивает, чего ты боишься. Работа есть работа.
- Я готов отработать свои долги иным доступным мне способом.
- И опять ты ничего не понял. Тебя разве не учили, что краски нельзя смешивать по своему усмотрению. Все надо делать по понятиям.
Они выпили на посошок, и собеседник заторопился по своим делам. Метель продолжала разгуливать по коротким улицам и кривым переулкам в центре. Некоторые места на тротуарах она заносила сугробами, в которых утопали ноги прохожих, а где-то оголяла их до асфальта. Но это было лишь видимость полного своеволия. Время от времени появлялись дворники, родившиеся и выросшие совсем в иных местах, но вынужденные подрабатывать здесь, отчего они вечно ругали Москву за снег, грязь и прохожих. Пряча свои лица от леденящей метели в тонкие воротники спецовок, разукрашенных под камуфляж, они не обращали внимания на припаркованную машину недалеко от входа в питейное заведение. Сидевший внутри мужчина время от времени включал двигатель, чтобы согреться. Он следил за дверью и вспоминал недобрым словом американцев, утверждавших, что автомобиль - лучшее место для скрытого наблюдения. Может быть, это в Калифорнии и так, но в России... Впрочем, работа есть работа. Появившаяся в ярко освещенном дверном проеме фигура отнюдь не богатырского телосложения его заинтересовала. Он вышел из машины и неторопясь тронулся вслед за неуверенно идущим мужчиной. Не было излюбленного киношниками поблескивания стали, противоборства со службой безопасности, поиска жертвы в прицел снайперской винтовки. Лишь двое прохожих случайно столкнулись на скользком тротуаре, занесенном снегом. Один извинился за причиненные неудобства и заспешил своей дорогой, а другой как-то импульсивно изогнулся и прислонился спиной к холодной стене дома, скрывая от редких прохожих небольшую рукоятку длинного шила, тонкое острие которого остановило мятежное сердце. Наверняка, у подвыпившего мужичка, неловко присевшего в сугроб у чужого подъезда, еще и обчистят карманы, а следователь, увидев справку о недавнем освобождении, не будет напрягаться и спишет всё на разборки между бомжами. Дело полежит какое-то время под пыльными папками, пока его не "пришьют" какому-нибудь бедолаге, который сознается и в этом лишь бы его побыстрее забрали из холодного подвала, который метель никогда не обходила стороной. У каждого своя работа. И только однажды вечером в одном из питейных заведений столицы, стилизованной под купеческий трактир, мужчина опрокинет стакан белого вина господина Смирнова со странными словами: