Моя доченька, когда повзрослела и сама стала мамочкой, часто советовала мне: "Папа, если тебе хотя бы пять минут нечем заняться, если ты не находишь себе места и не знаешь, куда себя деть, начни с самого простого - с уборки. Нет, конечно, дорогой папочка, - писала она ласково, с любовью, - разумеется, я не советую тебе каждое свое утро начинать с мытья полов, хотя это занятие очень полезно для здоровья. Мне известно с детских лет, ты никогда полы не мыл, не мужское это дело - говорил ты. Наверное, и сегодня, проживая вдалеке от нас, полы в твоей квартире давно не встречались со шваброй и пенящейся водой. Превзойди самого себя, - любезно советовала она мне, - начни с самого простого, но очень важного дела - надо без промедления и безо всякого сожаления выкинуть в мусорный ящик все, что попадается под руку, все старье, все ненужные вещи, которыми ты уже давно не пользуешься. Пусть они в хорошем состоянии и определяли когда-то суверенитет твоей личности, пусть эти вещи являются даже носителями твоего великолепного прошлого, но сегодня, сейчас они несут в себе то, что уже давно минуло и что уже невозможно возвратить назад. Эйфория в вос-приятии прошлого приводит к неудачам и поражению в настоящем, готовит катастрофу в будущем. Так вот, дорогой папочка, ноги в руки и давай дружно, с огоньком, как ты всегда делал свои дела, очисти от всякого барахла и хлама свою квартиру, и ты вскоре заметишь, прочувствуешь всем своим сознанием, какие прекрасные мысли и идеи вдруг ни с того ни с сего заполонят твою голову. Давай, папочка, смело и решительно и только вперед, с блатными песнями, возьмись за дело - и все у тебя получится!"
"Надо же, - думал я, немного отойдя от впечатлений, оставленных ночной беседой с моим небесным покровителем, - дожил я все-таки до того времени, когда уже мои дети советуют мне, как надо жить". Жанна, очаровательная, умная и очень смелая женщина, имела полное право на это. Она первая среди горских евреек покорила Монблан и Эльбрус и водрузила на их вершинах бело-голубой со звездой Давида национальный флаг государства Израиль. Жанна, совсем юная, стала доктором наук - спасибо Сергею Вайнштейну, который долго и терпеливо убеждал её продолжать учебу в докторантуре. Вскоре Жанна стала активно заниматься и благотворительной деятельностью. Она финансово и организационно поддерживала творческую интеллигенцию горских евреев Израиля. Не могу до настоящего времени забыть день, тот мимолетный злосчастный эпизод из ее жизни, который остро и непреходяще врезался в мою память. Я до сих пор спрашиваю самого себя, почему я не остановил ее тогда, почему позволил ей довериться словам алчных, самовлюбленных самозванцев, "предводителей" горских евреев, которые стояли и продолжают стоять у руля правления сознанием маленького, но талантливого народа. Кто "помазал" их на царствование? Никто - они просто купили это место.
Я был категорически против ее поездки в Москву на встречу с Германом Захарьяевым, вице-президентом Всемирного конгресса горских евреев, президентом фонда СТМЭГИ, бизнесменом, филантропом. "Герман Захарьяев обладает выдержкой, целеустремленностью и умением отвечать за свои слова, готовностью всегда прийти на помощь ближним. И в учебе, и в работе Герману Захарьяеву всегда помогали заложенные в нем с раннего детства качества: дисциплина и старательность, обязательность и пунктуальность" - эти несколько строк из биографии Германа я прочитал из его досье, опубликованного на сайте Российского еврейского конгресса.
- Папа, ты ничего не понимаешь, - говорила мне Жанна очень эмо-ционально, с жаром, - в Израиле целая плеяда молодых, талантливых ху-дожников, и они совершенно не востребованы у нас в стране. Вот в России они найдут своих покупателей и им будет на что жить и продолжать свое творчество. Мы с Германом предварительно обсудили идею продажи этих картин через аукцион и договорились обо всем, а художники даже дали свое согласие, что будут готовы некую часть своего гонорара перечислить в фонд СТМЭГИ.
- Этот человек, которому ты слепо доверяешь, может враз поменять свое мнение, а ты потом будешь страдать нравственно и морально, потому что к хамству и унижению невозможно привыкнуть человеку, выросшему с детства в условиях свободного полета мыслей. Эта безумная твоя затея не имеет реального завершения, - пытался я остановить Жанну от необдуманного и спорного решения. - Если тебе покорились вершины самых высоких гор в Европе, то это не значит, что ты сможешь растопить сердца лживых, лицемерных, эгоистичных людей. Все, что заставляет этих людей трепетно волноваться, а их сердца биться учащенно, все, что заставляет их души трепетать от восторженных предчувствий, это только звук шелеста денег.
Невозможно переубедить человека, подсознательно уверенного в том, что затеянное им дело серьёзное, важное и единственно правильное решение, которое может повлечь за собой кардинальные изменения в жизни безызвестной творческой молодежи Израиля. "Ну что же, - думал я, - давай понаблюдаем, чем всё это закончится и каков будет результат затраченных усилий женщины, которая оставила в Израиле маленького сыночка на попечение мужа-грузина, приобрела билеты на собственные средства на полет в Москву и обратно с надеждой и верой в то, что она творит благое дело.
Большая приемная забита небритыми мужчинами - все они, как один, в кожаных пальто и куртках - воротилы торгового бизнеса крупнейшего торгового центра России "Садовод", гордость и зависть горских евреев. Я три часа непрерывно наблюдал за Жанной. Ее красивое лицо с каждым очередным заходом мужчины или группы парней в кабинет Германа становилось непроницаемым и жестким. Не могу передать свои чувства, взрыв эмоций, ту степень унижения, которую испытал я в тот момент, когда секретарша, в очередной раз выйдя из кабинета Германа, сообщила, что Захарьяев сегодня больше принимать никого не будет. А в приемной уже никого и не было, только Жанна да и я, терпеливо наблюдающий за чудовищно гнусным, грубым, откровенным оскорблением женщины, которая искренне, не жалея своего личного времени, всем сердцем, всей своею душой старалась оказывать помощь молодым и не совсем молодым горским евреям с их творчеством. Как мог я ее утешить тогда? Никак, просто надо было молчать и дождаться, когда она сама познает и прочувствует, что допустила ошибку. А она сидела, глубоко откинувшись в кресло, и совершенно не понимала, что происходит. "Это не белоснежные горы, открытые до горизонта, покоряющиеся смелым людям, - пытался я мысленно утешить мою младшую дочь с храбрым и пламенным сердцем, но ранимую, с возвышенной душой женщину. - Это не Заур Гилалов, высокообразованный молодой человек, который ещё в 2003 году на Всемирном конгрессе горских евреев демократично был избран первым его президентом, а ты должна была возглавить его молодежное движение. Ему было всего ничего, а его как почетного гостя принимали в Белом доме в Вашингтоне. Когда Заура застрелили, ему было только 28 лет. Это другие люди!" - пытался я докричаться до Жанны, и, видимо, на этот раз я все-таки был услышан.
Бог с ним, с Германом, в такси в аэропорт мы с Жанной молчали, я был виноват и на этот раз, что не смог отговорить ее от не совсем разумного решения. "Папа, - прервала Жанна наше тягостное молчание, - у меня еще много времени до самолета на Тель-Авив, завези меня, пожалуйста, в Третьяковскую галерею. Писали, что там началась выставка французского экспрессионизма, - и, уже выходя с такси, она уверенно, спокойным тоном сказала: - Я больше никогда не буду вести дела с горскими евреями".
Я сейчас не буду обсуждать человека, который когда-то по отноше-нию ко мне и моей старшей дочери совершил поступок, недостойный на-стоящего мужчины, чтобы вы, мои читатели, не дай Бог не подумали, что во мне заиграла ревность и зависть. Мы с Инной, моей старшей дочерью, по личной просьбе Германа Захарьяева готовили бизнес-план - эта была большая и очень сложная работа, которая забрала у нас уйму сил и времени. Не хочу вдаваться в подробности проекта, потому что это не столь важно для сегодняшнего дня, все уже в прошлом. Какого же было мое удивление, когда буквально через несколько минут, когда Инна ещё толком не развернула перед ним свой бизнес-план, Герман, даже не удосужившись извиниться, покинул место нашей встречи, бросив небрежно на стол купюру в пять тысяч рублей и сказав, спешно покидая нас: "Это за чай". Его срочно позвали на какую-то более важную встречу. Инна недоуменно смотрела на меня, а в ее глазах был немой укор: "Папа, что это было сейчас, почему я здесь и кто этот человек?" Она меня простила, но я себя не простил. В самолете на Волгоград она не проронила ни единого слова, я был унижен и оскорблен в глазах моей привлекательной, умной и очень известной деловой женщины нашей области.
И снова те же грабли и по тому же месту, а это место моя, видимо, не совсем умная голова. Я позволил себе в своем выступлении в колонном зале гостиницы "Украина", на презентации моей книги "Махалла", предложить руководству фонда СТМЭГИ взять на себя организационные и финансовые вопросы реализации проекта создания книги "Сто рассказов - сто писателей". Высокопоставленные гости горячо поддержали идею воплощения живой истории современных горских евреев в творчестве молодых писателей. Проект издания этой книги одобрил и президент Фонда СТМЭГИ Герман Захарьяев. Прервав мое выступление, он во всеуслышание объявил, что всецело поддерживает это прекрасное начинание и готов финансировать проект по полной программе. Но зная его вспыльчивый, противоречивый, не-предсказуемый характер, когда он может спокойно, без какого-либо стеснения забрать данное свое слово обратно и без каких-либо последствий для самого себя, я все-таки решил потребовать гарантий финансирования этого проекта. Я написал ему об этом, вскоре получил пренебрежительный ответ: "Передай своим писателям, что Захарьяев слов на ветер не бросает". Вслед за моими двумя дочерьми я и сам для самого себя принял окончательное решение - никогда больше не связываться с людьми, характер, правила поведения и чувства долга которых сформировались на базаре, пусть даже это самый большой базар Европы.