Азов Марк Яковлевич: другие произведения.

Весенние ятеря

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Азов Марк Яковлевич (markazov@mail.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 16k. Статистика.
  • Рассказ: Израиль
  •  Ваша оценка:


    Марк Азов

    ВЕСЕННИЕ ЯТЕРЯ*

      
       - Это у меня весенние ятеря, - сказал дед.
       Огромные сетчатые чаши царили над дедовым огородом.
       Вряд ли в бедной речушке, поблескивающей под косогором, водится рыба, достойная таких безразмерных ятерей.
       И почему весенние?..
       - Весной - большая вода, - говорит дед, - река разливается до самого моего огорода. Вот при большой воде я и ставлю большие ятеря.
       - А что если попробовать?..
       - Так ведь ятеря весенние: для большой воды, - напоминает дед, а какая вода, когда осень...
       ...Вода обыкновенная. Но необыкновенно грустно на берегу. Осень - пора разлученных деревьев. Каждое дерево стоит отдельно на собственном островке опавших листьев, у каждого свое оперенье неповторимой раскраски.
       И люди в осенней прозрачности бродят поодиночке: кто углублен в себя, кто охвачен окружающей прелестью, как это деревце - облаком догорающих листьев.
       А может, так кажется только мне и желтому коту, одичавшему от безделья.
       И все же осенью как-то особенно тянет ставить весенние ятеря, пусть хоть на малой воде...
       Дед согласился... Но еще до рассвета укатил на велосипеде в райцентр, только бы глаза его не видели порожних сетей.
       Мне пришлось в одиночку "трусить" ятеря. Одна чаша всплыла пустая, в другой, правда, оказалась русалка... Русалок, как говорят в этих местах, "никто и за рыбу не считает".
       Во-первых, на них никакой чешуи, тогда как у хорошего сазана, например, чешуя с пятак.
       Во-вторых, то, что представляется рыбьим хвостом, - нормальные две ноги... Правда, такие ровные, что смыкаются по всей длине без единого просвета.
       Кроме того, у рыбы нет волос, а у русалки, когда она плывет, волосы тянутся далеко по течению реки и ночью в воде светятся, как Волосожар - Млечный путь. Нет, с рыбой ее никак не спутаешь, и мне бы вытряхнуть русалку из ятерей обратно в протоку, пока еще никто не видел (ее даже желтому коту не бросишь: отвернется)...
       А с другой стороны: кто же швыряется русалками?
       - Вы меня простите, - говорю я ей, - но виноваты, наверно, весенние ятеря: их не следовало бы ставить осенью.
       Русалка слеплена как бы из двух существ: сверху - девушка, с ее трогательной беспомощностью линий, снизу - крутые округлости зрелых женских форм...
       - Чувствую себя, как на экзамене...
       Это мог бы сказать я - могла бы и она. Но пока только кот урчит, вылавливая из ее волос маленьких, как заколки, рыбок.
       - Я готовилась...
       Почему мне русалка упорно представляется студенткой? Так и хочется сказать: "Приходите осенью"... Но ведь она и пришла осенью. Мне уже некуда отдалять ее приход.
       - Э, нет, голубушка! Вовсе не обязательно сушить свои волосы на моем плече!..
       (Пустые слова: и она готовилась, и я готовился найти ее в своих ятерях).
       - Где вы были раньше?.. - говорю я с сожалением.
       - Раньше вы не ловили рыбы.
       - Но зато раньше я верил в русалок.
       - И вы искали их на берегу...
       Да, у одной были волосы с зеленоватым отблеском речной воды, у другой - глаза, как кузнечики.
       У настоящей русалки волосы просто черные, а глаза не имеют цвета - только ярость безумия во тьме волос...
       - Я тоже их видела, тех других женщин, - шепчет мне в ухо русалка, - я очень долго плыла по реке, пока ты шел по берегу... тебе стоило только повернуться к воде... Зачем тебе были другие женщины?..
       Теперь я и сам не знаю, зачем мне другие женщины. Всего мира не выпьешь ни с кем, а реку можно выпить из губ одной русалки... Только с ней мы сливаемся, как вода с водой.
       - Ну, вот я и дождалась, - сказала русалка, - ты повернулся к воде.
       Она могла бы сказать и длиннее:
       "Ты больше не ищешь русалок на берегу, вместо этого ты ловишь рыбу. Вернее, просто сидишь над водой и смотришь на то, что от тебя осталось"...
       Но мы и без слов хорошо понимаем друг друга: почему всю мою жизнь за мной плыла русалка и откуда она знает тех двух женщин, хотя они были вовсе на другой, а может, и на третьей реке...
       Русалка - мое отражение в воде. Вместе с ятерями я вытащил свое отражение. Правда, я не очень похож на русалку, но отражение обратное: я мужчина - она женщина. И то, что русалка как бы из двух по-разному прекрасных существ, тоже понятно: вода преломляет.
       Всё-всё мне ясно этой ясной осенью: там, на берегу, много толчется пар, можно как угодно переставлять фигуры - все дело случая. А отражение у меня одно, и я у него один...
       - Я не смогу без тебя жить, - все шептала русалка... Отражение не сможет без меня жить, и я не смогу теперь жить без этой женщины, потому что у нас на двоих одна жизнь - и нам не надо ее делить...
       Мне достаточно зарыться в ее волосы, как в траву, смотреть на мир сквозь сетку травы и вернуться, наконец, в то единственное время, когда я просто жил, жил да и только...
       Это бывает раз в году - это называется лето...
       Мы не стали ничего менять, мы даже не прорвали паутинки осени (бывает, наверно, не только бабье, но и мужское лето), а июньский свет, июльский зной и прохладные звезды августа - все это было в нас. И я, не сходя с места, мог по-прежнему ловить рыбу... Ведь это то же, что свидания с русалкой... Две разделенные недолгим сном зорьки: вечерняя, когда русалка манила меня всплесками и, оставляя круги, уходила в глубину, чтобы испытать мое терпение или страсть... и утренняя, еще сумеречная заря, когда я просыпался, чтобы посмотреть: тут ли она, не ушла?.. И она всегда была тут: я видел, как розовеет сквозь воду ее тело...
       ... Волосы русалки уже высохли, разогрелись и пахнут летом. Не травой, не цветами - просто летом: теплом и солнцем...
       - Я знаю: ты любишь плавать на спине...
       - А ты меня не утопишь?.. Говорят, русалки губят рыбаков.
       - Говорят-говорят... (Нелегко иметь дело с мужчиной в возрасте рыбной ловли...)
       - Когда ты плывешь на спине, ты окунаешь уши в воду - и уже никто ничего не говорит...
       - Даже ты?..
       - Даже я...
       Я сошел с осеннего берега в летнюю воду, лег на спину и погрузился в царство округлой тишины...
       Иногда мне чудилось журчание воды, но это была лишь музыка моего собственного существа, освобожденного от всего постороннего...
       Я стекал вниз по зеркалу, скользя между небом и дном реки.
       Русалка не мешала мне, я не мешал ей, я даже сам себе не мешал...
       Русалка была моей водой, я - ее воздухом. Я ее пил - она мной дышала.
       Это было сладчайшее из одиночеств - одиночество с русалкой...
       - Не оглядывайся!..
       Но я уже оглянулся... Мы плыли в новом обрамлении: по берегам - дубы с мертвыми изгрызенными листьями. Река почернела и раздулась, как желудок удава... Так вот куда нас занесло течением - я знал это место: Страхова яма. Какие страхи водились там, в глубине?.. Сомы с бугорками вместо глаз и безмолвно орущими глотками... Река втекала в Страхову яму и вытекала из нее. Но нас она не хотела нести дальше. Обратное течение кружило по обводу омута листья истлевающих дубов и наши неподвижные тела.
       - Не оглядывайся!.. - снова сказала русалка.
       Но я уже успел схватиться за свисающие корни...
       - Чего ты так испугался? - все спрашивала она, пока мы, цепляясь за стволы дубов, карабкалась вверх и вверх по шершавой губе урочища...
       - Я не мальчишка, чтобы бояться Страховой ямы, - сказал я. - Посмотри вниз!..
       - Ну, река, - сказала русалка, - ну, деревня. Действительно, Удав, раздутый посередине, насытился и дремал.
       Его хвостик - змейка невинной речушки (мы по ней так блаженно скользили) - мирно поблескивал на закате. Розовые цапли деревьев беспечно паслись среди бесчисленных удавок. Петли захлестывали дедов огород с тыквами, огромными, как автобусы, и деревенскую площадь с автобусом, желтым, как тыква, возле почты...
       - Это страшнее Страховой ямы?..
       - Да. Это хвост.
       - Хвост?..
       - Да!.. Человек не может так просто: захотеть и уплыть по течению.
       За человеком тянется его... жизнь.
       И чем длиннее жизнь...
       - Не уходи!..
       - Но я должен хоть к ночи возвращаться домой.
       - Не уходи!..
       - Мы встретимся!.. Завтра же!.. Утром!.. На этом же месте!..
       - На этом месте нельзя: отсюда ты уходишь. (Она не может остановиться - она река).
       - Я буду уходить и приходить... Ты только поспишь в воде и не успеешь проснуться...
       - Я не смогу там дышать, в воде.
       - Ну, заройся в листья. На берегу ночью холодно.
       - Я не смогу дышать на берегу.
       (Женщина остается женщиной, даже если она русалка: тут она не может, там...)
       - Я дышу только тобой!
       (Это мы тоже проходили.)
       - Ты у меня один!..
       - Ну не надо, моя девочка... Все будет хорошо, милая...
       - Зачем ты их пьешь?..
       - Если бы из твоих глаз падали звезды, я бы их тоже пил!..
       - Значит, ты не уйдешь?!
       (Да будь у меня железный хвост!.. Пусть даже, как у собаки, из собственной шкуры и позвонков!.. Но он - из живых людей, из сросшихся ртами, руками, головами, даже спинами...)
       - Кем мне дышать без тебя?.. Кем?..
       ...Этот крик прилетал из урочища даже ночью... Я барахтался на искалеченной раскладушке, погружаясь в коричневый ил сомовьей ямы, и все продирал слепые бугорки глаз, чтобы увидеть окно, печь, сундук, а не то, как русалка заплетала себе косу, оправляя лицо в черную рамку, хотя мы прощались всего на одну ночь... И как я, уходя, чуял недоброе в облике перепуганных деревьев (апоплексическое солнце предвещало им ветер, от которого уже не укрыться жалким осенним листом)...
       ...Вдруг ставень, крича по-кошачьи, приоткрылся, и сомовья морда с одним вислым усом просипела:
       - Посмотри, какая синяя твоя русалка!..
       Луна, сверкнув на "шибке" дедова окна, погасла, кудлатая голова черешни забилась в окне.
       Я отбросил желтого кота (он прыгнул на меня с подоконника) и прислушался...
       Дедова хата кряхтела от ветра. Стреляла калитка. В камышовой крыше перешептывались. По чердаку ходили... (как будто собирались те добрые советчики, которые обычно рекомендуют рубить хвосты).
       Дрожа от холода, я накинул вонючий дедов ватник, нашел бумагу, конверт и стал писать.
       Что я писал? Да вот то, что вы читаете... Проще всего понять, что человек встретил русалку и уплыл с нею по реке... Даже если бы я утонул - это было бы то же самое, потому что перед лицом ясности, которую дает осень, не хочешь больше оставаться погремушкой и окунаешь уши в воду, чтобы не слышать, как в тебе самом перекатываются горошины.
       Но ни ночи, ни дня, ни всех лет оставшейся у меня жизни не хватит на описание того, что я называл так небрежно: хвост.
       Человек - существо, которое живет не для себя, а для своего хвоста... Ящерица, отбросив хвост, остается ящерицей. Человек - перестает быть человеком. Есть люди, которые связали с ним свое существование, и если они для него хвост - он для них - голова. Кто б они ни были: те, чью любовь ты пил, или те, кого ты породил, - ты не смеешь рубить голову, потому что она не твоя.
       Какой бы ты ни был волшебной флейтой, какую бы музыку ни извлек из себя на великолепном закате, - они тоже не пустые бутылки...
       ...Но все это прекрасные размышления под камышовой крышей и в дедовом ватнике...
       Не слушайте меня. Послушайте эту ночь...
       Слышите: ночь точит лезвие реки, как косу, точит, чтобы подрезать перепеку... ночи все равно, кого подрезать: ее, меня или вас. Она сегодня расправляется с осенью, проламывает просеку через урочище, расчищая дорогу зиме...
       И там, между водой и берегом, - беззащитное существо. Человек отнял русалку у природы, а в дом к себе не позвал. Вы греете друг друга боками, укрываете и жалеете, как я вас... Если меня не станет, вы даже теснее прижметесь друг к другу...
       А она там одна... И ветер не спросит, чем ей дышать?
       Русалка не человек, но и не рыба, чтоб дышать жабрами: русалка - игра воды, солнца и моего воображения...
       Не слишком ли жестокая игра?.. Я вдохнул в нее душу - и теперь я понимаю: она действительно дышит мной (а мы думали, что всё на свете проходили, потому что дожили до конца осени).
       Почему же я здесь - ведь она там, в урочище?!. Дубы ревут, сухие сучья разлетаются, как на пожаре, а она там одна, прикрытая только собственными волосами... Листья забивают ей рот... Слышите, как орет ставень:
       - Кем мне дышать? Кем?..
       Если слышите, простите меня... Я отбрасываю ногой дверь, я даже не говорю этому дому до свидания, я иду к ней - и деревья расступаются, хотя им, казалось бы, не до нас. Ветер за одну ночь раздел и изнасиловал деревья. Красивые отрепья расползаются под ногами...
       Дыхание летит впереди меня... Оно разбудит русалку. Из стылого молока поздней осени мы уплывем с нею вместе в наше забытое лето...
       Но где же она?..
       - Где-е ты-ы?..
       Крик тонет в Страховой яме.
       - Здравствуй, моя милая!.. Вот видишь, я говорил: все будет хорошо...
       Я скольжу в пасть урочища с потоками зубастых листьев.
       - Я знала, что ты вернешься...
       Дубы стоят грязно ощипанные... Все насквозь видно: ее нет...
       Конечно, ее могло замести листьями... Я разгребаю кучи, разбрасываю вороха. Листья взлетают, как стаи скворцов при отлете... Дедовы резиновые сапоги уже набиты ими - один мокрый лист заполз за шиворот...
       Я отчетливо вижу мою русалку: ярость безумия во тьме ее волос - и та же ярость сотрясает меня...
       В капищах листьев я рою собачьи норы, уже добрался до прошлогодних бурых, древних белых и черных пластов гнили... Все бесполезно, бессмысленно - ее нет...
       - Где-е-е ты-ы?!.
       Где-где?.. Я знаю, где!.. Один холмик, рыжий и длинный, над краем унылого омута я обхожу трусливо и воровато... С жалким испугом и волчьей тоской...
       Я предчувствую: стоит лишь запустить руку в этот холмик - пальцы наткнутся на нечто холодное, стылое, страшное, что заставляет отдернуть руку, а потом уже дрожью пронзает всего тебя. Как я мечтал, чтобы под холмиком ничего не было!.. Но если там что-то было, так только то, что могло быть и перестало... Да, перестало быть моей русалкой... Кто ее убийцы? Их много: я, небо, которое творит уродцев (русалка без хвоста - человек с хвостом!) и самая бесчеловечная жестокость: жестокость человеческой любви...
       Я стоял над могилой русалки, стараясь не видеть зловещей мягкости под тонким покровом листьев. Я не снял шапки, потому что пришел без шапки...
       В воде Страховой ямы не было моего отражения. Да и воды я не увидел... Только покров из листьев на поверхности омута кружился и кружился, как продранный диск старого патефона, и где-то в моем горле с мокрым нелепым хрипом копился тоскливый и нескладный реквием по русалке...
       А на том, на пустом берегу тянулся в райцентр автобус, навстречу шла туча, и смотрело из тучи лицо зимы...
       Может, она что-то видит... А, собственно, какое это имеет значение для зимы?..
       Ну, кто-то в горбатом ватнике, с листом за шиворотом, плетется сквозь призрак умершей осени и тащит домой стариковские пустые и неуместные весенние ятеря...
      
       * Вентерь, рыболовная снасть (укр.)
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Азов Марк Яковлевич (markazov@mail.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 16k. Статистика.
  • Рассказ: Израиль
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка