Переключатель времени
Сервер "Заграница":
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
Migel de Bota
Переключатель времени.
Глава из романа "Хроники искушений Мигеля де Боты"
Когда с человеком перестают происходить различные интересные
события, жизнь его немедленно устремляется к концу. Если с человеком вообще ничего интересного не происходит, значит, он не живёт, а просто потребляет продовольствие и потихоньку гадит на планету. Поэтому Интерес и его Удовлетворение есть Смысл и Цель человеческой жизни и человеческой цивилизации вообще. Неинтересный и не интересующийся человек Провидению не нужен и оно проигрывает его жизнь наспех.
Пахом Иванович Кондулайнен, "Основы, причины и смысл мироздания".
Пахом Иванович Кондулайнен сидел на диване и сосредоточенно разглядывал висящую на стене огромную карту Центральной Атлантики. Его тренированное и яркое воображение изобретателя-профессионала послушно унесло своего хозяина на несколько тысяч километров в космос и представило ему грандиозную и потрясающую по красоте картину.
Через нежно-лиловую дымку перистых облаков Пахом Иванович увидел, как Северо-Экваториальное течение неторопливо гонит в огромный Мексиканский залив массы нагретой в Атлантике океанской воды. Не спеша растекаясь по поверхности замкнутого залива, эти воды нагреваются ещё больше, и, наконец, найдя выход, устремляются колоссальным по мощи потоком в узкий Флоридский пролив, образуя могучую океанскую реку - Гольфстрим.*
Этот район привлёк особое внимание Пахома Ивановича. Мысленно он привычно соединил прямыми линиями флоридский мыс Канаверал, остров Пуэрто-Рико и небольшой Бермудский архипелаг, затерянный в ультрамариновых просторах Атлантики. Получился почти равносторонний треугольник. Бермудский.*
Воображение Пахома Ивановича приблизило к нему район Треугольника, и стали различимы некоторые детали. Пахом Иванович увидел, как через Флоридский пролив в левый угол Треугольника, со скоростью десять километров в час и массою в 25 миллионов кубометров в секунду, врываются воды Гольфстрима. Вдоль большей части юго-западной стороны Треугольника тянутся барьерные рифы Багамских островов. Вдоль них, на северо-запад, в сторону Гольфстрима, бегут более светлые воды северной ветви Экваториального течения. Далее на север, до самых Бермуд, простираются тёмно-синие воды больших глубин.
С востока в район Треугольника неслись вдоль экватора несколько зародившихся в зоне экваториальной конвергенции ураганов. Набрав скорость и мощь, ураганы, под воздействием кориолисовой силы, начинали выходить на параболические траектории, отклоняясь от своего первоначального направления сначала на северо-запад, затем на север, и, наконец, на северо-восток, уходя в безбрежные просторы океана. Очень многие из них проходили при этом через район Треугольника. Выйдя на сушу или в более прохладные широты, ураганы, дети тёплого океана, начинали терять свою силу и форму, раздаваясь вширь, растекаясь дождями и превращаясь в обыкновенные циклоны.
Пахом Иванович интуитивно чувствовал, что прохождение через такой сравнительно небольшой район циклопических масс воды, несущих колоссальную энергию, да ещё с такой большой скоростью, а также выделение в этом районе огромной энергии ураганов и взаимодействие этих энергий не может остаться без последствий.
В этом районе погиб целый легион судов, как морских, так и воздушных. Суда погибали в одиночку и группами и, как правило, внезапно и бесследно. И не обязательно в плохую погоду. Иногда в океане находили вывалившиеся из этого района вполне исправные корабли и суда, некоторые из них даже самостоятельно передвигались. Всех их объединяло одно интересное свойство - полное отсутствие экипажей и мотивов, по которым эти экипажи могли бы покинуть свои суда. Пахом Иванович был почти уверен, что люди сталкиваются в этом районе с какими-то неизвестными и грозными явлениями, которые не оставляют им никаких шансов на возвращение. Пахом Иванович считал, что о смерти говорить в данном случае некорректно, потому что этих исчезнувших людей мёртвыми никто и никогда не находил и не видел.
Конечно, Пахом Иванович боялся впасть в обычную для людей ошибку, Он понимал, что можно поддаться искушению и упростить причинно-следственную связь событий и явлений. И это естественно - ведь человек, в силу ограниченности своего сознания и органов чувств, не способен постичь всех тонкостей, даже самого простого, на первый взгляд процесса. Он старается ухватить главное, чтобы понять общий смысл происходящего. А что в происходящем главное, что определяет конечный результат, определить удаётся далеко не всем и не всегда. Можно упустить из виду важные, но, на первый взгляд не очевидные процессы и, в результате, исказить общую картину и смысл явления.
Пахом Иванович считал, что для правильного понимания физического процесса важно выбрать точку зрения, с которой рассматриваемый процесс или явление видны наиболее правильно и без сильных искажений. Поэтому он решил попытаться осмотреть район Треугольника, в некотором смысле, из прошлого. Исследователь основ мироздания ранее бывал в этом районе и решил посетить его ещё раз, уже с помощью собственного воображения.
Воображение послушно переместило Пахома Ивановича несколько южнее Треугольника и, с помощью некоего магического трансфокатора, увеличило масштаб картинки. Пахом Иванович увидел гряду Багамских островов и, южнее неё, глубокий жёлоб Старого Багамского канала, отделяющий Багамские острова от северного побережья Кубы. С высоты своей точки зрения Пахом Иванович увидел яркую зелень тропических островов, окаймлённую белоснежными коралловыми пляжами, переходящими в лазоревые отмели и, далее, через нежный пурпур, в густой ультрамарин открытого океана. Пахом Иванович спустился ниже и увидел, как из гаванского порта, мимо старой крепости и маяка Моро, в быстро сгущающихся сумерках, выходит в океан маленький голубой кораблик.
Это был гидропромерный бот постройки Николаевского судостроительного завода. В своё время несколько таких судов советские сухогрузы перетащили на буксире на Кубу. В российских портах эти судёнышки используются обычно в качестве рейдовых катеров для доставки людей и грузов с берега на суда, стоящие на якоре. Голубой кораблик имел на борту номер Н-29 - "Аче Бьентинуеве" по-испански. Он собирался поработать по своей специальности и вышел в океан для проведения магнитной съёмки в Старом Багамском канале.
В рубке "Аче Бьентинуеве" Пахом Иванович увидел самого себя, молодого и загорелого, своего коллегу - штурмана и магнитолога Сергеича и Капитана Рамиреса - молодого кубинца в хаки, перепоясанного широким армейским ремнём, на котором болтался тяжёлый ржавый "Магнум" в потёртой кобуре. На руле стоял Педро - негритёнок лет пятнадцати - матрос Военно-Морского Флота Республики Куба. На пилорусе магнитного компаса висел его автомат.
Воображаемый трансфокатор придвинул Пахома Ивановича вплотную к "Аче Бьентинуеве" и он воссоединился со своим двойником в рубке.
- Было бы здорово, конечно, на каждом галсе пересекать Канал и выходить прямо к Багамам, - сказал Сергеич, разглядывая прекрасную английскую карту, но для этого будет необходимо поточнее определяться на каждой вахте.
- Что-то я не вижу у них, - Сергеич осторожно стрельнул глазами в сторону Капитана Рамиреса, - Морского ежегодника *.
- А зачем им твой ежегодник, - отозвался Пахом, - у них наверняка и секстана-то нет на судне за ненадобностью. Им всё равно никто не умеет пользоваться. Я не могу поручиться, что они и арифметику-то все знают. На хрена им эти проблемы с определением высоты светил.
- Да как же они по морю-то ходят, - ужаснулся Сергеич, - ведь эдак и заблудиться недолго.
- А они не уходят далеко от берега, - пояснил Пахом, - всё в пределах видимости. К тому же они всё время воюют со своими контрреволюционерами, "гусанос"1, кажется, они их называют. А здесь для такой войны раздолье. Вон, посмотри, - Пахом ткнул карандашом в карту. - Всё северное побережье Кубы от Нуэвитеса до Антигуа - сплошь низкие острова - Кайос Романо - с мангровыми зарослями и москитами. Здесь нас утопят так, что никто и никогда нас не найдёт. Но, я надеюсь, что прибрежные районы Кубы они всё-таки должны знать хорошо.
- Если бы не их боевые действия, мы, в принципе, вполне могли бы обойтись и без секстана с ежегодником, - продолжал Пахом, - Канал всего-то в самом широком месте, самое большее, миль сто пятьдесят. Десятиузловым ходом топать часов пятнадцать. Карты у них хорошие. У берегов определяемся по ориентирам и по локатору, потом прокладываем гирокомпасный курс, учитывая течение, и - вперёд, на Багамы. Всего и делов.
В это время судёнышко вышло из береговой тени и на него обрушились крепкий вечерний бриз и двухметровые волны. "Аче Бьентинуеве" ухнул под волну, зацепил её носом, и, дрожа от напряжения, залился водой по самую рубку. Пахом дёрнулся к двери рубки - посмотреть, задраены ли люки машинного отделения, и убедившись, что это так, успокоился.
- Право на борт, ложимся на боевой курс, - добродушно улыбаясь, сказал Пахом Капитану Рамиресу и показал карандашом на карту. Рамирес понял, тоже улыбнулся, и, скомандовав рулевому "Curso ochenta y dos" (курс восемьдесят два), покрепче угнездился в своём углу.
И очень вовремя. После перемены курса волна пошла с правого борта и началась чудовищная качка. Рулевой негритёнок Педро замычал и сделал страшные глаза. Пахом его понял, перехватил у него штурвал и, пихнув мальчугана к двери, сказал - "Иди, поблюй, сынок, только смотри, за борт не сыграй - не найдём в потёмках, да ты и плавать-то, наверное, не умеешь".
- Вот, Сергеич, когда дома за рюмкой будешь рассказывать про этот эпизод, можешь начать, примерно, так: "Третьего июля 1973 года мы вышли в океан на работу. Шторм был такой, что блевали все, кроме меня и Капитана". Иди, поспи. Через пару часов сменишь меня у приборов.
Сергеич ушёл в каюту, Рамирес сменил Пахома у штурвала и Пахом занялся своей аппаратурой. Через пару часов бриз поутих, взошла луна, и работа пошла веселее. "Аче Бьентинуеве" бежал вдоль берега в пяти милях от него, и огни Гаваны медленно тонули в кормовой струе. Потом пришёл Сергеич, сменив Пахома у приборов, и Пахом отправился спать.
Проснулся он ранним утром. Светило солнышко и стояла тишина. Судно слегка покачивалось на лёгкой волне. В каюту заглянул кок, Фабрицио Монтекон, сказал: "Pss, pss! Almuerso!" (Завтрак) и исчез.
Пахом вышел на палубу и увидел, что на море полный штиль, до берега миль пять и на нём виден высокий, полосатый, красно-белый маяк. Весь народ - двенадцать кубинцев и Сергеич собрались на палубе и швыряют за борт горелые электрические лампочки, собираясь пострелять по ним из пистолетов.
На севере, милях в шестидесяти, в пурпурной лёгкой дымке, простиралась акватория энергетического монстра - Бермудского Треугольника.
Пахом спросил, почему стоим, и получил ответ, что у "Аче Бьентинуеве" отвалился левый киль. Заглянув за борт, он убедился, что это действительно так. Левый киль оторвался от днища почти по всей длине и держался только в носовой части. Он загнулся наружу, видимо, когда судно дало задний ход.
Пахом, надев маску и ласты, прыгнул за борт в прозрачную, как аптечная жидкость, воду, чтобы помочь двум кубинцам, которые пытались застропить злополучный киль капроновым концом. С помощью Пахома им это, в конце концов, удалось. Использовав лебёдку, они оторвали окончательно эту корабельную деталь, и, втащив её на судно, закрепили вдоль борта.
После этого, все желающие немного постреляли из личного оружия экипажа по выброшенным за борт лампочкам (никто, кстати, не попал ни разу, так что лампочки можно было и не выбрасывать). Потом запустили двигатель, и "Аче Бьентинуеве", слегка кренясь на правый борт, резво побежал в сторону Бермудского Треугольника.
Время тянулось не спеша. Стояла изнуряющая жара при полном штиле. В корме на ржавом кнехте сидел кубинский магнитолог Марио и ловил на дорожку рыбу. Время от времени, наживка в виде беленькой капроновой кисточки привлекала внимание одной из кишевших вокруг барракуд, Марио орал "Socorro!" (На помощь!), человека три бросались на корму и с воплями вытаскивали на палубу очередную метровую рыбину, отливавшую тусклым серебром.
Собирался консилиум из кока Монтекона, Капитана Рамиреса и какого-то негра преклонных годов, должность которого на судне навсегда осталась загадкой для Пахома.
Предусмотрительно оглушив рыбину ударом кранца по голове, чтобы не попасть ненароком под её собачьи челюсти, члены консилиума принимались решать её дальнейшую судьбу. Правда, один раз под удар кранца угодил вышеупомянутый преклонновозрастный негр, когда ему захотелось получше рассмотреть какую-то важную деталь на барракудином теле, но его удалось довольно быстро отлить водой из пожарного гидранта.
Негр осторожно колупал крупную рыбью чешую чёрным корявым пальцем, затем, разрезав рыбий живот, засовывал в печень медную монетку в пять сентаво и терпеливо ждал результата. Остальные члены консилиума сосредоточенно наблюдали за действиями прозектора, изредка обмениваясь короткими фразами, как врачи у постели умирающего.
Если рыбья чешуя отваливалась от барракуды достаточно легко, или монетка в её печени быстро темнела, останки барракуды выбрасывались за борт - "bestia venenosa" (ядовитая тварь) - огорчённо бормотал эксперт и консилиум расходился.
Если же предпринятые действия, по мнению консилиума, давали положительный результат, торжествующий Монтекон волок добычу на камбуз для расчленения и помещения в холодильник. Барракуда приготовлялась на обед или на ужин и, как всегда, оказывалась очень вкусной. Правда, Пахом заметил, что едят её не все. Среди барракудных пренебрежителей оказался и единственный говоривший по-русски второй штурман, учившийся, в своё время в Калининградской мореходке. Когда Пахом спросил его, почему он не ест такую вкусную рыбу, штурман немного помолчал, а затем ответил: "Кто-нибудь должен будет рассказать, что здесь произошло".
По мере того, как кубинский берег медленно растворялся в океанской дали, Капитан Рамирес начинал проявлять признаки беспокойства и тревоги. Эта тревога передавалась и экипажу. Капитан и его команда явно не хотели идти к Багамам.
Пахом с надеждой вглядывался в мглистый горизонт по курсу, надеясь увидеть берег, но напрасно - Багамские острова очень низкие и увидеть их с такого расстояния было невозможно. Старенький локатор "Донец" работал плохо и тоже не "видел" островов. Приходилось, скрепя сердце, поворачивать обратно.
К вечеру "Аче Бьентинуеве" снова оказался у кубинского побережья в районе Нуэвитеса. Снова задул вечерний бриз и быстро нагнал крупную зыбь. На подвороте к входному маяку Нуэвитеса "Аче Бьентинуеве" накрыло крупной волной, и вода залила дизель-генератор. Судно обесточилось, погасли ходовые огни, остановился гирокомпас и всё остальное, что потребляет электроэнергию.
"Аче Бьентинуеве" в быстро сгустившемся мраке медленно подходил к проливу, соединяющему лагуну Нуэвитеса с океаном. На баке стоял матрос и светил вперёд электрическим фонарём.
Когда "Аче Бьентинуеве" вошёл в пролив, слева по борту замигал семафор поста СНИС (Служба наблюдения и связи). Матрос на баке тоже помигал своим фонариком в сторону поста. Ответ пришёл очень быстро. На берегу засверкал пульсирующий огонь и в сторону "Аче Бьентинуеве" полетели разноцветные трассы. Они с визгом пролетели над судном, и в тот же момент раздался грохот крупнокалиберного пулемёта. На берегу вспыхнул прожектор и "Аче Бьентинуеве" озарился голубым кладбищенским сиянием.
- Смотри, как красиво стреляют ракетами, - пребывая в счастливом неведении, сказал Сергеич, - прямо, как в ЦПКО.
- Давай-ка, Сергеич, приляжем, на всякий случай, - пихнув коллегу на палубу и укладываясь на ней сам, сказал Пахом.
- Зачем? - оторопело спросил невежественный в тактике морских сражений Сергеич.
- Нужно же будет кому-то рассказать о том, что здесь случилось, - ответил Пахом.
В это время на мостик, прямо под огонь пулемёта, выскочил Капитан Рамирес с мегафоном в руках. Развернув хавальник мегафона в сторону пулемёта, Рамирес, стараясь перекричать его грохот, начал выкрикивать редко употребляемые испанские слова. Некоторые из них показались Пахому очень похожими на русские, обычно употребляемые в подобных ситуациях. Это сходство почему-то Пахома не удивило.
Огонь неожиданно прекратился, и с берега просемафорили команду "Подойти".
- Прямо Трафальгар * какой-то. Кстати, ты знаешь, что адмирал Нельсон был убит там примерно в такой же ситуации, - сказал Пахом Капитану Рамиресу, поднимаясь с палубы.
Капитан Рамирес понял не всё, но правильно, улыбнулся и снова заорал в мегафон.
Когда "Аче Бьентинуеве" подошёл к берегу, Пахом увидел на берегу за большой кучей камней пулемёт ШКАС на турели и стоящих у самой воды Тиниенте (лейтенанта) и двух солдат в хаки и в касках с натянутыми на них маскировочными сетками.
Тиниенте, сделав знак продолжавшему орать Рамиресу, чтобы тот замолчал, поднялся на борт. Солдаты, соблюдая субординацию, остались на берегу.
Тиниенте, взяв под козырёк, вежливо извинился за, как он выразился, доставленное беспокойство. Всё дело в том, сказал Тиниенте, что вчера вечером судно очень похожее на "Аче Бьентинуеве" и тоже без огней, пыталось пройти в лагуну. После предупредительных выстрелов они, понятное дело, обстреляли его на поражение. Судно загорелось и ушло обратно в океан, где, по их соображениям, благополучно затонуло. И вот сегодня снова - то же самое судно и опять без огней. Просто мистика какая-то. Бермудский Треугольник да и только. Ещё хорошо, что у пулемёта перекосило ленту и его заклинило. Это позволило в наступившей тишине услышать голос компаньеро Рамиреса. Иначе "Аче Бьентинуеве" обязательно был бы утоплен. Дело в том, что за каждое утопленное контрреволюционное судно все участники утопления получают десятидневный отпуск домой, в соответствии с приказом самого команданте Фиделя. И "Аче Бьентинуеве" подвернулся здесь весьма кстати. Ведь на носу карнавал и всем хочется отпраздновать его дома, в кругу семьи. Ну, да ничего, в следующую ночь им, возможно, повезёт больше.
Кок Монтекон принёс кофе в алюминиевом кофейнике, обстановка разрядилась и инцидент был исчерпан.
Перед возвращением к месту несения боевой службы, сеньор Тиниенте по-дружески со всеми распрощался и настоятельно посоветовал не выходить из пролива в лагуну. Там ночью дежурит эсминец и он вас обязательно утопит, сказал Тиниенте, и убыл вместе со своими солдатами.
Убоявшись утопления в лагуне, Капитан Рамирес решил ночевать возле гостеприимного поста СНИС, и вся команда принялась ловить рыбу.
Сначала Монтекон принёс с камбуза засохший плавленый сырок и честно разделил его на микроскопические части в соответствии с количеством пескадоров1. Все наживили крючки и забросили их в быстротекущие, вследствие отлива, воды. Через несколько секунд палуба покрылась бьющимися рыбами разного размера и окраса. Всё это уловом не считалось и быстро было использовано для наживки. Остатки рыбьих тел были сброшены в пролив в качестве приманки.
Через несколько секунд палуба покрылась уже полуметровыми рыбинами. Но и они тоже были изрезаны на наживку.
Поняв, что товарного продукта от такой рыбалки, скорее всего, не будет, Пахом и Сергеич стали выхватывать из-под рук озверевших от азарта пескадоров разнообразных рыб, стараясь не брать очень уж ярких, похожих на попугаев, и ориентируясь на экземпляры окунёво-карасёвого типа.
Набрав килограммов десять рыбы, Пахом и Сергеич быстро отшкерили её и сварили настоящую уху. Сергеич развёл литр "шила"* и поставил напиток охлаждаться в холодильник.
Затем Пахом вернулся на скользкую от рыбьих кишок палубу и пригласил пескадоров выпить и закусить, чем Бог послал. Начавшийся ливень разогнал рыбаков и смыл с палубы следы их нечестивой деятельности. Уловом никто из них не заинтересовался. Из этого Пахом заключил, что, либо главную рыбу никто из них не поймал, либо при таком способе рыбалки участников интересует только сам процесс, а не улов и его утилизация.
Зато, отведав русской ухи (sopa de russo1 - так бесхитростно перевёл Пахом для интересующихся слово "уха") и, выпив шильца, кубинцы восхитились, воодушевились, запели и заплясали. Затем, свободные от вахты, под водительством самого Рамиреса, отправились в недалёкую деревню к девкам. Пахом и Сергеич тоже получили приглашение пройтись к девушкам, но они вежливо отказались, сославшись на занятость. Они были опытные экспедиционники и хорошо знали, что социализм и институт сексотства неразделимы. И то, что естественно и допустимо для кубинцев на Кубе, недопустимо, с точки зрения "Правил поведения советских моряков за границей". Куба и СССР прошли различное расстояние на пути к коммунизму, поэтому коммунистическое лицемерие у них было на разном уровне.
Матросы "Аче Бьентинуеве" засунули пилотки под погоны, запели "Гуантанамеру" и отправились на танцы. Их силуэты быстро растворились во мраке.
...Пахом Иванович сидел на диване напротив карты Центральной Атлантики и улыбался им вслед...
Воспоминания о Кубе* в стиле Бориса Владимировича
Заходера.
Есть на свете остров Куба,
Расчудесный остров-сад,
В синем море флибустьерском,
Берега его лежат.
Далеко тот остров, дети,
Ведь на Кубу, говорят,
Ни один Макар на свете
Не гонял своих телят.
Там весёлые пираты
Ловко ставят паруса,
Тем роскошные закаты
Украшают небеса.
Не пойду я на работу
И по Невскому гулять,
Буду я с кубинским флотом
Флибустьерствовать!
Там коровы, сбившись в стаи,
Улетели за моря,
Говорят, там попугаи
По-испански говорят.
Там в лесах растёт резина,
И, слышал я, в сухой сезон,
Там гонят ром из апельсинов,
Жёлтый, как одеколон.
Рыбы там живут на суше.
Но, быть может, люди врут.
А одну плохую грушу
Гуайявою зовут.
Не даёт там совершенно
Урожая виноград.
От того, что там, наверно,
Очень жарко, говорят.
Плохо там растёт картошка,
Там её почти что нет,
Там банановую крошку
Заправляют в винегрет.
Но зато растёт папайя,
И бананы, и грейпфрут.
Говорят, что есть мамайя,
Но, по-видимому, врут.
Там на острове Пиносе
Спрятан был пиратский клад,
Но его разворовали
По музеям, говорят.
А когда свирепый ветер
Там взволнует океан,
То по-русски называют
Это словом "ураган".
И погаснут в чёрных тучах
Солнца жёлтые лучи,
Полетят, как птицы с кручи,
Рельсы, камни, кирпичи.
И тогда ребята в школу
Могут вовсе не ходить -
Их дорогою свободно
Может камнем зашибить.
Если с вами будут грубы
Родители,
Убегайте-ка на Кубу,
Побродите там.
Туда добраться очень просто,
Самолётом - ясно всем.
А к самолёту вас доставит
Автобус 37...
Связаться с программистом сайта
