На сухом листе пальмы за моим окном сидит птенец-слеток горлицы. Он только недавно вылетел из родного гнезда и теперь под присмотром мамы учится взрослой жизни.
Птенец большой и толстый, размером почти со взрослую горлицу. Но перья у него еще не розовато-сизые, как у взрослых, а грязно-серые, и не лежат ровно, а топорщатся во все стороны, как шевелюра у хулиганистого мальчишки. И шея у него тонкая и какая-то голая. И клюв не по росту: кажется. что взяли его от какой-нибудь хищной птицы да и приставили по ошибке горлицыному сынку...
Птенец сидит и важничает. Еще бы, ведь на пальму он прилетел один, без мамы, как вполне самостоятельная горлица. Он надулся, растопорщился, полуприкрыл глаза, как будто дела ему нет до всего мира - и особенно до большой рыжей собаки, которая уселась под пальмой, задрала вверх морду-чемоданчик и смотрит на него пристально зелеными своими глазами.
И все же есть во всем облике птенца что-то неуверенное, озабоченное. Птенец надеется, что никто не видел, как именно он сюда прилетел. Но я-то знаю, что плюхнулся он на пальму, как последний неумеха, и долго балансировал растопыренными крыльями, от чего весь лист закачался, как во время грозы, а сам птенец чуть не свалился вниз - прямо в зубы к рыжей собаке! Оттого-то она и смотрит на него теперь с таким интересом...
Но птенцу очень хочется, чтобы его считали взрослым. Он все надувается и важничает - только что не пыхтит! И тут из глубины сада доносится короткий и резкий вскрик - будто хрюкнул маленький поросенок. Трудно поверить, что такой звук может издать нежная, изящная горлица - и все же это она. Мать птенца уселась на ветку большого дерева и оттуда, из глубины темно-зеленой глянцевой листвы, подала короткий сигнал. И птенец, сразу сбросив с себя всякую важность, обрадованно захлопал крыльями, спрыгнул с листа - лист опять закачался - и неуклюже "заковылял" по воздуху на соседнее дерево, к маме...
Лети, птенец, учись - и не попадайся рыжей собаке!