...Он стоял на крутом Днепровском склоне. Веселые резные ставенки покосились, а голубая краска на них потрескалась и облупилась. Старая шиферная крыша покрылась бурыми пятнами, древнее крылечко постанывало: " Осторожней ступай, а не то упадём вместе". Маленький старый домик, странно притихший среди хищных особняков, окруживших его со всех сторон.
Сухонькая старушка в традиционном белом платочке в чёрную крапинку сидела, пригревшись на щедром летнем солнышке. Добрые глаза, подернутые дымкой катаракты, смотрели на нескончаемые воды, по которым неутомимо носились моторки, важно шли речные теплоходы да иногда пролетали нарядные яхты. Руки, привыкшие к работе, густо усыпанные старческими пигментными пятнами, легко перебирали края чистого фартука. Вокруг пенились цветы: мальвы, чернобривцы, маттиолы.
- Что, солнышку радуешься? Любишь лето, любишь. Хорошо тебе летом. Весной вон как сердился, льдины ломал да крутил. От плена зимнего освобождался. А сейчас блестишь, что твоё зеркало, - она улыбалась, разговаривая с Днепром. Он был её другом, её исповедником. Ему поверяла она свои радости и горести.
И Василь Днепр любил. Выйдет, бывало, утром на крылечко. Лёгким туманом всё укрыто, а сквозь дымку проглядывают лучи рассветные. "Эх, хорошо, мать! В райском месте живём!" - скажет. Умоется из летнего рукомойничка и - на работу. А вечером, как вернется, по хозяйству занимается. Руки у него золотые были. Всё сам делал. Полы в доме настелил - ни щёлочки. Мыть, бывало, - одно удовольствие. Сейчас рассохлись, скрипеть начали. Словно жалуются, хозяина зовут.... Коленька, внук, хоть и славный хлопчик, да только руки у него до хозяйства не доходят, молод ещё. Да и не охоч он до такой работы. Всё возле компьютера сидит.
А мальвы цветут. Рясно стоят, красавицы. Розовые, тёмно-бордовые, белые.... Всегда Фрося мальвы любила. И хоть участок их весь на склоне - для цветов место выбирала под окошками. Помнится, как помидоры сажать - так под каждую помидорину отдельную ступеньку устраиваешь. Василь-то много помогал. Это она ворчала: "Что за напасть такая, ступить ровно места не найдешь". Да уж и привыкли, прижились за столько лет.
На соседнем участке лязгал бульдозер. Огромная машина плевалась вонючим газом, и шум её заглушал все другие звуки. Не было слышно пения птиц, улетели пчелы, всегда опылявшие её цветы.... Стальной монстр легко сдвигал горы земли, выравнивая площадку под новый дворец. Нет уже Сониного сада. А яблоки у них были знаменитые. И антоновка, и бойкин, и курский ранет. А уж белый налив урожай давал.... Всей ребятне хватало. И на черешню малышня, словно галчата, слеталась. Через год-другой там будет стоять большой новый дом, красивый, роскошный. Там будут жить люди. Новые соседи.... Какие они? Бог знает....
А с другой стороны дом уже стоит. В четыре этажа, уж под крышу выгнали. Там Николай жил. Хороший мужик был, да водка сгубила. А может и не водка. Клавка его, ох, вздорная баба. Чуть что - скандалить сразу. Другой раз мимо идет, слово скажет - будто в лицо плюнет. А потом и вовсе загуляла. Бросила мужа, он и пить начал. Как всегда, сначала по чуть-чуть, да потом и понеслось. Особенно, когда дочка его, Райка, вместе с матерью перед всеми позорила. Видать от гнилой яблоньки яблочко то уродилось. Николай покойный Райке дом отписал. Новая хозяйка сразу за дело взялась. Пришла к ним с требованием:
- Отец мой саженцы молодые черешневые посадил по-над межой, а вы их себе присвоили. Отдавайте.
Вот такой сюрприз. Не стали они с ней спорить да ругаться. Что с неё возьмёшь. Так она все три деревца и выкопала. Хоть бы по уму у себя посадила. Нет.... Две черешенки так и погибли, не принялись.... Да и та, что осталась, вместе со всем садом под бульдозер пошла...
...Старая Ефросинья смотрела на свой дворик, и душа её согревалась. Всё здесь родное, всё приметное. Вон на старой вишне обрывки веревки. То качели Любушкины. А там, пониже - скамеечка. Василь, когда делал, смеялся:
- Это тебе, Фрося, чтоб легче вверх-вниз по двору бегать. Вниз спустилась, бурьяны выполола, а наверх барыней идёшь, прогуливаешься. Вот скамеечка, присядешь и отдохнёшь, на Днепр полюбуешься.
Фрося молодая была, отмахивалась:
- От скаженный, ну когда мне там рассиживаться?
Но скамеечку любила. Вокруг всегда цветы сажала. За скамеечкой сирень растёт, махровая. Это, когда Ботанический сад засаживали, много сирени завезли. Коллекция там необыкновенная. Вот Василь и привез несколько кустиков. У скамеечки тёмно-фиолетовую посадила, а белую - напротив, под забором. Как весна приходит - словно невеста-скромница белая сирень красуется. К ней ступеньки ведут. Василёк делал.... В земле лопатой вырезал и деревянными дощечками устраивал. До сих пор служат. Любили они вечерами летними посидеть рядышком.... То уже потом было, после войны....
Война... Что ж, жила, как могла. Как все выживала... За бедой и радость пришла. Освободили Киев от фашистов. Да только радость и беда - вместе всегда. Бродят по свету - не разлей вода.
Только порадовались, что жить можно без страха, как вдруг новый гром грянул над их крышами. Решили управители сад устраивать*. Много слёз люди пролили. И то сказать: мужики - кто на фронте, а кто уже и не вернется никогда. Бабы одни с детишками. А тут вдруг переселять начали. Ох, и плачу было.... Выли хозяйки, когда их домишки тракторами валили. Всем, правда, участки дали. Кому на Выдубичах, кому на Теличке, а кто аж на Сапёрную слободку перебрался. Да только как строиться.... Война еще не закончиласьА им повезло тогда. Ограда сада нового как раз возле домика их прошла. Не позарились на крутой склон начальники.
Не обошло счастье дом её стороной. Василь вернулся хоть и контуженый, но живой. Руки-ноги целы. А через год старший брат Фросин нашелся. То-то радости было. Они тогда решили, пусть Федор с ними живет. Больше родни и не осталось. Пристроили комнатенку с кухонькой, туда Федя и жену привел. Там и Пашка у них родился. Дружно жили.
У Фроси с Василем долго деток не было. То ли контузия, то ли ещё что... Пашку любили, как сына. Он и рос балованным. И вырос пропащим, эх! А потом, в 59-м, у них Любочка родилась. Цветик их ненаглядный.
- Иду, доню, иду.... - баба Фрося встала со скамейки и, тяжело опираясь на палку, медленно пошла в дом.
- Ох, старость - не радость. Любушка, а что ты такая смурная нынче? Никак плакала?
- Вы разве забыли, мамо? Суд сегодня.
Люба, а точнее, Любовь Васильевна всхлипнула. Ничего хорошего она от суда не ждала и на справедливость не надеялась.
- Какой суд? - мать недоверчиво посмотрела на неё....
***
...Пашка стоял, набычившись, только фыркал, а вокруг Райка вилась, что вьюнок в огороде. Вроде тонкий, нежный, а не вырвешь - все цветы заплетет да задушит.
- Ефросинья Ивановна, вы понимаете, какие деньги люди готовы за вашу хибару заплатить? Миллион американских долларов! Да вы за такие деньги и квартиру себе купите, и дачу, и на машину хватит, - Раиса сладко пела, мягко стелила... А Пашка только поддакивал.
- Да, ты, Райка, мне голову не морочь. С какой такой стати я дом свой продавать стану? Кто за него деньги предлагает, коли дом не продаётся? - сердилась Ефросинья. Да и Пашка, глянь, стоит, аж трусится. Деньжища унюхал.
- Я, Ефросинья Ивановна, не Райка, а Раиса Николаевна. И как дома продавать, знаю. Мне, между прочим, в нашем агентстве очень прилично платят, такие специалисты на дороге не валяются, - Раиса подбоченилась. Уж она-то себе цену знает. - Я не один дом удачно продала. И вам по-соседски хорошие условия предлагаю.
- Тёть Фрось, ну чего вы упёрлись. Ведь м-и-л-л-и-он долларов. Да такие деньги и присниться нам не могли. Ну, давайте, соглашайтесь, - Паша дышал хрипло, потирая руки, словно чемоданчик с купюрами перед ним лежал.
- Ну вот что, дом я не продаю. Хочешь - сам со своей половиной разбирайся. Вся жизнь моя прошла тут, радости радовались, горе горевали. Здесь дочь родилась, муж мой помер, здесь и я свою смерть приму. Не о чем нам говорить, - Ефросинья разгладила несуществующие складочки на скатерти, подвинула вазочку с цветами.
- А что ж ты, Раиса, за миллион говоришь? - вдруг подала голос Люба. - Я слышала, ты свой домик за три миллиона продала...
- А ты мои деньги не считай. То тебя не касается. Мой дом без проблем продавался. А с вами тут хлопот не оберешься...
Паша дёрнулся:
- Как за три? Что, правда за три?
- Не суетись, - Райка важно глянула на него. - Всё меняется. За ваш дом покупатель миллион заплатит и поможет переехать, плюс все расходы по оформлению на себя берёт, но только в том случае, если сразу полная продажа. За весь дом деньги дают. А если только половина - то больше двухсот тысяч ты не получишь. Так что сам думай, сам с родственниками договаривайся...
Пашка что-то долго ещё кричал, требовал... А Фрося никак понять не могла. Вот ведь как чудно получается: был их дом с Василем, с братом поделились, по-родственному, по-семейному. Как иначе-то? А теперь что выходит? Родной племянник требует, чтоб она из своего дома съехала?
- Ну, всё, хватит! - Ефросинья решительно поднялась. - Я свой дом не продаю и весь сказ. На погост вынесут - делайте потом, как знаете. Бывайте здоровы.
- А вот это зря вы так, Ефросинья Ивановна, зря, - Раиса усмехнулась. - Люди ведь серьёзные, шутить не любят. Не хотите по-хорошему - будет по-плохому. Дом подошёл клиенту, а он своё привык получать. Смотрите, совсем без ничего останетесь...
- А ты мне не угрожай, ишь, шустрая какая стала. Давно ли за ягодами прибегала, когда мамка тебя голодную бросала? Мой дом, я в своём праве...
- Праве? Да вы, видать, и впрямь из ума выжили. Право у тех, у кого деньги есть. А вы слово это забудьте, да делайте, что умные люди советуют. Я через неделю зайду. Подумайте пока, - и, повернувшись, вышла из горницы. Следом за ней вылетел Пашка, хлопнув дверью так, что со звоном слетел ушат, висевший на гвоздике у входа.
***
Полгода после того разговора прошло. Пашка свою долю тогда продал. Теперь уж и глаз не кажет....
Райка после того разок зашла, что-то Любушке говорила, да Ефросинья слушать не захотела. Дочка после того разговора будто потерянная ходила. Переживала. Только что ж переживать - их дом и всех делов.
А теперь вон как обернулось... Суд...
- Собирайтесь, мамо. Ехать пора, я такси заказала, - Любовь Васильевна уже была готова. В руках держала сумку, в которой были документы и фотографии. Вот родители в сорок пятом, когда отец вернулся, стоят на почти пустом крутом склоне. Мама, совсем юная, приникла к его плечу, словно ива плакучая, которая к воде тянется. Вот она маленькая - у мамы на руках возле цветущих мальв под окошком. А вот - грустная - похороны отца, гроб стоит на столе в комнате. Почти вся жизнь....
***
Подъехало такси. Ефросинья шла медленно. Годы.... Где та резвая молодуха, что бегала по этому склону взад - вперед? Да с поливалкой, а то и с ведрами земли да навоза. Там, пониже, у них ведь и сараюшка была, курей держали. Чтоб, значит, свеженькие яйца на столе. А то и продавала иногда. А когда Любочка родилась, так козу завели, молочко детям....
- Мамо, машина ждёт!
Торопится Любушка. Что ей торопиться? Она ещё молодая, только за пятьдесят чуток.
Ефросинья давно не выбиралась в город. А зачем? Богу помолиться - так Ионинский монастырь вон он, рядышком. За забором в саду Ботаническом, что на слезах людских построен. Красивый сад, и то правда. А в магазины она давно не ходит. В прошлом году в больнице лежала, так тоже, туда - "Скорая" забрала, а назад Люба такси заказывала. Дорого такси стоит. Всё сейчас дорого стоит.
А город - красавец. Изменился сильно. Дома огромные, машин - море. Дороги вот только разбитые. То яма, то колдобина. Так дороги они всегда такие.... И людей много.
Старая Ефросинья смотрела в окошко автомобиля. Солнечный день, теплый. Люди куда-то торопятся, спешат. У всех свои дела, свои заботы. Почитай, у каждого на лице они написаны. Хоть и одеты все хорошо, нарядно, да лица какие-то невеселые. Гонятся за деньгами. Без денег трудно. Но без тепла человеческого ещё труднее. Они с Василём хоть и небогато жили, но и не бедствовали. Василь шофёром работал. И стройматериал привозил, и саженцы. Да и она дома не сидела. Всю жизнь на "Арсенале".... Нету уже "Арсенала". Говорят, музей там теперь будет.... Но, сколько помнит себя, всегда рядом с людьми были. И ссорились иногда, но больше дружили. Помогали друг другу. А застолья какие бывали - на столе картошка да огурцы соленые, а иногда и сала шмат. Красота. Соберутся вместе, если праздник какой, говорят, смеются, песни поют, а то танцы устроят. И к соседке хоть и ночью в дверь стукнешь - откроет, если что надо - не откажет. Сейчас никого из соседей и не осталось....
Машина остановилась, и воспоминания прервались. Они вошли в здание суда. Длинный, узкий, словно больничный, коридор, вдоль которого стояли стулья с откидными сидениями. Мимо пробегали люди с озабоченными лицами. А когда Любовь Васильевна спросила, где находится зал заседаний, ей указали на стулья и посоветовали не мешать. Мол, придет ваше время - вызовут.
Ждали долго. Старой Ефросинье стало казаться, что потолок опускается ей на голову и вот-вот придавит, а стены неумолимо смыкаются вокруг. Она часто задышала и ухватилась за руку дочери. Люба быстро встала и вывела её во двор. Пока Ефросинья приходила в себя, сидя на металлической трубе, лежащей у здания под помпезной вывеской с надписью "Суд N-ского района", выглянул милиционер.
- Гражданки Землицкая и Корниенко? Вы желаете, чтобы слушание дела проходило без вас? - спросил он громко.
- Мы идем, идем... - Люба осторожно тронула мать. - Мамо, вы можете идти?
Ефросинья Ивановна с трудом поднялась, и они снова вошли в здание суда.
В небольшой комнате стояли два стола. За одним из них сидела ухоженная молодая женщина. Изящно заколотые чёрные волосы и идеальный макияж отлично сочетались с высокомерным взглядом карих глаз. Тонкие пальцы, поблескивая искрящимися перстнями, легко перебирали бумаги. Не хватало только камер, чтобы начать фотосессию. Поправив легким движением желто-голубую ленту, лежащую поверх чёрной мантии, она брезгливо посмотрела на вошедших и спросила их имена.
Пока они отвечали, Люба полезла в сумку, достала фотографии и документы. Протянула судье:
- Смотрите, мы в этом доме больше пятидесяти лет живем....
Судья резко оборвала её. И, взяв со стола листок, начала зачитывать:
"Именем Украины...... N*** судом города Киева..... было установлено, что граждане Землицкая Ефросинья Ивановна, Корниенко Любовь Васильевна и Корниенко Николай Сергеевич на основании поддельных документов о наследстве завладели 1/2 частью дома по адресу........ , где и проживают в настоящее время, не имея на то законных оснований. Рассмотрев все документы, относящиеся к данному делу, и, опросив свидетелей, суд выносит следующее решение:
1/2 дома, расположенного по адресу..... передать законному владельцу.... Граждан Землицкую Е.И., Корниенко Л.В., Корниенко Н.С. обязать освободить дом в тридцатидневный срок.
Решение может быть обжаловано в течение 10 дней".
- Вы свободны. Копию решения суда можете получить в канцелярии, - холодно сказала судья, окончив чтение.
- Подождите, как же так, вы даже документы не посмотрели. Мать спросите... - кричала Люба с отчаянием. Судья встала и, взяв документы со стола, молча вышла из комнаты.
Люба плакала, трясущимися руками собирая документы и снимки, выпавшие из папки. А Ефросинья Ивановна смотрела на рассыпавшиеся фотографии. Выходя из комнаты, судья наступила на одну из них, ту, где молодая Фрося стояла рядом с мужем, держа на руках свою малышку.... И, взяв дочь за плечо, вдруг сказала:
- Пойдем доченька, они не посмеют. Это - наш дом. Пойдем.
Всю дорогу они молчали. Печальный был ужин. Всё, что могли сказать - обговорили. Завтра Люба пойдет к адвокатам, апелляцию подавать. Нужно успеть в десятидневный срок.
***
По-прежнему цвели мальвы. И Днепр шумел, резвясь под теплым летним ветром. Звенели комары вечерами, дурманящий запах маттиолы наполнял маленькую комнатку бабы Фроси, навевая воспоминания о том времени, когда она была молодой и сильной. Не верилось, что отнимут у неё её дом. Не хотелось думать о плохом. Разве мало она пережила? Голод, война, разруха. Всю жизнь работала, дочку растила. Мужа схоронила. Рано он помер, не успел на их доченьку порадоваться. На свадьбе её не гулял, внука не увидел. Любаша, конечно, замуж поздно вышла, всё перебирала.... А хоть и вышла - так не сложилось.... У матери душа болит, пусть дочь и взрослая. Внучек вон без отца растёт. Хорошо - не бесится, как многие нынче....
Люба мрачная ходит. Говорит, отказали ей в суде. Плачет по ночам. Но ведь есть же на земле справедливость? Ведь не могут же человека просто так из его собственного дома выкинуть? Не могут. Не имеют права.
***
В воскресенье она снова сидела на лавочке, любуясь Днепром. Мальвы всё ещё цвели, но уже их срок заканчивался. Всё когда-нибудь заканчивается. К дому подъехал грузовик, и оттуда выпрыгнули несколько молодых парней.
- Вы к кому, сынки?
- К тебе, бабка. Собирайся мухой, переезжать будем. Повезло вам, хозяин добрый. За машину заплатил, за работу заплатил и жильё тебе дал. Так что давай, пошевеливайся.
- Куда собираться? - Ефросинье стало тяжело дышать. - Мой дом! Никуда не поеду!
- Так, нам с тобой возиться некогда. Ехать еще километров сто.
На шум вышла Люба.
- Вам чего? - она догадывалась, что это за ребята, но верить не хотела. Не могла. Так же, как не могла поверить в это её мать, которая сейчас держалась за грудь и судорожно дышала, словно всхлипывала.
- Тётка, давай в темпе собирайся. Вон ящики, грузи своё барахло. Будешь мешать - за целостность имущества не отвечаем, - парень в спортивном костюме говорил уверенно, спокойно. Но за простыми словами крылась угроза. Любе стало жутко.
- Вы... Вы не имеете права.... - она придерживала ворот старой кофты, которую надела, убирая в доме. Седеющие волосы, заколотые гребнем, растрепались, и Люба была похожа на перепуганную серую птицу с подбитым крылом, которая пытается охранить своё гнездо от хищников.
Бритый парень кивнул кому-то, вперёд выдвинулся мужчина, с кругленьким животиком, в светлых брюках и такой же рубашке. Он откашлялся.
- Гражданка Корниенко? Я полагаю, что вам было передано решение суда первой инстанции, а также решение апелляционного суда, о том, что ваше ходатайство не удовлетворено и вы должны освободить незаконно занимаемое строение в пользу законного хозяина. Господин N является хозяином данного домовладения на основании договора купли-продажи, подписанного Павлом Сергиенко, бывшим владельцем этого дома. Я, будучи судебным исполнителем, прибыл для исполнения судебного решения. Вот моё удостоверение, а вот копии решений поименованных судов. Прошу немедленно освободить помещение. В противном случае вынуждены будем применить силу на основании закона, - выдохнув привычные слова, он отступил за спины спортивных ребят.
Люба ещё что-то кричала, но парни уже зашли в дом, внесли какие-то коробки и стали сбрасывать туда их нехитрые пожитки.
А старая Ефросинья, не шевелясь, сидела на лавочке. Дышать становилось всё труднее. И перед закрытыми глазами стоял Днепр. Суровый, укрытый толстым слоем льда. Тот Днепр.... Из 43-го года.... По льду бежали люди.... В пиджаках, черных свитках, зажав в руке половинки кирпича.... Бежали и падали, падали, падали.... Там и Ванечка остался, братик её любимый. Радовалась Фрося, что удалось ему фашистской мобилизации избежать, вырвался из облавы да на тот берег ушёл, к нашим. А наши мобилизовали.... Семнадцать ему было....
- Бабка, давай, садись в машину....
Чьи-то голоса.... Чьи-то руки поднимают её и заталкивают в автомобиль.... Фашисты? Куда её везут? Днепр ей чудится, волной кивает, словно прощается.... Машина катится, жарко.... Почему жарко? Ведь зима.... Плач, женщина причитает... Плач стоит в округе.... Вон двинулись трактора.... Упал Валин домик. Воет Валентина, дочка к подолу притулилась, а сын стоит, маленький совсем, серьёзный, понимает, что беда.... Упал Марусин дом. Хороший, добротный.... Одна Маруся осталась на всём свете. Похоронку на мужа получила. А Степан с Дмитром, сыновья-погодки, там, на Днепре взорванном остались.... Маруся долго их среди трупов искала, не нашла.... Видать под воду ушли.... Славные ребятки были. Степе только-только семнадцать минуло, а Дмитрик помоложе....
- В больницу, слышите, в больницу! Фашисты, что ж вы творите...!
...Где там те фашисты, освободили город уже. То ж Федина жена кричит.... Видать, опять Пашка что-то с собой сотворил.... Вот беспутный! А какой славный мальчишечка рос, боевой..., мать его все таскала по больницам.... То руку сломает, то нос в драке перебьют....
Машина гудит.... Неужто Василь вернулся? Он сегодня саженцы обещал привезти. У них в саду самые лучшие сорта растут. Абрикосы уже первый урожай дали.... Крупные, сладкие.... Холодно.... Осень на дворе.... Самое время сажать.... Точно, Василь. Улыбается, зовёт на помощь да порадоваться вместе. А вдалеке Днепр блестит ...
- Иду, Василёк, иду....
***
...В старой заброшенной хибаре, щедро предоставленной вышвырнутым из собственного дома людям "добрым хозяином", громоздились небрежно сброшенные ящики. Посредине на незастеленной кровати лежало тело старой женщины. Рядом рыдала её дочь. А в углу, прижавшись к стене, стоял худенький подросток. Он смотрел на умершую бабушку, на рыдающую мать, на чужие грязные стены, мутные окна, местами побитую мебель и остатки их небогатой мирной жизни, грубо затолканные в коробки. И в душе его умирала вера в честь и справедливость... Он хотел одного - отомстить...
* 23 марта 1944 года - основан Киевский ботанический сад Академии наук УССР.
Ныне - Национальный Ботанический сад имени Гришко.