Аннотация: Четыре печатных публикации: в США и в Канаде
МАТЕРИНСКИЙ ЗАВЕТ
Пища не приближает нас к Богу: ибо, едим ли мы, ничего не приобретаем; не едим ли, ничего не теряем.
(1 Кор 8 : 8)
В своё первое заграничное путешествие после отъезда в эмиграцию Давид - теперь уже свежеиспечённый гражданин США и житель города Нью-Йорка, отправился не с русскоязычной группой, как это успешно практиковали его многие приятели, а, так сказать, с англоговорящим контингентом. Причин, побудивших его принять снобистское решение существовало несколько. Во первых, Давид уже достаточно бойко изъяснялся на английском, а во вторых, что немаловажно, не только без труда овладел бытовым языком, но и начал улавливать его смысловые нюансы. И с юмором местным подружился, несмотря, по мнению Давада, на его некоторую специфичность, и шутки-прибаутки понимал, и даже сам мог выдать весёлый каламбур - словом, ощущал полный комфорт в иноземном наречии. Читал почти без словаря! Однако главное всё же заключалось в том, что, в предстоящей поездке Давиду захотелось непременно потешить самолюбие, наконец, почуствовав себя не советским эмигрантом, так и не расставшимся с былыми замашками и мировозрением, а настоящим американцем. Ах, как ему не терпелось небрежно расплачиваться кредитной карточкой, а не совать везде и всюду кэш. Как надоело постоянно краснеть от мысли, что на него смотрят не без снисходительности, словно на одного из пронырливых соотечественников, самонадеянно считающими себя умнее всех. Давид не то чтобы стеснялся земляков, но в их присутствии постоянно ощущал некоторую неловкость, граничившую с необъяснимой неприязнью к людям, казалось бы связанных с ним общим прошлым. Потому и предпочёл на отдыхе держаться подальше от своих бывших сограждан. Ну не любят иные товарищи себе подобных, что уж тут поделаешь!
Маршрут поездки Давид тоже выбрал соответствующий - Великобританию. Долго думал какую страну посетить в качестве американского туриста и остановился на классическом зарубежном вояже - прилететь из Нью-Йорка в Лондон, а оттуда, ознакомившись со столицей королевства, неспеша проехаться с гидом по стране на комфортабельном автобусе. Попасть и в Страдфорд на родину Шекспира, и в Абботсфорд завернуть, вдохнув там атмосферу, оружавшую Сэра Вальтера Скотта в его владениях. Опять таки, вокруг народ по английски поголовно гутарит. Чем не сплошное удобство в общении и в сервисе? В одном из маленьких городков, где немногчисленную группу его спутников расположили на ночлег, Давиду и довелось в полной мере ощутить себя именно тем, кем он так страстно желал...
Гостиница, ставшая кратковременным приютом для путешественников и для него, в том числе, Давиду сразу понравилась. Старинное здание, на центральной площади, традиционный викторианский стиль интерьеров, живое тепло камина в холле - очень своевременное для марта месяца, его впечатлили до глубины души. А уж гостиничный ресторан, где специально для участников тура был накрыт ужин, и вообще, оказался неожиданным приятным сюрпризом.
Трапезу, организованную столь обстоятельно и безусловно с европейским шармом, Давиду прежде делить ни с кем не доводилось. И хоть, ассортименту холодных закусок было далеко до разнообразия привычного воскресного ланча-буфете дома, где-нибудь в Бруклине, качество и вид горячего угощения заслуживали самых щедрых похвал. Гостям предложили запечёную баранью лопатку, ростбиф в горчичном соусе и зажаренного поросёнка. И всё такое свежее - с пылу, с жару! А главное, как Давид любил, мясо, в поданных угощениях выглядело благородно, почти в лучших традициях пиршества в средневековом замке, когда гостей ублажали целой кабаньей тушей, приготовленной тут же на вертеле.
У Давида аж глаза разбежались от подобного гастрономического изобилия, достойного внимания самого привередливого гурмана. Его, уже достаточно проголодавшегося к вечеру, призывно манили столы, щедро уставленные аппетитными явствами. Впрочем, стоило осмотреться и не гнать бездарно картину, набив живот первым попавшимся под руку блюдом. Давид желал непременно полакомиться всем понемногу, не пропустив ни одного кулинарного шедевра, хотя бу уже потому, чтобы ответить себе на простой вопрос - а как у них в этой хвалёной Англии c общепитом? Как кормят?
Начал Давид с баранины. Её тонкий сочный ломтик буквально растаял во рту, но памятуя о других деликатесах, Давид на следующий пока не польстился. И ростбиф был необыкновенно хорош. Не переделанный, нежный, в меру с кровью. Давиду, искушённому во вкусе дорогого стейка и обошедшему в Манхеттене с десяток приличных ресторанов, он понравился без лишних оговорок. Однако и с ним Давид тоже не переусердствовал, сохраняя пространство в желудке, столь необходимое для украшения ужина - жареного поросёнка. Как водится, самое вкусное он оставил напоследок, намереваясь сполна насладиться продуктом редким в каждодневном меню. А чтобы всухомятку не жевать, Давид вознамерился побаловаться бутылочкой пива или сдобрить жирное мясо бокальчиком красного вина. Ужин в ресторане входил в стоимось поездки, однако за спиртное следовало заплатить в баре, распологавшемся в другом зале, рядом. Подобное роскошество Давиду не показалось непозволительным и, недолго думая, он поспешил туда за каким-нибудь подходящим хмельным напитком. Там то у стойки он и столкнулся нос к носу с соседом по сиденью в автобусе - Мартином. Познакомились они в дороге и даже успели выяснить кто из них кто...
Тяжёлый акцент выдал Давида с головой в первый же день путешествия. Да и его ломанный английский свидетельствал куда красноречивей акцента, подсказывая Мартину - коренному жителю Нью-Йорка, что его нечаянный собеседник - иностранец, причём недавно обосновавшийся в Америке. Вытягивать из Давида предисторию его прибытия в Штаты Мартину не пришлось - тот сам не замедлил выложить, что он политический беженец из Советского Союза.
- Еврей? - как бы между прочим, но чрезвычайно заинтересованно осведомился Мартин и, получив утвердительный ответ, покровительственно заметил, - мои прадедушка и прабабушка тоже из России.
- Из под Киева, - уточнил он, наверняка слабо представляя географию той части света, где нкогда не бывал. Однако, название местечка, откуда происходил его род, Мартин произнёс без запинки, будто употреблял это слово столь часто, что то само отскакивало от зубов. Да так звучно и правильно, как не произнос бы его ни один американец. Правда, Давиду оно ровным счётом ничего не говорило. Да и переименовать мелкий городишко или деревню рабоче-крестьянская власть вполне могла после революции. Сколько их было губернских и уездных населённых пунктов, утративших первоначальное звучание - не сосчитать. И о причинах, погнавших его прародителей с тех далёких краёв, Мартин тоже доподлинно знал:
- Убежали от погромчиков, - многозначительно добавил он, нисколько не сомневаясь, что смысл страшного слова, известного каждому еврею и унаследованного от давно ушедшего поколения, всеобъемлюще понятен любому выходцу из восточной Европы. Потом показал фотографию, хранившуюся в бумажнике, на которой был запечатлён мальчик в ермолке и с талесом на плечах.
- Бар-мицва моего сына, - с гордостью поведал Мартин. О жене, или о той, кем ему приходилась женщина, ставшая матерью его отпрыска, он почему-то предпочёл умолчать. В общем, Давид с Мартином особой дружбы не завёл и сейчас, встретив в баре, скорее, был раздассадован, чем обрадовался человеку, по сути дела, бесконечно далёкому ему во всех отношениях.
"...Ну вот, земля репнула и чёрт выскочил, - подумал Давид с неудовольствием, опасаясь не на шутку, что Мартин попытается навязать ему свою компанию, - Теперь уж точно от него никуда не денешься ..."
Расстройства своего Давид не показал, хоть и испытывал стремительно угасающую симпатию к уже порядком надоевшему болтливому соседу. Да и нервничал он вовсе не по причине присутствия Мартина в баре, а по вполне конкретному поводу, переживая, что тот и в ресторане захочет к нему присоединиться. А там, как назло, остывал румяный поросёнок.
"...Ну, абсолютно некстати, - понурился Давид, впервые не без основания пожалев, что путешествует не с родными и предсказуемыми соотечественниками.
"... Со своими оно куда проще. И понятнее. По крайней мере, всегда знаешь чего от них ожидать. Всё кушают и сильно имеют в виду всякие глупые забобоны. А при этом клиенте свинину трескать вроде и не с руки. Неудобно. Ведь, какой-никакой, а сородич. Можно сказать, брат по крови..."
Поросёнком, обложенным, зеленью и молодым картофелем, Давид собирался закусить незамедлительно после выпитого вина. О таком царском угощении он и мечтать не мог! А тут Мартин на его светлом пути - негаданный нравственный заслон к некошерной пище.
"...И принесла нелёгкая тебя на мою голову, - Давид был готов потерять того, или по необходимости незаметно ретироваться самому - как выйдет. И вероятно, поступил бы в соответствии с мгновенным импульсом, не окажись неожиданно Мартин парнем отнюдь не хлипким. Ни много-ни мало, тот активно подналёг на шотландский виски, но не смаковал его по чуть-чуть, как рафинированный джентльмен, а лакал с энтузаизмом дорожного рабочего. Неудивительно, что Давид на минуту даже зауважал Мартина, обнаружив в нём удальца, способного выпить как следует. Хлоп, хлоп - тот лихо опрокидывал полные стопки и бармен едва успевал подавать следующие. Давид только диву давался: американец и такой крепкий орешек? Совсем, как его знакомые в Бруклине - любители основательно заложить за воротник. А если, те могли запросто засосать бутылку водки каждый, то и этот парнишка наверное не отстал бы от них в алкогольном марафоне?
Когда количество опорожненных Мартином стопок перевалило уже за полдюжины, тот признался, что жутко голоден.
- А не подкрепиться ли нам? - предложил он и вопросительно смерил скептическим взглядом бокал с вином, которое Давид едва цедил, приготовившись попотчеваться под него поросёнком. Очевидно, размер бокала Мартину показался слишком ничтожным, чтобы так просто увести человека, не без цели зашедшего в бар. Тем более, мужчину в соку, наверняка закалённому водкой и недавно приехавшего в Америку из России. Увести того отсюда, не дав как следует принять на грудь? Непорядок...
Давид понял, что от Мартина ему, похоже, отвязаться не удастся и всердцах осушил бокал до дна. Потом, плюнув на дорогивзну алкоголя в баре, заказал второй и только после этого обречённо последовал вслед за Мартином в зал ресторана, проклиная случай, пославший ему в попутчики соплеменника.
К поросёнку, к счастью, ещё никто не притронулся. То ли люди, пришедшие сюда этим вечером вместе с Давидом, толком не разобрались чем их кормят и не сообразили насколько с виду рядовой ужин - из ряда вон выходящее мероприятие в их недорогом туре? Или забота о нормальном уровне холестерина в крови заставляла тех поститься? Не суть. Главное, что поросёнок терпеливо дожидался истинного ценителя, готового трепетно и по достоинству оценить его непревзойдённый вкус. Давид было собирался без колебаний плюнуть на присутствие Мартина и на предрассудки, которые, как он считал, ему навязали в Америке местные религиозные бездельники-мракобесы, но вдруг заметил, что и тот заглядывается на поросёнка. Зыркает так опасливо, вроде невзначай и осторожно, но с тайным вожделением и непреодолимым желанием отведать свининки. И тоже косится, на своего спутника, как на явню помеху. То есть, откровенно тяготится обществом Давида - советского еврея, очевидно, по мнению Мартина, более послушного законам веры праотцов, чем он сам.
"...Вот так номер, - неожиданное открытие Давида развеселило и одновременно смутило иронией присходящего, - видать и мой американский друг удручён? Выходит, мы другу другу мещаем? Оба хотим одного и того же, но противимся это делать в присутствии друг друга?.."
Мартин, ещё минуту назад, казалось гораздый слопать быка, отчего-то медлил. Не торопился ни с салатами, ни с прочим подножным кормом и всяким силосом, - принятой в Америке прелюдией к горячей закуске. Он явно выжидал: притронется ли к поросёнку его новый знакомый или в соответствии с предписаниями Торы будет соблюдать Кашрут. В глазах Мартина, осоловелых от виски, мелькали не то тень расстерянности, не то отражение уже посещавшего его раньше опасения уронить своё реноме, а когда Давид уверенно направился к заветному блюду, тот, не скрывая, облегчённо вздохнул. Ретиво подхватил тарелку и свободный, не терзаемый более сложной дилемой как поступить, последовал за Давидом, воодушевлённый его примером.
- Ну, а как насчёт того, что нам с тобой нельзя некошерное? - не удержался язвительно полюбопытствовать Мартин, признав в Давиде чуть ли не единомышленника. Он усмехнулся, так и не определившись разочаровал ли его еврей из России или, наоброт, покорил пренебрежением к иудейским правилам, которые тому следовало неукоснительно соблюдать. Эта мысль Мартина занимала недолго и, позабыв о чужом духовном падении, он спокойно подцепил кусок пожирнее. Жадно вдохнул аромат специй, зажмурился и крякнул от удовольствия, намереваясь непременно одолеть ещё один.
- Наверное, нельзя - с виноватой улыбкой подтвердил Давид, размышляя о своём. Он тоже подумал о Мартине, представляя его в подобной ситуции, но с иными действующими лицами. Ведь вполне возможно, что здесь, в ресторане, Мартин мог оказаться не с ним, а с другим путешественником - с американским евреем! И что тогда? Наверное, так и пожирал бы Мартин поросёнка только глазами, не решившись себя скомпроментировать? Впрочем, Давида уже через минуту перестали волновать морально-личностные аспекты тоже чуждого ему мировозрения. Он, сосредоточенно орудуя ножом и вилкой, старался отрезать заднюю ножку.
- По Галахе точно нельзя, - заключил Давид, блестяще справившись с задачей. Лезвие ножа попало как раз на сочленение сустава и ножка, покрытая хрустящей, хорошо прожаренной корочкой, без упрямства отделилась от тушки. Давид удовлетворённо чмокнул губами и поспешил закончить мысль:
- Поверь, - его вдруг осенила тысячелетняя мудрость не одного поколения простых мужчин и женщин, вынужденных выживать в самых разных условиях, начиная с невзгод в египетском рабстве и заканчивая мытарствами во время последней войны.
- Поверь на честное слово мне - прямому потомку тех, кому неоднажды доводилось не доедать и даже голодать. Конечно же, некошерное нам с тобой - двум евреям категорически нельзя. Но!
Давид вдруг поднял указательный палец над головой, совсем как это делал единственный в его жизни раввин, выступление которого он слушал уже после приезда в Америку. И хоть случалось подобные встречи с духовными лидерами нечасто, Давид интуитивно не мог не повторить врезавшийся ему в память характерный жест иудейского теолога, словно взывающего к вниманию людей, жаждущих истины.
- Да, нельзя, - он вздохнул и виновато добавил: - Но если, сильно хочется, тогда можно.
Давид загадочно улыбнулся, вспомнив малообразованную и по житейски мудрую маму, умевшую в два счёта закрыть рот умнику, разглагольствующему о специфике еврейской кухни, а в особенности, об её ингредиентах - чистых продуктах. Она любого ставила на место неопровержимой логикой, в своё время продиктованной нелёгким бытом в трудные послевоенные годы, причём делала это настолько бесхитростно, что и возразить ей было нечего. Да и как иначе мама - тогда молодая женщина, могла реагировать на пустые и далёкие от реальности нравоучения человека, чаще всего, лицемерного, которому наверняка не требовалось изворачиватся, как ей, чтобы чем-то накормить мужа и троих детей. Стоило такому принципиальному грамотею заикнуться о каких-то религиозных запретах при виде банок со свиной тушёнкой у них в доме, как она невозмутимо вынимала из кошелька деньги, оставшиеся от её с мужем получки, и говорила:
- На! Возьми! И скорее ступай. Принеси, что считаешь нужным. Можешь курку, можешь воловое мясо, если, конечно, шойхета отышешь, который, как положено по Закону животинку зарежет. Или рИбу купи. Только не забудь, что на эти грОши семье жить до аванса. А потратишь все, и нам не хватит, учти - будем столоваться у тебя. Я не против.
Давида и его младших братьев мама специально не наставляла как им жить. Лишь раз в году на Йом Кипур она не прикасалась к пище, не готовила, и просила своих пацанов ничего не есть до захода солнца. Объяснение всегда было одним и тем же - так надо. И не полслова больше. В синагогу мама не ходила и с детства приучила детей к тому, что мясо разного сорта - это не более чем мясо, а потому нечего морочить себе голову какое оно. Главное, чтобы было где его купить и на что. Она провела молодость в Киеве, на Подоле и уже до конца своих дней не могла обойтись без настоящего украинского сала толщиной в три пальца. Мама никогда не заводила пустые разговоры, а если и высказывалась о вещах, для советского человека бесконечно отвлечённых, то лишь когда её уж сильно донимали:
- Запреты в еде - для беззаботных. Здравый смысл - для испытавших невзгоды.
За столом Давид, наблюдая за насытившимся и разомлевшим Мартином, молча поднял бокал с остатком вина. Собираясь сделать последний глоток, он мысленно салютовал в честь матери, благодарный за её простые, но неоценимые заветы. Выпил, взгрустнул и понял, что уже не хочет быть настоящим американцем, а желает навсегда остаться тем, кем родился...