В Загорск нас было командировано человек тридцать инженеров для помощи в производстве нового вычислительного комплекса,- будущего сердца противоракетной обороны страны. Сердце работало с большими перебоями, которые ни социалистическим соревнованием, ни победными реляциями к табельным праздникам не удавалось устранить. Оставался старый испытанный способ: нагнать народу, организовать круглосуточные смены и поить спиртом.
Народ подобрался разный, но к спирту доброжелательный. К сожалению, метаболизм мой имел небольшую врожденную ущербность: плохо расщеплял алкоголь, порождая головные боли и физическую невозможность оказать уважение собеседникам, попутчикам и коллегам по работе, с которыми судьба сводила меня за одним столом.
Воспитанный на принципах коллективизма Великий Советский народ болезненно относился к моей индивидуальной обособленности и после двух-трех, вначале участливых, а затем презрительных, вопросов о здоровье, терял интерес и переводил меня в графу невосполнимых потерь. Так и в этот раз, после краткого, но исчерпывающего знакомства, я был признан постоянно отсутствующим.
В КБ, общежитии, заводской столовой меня окружали псевдозвуки жизни: шорох ватмана, храп соседних краватей, звон вилок. Это да грязный мартовский снег лишь усугубляли мое одиночество. Я никому не был интересен. Даже себе Одиночество мне нравилось. Это было время беззаветной и неразделенной любви. Время наслаждения горечью чувств и бесконечностью жизни.
Загорск как нельзя лучше подходит для душевных мук и духовных исканий. Обширный комплекс Лавры дает возможность познакомиться как с художественным православным наследием так и с образом жизни духовенства. Особо интересны студенты Академии. В городе, где музей игрушек занимал второе место по популярности сразу за непробудным пьянством, теологические дискуссии с хорошо образованными и стойкими в спорах академиками представляли для меня единственную возможность ощутить себя живым и хоть немного думающим.
Как всякий советский человек я был очень мало знаком с православной религиозной традицией. Это делало мою позицию в беседах с местными теологами не слишком твердой. Однако желание предметно обсудить иконографическое искусство как обьект культа и защитить абсолютность его художественной ценности подвигнуло на более подробное ознакомлемие с иконами Лавры.
Как-то рассматривая темный от времени иконостас, я подошел поближе. Стою, формулирую художественные агументы. Вдруг рядом старушка образовалась. Постояла, пошептала и вдруг как хлопнется на пол. Ну я был молодой, здоровый с отменной реакций. Так что подхватил бабульку, не дал ей грохнуться оземь. Выпросталась она из моих обьятий и опять хлоп на землю, видно ноги не держат. Но я уже настороже. Не даю погибнуть душе, хоть и чуждой мне конфессии.
В общем с трудом дошло до меня, что старушка земные поклоны бьет да к раке со святыми мощами Сергия Радонежского желает приложиться, а я, морда жидовская, ей свободу отправления культа ограничиваю. С тех пор я в храмы не вхожу и православному народу не мешаю.