У Мэри была, нет, не овечка. Была у неё собачка по имени Джо. Мэри завела Джо, когда её пожилой и любимый (my beloved, говорила Мэри) муж внезапно перестал узнавать своих детей, потом саму Мэри и, наконец, служанку Зейди. Последний факт не оставил сомнений в том, что болезнь Альцгеймера вошла в дом навсегда.
Вслед за болезнью, в доме появился я. Муж Мэри тогда уже жил в охотничьем домике у бассейна, и меня, в связи со злостной ночной жизнью, поселили там же (чтобы никому не мешал). Мак, так звали мужа Мэри, ночью спал как убитый охотник (он и был охотником в лучшие времена), а днём, в сопровождении двух нигерийцев, державших его под руки, совершал вдумчивые шаркающие прогулки по постриженной лужайке. Меня он не замечал, смотрел всё время куда-то вверх и чуть вбок, думая о чём-то, что мне казалось очень интересным.
Каждое утро нигерийцы, один из которых был пастором загадочной нигерийской церкви, проводив Мэри и усадив Мака обедать, располагались в шезлонгах у бассейна и вели вдумчивые беседы на иных языках. В эти минуты мы с Маком оставались одни. Я осторожно подходил к нему и, садясь напротив, смотрел в русые зрачки его умирающих глаз, чтобы понять, о чём он думает каждое утро. Мне было любопытно и мне было страшно. В его взгляде читались погоня, страх и кровь. Но больше я ничего не видел. В этот момент каждое утро прибегал выпущенный на прогулку Джо.
Джо был другом Мака. Он и был заведён как друг Мака. Но он хотел быть и моим другом тоже. Он вообще был очень позитивный американский пёс. Его не пугал ни бессмысленный взгляд инвалида, ни мои золотые коронки, ни гортанные протестующие крики пастора-нигерийца Дори ("всякая собака оскверняет жилище"). Он прибегал с собачьей улыбкой, целовал Мака в торчащие изо рта непроглоченные мюсли, меня в зажженную сигарету, пастора в нигерийскую библию, и садился смотреть Маку в глаза. Джо был не только другом Мака, он был его братом. Он тоже многое мог бы сказать, но люди не понимали его языка. Зато они с Маком прекрасно понимали друг друга. Джо, казалось, запрыгивал Маку в глаза, и что происходило там, в мире, где Мак был молодым и сильным, я не знал.
Мэри завела Джо, потому что готовилась к смерти Мака. На занятиях йогой ей объяснили, что душа человека после смерти переселяется в животное, и она решила, что Мак, после смерти переселится в жёлтое тельце Джо. Мэри не была настоящим буддистом и не понимала, что Джо, чтобы стать Маком должен был родиться в ту же секунду, когда Мак умрёт. Я пытался объяснить ей это, приводя близкий и знакомый каждому американцу пример с далай-ламой. Но Мэри знала только, что далай-лама - китайский диссидент, и с теорией переселения душ далай-ламу никак не связывала. Настаивать на том, что место для души Мака в теле Джо уже занято душой самого Джо было бы жестоко.
Мак был вторым мужем Мэри. Первый был известным тележурналистом, любителем антиквариата и любимцем женщин. В те годы, когда Мэри выходила за него замуж, брачные контракты в Америке не были ещё популярны, поэтому муж быстро прокутил всё приданое Мэри и растратив её деньги стал изменять ей с каждой гнусной ассистенткой 'магазинов на диване'. Когда в жизни Мэри появился Мак, она, будучи ещё нестарой женщиной, тихо увядала на провинциальном телеканале Атланты в качестве ведущей местных новостей и уже не ждала от жизни ничего нового. Детей у неё не было. Она была спиритуалисткой и занималась по четвергам йогой.
Мак ворвался в её жизнь, красивый и загорелый. Подобно Самсону, разорвав виртуальную пасть её мужу, он сделал Мэри предложение, вручив ей свою руку, сердце и голову убитого в Нигерии льва.
Наблюдая утренние беседы Джо и Мака, я мучился и страдал. Однажды ночью, вернувшись под утро, я застал Мака и Джо, медитирующими, как обычно, посреди большого холла охотничьего домика. Пастор Дори встретил меня завистливой улыбкой и гортанной английской фразой, из которой я понял только слово гёрлс. Еле передвигая ноги я прошёл в свою комнату и заснул. Проснулся я от рычания льва. Или это кашлял пастор Дори. Большая львиная голова над моей кроватью, свадебный подарок Мака Мэри, смотрела на меня с торжествующей укоризной. Впрочем, я был ещё пьян после бурной ночи, поэтому заснул опять. Но, засыпая, я понял, куда уходили Мак и Джо каждое утро. Мак выслеживал своего последнего льва. Встреча со львом должна была стать последней схваткой когда-то сильного охотника, удачливого бизнесмена и любящего мужчины со смертью. И Мак, похоже, был готов уступить. Джо был его братом в этой последней охоте.
Проснулся я днём от суеты во дворе. Кто-то кричал тонким голосом. Потом пришёл пастор Дори и с непроницаемым лицом сказал мне
- "Джо покончил с собой".
- "Suicide?" - переспросил я.
- "Шутка" - сказал Дори и налил в стакан колу, - "Зейди случайно переехала его своим факинг джипом".
Позже плачущая Мэри сказала, что Джо выслеживал кого-то, прячась за задними колёсами огромного джипа Зейди, бывшего предметом классовой ненависти социалиста и пастора Дори.
- "Кого он мог выслеживать здесь?" - сморкаясь, спрашивала Мэри в абсолютную буддийскую пустоту, - "Это мне наказание за то, что я ждала смерти Мака. Это я виновата, что Джо так нелепо погиб"
- "Вряд ли он погиб, Мэри", - сказал я. - "Он помогал другу вего последней охоте, и погиб, освободив для него место".
Я сказал так, хотя никогда не верил ни в буддизм, ни в переселение душ, ни в гороскопы. Просто в тот момент Дори вёл через двор шаркающего ногами Мака. И Мэри с её красным носом было так жалко. А ещё мне не с кем было больше ловить белок и мне не хотелось, чтобы смерть Джо была напрасной.