Уверенными пальцами набирает Саша на клавиатуре истории про свою тихую, обеспеченную и счастливую жизнь . Нечего ему больше набирать.
Можно было, конечно бы набрать:
О старателях 70-х, которые жили на краю той самой империи, в которой Саша родился и которую не помнит. И которую так жалеет Сашина бабушка, а мама в ответ говорит: "ну что Вы, мама, дело уже прошлое, и сейчас, слава Богу, сыты, одеты, обуты, накормлены, под себя не дрищем".
О песцовых шубах. В такой ходила даже поселковая уборщица, а начальник Обхээс говорил на собрании в клубе "Ну, ребята, ну имейте Вы совесть, ну бейте зверя, ну все бьют" и потом вдруг внушительно "Товаррррррищи, я васс последний раз предупреждаю". А зал гудит, на концерт же пришли люди, а он тут...
О хрустальных люстрах (они мерцали звуком и цветом, презирая наросший за ночь на потолке немой иней за простоту и недолговечность). А те, у кого не было люстр, быстро спивались и уходили (уползали, запрыгивали) в вечную мерзлоту от зависти.
О бредущем куда-то по разлагающейся над тундрой дороге опившемся до безумия председателе артели. А, может, и не до безумия, если идёт, есть же у него ещё цель какая-то, а значит и ум.
О старательской безалкогольной свадьбе, где у гостей на фото замерли недоуменно носы и губы гузкой, а председатель сельсовета кричал радостно на суржике "Хорько". И чокались хрустальными модными бокалами на ножке, которую если отколоть, то отец просто убьёт
О задранной в лесу раненым медведем беременной соседке Вальке. "Ах, Валька, Валька, да как же ж ты одна-то пошла, взяла б хоть меня" - голосила грудастая, как и полагается, блондинка, заведующая, как и полагается, продмагом. А за неделю до этого говорила маме "Рожает всё эта блядьстервасука непоймиоткого". Я сам слышал, только не понял
Об учительнице химии, о которой все говорили, поджимая губы, а она была, совсем не добрая, нет, но рассказывала интересно и позволяла самому делать творожистый осадок, который похож на иней, конечно, а творог, кто ж знает, какой он.
О том, как идёт в начале июня колымский лёд с вмёрзшими рыбьими тельцами (не тушками) и если стоять на берегу близко, то кажется, что это пароход оттуда с материка, который видел давно, еще до школы, когда был у бабушки в отпуске, и мама рассказывала, что плавала на таком.
Об озере Семи Утопленниц, куда ездить страшно, но всё равно все ездят на великах, посмотреть есть ли там, взаправду, голые бабы или это только старшие так врут.
О небе со звёздами, которые только летом, и видно плохо, и брат говорил, что если смотреть долго-долго, то страшно, что так без конца и это навсегда. А зимой тоже красиво дрожит зелёным, красным и синим, но звёзды интереснее.
Об этом, наверное, стоило бы написать Саше, но он никогда не был на Севере, мама его никогда не скажет "позвОнит", уж не говоря о "дрищет", в доме у них только фарфор. А писать нужно только правду. Поэтому он садится и пишет о своих путевых впечатлениях во время последней поездки по Штатам.