- Я женат, дорогая Хайди, - сказал мужчина лет сорока пяти за соседним столом и похлопал сидящую напротив даму по руке. - Ты очень мила, но я тем не менее не свободен.
Дама со страдальческим лицом перенесла острый подбородок с левой руки на правую, скрестила ноги под столом и произнесла:
- Брак - это только социальный институт, Брайан, это не цепи, не кандалы, ты все еще человек, свободный человек, со свободным выбором.
- Но я не хочу оставлять мою жену. Возможно, я люблю мою жену. Я к ней привык. Откровенно говоря, я никогда не хотел жениться. Ни на тебе , ни на какой другой женщине. Даже на моей жене, если бы это уже не было сделано, я бы не женился. Сейчас разрешили гомосексуальные браки, но я не хочу жениться и ни на каком мужчине. О, да, мне пора, совсем забыл, у меня встреча через час в даунтауне. Не беспокойся, я оплачу заказ, официант, счет!
Дама вспыхивает, вскакивает, хватает свою сумочку, длинный клатч, недорогая подделка под крокодила, и, вбивая острые каблуки в пол, выходит из ресторана. Хлопает дверь. Мужчина платит по счету и аккуратно прикрывает за собой дверь, в окно видно , что он пошел в другую сторону.
Это все не имеет ко мне никакого отношения, это за соседним столом, вот они уже ушли, а я все сижу, ужинаю в одиночестве. Когда я был моложе, всегда находилась компания разделить со мной трапезу, особенно когда у меня были деньги. Или вот еще хороший период в моей жизни, когда у меня был свой продуктовый магазин. Небольшой и недоходный, но вполне хватало на завтрак, обед и ужин. Тогда у меня была замечательная компания. Ели, пили и закусывали, иногда до позднего утра следующего дня. Я уходил спать в свою маленькую спаленку, а они все продолжали в соседней комнате. Все куда-то рассосались с утратой магазина. Нет, никто не умер, все живы и функционируют, но без меня. Оказалось, я занимал в их жизни не больше места, чем бутылка холодного пива.
Сегодня утро 13 января 2012 года. Еду на работу, в метро, сижу на лавке, читаю книжку, ни на кого не смотрю. Это так нужно, ни на кого не смотреть и не встречаться взглядом. Первое правило безопасности в метро. Я его все время нарушаю, я подаю милостыню бесчисленным нищим, их так много в эти дни. Когда ты подаешь милостыню, неизбежно встречаешься с человеком взглядом. Иногда я думаю, что я и подаю милостыню именно с этой подсознательной целью, встретиться взглядом с другим человеком. Oh, you are milking sympathy doctor Freud.
Так вот, в метро, сегодня, как и всегда, очередная остановка; человек, сидевший напротив, выходит, и проходя мимо меня, слегка наклоняется и что-то громко шепчет, именно шепчет; я читаю по-русски, не жду ничего, и не понимаю его слов, но полное ощущение, что это он мне что-то шептал. Теперь весь день буду об этом думать, вот и сейчас, уже вечер и ужин, а я все еще... Мужчина, сидевший с дамой за соседним столом, вернулся. Подошел к стойке, заказал мартини со льдом.
Почему я не женился? Сидел бы сейчас дома на диване с женой, смотрели бы вместе телевизор, "Танцы со звездами" или "Солнцевские домохозяйки". Позвонила бы дочь: мама, папа, ваша внучка заняла первое место на университетском конкурсе вышивок "Семейный болгарский крест"! Жизнь, полная вина!
Честно говоря, я сам об этом много думал. Что такое со мной и чем я рылом не вышел, чтобы быть как все или еще лучше? Я тоже когда-то вышивал болгарским крестом, в школе на уроках труда, очень ровненько стежочки клал, один к одному. Носовой платочек, помнится, вышил и маме подарил! Okay, you're milking it again, pity son of a bitch! Shame on you!
Это секрет, не могу сказать, нет, нет, не могу! Во-первых, вы не поверите; во-вторых, я и сам недавно это понял. Сказать не могу, а написать да, могу и уже пишу. Вариант пойти на прием к психотерапевту и все ему рассказать. Но там ведь одним приемом не отделаешься, возьмут тебя на крючок и пока страховка платит, будешь ты к нему ходить как миленький, а у меня co-payment тридцать долларов. И что мне скажет этот шринк?
Нет, это не связано с моим первым сексуальным опытом, совсем нет. Это было как и у всех, на заднем сиденьи отцовского бьюика, мне было семнадцать, ей двадцать три, она была отцовская секретарша, согласилась показать мне как это делается за двести баксов. Оказалось, ничего особенного, не оправдало ожиданий, честно говоря. Хотя, возможно, это из-за того, что все происходило в машине, где, как вы понимаете, душа нет. Некоторое ощущение несмытой липкости, грязцы такой. Должен заметить, женская анатомия, эти мокрые, пахучие глубины... Женщинам надо мыться, два, три раза в день. Они тратят кучу денег на тряпки, косметику, а самая нужная вещь в жизни женщины, это бидэ. Очень немногие из них это понимают.
Нет, я не был изнасилован священником в шестилетнем возрасте. Я не имел дела со священниками, мои родители - агностики и никогда не ходили ни в какую церковь или синагогу, и меня, конечно же, не водили. Я не был изнасилован отцом, спортивным тренером, врачом, дядей Стэном, соседом в студенческом общежитии. Весь этот психоанализ на базе ранней сексуальной травмы не имеет ко мне никакого отношения. Так что мне делать у психоаналитика?
Хочешь понять самого себя? Погружайся в прошлое, иди задом наперед. Вот моя зрелость, ничего особенного, много работаю, мало отдыхаю, занят карьерой, редкие встречи, редкий секс, никаких отношений длительнее полугода.
Молодость, колледж: учусь, подрабатываю, учусь, очень мало свободного времени. Тем не менее герлфренд, Вероника, маленькая китайская куколка, необыкновенно мила и услужлива в постели. Куда она делась и когда, при каких обстоятельствах? Исчезла в складках жизни, унеслась в парах китайской кухни. Точно, кухня, специфические запахи, так и не смог их переварить. По крайней мере, это виделось основной причиной, элементарное несварение желудка. И способ, каким китайцы поглощают пищу, как это неопрятно, и потом, они чавкают, у них это считается вполне прилично.
Глубже, в темные закоулки между детством и молодостью, называется юность. Здесь, влево, вправо, не смущайся своей неловкости, ты еще учишься жить среди взрослых людей, поскреби по сусекам, поищи, что-то должно быть, что-то есть, point of no return? Где тебя свернуло улиткой? Где решилась твоя судьба, ничего не решая, ничего не оглашая, никем не замеченная? Я ходил в школу, последние классы. Родители давали мне несколько долларов в неделю на карманные расходы, так, сущую ерунду, и я все время искал, где бы подработать.
Штат Кентакки, последнее школьное лето, конец семидесятых. Золотое время, как теперь оказалось. По протекции соседа, мистера Бейтса, я работаю в обувном магазине, в женском отделе, мне платят минимум, но для меня и это деньги. Помните сказку о Золушке, ту ее часть, когда принц ищет свою невесту, примеряя девушкам королевства хрустальную туфельку, и как все девушки стараются всунуть ногу в эту маленькую туфельку, никак не больше шестого размера. То есть девушка приподнимает юбки, и с первого взгляда ясно, что у нее по меньшей мере девятый размер, но она все равно пихает ногу в эту злосчастную туфельку, и даже пытается сделать шаг-другой. Конечно, должность принцессы и королевство в придачу к мужу это большой стимул, но не только это, не только корыстолюбие двигало этими настойчивыми девушками. Я это понял уже через две недели работы в обувном магазине.
Видите ли, все женщины врут по различным поводам, и прежде всего насчет того, сколько им лет. Как мне объяснила моя незамужняя тетушка Эвелин:
- После сорока женщина становится invisible, невидимой. О да, после сорока, когда это было! а уж после пятидесяти, и говорить нечего. Поэтому многие женщины и превращаются в сварливых свекровей или тещ, пьют кровь из молодых сотрудниц на работе, скандалят в магазинах с продавщицами и с официантами в ресторане. Все, что они хотят на самом деле, это обратить на себя внимание, доказать всем, и самим себе не в последнюю очередь: я есть, я здесь, я живая! Бедные, бедные! Жизнь проходит, уходит, утекает между пальцами, оставляя нам room for sentiments, not for sentimentality! Мы не можем позволить себе расслабиться, но чувства не отменяются, напротив, они богаче, откровеннее, я бы сказала, сильнее. Будь наблюдателен, мой мальчик, в деталях все, вся картина. - И она похлопала меня по плечу. Как она была права, моя тетушка Эвелин!
Очень быстро я понял, что по каким-то причинам, которые мне все еще не ясны, женщины врут и насчет того, какой у них размер обуви. Все женщины, все без исключения. Требуют на номер меньше, и все тут, хоть лопни. Кто-то им объяснил, что ножка должна быть маленькой, а душа большой, и они этого правила неуклонно придерживаются. Я же вижу, что у нее размер девять с половиной, а она говорит:
- Принесите мне восьмой, пожалуйста.
Впихнет ногу, полюбуется и :
- Я беру эту пару, заверните!
Приближаемся к тому самому моменту; пристегните ремни, закройте глаза и представьте себе седовласую даму лет восьмидесяти, в шляпке, шелковом платье, с сумочкой на согнутой в локте левой руке. Вот она входит в магазин, прохаживается по салону, наконец делает выбор и подзывает меня: эти туфли, будьте любезны, размер восемь с половиной, а у самой отекшие ступни, да еще косточка, минимум на номер больше. Ладно, иду на склад, нахожу заказанную пару, возвращаюсь в салон, а дама уже сидит на кресле, и я должен помочь ей снять растоптанную туфлю с ноги и одеть новую. Я опускаюсь на одно колено, впервые мелькает мысль о необходимости бидэ в жизни женщины; снимаю туфлю с левой ноги дамы и от неожиданности усаживаюсь на пол:
У старухи четыре пальца на ноге, между мизинцем и средним пальцем прореха.
Покупательница смотрит недовольно, спрашивает, в чем дело; я собираюсь с силами, натягиваю ей туфлю на ногу, и снимаю туфлю с правой ноги. К горлу подступает тошнота: четыре пальца, нет безымянного.
Я приношу еще две пары туфель, вожусь со старухиными ступнями долгие полчаса, наконец она останавливает свой выбор на широких кожаных флэтс размера 9.5, платит, забирает покупку и уходит из магазина.
Я сажусь на примерочную банкетку, отираю рукой потный лоб. Продавец-кассир старик Бейтс подает мне стакан холодной воды, похлопывает по плечу:
- Ничего, парень, привыкнешь. Нигде больше ты этого не увидишь, только в нашем солнечном штате, тебе в некотором роде повезло. Видишь ли, когда я был подростком, а эта дама и ее ровесницы были молодыми хорошенькими девушками, в двадцатые годы, в моде были узконосые лодочки на высоком каблуке, настолько узкие, что пришлось бы брать туфли на размер больше, чем обычно. И модницы проделали над собой поразительную процедуру, которую никогда и никто не повторил ни до, ни после: они хирургическим путем удалили один палец на обеих ногах, чтобы влезть в эти модные туфли соответствующего размера. Почему безымянный, четвертый палец? потому что он практически не влияет на баланс при ходьбе. Бравые девушки у нас в Кентакки, что ты скажешь!
С тех пор, когда в магазин входила очередная пожилая покупательница, у меня внутри все сжималось: сейчас я увижу это в очередной раз.
Бедняжки, конечно, но какое поразительное мужество и ради чего? Не думаете же вы, что это было сделано для того, чтобы больше понравиться своим бойфрендам и женихам? О нет, не обольщайтесь, мужчины здесь совершенно не причем. Тогда я понял, что женщины гораздо ближе к животным, чем мужчины; с тех пор я их предпочитаю одетыми. Кто знает, что откроется под этими маскхалатами? Иногда удается приятно провести время, но жить вместе? Несколько провалившихся попыток показали, что это не для меня. Если мне придет фантазия поселить в своей квартире животное, я предпочитаю кошку. А вы?
Открылась дверь и появилась женщина со страдальческим лицом. Она подошла к бару и остановилась позади своего мужчины. Он оглянулся:
- О, Хайди, это ты ! ты вернулась! Я совсем не хочу с тобой ссориться, у меня вечер сегодня свободен, пойдем куда-нибудь.
Он наклоняется к ней с высоты барного стула, обнимает, Хайди кладет голову ему на плечо, закрывает глаза, роняет клатч на пол и коротким ударом снизу вверх втыкает нож Брайану прямо в сердце. Его глаза распахиваются настежь, как окна в душной квартире, и медленно закрываются; тело, теперь уже только тело, обвисает в крепких руках Хайди. Через минуту она отступит на шаг, отпустит свое крепкое объятие, тело Брайана упадет на пол и я стану свидетелем, как и все здесь присутствующие.
Я кладу на стол деньги, улыбаюсь официанту и ухожу. Звук закрывающейся за мной двери совпадает с ударом тела об пол. Короткая тишина, вот закричала какая-то женщина, но я уже вне, я разомкнул круг. Будет забавно почитать об этом завтра в газете за утренним кофе.