Обо мне не пытайтесь узнать, ибо я предпринял все возможное, чтобы до конца этой истории не раскрыться.
Итак, действующих лиц будет четверо: Он (с заглавной), она, он и я.
Вероятно, что еще кто-то, если он не выдержит и раскроется сам...
Начнем с Него. Он - самый пассивный герой этой истории, и я совсем не уверен, что ему известны все ходы, переживания. Его именем пользуются многие, даже совершенно независимо от Его желания или участия в этой афере...
Человек экспансивный, многое переживший, перечувствовавший, повидавший. Это совсем не испортило его доброе начало, хотя вначале, при первой романтической трагедии был очень глубоко поражен, потрясен.
Эта травма так и осталась на всю жизнь. Неудачная любовь, предательство - хотя там некому было предавать. Она была плодом его романтической фантазии, которую он спроектировал на самую обыкновенную девушку.
Первое всегда чрезвычайно болезненно; а уж потом человек привыкает ко всякому...
Жизнь продолжалась, притом, очень интенсивная, интересная и творческая жизнь.
У него всегда не хватало времени...
И опять встречи, женщины, которым он тоже писал стихи: разные стихи, разным женщинам. Но кто в ранней юности не поэт, - ведь так легче выбросить, выплеснуть то, что жжет, палит, разрывает грудь и сердце...
Стихи остались глубоким шрамом юности...
И вот появилась она.
Все, что я опубликую - натуральные письма, где бушуют страсти.
Я думаю их поместить, как образец любовно-эпистолярной прозопоэзии...
***
Я не литератор, не политик, не историк. Я - автор одного жанра, вернее одной пачки писем, которые решил по своим соображениям постепенно публиковать. Для чего? Многому там можно поучиться. А главное, искренним чувствам, которые никогда не стареют...
СТРАННОЕ НАЧАЛО ИСТОРИИ. КТО ЖЕ ОН?
Родился он в совершенно приличной семье у интеллигентных и образованных родителей, которые его очень любили, тем более, что он был их первенцем; ведь первенцев и первинок всегда больше любят и не только потому что вся сила страсти и любви вложена в них.
Отношения родителей были ровными, без вспышек, ссор и браней.
Ни на кого из родителей он не походил ни внешне, ни внутренне, что его до какого-то периода совершенно не трогало, так как была уверенность, что у всех все происходит именно так.
Ему почти ни в чем никогда не отказывали, хотя и особых требований у тихого, несколько замкнутого в своих переживаниях ребенка, не было; ну просто - ребенок, как все дети.
Только изредка наедине мать горячо прижимала его к груди, где походной дробью билось сердце, и одинокие слезинки капали на его головку.
Потом, лет через семь родилась сестренка - вылитая копия папы, которую тот стал безумно любить с первого дня ее появления на свет...
Он тоже любил сестренку, это маленькое пушистое ангельское создание...
Глядя на семейные фотографии, он всегда видел, как черной галкой выделяется в этом классическом сооружении фотографа профессионала из фотоателье; да и на немногочисленных любительских снимках бросалась в глаза эта особенность.
Но он не придавал этому никакого значения, как длинноносый, привыкший к своей специфической особенности - таким уж вышел...
Вся его жизнь была в мечтах и мечтаниях, необычных путешествиях с авторами детских книжек, в фантастических приключениях книжного и теле-миров. Он очень любил читать, намного больше, чем сбегать в "реал" кино и телефильмов.
***
Однажды, когда все родные ушли в гости, оставив его чуточку недомогавшего дома, он стал перебирать ящики огромного старинного стола, стоявшего в углу большой комнаты, используемый попеременно всеми, где и он часто готовил домашние уроки. Стол соседствовал со старинным пианино, на котором иногда играла мать.
Самый нижний ящик стола никогда не открывался, и ни разу в жизни он не видел ключа, который бы торчал в замочке. Увлекшись разборкой разного хлама, он нечаянно сильно ударил ногой по нижнему ящику, который чуточку въехал в глубину стола. Перепугавшись, он пытался вернуть его в прежнее состояние, ухватившись снизу обеими руками за дно. Ящик подался назад и полностью выдвинулся из стола...
Он был пуст, только в самой глубине лежала какая-то пачка бумаг, ровно перевязанная очень старой ленточкой поверх пластикового мешочка.
Разорвав пластик, он уже не решился вернуть пачку в таком виде обратно; тщательно вернул ящик в прежнее положение и положил пачку в портфель на самое дно, замаскировав учебниками и тетрадями, приготовленными назавтра...
***
Первое письмо он прочел в школьном туалете, тщательно прикрыв за собою дверцу. Очнулся только тогда, когда резкий звонок сообщил об окончании перемены...
Он читал эти письма, не совсем, а иногда вообще ничего не понимая из того, о чем там было написано. Вернул пачку на место назавтра же, и брал оттуда только по одному письму, чтобы не вызвать подозрения у мамы.
Он понял, что это письма его мамы, письма из ее прошлой жизни...
Последним он прочел Его письмо, прощальное, единственное и окончательное...
Для него стало все ясным, и никогда ни у кого он так и не пытался выяснить истину. Только однажды спросил у матери: "Ты его очень любила?"
Она вздрогнула, испуганно взглянула на него, потом на нижний ящик стола, потом опять на сына; прижала его к себе и разрыдалась.
- Этого человека уже здесь нет, он далеко отсюда...
Больше они никогда ни о чем не говорили...
***
Вся последующая жизнь заключалась в поисках этого "мерзавца", принесшего столько боли и горя его любимой матери.
Уже будучи студентом, он разыскал его. Узнал адрес, который никто и не скрывал. Он искал любую информацию о Нем, а потом настолько сжился с когда-то чужою для него жизнью, что уже не казалось, а был уверен, что он Его сын, не глядя на то, что многие хронологические сведения совсем не совпадали...
Загадочный адресат оказался в Израиле.
Целью его жизни стала месть.
Любой ценой, любыми средствами и способами отомстить.
Цену он заплатит чудовищную, приняв гиюр, будучи по рождению чистокровным русским. Для матери это оказалось невыносимым ударом в самое сердце...
***
И вот он в Израиле. Влился в ультрарелигиозную общину, где был и Он. Все силы, незаурядный ум и возможности он вкладывал в свою заветную цель. Окончил в Израиле престижный университет, стал гениальным компьютерщиком. Так ни разу и не повстречался с Ним лицом к лицу, хотя знал все детали жизни их семьи.
Но жизнь религиозного еврея, которой он уже полностью жил, оказалась сильнее его планов...
Испортить карьеру, Его семью он не сумел, да и не очень старался, занятый своей новой ролью; ведь существование религиозного еврея, это не только Вера, а образ жизни, где регламентирован каждый шаг, каждый поступок, любое действие.
Вера в Единого глубоко сидела в его душе всегда.
Тогда он тайно ворвался в Его виртуальный мир, стараясь перенести всё накопившееся в душе в эту виртуальную месть...
Нет пределов человеческой фантазии...
ДО ТОГО. ИЗ ПЕРВЫХ ПИСЕМ НЕЗНАКОМЦА.
КОГДАТОШНИЙ ПЕЧАЛЬНЫЙ РОМАН
Ему 21 год. Ей только исполнилось 18. Встретились, решился сказать "люблю". И слово это колдовское потянуло все за собой, ведь часто человек занимается самогипнозом, а может быть, и всегда... И пошла писать губерния... Ночи, соловьи, луна, сирень, стихи и... та незабываемая ночь под небом Пулково... А потом станция Дно... С друзьями играют в подкидного; она заехала навестить. Сотня за поцелуй...
Ее письмо. - Плыла на пароходе в Сибирь к маме. Вышла на палубу. Простор, небеса, облака, ветер такой тугой. И ты все время в голове. Вижу - в шезлонге кто-то сидит. Кольнуло в сердце... Ты?.. И вдруг поняла, что могу без тебя жить. Не быть без тебя, а просто жить: дышать, радоваться лету, реке, проплывающим берегам...
Что-то перевернулось, изменилось внутри... А ведь, кажись, мелочь, глупость. Вся жизнь собрана из мозаики мелочей, и сама она - мелочь, глупость...
Стихи, стихи, стихи. Горькая боль, буйство... Любовь и слезы, разлуки и странные телефонные недоговоры...
А потом вошла ее мать - ведьма из сказки, облаченная в форму современного инженера-геолога. Комсомольское собрание, заранее запланированное во всех деталях. Любят кромсать нашего брата... Она потупившись молчала все время...
Изгнание из комсомола, исключение из института... Мир рухнул, планы, мечты, сны родителей...
Год работы, тяжелой изнурительной, чтобы "заслужить честь" быть вновь принятым, ведь на этом свет клином сошелся...
Опять ложь, обман, лицемерие и издевательства.
Страшный урок. На всю жизнь, к сожалению. Недоверие, опасение, неверие; убежденность, что всякая женщина - предатель...
Отец, уже совсем больной. Приехал и спас. Кому-то из рьяных дал взятку, крупную взятку, с которой так и не смог рассчитаться до конца короткой жизни... - На фронте, под пулями было легче...
И как будто бы ничего и не было, кроме потерянного года. Перевели, как миленькие, в большой южный город, продолжил учение... Постоянно настороженный... "Пуганая корова на куст садится..." ***
Но ведь всего 22-23 года. Жизнь и кровь бурлят. На репетиции институтского театра увидел ее. Ничего особенного, ну и что, что первая актриса театра. Да и старше... Кандидат наук...
Осторожно началось. И потом поехало-поплыло сквозь воспоминания о той предательской плутовке, через непрерывную любовь-ностальгию к Ленинграду. И как она только это все переносила?.. Потом практика на Черном море. Море, солнце, облака, кусочек деревянного настила на палубе стального чудовища. И письма, письма, письма...
А за каждое письмо три раза по носу колодой новых карт... Письма, встречи и расставания...
НАЧАЛО. ПЕРВЫЙ ГОД. ЧЕРНОЕ МОРЕ. (первое письмо)
Спасибо, родной, за поддержку; в твоих письмах я всегда черпаю силы для себя...
И прости за то, что я не обнимала и не целовала тебя в письмах...
И дай я тебя буду целовать, начиная от твоих закудрявившихся волос и кончая кончиками пальцев. Вот так - чуть прикасаясь припухшими губами. Им так хочется сейчас прильнуть к тебе...
О, если бы ты знал, как я ругаю себя, что не берегла свое чувство чистым, не хранила то, что было красивым в нем, чтобы отдать его все тебе. Как бы я могла тебя любить!!!
Ты бы никогда не ушел от меня...
Пока тебя нет, я буду все собирать в себе хорошее, чтобы заставить тебя уважать меня.
Быть с тобою, твоей - очень трудно.
Чтобы дать тебе, твоим силам найти себя, ведь ты же незаурядный человек. Нужно давать свободу твоим чувствам, а это так трудно нам, женщинам. Нужно суметь отбросить мелочную ревность, а с моим характером это тоже невероятно тяжело, но я постараюсь, мой стриженный ёж...
Сейчас, когда начинается этот судебный процесс, тяжело и страшно то, что тебя не будет рядом...
Ты скажешь, значит ты виновата, если боишься? Да, виновна... Может быть, я не смогу держаться с нужным достоинством?
Как ты мне сейчас нужен!!! Нужен очень, очень. Ты бы одним своим присутствием помог бы...
Самое страшное и есть в том, что он старается покрепче "привязать ее".
Ведь, если я ни слова не говорила о нем плохого, то он постарается, чтобы И... возненавидела меня. Это ужасно!..
Сейчас у нас очень жарко - 36-37 градусов.
Иногда бываю на реке одна, но это не приносит никакой радости.
Представляю рядом И... и тебя, как бы это было чудесно! Становится так тоскливо, что быстро убегаю оттуда...
Очень страшно, хорошо еще, что я не попыталась что-либо сделать с собою, наверное, потому что где-то внутри большая трусиха. Чувствую, что теряю то, что называется выдержкой и терпением. Эта "игра нервов" довела меня до того, что у меня дрожат пальцы, когда я прощупываю пульс, вся напрягаюсь, услышав что-либо неожиданное...
Нет тебя, нет И..., суд, потеря квартиры, осуждающие разговоры и взгляды...
Боже, что я пишу, нет.
Я не хочу, чтобы тебе было так же плохо. Забудем об этом. Попытаюсь все это выдержать одна. Попытаюсь...
Как-то странно холодеет сердце. Согрей его, подыши на него так, как дышал ты мне на ушко.
Дай я спрячусь у тебя на груди от всего, что на меня надвигается.
Как ты мне нужен!!!
До свидания, мой родной.
Целую крепко, твоя Д.
П.С. Перечитала письмо. Сплошной пессимизм. Может, не отсылать?
Но знай хоть ты, что творится у меня на душе, прикрытое маской спокойствия.
А можешь назвать это и "игрой"...
ИЗ ЛЕНИНГРАДА
(второе письмо)
Родной мой, получила, наконец, письмо. Долго же ты меня мучил. Думаешь, успокоил? Нет.
Даже чудо-Гагарин на 2-м месте.
И уже это кажется не таким необычным. Если бы не И...нушка, я бы сама туда полетела. Ведь психиатры там нужнее, чем кто-либо.
Между прочим, долго бродили по Невскому с подружкой Гулей из Казахстана, тоже смотрели на изображения Гагарина (телевизоры были включены прямо на Невском). Вечером были на Дворцовой. Немного не успели на салют, видели лишь его издалека. На Дворцовой было чудесно! 4 оркестра, всюду музыка, танцы, а когда объявили 1-ю "Гагаринскую", чуть было не пошла плясать...
Теперь К. Для меня здесь он самый близкий, и как-то странно со 2-ой встречи он был мне, я даже не знаю, как сказать, - родным, своим. Не было никакой скованности, стеснения. Он такой чудесный!
Сегодня побегу к нему, похвастаюсь твоим письмом.
Да, был он у нас на день рождения Наташи (это девочка из нашей комнаты), подарил ей чудесного Котика-Юрку. Всем К... очень понравился, а Гуля охотно соглашается со мной ходить в общежитие к К...
Я с нетерпением жду с ним встречи, ведь тогда можно вдосталь наговориться о тебе.
На день рождения он пришел с твоим письмом, и читал мне немного из него, успокоил меня, но не надолго.
Остался у нас в общежитии ночевать у мужчин в комнате, наутро опять немножко выпили, и опять танцевали (с ним танцевать - одно удовольствие).
Ушел от нас в 2 часа. Следующего дня, обещал приходить.
Пили за тебя...
Очень плохо, что так произошло в драмколлективе. Сдерживайся, родной, не надо ждать, чтобы тебя просили, ведь быть выше этого - это значит быть умным. Так ведь?
А ты обязательно должен выступить, и очень жаль, что меня не будет на премьере.
Очень хочу тебя видеть на сцене.
Кого играет Людка, я так и не могу понять. И что это - "мнение о нем упало"? Ведь это было в такой момент, когда у него все нервы собрались в комок... Прости это и будь помягче.
С тобой обязательно увидимся, ты должен приехать.
Последние 2 дня стоят чудесные - солнечные, теплые. ИЗУМИТЕЛЬНЫЕ ночи, в которых только нет тебя, одни несбыточные мечты...
И... мой, не нужно мне говорить "если бы я мог быть с другой". Ладно?
Мне это очень больно слышать.
И совсем не проклятье то, что ты, может быть, думаешь обо мне. Ведь я-то думаю о тебе, о твоем родном дыхании, о твоей теплоте. И эти думы начинают вызывать у меня какое-то нежное чувство - нежность (вот знаешь, когда смотришь на своего ребенка, и тебя охватывает какое-то волнение). Так и у меня, когда я думаю о тебе...
Что-то плохо у меня со зрением после гриппа, иногда двоится в глазах и все время чувствуется какое-то напряжение.
Все пока. Обнимаю и целую крепко, крепко. Д.
ОЖИДАНИЕ
(третье письмо)
Он еще пока в ее городе, южный авантюристический город, хорошо сдобренный осевшими когда-то "белыми" голубых кровей... Она - в его любимом Питере. Все в жизни перемешалось... Он впервые, может быть, приедет туда вновь после той трагедии. Чудно, странно, волнующе... А сколько там всего оставлено... И вот еще - и она... Что-то холодноватое проскользнуло серой тенью одной ночью во сне... А она вся в ожидании ЕГО... ***
Суббота. Все куда-то идут, о чем-то шумят, смеются. А я лежу на кровати и пишу.
За окном звенят голоса детишек, стучат дверьми, а я вспоминаю тебя.
Сегодня 20 апреля. Послезавтра твой день, пойду к К.., выпьем, будем много говорить о тебе. А потом еще пару дней, а потом - еще столько, и ты приедешь.
Я жду.
Я буду прислушиваться к каждым шагам, к каждому голосу, мучительно, напряженно, чтобы не пропустить твоих..
Я даже не смогу подняться к тебе навстречу, меня будто пригвоздит кто-то, а может, это будет вихрь и рыдания... не знаю...
Знаю одно, ты будешь рядом, и я смогу прикоснуться к тебе, провести рукой по твоему лицу, ощутить на себе твои руки нежные и беспощадные - мои руки, а потом замереть под твоим поцелуем...
Долго смотреть в твои глаза, незащищенные очками, искать в них любовь, а может, она в твоих жестах, движениях, в твоем тепле, дыхании?
Возьмешь меня на руки - я такая же легкая для тебя, и понесешь тихо, нежно прижимая, прикасаясь губами к щеке, лаская ухо...
Не бойся, уложи меня, девочки поймут. Они уже хорошо тебя знают; сядь рядом и молча смотри на меня, а я буду целовать твои руки. Положу тебе голову на колени, ты наклонишься ко мне, я поцелую твои уголки губ, нежные, теплые - мои.
Ты пожалуешься, что устал, и я подложу тебе подушку под голову и сделаю все, чтобы теперь тебе было удобно.
Найду мою ямку на плече и прильну к ней.
Будут по радио, как сейчас, кубинские мелодии звучать, звучать и уносить куда-то, как будто над землей...
Ты видишь это?
Я буду нежиться под твоим взглядом, как будто под лучами благодатного солнца. Твое дыхание, как ветерок с реки, будеть овевать мою кожу; твои слезы, как капельки дождя, перемешаются с моими. И тепло наше будет общим.
Я уже сейчас счастлива, счастлива своим ожиданием...
Поэтому дни стали солнечными, теплыми, и Нева стала мягче, не такой суровой; и заблестели шпили ленинградские, и леса снимают, открывая взгляду красивейшие здания.
Все ждет тебя. Д.
СОВСЕМ НЕ КАК В МЕЧТАХ
Она его ждала. Вероятно, очень ждала, настолько очень, что свои мечты выдавала за реальность...
Он приехал в свой любимый город...
По асфальту шаркаю подошвой, И брожу до устали, до боли. Вспоминая, плачу я над прошлым, Видимо, готовясь к новой роли.
С дорогим давно не целовался, Не хватало дружеских объятий. Но случилось, снова повстречался Я с тобою, славный мой приятель.
Ты порой совсем опустошаешь, Сердце опленив стихом и прозой. Ты меня еще мальчишкой знаешь. Помнишь непроглоченные слёзы?
И обнявшись так, соприкоснемся, И сплетем с тобой большие руки. А на зорьке заново проснемся, Чтобы новые изведать муки...
Ее не предупреждал. Неожиданно вечером пришел в общагу института усовершенствования врачей. Спросил у проходящих женщин, где ее комната... Там было несколько человек. Весело и тепло. Кто-то чернявенький и ловкий, обнимая, гладил ее красивые ножки... Как будто ничего и не заметил...
Холодная струя все больше заливала теплый Гольфстрим мечтательных воспоминаний. Чуточку было больно...
А потом - ушел, исчез из ее поля зрения...
А она все мучила К... "Где он?"
*** Лилька безнадежно ждала 2 года, мучая того же бедного К... А он не писал, не слал ни строчки, внезапно исчезнув из Ленинграда. Она тогда не знала всего, что произошло с ним раньше... Общага железнодорожного института, неподалеку от мечети... Вечер. У окна, которое на уровне полуэтажа выше земли, двое. Он и она. Сверкает под луною свежий снежок... Окно открывается. - Можете заходить... Он ее подсаживает снизу. Что-то шепотом... А потом прорывающийся струйками воздуха сквозь сжатые губы шорох-хохот... Ребята делают вид, что спят. Железная стандартная койка, перенесшая многие поколения студентов, сдержанно поскрипывает в полной мертвой тишине комнаты... Им хорошо. Очень хорошо... И вдруг - с трудом сдерживаемый хохот (Хохотать в чужой общаге ночью - опасно), вспрыскивание, всхлипывание, тонкие странные присвисты сдерживаемого потока... - Я тебя подсаживаю... Крепкая девушка... Ты оборачиваешься и говоришь... И вот тут-то силы меня полностью покинули... - Почему (сквозь всхлипы еле сдерживаемого смеха)? - Но ты же сказала ЖОПА ЖЕ...
(Приступы еле сдерживаемого хохота-плача.) - Да нет. Я сказала ШУБА ЖЕ...
Через несколько минут шесть коек (одна двойная) разражались плачем-хохотом-стоном...
Шуба же - ж... же...
*** С нею он так и не встретился до отъезда. Проводы на вокзале были, как новобранца в армию... Слеза. Потупленный взгляд. Еле сдерживаемая злоба и боль. Вновь расстались...
ВЗРЫВ
(письмо четвертое)
И... родной мой, почему же ты молчишь? Что случилось?
Для меня это так необычно, что я даже вышла из своей колеи.
Бегу на почтамт в такой надежде, а там ничего нет...
И..., не молчи, говори со мною, не надо так меня мучить.
Милый, родной мой, что же я буду делать, если ты совсем не будешь писать?
Я тебя умоляю, ругай меня, бей, называй страшными, отвратительными словами, только я хочу слышать это...
Что ты со мной сделал?
Слышишь?!
И..., я реву на почтамте, как дура, я реву оттого, что ты не пишешь...
Это я-то реву от этого...
Я ведь надеялась, что расставшись с тобой, будем переписываться, и эти разговоры будут для меня большой близостью через большие расстояния.
Знаешь, как тяжело мне было переживать твою близость, зная, что по существу она мне не принадлежит, зная, что она уже отдана какой-то другой, которая будет владеть тобой.
Это ужасно!
Расставшись, я думала, что если ты и будешь чей-то, то мысли твои - это моё, и вот их так долго нет.
Была у К... 2-ой раз, но его не было дома, а я так надеялась, что у него есть что-либо от тебя...
Скорее напиши мне поговори, помолчи, прикоснись своими губами к письму.
Любимый мой, ласковый, подыши на меня, отогрей. Ну, где же ты?! И...!!
Нет, не могу, я как сумасшедшая, и это ты в этом виновен, ты.
Зачем ты появился здесь...
Я ненавижу институт, который заставил уехать тебя из Ленинграда.
Я бы тогда совсем не знала тебя, и не мучилась бы так.
Я ненавижу тебя и не могу без тебя жить.
Я сейчас избила бы тебя, рвала бы на тебе тело, волосы!
Можешь всем крикнуть это - я схожу с ума без тебя...
Себя тоже ненавижу, дура, влюбилась на старости лет.
На что я надеялась?
На то, что я не буду так переживать? Идиотка!
Как хотелось бы стать сейчас совершенно тупой ко всему.
Хочу быть такой! Слышишь?
Ты не смеешь молчать... Если это будет так дальше, я что-либо придумаю...
***
И.., любимый, прости мне эту вспышку, напиши мне, что ты по-прежнему мой, что ты любишь меня, что все что было - это было.
Напиши быстрее...
Скорее бы кончились эти тяжелые, как свинец, дни без тебя.
Любовь моя, радость, солнышко мое...
Я понимаю, что ты не можешь быть со мной, тебе нужно построить свою жизнь, и для этого нужно расстаться со мною. Но подожди, не убивай сразу во мне надежды. Может быть, это во мне потухнет.
Неужели я должна всю жизнь мучиться?
Хочу, чтобы скорее пошло письмо и - не хочется с тобой расставаться.
Скорее бы это чувство перешло в более спокойное, ровное, мне бы стало легче с ним бороться.
По всем твоим письмам чувствую, что ты тоскуешь по мне, как по женщине.
Это и оскорбляет меня - я надеялась на что-то большее, и в то же время радует: значит тебе трудно найти такую, как я, так подходящую твоему Эго.
И..., милый мой, приезжай я жду. Целую Д.
Привет от Ленинграда и К...
***
И..., миленький, ты ведь молчишь потому, что у вас трудности со спектаклем, скорее напиши, что это так?
И никто тебя не интересует, кроме меня...
Ревную страшно, надо было бы молчать об этом, разум подсказывает, но не могу молчать - люблю тебя очень...
Опять скажешь, что это только на бумаге, а доказать в жизни не можешь.
Что же я могу для этого сделать?..
Пиши. Целую, Д.
ВНОВЬ РАЗЛУКА
(письмо пятое)
По распределению его направили в российскую глубинку, в далеком прошлом русское княжество. Он - там, она осталась на юге...
***
Родной, вот опять передо мною твои мысли, быстрые строчки, они помогли мне бороться с моей реакцией.
Ты мой самый лучший друг в этом мире, ты можешь парой ласковых слов вновь поднять мою голову.
Спасибо, милый!
За время отъезда твоего я очень сильно изменилась, стала более астеничной, и теперь мне нужны силы, чтобы снова стать самоуверенной и уметь не обращать внимания на окружающих.
Я думаю, ты мне поможешь в этом, так ведь?
Очень рада, что с институтом все почти уладилось. Но ты пишешь "почти", что еще имеются осложнения?
Как дела у твоих родных, ты мне о них ничего не пишешь...
Боюсь писать о Николае Николаевиче (профессор, зав. кафедрой психиатрии в мед. институте, где она проходила ординатуру)...
Не могу представить себе, что его уже нет. Все есть, есть искусство, театр, весна, люди, а его, который все это так любил, нет...
Я меньше всего думаю о том, что мне будет трудно без него на кафедре. Главное в том, что он - мертв, самый хороший и благородный человек, которого я знала.
Ругаю себя за то, что не сумела отблагодарить его за все, что он сделал хорошего.
Единственное, что мне останется, когда уедешь и ты - это посещение кладбища, где я смогу подолгу одна обо всем думать...
Достаточно об этом, а то чувствую, что опять появляется тоска и просто не смогу дописать письма...
Очень бы хотела с тобою почитать Франса где-нибудь здесь в твоем Ленинграде, например, на Каменном острове, или просто на набережной, или, может быть, в Пушкино.
Сегодня воскресенье, все уехали за город, а у меня не появилось такого желания. Валялась в постели, слушала Рейзена, села писать тебе письмо.
Никуда не хожу, была только однажды у К..., но он занят зачетами и баскетболом и не обращал на меня внимания, а мне было очень плохо тогда...
Твои воспоминания в стихах читаю почти ежедневно, как только получила письмо.
Знаешь, что если бы я не знала, что это ты писал, я все равно бы поняла, что это ты, так близки и понятны мне твои строки.
Вдали ты всегда умеешь опоэтизировать наши отношения, и тогда начинаешь понимать, что это уже что-то невероятно славное, что это не просто ты и я, мужчина и женщина, а что-то близкое, близкое.
Да, на расстоянии наши отношения и чище, и лучше, и красивее. Вероятно, только километры могут нас так сближать, а когда мы рядом нам слишком тесно...
В Ленинграде еще холодно, ходим в пальто, хочу уже скорее вырваться из него, хочу домой, хотя дома, как такового, у меня и нет.
Когда начинаются и кончаются экзамены? Куда думаешь ехать? Напиши, чтобы я могла хоть мысленно следить за твоим путем...
И..., родной мой... - ты знаешь, написала тебе эти три слова и долго сидела, не могла найти ничего, что могло бы быть существеннее этих строк.
И..., родной мой...
Мне кажется, что в них - все.
Любимый мой человек. Многого хочу, и все уже невозможно...
До мая я жила надеждой и ожиданием, после него уже нет ни надежд, ни ожиданий.