Жила-была хрустальная ваза. Очень красивая, тонкой работы. Редкой работы! Ваза просто завораживала своей красотой. А ещё она была очень отзывчивая: стоит дотронуться - зазвенит. Тоненько, длинно, красиво - настоящий благородный хрусталь. И стучать по ней было не нужно, достаточно прикосновения, дуновения, вздоха или даже взгляда (бывают иногда взгляды, как прикосновения!) - и она отзывалась своим мелодичным звоном, каждый раз по-разному. Бесконечная гамма звуков была у неё в запасе, казалось...

Стояла она в магазине, на самой верхней полке, потому что снимали её редко. Люди любовались ею издали, но попросить в руки не решались: очень уж дорого она стоила. Ну просто безумно дорого! Купить - не купишь, а вдруг ненароком повредишь - век не расплатишься. Да и то сказать, стоила она этих денег, ей-Богу стоила, нельзя дешевле - но ... не по карману.

А ваза стояла и мечтала, что когда-нибудь кто-то продаст всё своё состояние, влезет в долги по уши, будет жить на хлебе и воде - но скопит денег и купит её. И тогда! Боже мой! Как осчастливит она его! Как заполнит красотой всю его комнатку, всю его душу, всю его жизнь! Ведь даже простенькая полевая гвоздика смотрелась бы в ней как сказочный аленький цветочек. И отзывалась бы она своим чудным мелодичным звоном на каждое доброе движение его души. А недобрых движений - и возникнуть бы не могло, ведь красота - это как храм, там уместно лишь возвышенное, доброе.

Но почему-то никто так и не решался на такой поступок, хотя многие, увидев её раз, приходили потом каждый день и стояли по многу часов подряд, не в силах отвести взгляд, а душу вновь перестроить на повседневность. Стояли ... стояли ... и - уходили. А ваза никак не могла понять, неужели человеку красота нужна не так же сильно и неудержимо, как хлеб насущный. Потом она стала их немного понимать, она стала терпимее к ним, и ... ей стало жаль их. Конечно, муки голода ужасны, нельзя человеку без хлеба насущного, но эти муки, по крайней мере, не дают человеку умереть от истощения, они подталкивают его к поиску пищи. А лишение жизни человека красоты и смысла - болезнь куда более коварная, она не проявляет себя жестокими муками, она даёт о себе знать (и то не всегда) смутным томлением, какой-то неясной тоской. Человек умирает от истощения - но не замечает этого, отчего-то тоскует, но не знает, отчего. Иной и руки на себя наложит, а отчего? Ни он сам, ни окружающие тем более, не понимают. Всё вроде у него было: еда, питьё, деньги, удовольствия, семья, дети - но ... не хватало всего лишь смысла и красоты!

Ваза так хотела объяснить это людям, но ведь она умела только звенеть, и то - в ответ на прикосновение. Очень красноречиво она звенела, но говорить всё же не могла.

И вот как-то наконец надоело хозяину магазинчика её бесполезное стояние на полке и решил он разыграть её в лотерею. Не успел никто и узнать о лотерее из тех, кто любил вазу, как она в первый же день попала в руки человека, случайно заглянувшего в магазинчик. Он был здесь проездом, скучал в ожидании поезда и бесцельно бродил вокруг опостылевшего грязного вокзала. Магазинчик привлёк его набором отвёрток, красовавшимся на витрине. Хотел сперва просто купить его, но потом решил попытать счастья в лотерею, вдруг повезёт сэкономить. Однако выиграл он не набор отвёрток, а вазу. Эх, не повезло! - подумал он, но утешился тем, что мог бы и вовсе ничего не выиграть, только деньги зря пропали бы. Да и продавец говорил что-то там такое, дескать, ваза не простая, редкая и дорогая очень, но он его слушал невнимательно. Разве что фраза о дороговизне вазы задела его внимание, и он решил, что в случае чего продаст её и не останется внакладе. Эта мысль утешила его окончательно, и хотя прекрасный набор отвёрток так и остался на витрине, он вышел из магазина почти довольный.

Раздражало его только то, что ваза была очень неудобной формы и никак не втискивалась в дорожную сумку; пришлось нести её в руках и всё время бояться споткнуться и разбить её. Очень неудобно! За всё задевает, звенит жалобно, того и гляди из рук выпадет. Очень он с ней в дороге намучился. Не уберёг-таки, не уследил, уронил в поезде, когда сильно качало! К счастью, не разбил, но трещина появилась довольно заметная, и хрусталь помутнел в этом месте. Но если повернуть другой стороной - то ваза в общем-то как новенькая. Правда, звук она издавала уже не тот из-за трещины, тут уж какой стороной ни поверни - звук испорчен был безвозвратно, но он этого и не заметил. Не развит был у него музыкальный слух, да и не привык он слушать такие бесполезные звуки, как хрустальный звон, шорох дождя, щебет птиц и детей. Он был человек очень практичный, деловой и хозяйственный.

Наконец они приехали к нему домой. Человек вздохнул с облегчением, а ваза всё не могла опомниться, она никак не понимала, что с ней происходит, и к тому же очень болела трещина. Но и дома ваза не принесла человеку удовлетворения и спокойствия: её совершенно некуда было поставить, никак она не вписывалась в обстановку комнаты. На обеденном столе она занимала слишком много полезной площади, с узкой полки она всё норовила грохнуться на пол, со шкафа её не было видно, на полу она смотрелась и вовсе неуместно, да и мешала при уборке. Что за напасть! Но это ещё что! Напасти начались, когда он стал приспосабливать вазу к какому-нибудь полезному делу. Пробовал из неё есть - слишком узкая, пробовал из неё пить - слишком широкая, для салатницы - маловата, для варенья - великовата. Ну решительно ни для чего не годилась ваза! Наконец он приспособил её под напитки для застолья. Наливать из неё было неудобно, но зато все гости ахали, какая роскошная ваза. Хозяину было лестно: а что, дескать, не одним буржуям из хрусталя пить-есть, мы, дескать, тоже не лаптем щи хлебаем.

Так и жили они: ваза молчала, скучала, тускнела, а хозяин доставал её раз в месяц из кладовки пофорсить перед гостями. Наконец, он решил, что это слишком дорогое удовольствие. В денежном эквиваленте ваза может принести гораздо больше пользы, - думал он. А вовремя не продашь - хрусталь выйдет из цены, или разобьёшь ненароком - вовсе ничего не выручишь. И вот наутро после очередной вечеринки, когда гости особенно неумеренно восхищались вазой, а знатоки называли особенно высокую цену; волнуясь и торопясь, он понёс её в комиссионку. То, что ему дали за вазу, превзошло самые радужные его ожидания, и ошалевший от счастья, он даже решил начать новую жизнь и подарил в тот же день своей старенькой маме красивый большой платок, цветами по красному полю. А дело было в том, что за эти годы хрусталь, да ещё ручной работы, стал большой редкостью, и это повысило вазу в цене.

И стояла она теперь на магазинной полке, ещё более недоступная, чем раньше, хотя, конечно, трещины и помутнение хрусталя не сделали её красивее. Некоторые, правда, находили в этом особую прелесть, очарование антиквариата, когда чем старее, тем ценнее, но вряд ли они были вполне искренни. Во всяком случае, купить вазу никто из них не собирался. А может быть, это были прежние её почитатели, которые полюбили её новенькую и блестящую, и запомнили такой навсегда. Они, наверное, просто не замечали трещин оттого, что слишком рады были снова видеть свою любимую.

А ваза, надо сказать, хотя и не сразу, но оправилась всё же от потрясения этих лет заключения в пыльной кладовке. И вернулись к ней, хотя и не сразу, прежние мысли о красоте, о смысле жизни, о счастье; мечты о прекрасной любви, даже голос стал к ней возвращаться, хотя тембр его был, конечно, уже иной, чем прежде.

Часть 2.

Ну что сказать, так и не суждено было сбыться её мечтам. Покупали её, и не раз, любители и ценители, по крайней мере, считающие себя таковыми. Были среди них и поэты и философы, витающие в возвышенных эмпиреях, были и простые честные трудяги, были среди них и пьяницы, были и трезвенники, были и красавцы - и так себе, был даже один чудак-музыкант, который очень находчиво воспользовался музыкальными способностями нашей вазы. Однако как ни странно, конец всегда был удручающе однообразен: каждый раз вазу снова сдавали в комиссионку, каждый раз с новыми трещинами и эмоциональными увечьями. Да что скрывать: и разбивали её неоднократно, а потом аккуратно (или как придётся) склеивали обратно клеем Момент - и ничего, небось незаметно: покупали же её обратно в комиссионке. Цена, естественно, с каждым разом становилась всё ниже. Но сколько верёвочке ни виться, всё равно конец будет. В конце концов склеенные осколки распались прямо в руках у приёмщика. Ох и скандалу же было! Один кричит: Ты что же это за дрянь мне всучить хочешь, такой-рассякой?! Другой: А от такого слышу! Не надо было клешнёй махать! Вещица-то хрупкая. Плати давай! А я тебе щас так заплачу! Ну и тому подобное, неприятная сцена, нецензурности, как водится, дошло даже почти до драки, впрочем умолчим о деталях, это и так каждому до боли знакомо. Факт тот, что вазу в этот раз, а вернее то, что от неё осталось, вышвырнули на помойку.

Лежит она, бедная, смотрит в небо и думает: И это всё? И это была моя жизнь? Стоило ли жить? Стоило ли тому, кто сделал меня, тратить время и силы зря? И плачет и плачет, но ей уже не больно, вся боль уже позади, и уже не обидно, уже всё равно: не в этот раз, так в следующий она всё равно попала бы на эту помойку рано или поздно, уж лучше рано, не о чем жалеть, нечего желать, вот и хорошо, зато никогда больше не будет больно, вот и слёз уже не осталось...

Не заметила, как прошла ночь. Наутро затарахтели грузовики, собирающие мусор с помоек, закаркали вороны, сонная, беззлобно нецензурная перебранка мусорщиков вплеталась в какофонию, а потом и другие голоса подключились, кажется, хозяин с кем-то торгуется ... только почему здесь, на помойке? ... какую-то сумасшедшую заоблачную цену заламывает и хихикает: Забирай своё сокровище ... ударили по рукам. Что это он, интересно, продал? Или это просто шутки у них такие? Ах, я всё ещё, оказывается, жива, - тоскует ваза, - скорей бы уж кончалась эта тягомотина. Опять забылась на время.

Вдруг стало очень тепло и светло. Это, наверное, солнце поднялось в зенит. Странное какое-то солнце сегодня: глаза не слепит, лучи не обжигают, и почему-то так хорошо и спокойно. А может, я наконец-то умерла? Тут вдруг слышит она голос.

А? - встрепенулась она, - кто это? Повторите, я не расслышала.

А Голос опять говорит к ней, и говорит, что-то такое ни понять, ни повторить.

Что-что?! А?

А сердце уже разрывается от счастья, слёзы откуда ни возьмись хлынули счастливой рекой.

Кто Ты? Говори ещё! Ещё! Повтори, я не расслышала, я не понимаю! Не могу разобрать. Кто же Ты? Кто? Продолжай говорить, я не могу без Тебя! Я умираю, я умерла, пожалей меня, с Тобой так хорошо!

И вот чувствует она, как могучие руки поднимают её с помойки, и вот это уже совсем и не помойка, а прекрасная зелёная поляна, цветы, бабочки яркие порхают, птички поют, и сама она - уже не грязные осколки, а чистые, прозрачные кусочки хрусталя, звенящие от счастья сами по себе райской музыкой, и она летит и летит над прекрасной землёй по ослепительно голубому небу, и хочется, чтобы это никогда не кончалось. И хочется рассмотреть эти могучие руки, кто же Ты?

Я люблю тебя, - отвечает Он.

Меня? За что? Меня и новенькую-то никто так и не полюбил. Как же Ты нашёл меня на помойке? Как разглядел? Что Ты во мне нашёл?

Он отвечает: Я люблю тебя, хочешь ли быть со Мной всегда?

Да! Да!! Да!!! Хочу! Хочу! Возьми меня, возьми все эти осколочки, что от меня остались!

Нет, это не ты.

А кто же я?

Ты - звон.

Так ведь звона больше не осталось.

Он не ответил, но почему-то больше не было страшно, больше не было больно, и больше не казалось, что жизнь прошла зря. Наоборот, жизнь, казалось, только ещё начиналась.

Потом, после опьяняющего полёта над бесконечной зелёной поляной, Он поместил все осколочки в тесную металлическую камеру и плотно закрыл крышкой. Это было непонятно и страшновато: куда же Он делся? Оставил ли Он меня здесь навсегда? Стенки тесной камеры вдруг стали сдвигаться, осколочки захрустели, ваза закричала от страха, осколки раскалывались на более мелкие, мелкие крошились в песок. Было больно и страшно, но тут она вспомнила: Это не ты, и стало странным образом легче, хотя осколки продолжали хрустеть и рассыпаться в песок. Я - звон, а звон ведь не может быть раздавлен в песок, так что я не умираю. Но что же это? Зачем? Я не понимаю! Мне больно! И где же Ты? Ты всё ещё любишь меня или мне тогда просто показалось?

Я здесь, - проговорил Он близко-близко, и ваза поняла вдруг, что Он и не покидал её ни на минуту.

Ты меня любишь? Зачем это всё происходит, объясни!

Он не ответил, но почему-то уже не было страшно и одиноко. Прах ты и в прах возвратишься - подумала она фразой, которую слышала от одного из своих прежних владельцев, любителя красного словца. Осколки и в самом деле превратились в мелкий песок, однако звон странным образом всё же слышался. Что же это звенит, и откуда? - думала она, - Если это я, то как же это: хрустальный звон без хрусталя?. Ей нравилось быть звоном. Ну и пусть, что песок вместо вазы, зато конец страданиям.

Но увы! Сверху хлынуло что-то холодное и тяжёлое и колючее и вонючее и липкое и скользкое - и всё это надавило и примяло и сжало и завертелось с такой силой, что ни протестовать, ни сопротивляться, ни жаловаться было невозможно. Это длилось...

и длилось ...

и длилось ...

и длилось, казалось, бесконечно ...

Неужели я опять умираю? Умираю! Умираю. Умираю ... умерла... Не было даже сил позвать Того, с дивным Голосом, кто сказал, что любит её. И вот вдруг всё остановилось, оглушительная тишина. Нет, кажется, я опять не умерла. Какая красивая радуга! Какой чудный звон! Где это звенит? Что это? Вдруг она замечает, что она - опять ваза, снова целенькая, как будто никогда и не разбивалась, снова такая же красивая, но и какая-то не такая. А в чём разница - непонятно. Чем-то эта ваза лучше прежней!

Неужели это я? - мечтательно вздыхает она.

Нет, это не ты. Ты - звон, - отвечает Голос.

И опять сердце разрывается от счастья, опять счастливые слёзы рекой.

Будь что будет! Лишь бы с Тобой! - говорит Ему ваза, а впрочем, она уже знает, что она не ваза, а звон.

Красавица ты моя! - говорит Голос.

Я? - она оглядывается по сторонам.

Чистая ты моя. Звон ты мой хрустальный.

Она плачет.

Я так люблю тебя! - слышит она, но не может найти слов в ответ, слова не в силах выразить, никогда ещё счастье так не переполняло её, кажется она просто не выдержит столько счастья. Хочется, чтобы это никогда не кончалось ...

Я всегда буду с тобой, не бойся, - говорит Голос.

А чего же бояться-то? Теперь самое страшное позади.

Да не тут-то было! Становится жарко, шумно и жарко, ещё жарче, шум нарастает, вот уже не слышно Голоса, ещё жарче, ещё, уже невозможно терпеть этот жар, ваза задыхается от жара и от страха, видит приближение огня!

Нет! Нет! Только не это! Только не огонь! Мне жарко, мне больно! Я сгораю! Я умираю! А-а-а-а!!!

- Не бойся, Я с тобой, - говорит Голос совсем рядом.

Не умерла и в этот раз - думает ваза. А впрочем, ведь она не ваза, а звон. А звон - он не горит и не сгорает.

Что за великолепный сосуд! Не просто кристально прозрачный, не просто чистый как родниковая вода, но ещё и как бы светится изнутри какой-то неземной, необъяснимой, невыразимой красотой! Безо всякого даже прикосновения звенит, то выводя чистую, проникающую в самое сердце мелодию, а то зазвучит вдруг как целый хор ангельских голосов, а то как чудный оркестр. Что за сосуд! Ну просто не бывает таких ваз на самом деле! Неужели это я? - думает Ваза, а впрочем ведь она уже не Ваза, а имя у неё теперь особое, тайное, известное лишь ей и Голосу, который она теперь слышит очень ясно, различает слова любви, поучения мудрости, призыв к близости. Они беседуют теперь как закадычные друзья, как страстные влюблённые, которые не хотят расставаться ни на минуту. Она теперь знает Его по имени, Он ответил ей на многие почему, Он пообещал ей вечную жизнь и небесное наследство.

Ну скорее же! Скорей! Возьми меня туда, в Твой дворец, в Твоё и моё небесное жилище!

Погоди, нетерпеливая. Всё ещё только начинается. Небесный дворец от тебя никуда не уйдёт, а сейчас Я хочу полюбоваться Своим творением на земной сцене. Какая же ты у меня красавица! Удалась на славу! Теперь цены тебе не будет в том магазинчике.

В магазинчике? Зачем в магазинчик? Я не хочу туда! Я хочу с Тобой, туда, во дворец ... ну ладно, воля Твоя.

Не бойся, моя хорошая, ведь Я - везде, Я и во дворце, и в магазинчике буду с тобой рядом.

Часть 3.

В маленьком магазинчике на Старой Таврической снова появилась необыкновенная ваза. Очень немногие могли узнать в ней ту, что некогда уже стояла на этой же самой полке. Да и то сомневались: она ли? Светится странным светом, звенит непонятно отчего. Красиво, конечно, завораживает, но больно уж странно. Вроде ваза, а вроде и не ваза. Не говоря уж о цене, совсем уж загнули хозяева, что они себе думают? Таких миллионеров сроду не водилось в наших краях. Но полюбоваться всё равно заходили. Кто постоит и уходит, а кто дожидается особого звона. Совсем недолго дожидаться-то приходилось: просто стой себе смирненько и жди. И ваза ни с того ни с сего начинала свою хрустальную мелодию, незаметно так начинала, а когда заметишь - уж мелодия тебя всего захватила! Вроде тихая, тоненькая как волосок мелодия, а захватывает как могучая океанская волна, и утаскивает тебя на глубину, и нет сил сопротивляться. Не заметишь как простоишь целый день. Фу ты! Дурак дураком! Да это я так, задумался нечаянно. Какая ещё ваза?! Совсем ни при чём - оправдывались очарованные ею, но уходили всё же со светлым сердцем, с какой-то особой, незабываемой чистотой в душе. Многие приходили снова и снова.

А ваза и правда стала совсем другой. Ничто теперь не могло омрачить её счастья: ни пыльный магазинчик, ни однообразие стояния на полке, ни пошлые комментарии посетителей, ни их грязные липкие пальцы, ни даже их неосторожное обращение - опять ведь наделали трещин на нашей Вазе! Но вот что странно: от этих трещин её звон становился только ещё чище, ещё прекраснее, ещё краше светилась она изнутри и пела, и пела свои дивные песни! Чудеса! Да и как же ей было не петь и не светиться, если чудный Голос всегда был рядом, если в любую минуту Он отвечал ей, если Его любовь к ней оставалась неизменной, несмотря ни на какие трещины!

И вот в один прекрасный день заходит в магазинчик некто. Имя его было чудным, но оно было известно лишь ему самому, Голосу, а ещё нашей Вазе. Да-да-да! Между ними как-то сразу, в одно мгновение, образовалась какая-то тайная невидимая связь. Он ещё не успел и взглянуть на неё, а она уж знала его тайное имя! Взглянул, охнул, не успел и представиться, а уже заявляет: Вот та, которую я искал все эти годы! Вот она, моя единственная и желанная! Вот он уже и карманы выворачивает: дорожные чеки, ассигнации, кредитные карточки, монеты какие-то невиданные заморские, гульдены да тугрики, восьмигранные, да треугольные, да с дырочкой посредине, да в форме цветка, акции, закладные, облигации, вот уж и договор подписывает с хозяином: выплачивать ему ежемесячно до конца жизни, а после смерти - ему же и дом и имущество ... Хозяин рад без памяти, исподтишка ещё накручивает проценты, а этот Некто даже и не торгуется, знай подписывает векселя, не сводя глаз с прекрасной Вазы.

Она и разглядеть-то его не успела: одни только глаза. Какой он? Высокий? Низкий? Худой? Толстый? Молодой? Старый? - Всё как в тумане размыто. А глаза поразительно чётко видит: каждую ресничку, слегка загибающуюся кверху, во внешних уголках глаза незаметно переходящую в лучик мягкой улыбки, каждый лучик этой чудной улыбки, слёзы счастья, стоящие в глазах, как озерца, и любовь! Любовь! Так и льётся, так и лучится из этих глаз! Так и не отводила бы взгляда никогда! Какого цвета эти глаза? Не знаю, бездонно глубокие, не разглядеть цвета, любовь так и льётся потоком, так и лучится целыми снопами, где ж тут цвет разглядишь?

Вот уже и совершена сделка, хозяин поскорее прячет подписанные документы, как бы гость не передумал. А гость, всё так же не сводя взгляда с неё, уже протягивает свои сильные натруженные руки, бережно сам снимает её с полки, любовно прижимает её к своей широкой груди, и так и несет, не отпуская, до самого дома своего. Ставит её в самую середину на почётное место и говорит: Владей, теперь это твой дом. И так они оба счастливы, так чудно поёт душа каждого из них, сливаясь воедино, в одну прекрасную гармонию!!

Спасибо!!! - кричат они Голосу ...

- Ай да Я! - говорит сам себе Голос, любуясь на них и никак не налюбуясь, - Ай да молодец! Здорово же Я всё это придумал и устроил! Хорошо! Хорошо весьма!

И был вечер, и было утро, день первый.

Тюмень, СССР, 1985 - Хьюстон, США, февраль 2005.

ИСТОРИЯ НАПИСАНИЯ СКАЗКИ ПРО ВАЗУ.

Часть 1-я была написана одним духом где-то примерно году в 1984-85-м. Дату я тогда не поставила, а теперь с точностью вспомнить невозможно. Никогда до этого я ничего подобного не писала, мне самой было очень странно, что я это пишу, мне было стыдно. Это был как личный дневник. Я Вазу никому, даже маме, не показывала. Прятала в самый тайный тайник. Пару раз хотела выбросить, потом перечитывала - и было жалко. Несколько раз пыталась закончить, но не могла, не знала, что дальше, фантазии не хватало. Так и лежала эта сказка незаконченная, в розовой школьной тетрадочке за 3 копейки, 18 листов, в клеточку, исписанной лишь наполовину. Я и забыла про неё, так далеко она была запрятана. Наталкивалась на неё случайно, вспоминала, пыталась закончить, не получалось, снова хотела выбросить, снова прятала в тайный тайник, и снова забывала о ней надолго.

Прошли годы, я стала христианкой, рождённой свыше от Духа Божьего,

я вышла замуж и уехала из России навсегда, вспомнила про тетрадочку и поняла вдруг, что жизнь наконец-то показала мне конец этой сказки. Слава Богу, что заветная тетрадочка не потерялась в траурной суете после смерти мамы. Подруга нашла её по моей просьбе и выслала мне в Хьюстон. Страшно было браться, так как в этом жанре я никогда не писала, да и не думала я ни о каком жанре, когда писала первую часть. Я просто не могла молчать тогда, мне просто надо было высказаться! Кому? Странно, самой себе. Бога я тогда не знала, друзей у меня не было, и даже маме, самому близкому мне человеку, мне было стыдно показать Вазу. Мама как-то случайно наткнулась на тетрадочку, делая генеральную уборку, и слишком поздно поняла, что это не для посторонних глаз. Потом она мне созналась в этом и даже спросила: Это про тебя? Я покраснела и сказала: Нет, это про вазу. Больше мы об этом не разговаривали, хотя и были лучшими подружками, и я обо всём могла сказать маме.

Сейчас, через 20 лет после написания первой части, так же, одним духом, я написала часть 2-ю и 3-ю. И хотя мне всё ещё неловко признаваться, что это моя автобиография, теперь я знаю, что очень многие узнают себя в этой истории, и поэтому теперь мне хочется, чтобы её читали. Мне хочется, чтобы те, кто не узнал себя в ней, и думает, что это просто сказочка, поняли, что это также и быль, мне хочется, чтобы они когда-нибудь испытали это на собственном опыте, ведь эта сказка про каждого из нас, без исключения. А кто не верит - могу доказать со ссылками на самый достоверный источник: Библию. В добрый путь, Ваза!

Хьюстон, февраль 2005

Связаться с программистом сайта

"Заграница" Путевые заметки Это наша кнопка