Что делает охотник? Он изучает повадки добычи и идет по ее следу. Он следопыт. Пытает следы. Выспрашивает, изучает. Он изучает следы духа и его повадки на пространствах собственного сознания. То есть предполагается, что на этих пространствах мы можем найти эти следы. Именно след, а не сам Дух. След - это результат взаимодействия пространства моего сознания и Духа. Но мы еще интерпретируем эти взаимодействия и как-то на них реагируем. То есть меняемся. И это изменение и есть след, по которому охотник пытается выследить Дух. Если взглянуть на ситуацию, как бы несколько со стороны, то мы должны признать, что содержание сознания действительно представляет из себя нечто, подобное тайге, густой лес, в котором водится все что угодно, и один, совершенно не видимый, совершенно непонятный, одичавший Дух. Но может возникнуть резонный вопрос, а зачем нам искать нечто невидимое и непонятное. И почему мы решили, что оно и есть и даже имеет некую, даже приоритетную для нас ценность. "Эти взгляды на отношение между субъектом и объектом выражают собой те определения, которые составляют природу нашего обыденного сознания, охватывающего лишь явления. Но когда эти предрассудки переносятся в область разума, как будто и в нем имеет место то же самое отношение, как будто это отношение истинно само по себе, они представляют собой заблуждения, опровержением которых, проведенным через все части духовного и природного универсума, служит философия или, вернее, они суть заблуждения, от которых следует освободиться до того, как приступают к философии, так. как они преграждают вход в нее"
Что бы наше вопрошание относительной этих представлений было конкретным, мы будем его осуществлять через конкретный вопрос относительно того, чего мы ожидаем от жизни, на что рассчитываем, каковы наши возможности и перспективы. В конце концов, это наиболее важный вопрос, вопрос, связанный с тем, на сколько комфортно мы себя чувствуем в этом мире, в мире желаний и связанных с ними страданиями и удовольствиями. Комфортность напрямую связана с адекватностью, с тем, на сколько мы соответствуем по факту тому, что мы есть по идее. Это не вопрос моего соответствия миру "вне" меня. Это вопрос отношения желаемого и действительного. Но, что бы говорить о "желаемом", мы еще раз должны взглянуть на желание, на то, что мы в действительности стремимся получить, когда желаем что либо. Д. Кришнамурти провел блестящий анализ этого механизма и четко показал, что человек, когда желает, то в действительности желает не вещь или явление, которые стремиться заполучить, а желает изменить свое состояние, состояние своего сознания, за счет усвоения желаемого. Понятно, что если бы мы были удовлетворены своим состоянием, то мы бы и не желали его менять, и тем более не искали бы для этого какие либо средства. Но выше мы показали, что наше глубинное, исходное состояние, есть состояние напряжения переживаемого как беспокойство, или страх, депрессия, раздражительность. Качество переживания - это чисто индивидуальная реакция личности. И что причина этого напряжения в "кривизне экзистенционального пространства", в не соответствии моей конечной формы и моему бесконечному содержанию. Поскольку эти два понятия - "форма" и "содержание", оказались ключевыми в нашем исследовании, то мы должны дать им детальные определения, да бы избежать возможных разночтений и кривотолков. Эти понятия имеют длинную историю в "деле мысли", и детально разрабатывались уже греками. Особенно Аристотелем, если я не ошибаюсь.
"..., если материя есть именно потому, что она не возникшая, то тем более обоснованно, чтобы была сущность - то, чем материя всякий раз становится: ведь если не будет ни сущности, ни материи, то вообще ничего не будет; а так как это не возможно, то необходимо должно существовать что-то помимо составного целого, именно образ, или форма".
Если же мы обратимся к вопросу этого внутреннего напряжения, то Гегель, скажем, говорит о нем, как о вожделении.
"Вожделение есть та форма, в которой самосознание проявляется на первой ступени своего развития. Вожделение здесь, во второй, главной части влечения о субъективном духе, еще не имеет никакого дальнейшего определения, кроме определения его как влечения, поскольку это последнее, не получив еще определения со стороны мышления, направлено на внешний объект, в котором оно ищет своего удовлетворения. Но что определенное таким образом влечение существует в самосознании, - необходимость этого заключается в том, что самосознание есть вместе с тем и ближайшая предшествующая ему ступень, именно сознание, и что оно знает об этом внутреннем противоречии. Где нечто, тождественное с самим собой носит в себе противоречие и проникнуто чувством своего в себе сущего тождества с самим собой, равно как и противоположным чувством своего внутреннего противоречия, - там с необходимостью выступает влечение снять это противоречие. Неживое не имеет никакого влечения, потому что оно не в состоянии перенести противоречия и погибает, если нечто, по отношению к нему другое, в него проникает. Напротив, все одушевленное и дух необходимо имеют влечение, так как ни душа, ни дух не могут существовать, не имея в себе противоречия, не чувствуя или не зная его"
Что я буду понимать под человеческой формой. Скорее всего человеческую меру сущего как оно существует для меня. Как у Протагора - "..человек есть мера всех вещей. Существующих, как они существуют, и не существующих, как они не существуют..." Так что вопрос можно свести к тому, как вещи существуют для меня, человеческого, то есть разумного существа. Прежде всего, они мне даны, и я умею ими пользоваться, в той или иной мере. А какая основная польза, которую я стремлюсь извлечь из вещей или явлений, к которым стремлюсь, что бы их заполучить? И тут просто невозможно не согласиться с каббалистами, утверждающими, что основная задача и основная человеческая цель как существа разумного - это наслаждаться этим миром. И это напрямую следует именно из его разумности. Точнее, из знания своей разумности, поскольку именно это знание, способность, которая определяется как рефлексия, и дает ту дистанцию, которая необходима, что бы именно наслаждаться действием, а не быть им полностью поглощенным. Может по этому народ так склонен кушать у телевизора. Потому, что его существо знает, что кроме простого удовлетворения потребности в еде, должно быть и наслаждение. Но мы не научены этому, мы чаще всего делаем это почти что на уровне биоса. Как можно более быстро удовлетворить потребность, что бы быть готовым к дальнейшему нападению или бегству. Хотя с едой, питьем и сексом культура таки поработала, и многие люди делают из них нечто сверх того, что они есть по своей биологической сути. Особо это касается вина, чая, благовоний. Но вот чем человек наслаждается, когда дегустирует вино, остается вопросом открытым и в то же время важнейшим. Моя различающая способность позволяет мне видеть, что это белое, терпкое, что сахар в нем соотносим с тем, что лето в котором его произвели было солнечным и склон на котором рос виноград, из которого оно сделано, был достаточно освещен. Что бочка, в которой оно выдерживалось, была дубовой и в должной кондиции, и пробка тоже соответствует его уровню и цене. Я также вижу, что это вино подают мне в модном и дорогом ресторане, в соответствующей посуде, что на мне должная одежда от кутирье, ну и все такое. Все это может доставлять мне удовольствие, если я сноб и беден. И все эти качества представляют для меня особую ценность в связи с их особым статусом в моей системе ценностей. Но имеют ли они некую ценность "в себе", помимо моего восприятия и оценки. Об этом же, но на совершенно ином уровне понятийности говорит и философ