Среди множества незнакомых лиц я заметила и выделила её сразу. Ей было уже за семьдесят, её лицо казалось скорее значительным, чем красивым, с выразительным профилем Данте в женском варианте, обрамлённым коротко стриженными слегка вьющимися седыми волосами, и с умными молодыми глазами, блестящими весёлым юмором. Как мне сказали, она переехала в Сарасоту из Ню-Йорка недавно, похоронив любимого мужа и оставив работу в университете. Мне представили её, как доктора Федукович, но она решительно возразила: - "Называйте меня по замечательной американской традиции просто по имени - Елена".
В конце вечера в гостеприимном доме ректора университета и его милой, тоненькой русской жены Ирины, я подошла к Елене и спросила, не могу ли я пригласить ее в гости. Она засмеялась и ответила: - "Приходите лучше ко мне, обедов я не готовлю, но горячие булочки с сыром и чашку кофе гарантирую." Вот эти булочки, подогретые в маленькой электрической духовке были для меня изысканным деликатесом долгие-долгие годы, потому что нeмудрёное угощение приправлялось наслаждением всегда значительной беседы, юмором, мудростью, эрудицией Елены и постоянными экскурсиями в любимую ею древнею Элладу. Я снабжала Елену, к её вящей радости, новинками о моих крошечных и загадочных объектах изучения - вирусах, а она одаривала меня активностью нестареющего духа, интересом к жизни, к людям, к прошлым и настоящим событиям, к древней и современной философии. Иногда мы яростно спорили, но никогда не ссорились. Я и сейчас слышу её голос, умолкнувший для других, но живой для меня: - "Человек в клетке, а зверь на свободе. Клетка - наша цивилизация, наши нравственные ценности, и если человека освободить от неё, он становится зверем." .
Окружённый зелёным газоном тихий одноэтажный дом под пылающими цветами высокой джакоранды был моей "Ионийской Школой".
В Америку Елена и её муж, Габриел, молодые профессора университета в Киеве , бежали сразу после войны. Причиной для бегства послужила история, которая едва не стоила Елене жизни. Началась она с невинного увлечения альпинизмом, которому эта молодая пара посвящала все полагавшиеся им летние отпуска. К рассказам об альпинистских приключениях мы с Еленой возвращались не один раз, делясь впечатлениями о красоте Кавказских гор и своеобразных обычаях местных жителей. Но я чувствовала, что за oдной из истотий похода к Эльбрису скрывается нечто гораздо большее. Елена всегда уходила от моих вопросов, меняя тему разговора. Но однажды, когда вечер уже потушил золотой закат Сарасоты, и веранда, где мы сидели, погрузилась в мягкий полумрак, я набралась смелости, повторила мой вопрос и тут же об этом пожалела, заметив , что Елена пытается и не может справится с волнением. Она рывком поднялась с кресла и начала ходить по веранде, высокая, всё еще легкая в движениях. Я смотрела на ее сосредоточенное лицо и понимала, что она далеко-далеко в своих мыслях от невозмутимой красоты приморской Сарасоты, от размеренно-комфортабельной жизни в благополучной Америке, и не смела врываться в этот далёкий её мир. Через короткое время она заговорила - быстро, образно, и я перенеслась на много лет назад, к подножью Эльбруса: - "Представьте себе сгустившуюся темноту ночи и черные громады гор, заслонившие звёздное небо. Мы в палатке, едва живые от усталости, так и не утолившие голода и уже почти провалившиеся в сон. Неожиданно распахивается брезентовая дверь и входят двое мужчин. Один, молодой, в военной форме, направляется прямо к столу и начинает вытаскивать из чемодана всякие яства, от которых идут головокружительные ароматы. Второй, среднего возраста и роста, в расстёгнутой косоворотке, уверенным, громким голосом приветствует всех обитателей палатки и весёлой смешной шуткой вызывает взрыв всеобщего хохота. Это как будто подхлёстывает вошедшего, и он продолжает сыпать остротами направо и налево. А я, злая и полуголодная, парирую эти шутки, не давая спуску мужчине в косоворотке и тоже вызывая хохот. Габриел делает мне какие-то знаки, потом пытается закрыть мой рот ладонью и шепчет мне на ухо: "Молчи, молчи, это ведь Бухарин!" А мужчина в косоворотке подходит прямо ко мне: - "Ишь какие острые зубки!" И я не могу не ответить: - "Мне полагается, я - женщина, как ещё от вас защититься?" - "Ну так давай, иди к столу, я по глазам вижу, что голодная!" - " А как же мой муж?" - "Давай и мужа!"...
На утро Бухарин пригласил Елену и Габриела на прогулку, и они увлеченно продолжали соревнование - кто кого, что доставляло партийному теоретику явное удовольствие. Габриел почти всё время молчал, и только иронично и грустно улыбался, не ожидая ничего хорошего от этой стремительно развивающейся дружбы: - "Какая может быть между нами дружба - возражала Елена, когда они остались с Габриелем один на один - ты же знаешь, как я отношусь к коммунистам, они расстреляли моего отца, выслали в Сибирь на верную смерть моих братьев... Но странно, Николай Иванович совсем не похож на этих узколобых тиранов... он кажется совсем другим - живым, простым, интересным, талантливым... Трудно устоять перед его интеллектом и обаянием. Ты видел его акварели? Они удивительно хороши. При иных обстоятельствах и в иной жизни мы были бы близкими друзьями, а сейчас... "
Прогулки и пикировки продолжались три дня, Елена старалась не говорить о политике, но все-таки не выдержала: - "Николай Иванович, как вы относитесь к Сталину?" - "Кавказский ишак" - буркнул он сквозь зубы. Её поразила непочтительность и резкость такого опасного ответа, но она вспомнила недавнюю статью Бухарина о Есенине, покоробившую её грубостью. Что это - принятый для партийных бонзов стиль?
Когда настало время расставаться, Бухарин попросил молодую пару спуститься вместе с ним и его адъютантом в долину, где великолепный лимузин был готов везти его в Дом отдыха комиссаров. По дороге к долине они прошли мимо Гостиницы для иностранных туристов, и их окружила стайка репортеров. Посыпались вопросы на разных языках, и Бухарин отвечал всем без переводчика: он свободно владел двенадцатью языками. Каждый репортёр торопился сделать снимок. Бухарин приобнял Елену за плечи. Щёлк! Щёлк!... Она улыбалась, не подозревая, что эти короткие вспышки выносят ей смертельный приговор. - "Обещайте приехать ко мне в Дом отдыха комиссаров!" - попросил на прощание Бухарин. Они не воспользовались его гостеприимством, но всё-таки встретили теоретика коммунизма ещё раз до того, как вернулись в Киев. Елена скакала во весь опор на лошади, которая вдруг встала на дыбы перед неожиданной в этих краях встречной машиной: "Сумасшедшая докторша! - услышала она крик Бухарина - Почему не пришла в гости?" - "От вас, комиссаров, - подальше" - шутливо бросила в ответ Елена, еще не отдавая себе отчёта, как справедливы её слова.
В этот же год Бухарина расстреляли, вскоре была арестована и Елена. Её допрашивали жестоко, грубо, по ночам не давали спать. Арест продолжалась, пока война не охватила стремительным пожаром почти всю Украину. В рабство рабочих лагерей Елена и Габриел были высланы уже немцами. Чудом они оба выжили, и после освобождения лагеря американскими войсками попали в Америку.
Америка... Истощенные, нищие и бесконечно счастливые приветствовали они статую Свободы. Их не ждал, как нас, приехавших много лет спустя, с раскрытыми объятиями Хиас и заботливый Jewsh Community Center, приготовивший квартиры, деньги и помогающий обустроиться, но в очнувшейся после депрессии Америке работу - самую простую работу - найти было не трудно. В первой их "собственной" комнатке, снятой за малую мзду, мебели не было, сидеть приходилось на подоконнике, а спать на полу без матраса. Но об унынии не было и речи, каждое маленькое приобретение превращалось в веселое событие. За узкой кроватью последовали два стула, затем стол, а после покупки более-менее приличной одежды начались поиски профессиональной работы.
В декабре весь Нью-Йорк забила лихорадка надвигающихся праздников. На улицах вокруг Елены текла многоликая толпа с пакетами, коробками, подарками и покупками. В этом радостном потоке только у нее руки были по будничному пустыми. Поддавшись общему праздничному настроению, Елена позволила увлечь себя в сверкающий огнями оживлённый магазин, соблазны которого были далеко за пределами её мечтаний. Она обводила взглядом переполненные полки - все было слишком для неё дорого. Но пустые нарядные подарочные коробки! Они стоили всего по центу... Елена выбрала две и обратилась к продавцу: "Перевяжите их мне, пожалуйста, вот этой красной и зелёной ленточкой". Эта услуга делалась бесплатно, и отдав два цента, Елена выпорхнула на улицу и поплыла, уже ничем не отличаясь от праздничной толпы, гордо неся свои "подарки". Она распахнула дверь их комнатки, сияя радостным возбуждением. - "Елена, - в ужасе закричал Габриел - ты с ума сошла! На какие деньги ты это купила? Что это?" - "Я купила дух праздника - широко улыбаясь объявила она, - радость праздника за два цента!" И Елена водрузила свой трофей на подоконник.
Через год Елена была принята на научно-поисковую работу в университет. Ей важно было начать, ее необыкновенные способности проявились и завоевали авторитет быстро. Еще через пару лет Елене предложили помимо научной работы преподавать молодым врачам. Она решительно отказывалась: её английский оставлял желать много лучшего. "Ничего, успокаивал её ректор, справитесь и с этим!" И она справлялась, но не без курьёзов.
Кто из нас, эмигрантов, не испытал подвохов английской грамматики, когда изменение одной буквы на другую, приводило к стилистической катастрофе? Для Елены это усугублялось тем, что она стояла за кафедрой университета перед аудиторией молодых врачей. Однажды, читая лекцию, она написала длинный медицинский термин на доске и через минуту, поняв, что сделала ошибку, исправила её и подчеркнула. Ещё через пять лекционных минут Елена сообразила, что в следующем слоге этого же длинного слова она написала "u" вместо "о". Снова повернувшись к доске, она исправила букву и опять подчеркнула. - "Доктор Федукович - обратился к ней после лекции один из её любезных учеников - разрешите откорректировать ещё одну ошибку?" Спасал Елену юмор, она не холодела, не бледнела и не краснела в таких ситуациях, а непременно отделывалась острой шуткой или забавной историей. И в этот раз она, рассмеявшись, спросила: "А знает ли кто-нибудь из вас, почему английские гласные имеют несколько звуковых выражений, чем напропалую путают бедных иностранцев и очень часто самих англичан и американцев?" Никто толком не знал, и Елена снова была "на коне". - "Вот вам маленький урок лингвистики вашего же языка: когда римляне покорили Британские острова, аборигены-кельты еще не имели своей письменности, но в их разговорном языке было (и есть) 15 гласных. Переняв письменность у римлян, они запихнули в 6 римских гласных 15 своих. Вот и получилась чехарда, за которую я теперь должна расплачиваться. Так что помогайте мне всем скопом!" Ей помогали, её лекции были самыми популярными - и не зря. До конца дней Елена получала письма с любовью и благодарностью со всех концов света.
Девяностолетие Елены отмечалось пышно: со всей Америки и из многих других стран съехались врачи и учёные на юбилейную сессию в её честь. Её книги, по которым молодые врачи учились уже 40 лет, украшали юбилейный стенд. Под волну оваций поднялась она на сцену, чтобы ещё раз, теперь уже последний, подарить ученикам и коллегам живость и мудрость её мыслей. Среди моря цветов, поздравлений и тёплых слов Елена выглядела помолодевшей и оживлённой. Она была хороша на этом празднике победы духа: весёлые и умные молодые глаза и острый юмор её речи вновь перечёркивали возраст. Я смотрела на неё и думала о её любимой притче, в которой она была вся:
Накануне своей казни Сократ услышал, как мальчик играет на свирели. - "Научи меня" - обратился он к юному музыканту. - "Завтра ты умрёшь от чашки яда, a сегодня хочешь, чтобы я учил тебя? Зачем?" - "Зачем? - ответил мудрец - чтобы знать!"