Это второй из моих ответов Моше Фейглину (http://gazeta.rjews.net/feigl175.shtml)
Фейглин:
Похоже, мы дожили и до того, что День памяти павших воинов в общественном сознании больше никак не ассоциируется с понятиями и подвиге и героизме.
Евгений:
А почему мы? Почему Вы, господин Моше, считаете, что народ израилев един, а мерять всех надо общей меркой.
Фейглин:
Из дня отдачи почестей павшим воинам и признания их заслуг перед нацией День памяти превратился исключительно в день слез и скорби, и нет в нем того величия и той святости, которые так остро ощущались в совсем недавнем прошлом.
Евгений:
Помните замечательную песню "День победы". Вспомните, господин, наверное Вы и сами когда-то пели "Это праздник, со слезами на глазах". Я, конечно, понимаю, что это не День Победы, но в масштабах Израиля по величию и святости День памяти павших воинов, пожалуй, не меньше очень близкого к нему календарно Дню Победы. А поэтому здесь очень даже уместны слезы и скорбь, и святость они нисколько не уменьшают.
Фейглин:
Воинов, павших с оружием в руках за Израиль, сегодня помещают в один ряд с жертвами террора, а вскоре, глядишь, вместе с ними будут поминать и тех, кто в дни службы в ЦАХАЛе стали жертвами автокатастроф или погиб в результате несчастного случая...
Евгений:
С Вашей точки зрения, господин Фейглин, мальчик из Сдерота, который лишился ноги и который никогда теперь с оружием в руках не сможет стоять на страже Родины, не дотягивает до мальчика постарше, ставшего инвалидом, скажем, второй ливанской в рядах Армии Обороны Израиля.
И хоть ине неприятно с Вами соглашаться, но предположим, что это так. Однако жизни и судьбы и того и другого положены на алтарь Родины. Жизни и судьбы абсолютно равноценные. Ведь будь мальчик из Сдерота не ранен, он, возможно, через несколько лет отдал бы свою жизнь в рядах нашей Армии.
Ну, а насчет того, что скоро мы будем сравнивать наших воинов с жертвами автокатастроф, это Вы, господин Фейглин, врете бессовестно. Тут Вы соврамши. Причем, прекрасно зная о своем вранье, Вы тут же отделяете себя от "мы". У Вас появляется глагол "будут". То есть некие безликие "они" будут, а вовсе не "мы" и уж, тем более, не "я".
Фейглин:
Я прекрасно понимаю, какой сложной, деликатной темы сейчас касаюсь. В конце концов, могут заметить мне, людям все равно, при каких обстоятельствах они потеряли самого близкого и дорогого им человека - боль утраты не подлежит измерению, и тот, кто потерял сына в результате автокатастрофы, скорбит по нему не меньше того, чей сын пал смертью храбрых на поле боя. И тот, кто бросит мне в лицо эти слова, будет, безусловно, прав.
Евгений:
Посмотрите на заголовок этой статьи. Видите, что там написано? Вот уж действительно "Знает кошка, чье сало съела". А кошка сия, господин хороший, это Вы, Моше Фейглин.
И зная, о том, что не избежать Вам плевков в лицо, Вы пытаетесь подсластить пилюлю. Да еще и имидж себе создать этакого героя, не боящегося касаться самых деликатных тем.
Фейглин:
К сожалению, в наши дни это общественное значение Дня поминовения начинает сознаваться нашим обществом все меньше и меньше, а его глубинный, подлинный смысл уже мало кого интересует. Что ж, меня это и не удивляет. После того, как БАГАЦ, по сути дела, объявил день провозглашения независимости Израиля днем арабской катастрофы; после того, как усилиями наших интеллектуалов в израильском обществе возникла чудовищная путаница понятий и ценностей, мы лишились четких представлений о том, что на самом деле является истинным, а что ложным, что нравственным, а что - безнравственным. Единственным подлинным, не поддающимся фальсификации чувством в этой ситуации остается наша личная боль. И нам не остается ничего другого, как доверять исключительно этой своей боли, ибо, как уже было сказано, во всем остальном мы давно и безнадежно запутались.
Евгений:
Повторяетесь. Об этом вы говорили в первом абзаце. И, тем не менее, мне есть здесь что Вам сказать. Действительно, в Израиле существует "чудовищная путаница понятий и ценностей". Не могу с этим не согласиться. Но не оплевывайте весь народ. Это власть имущие пытаются навязать нам "новые понятия". Однако народу в целом лапшу на уши не повесишь. А если бы это было так, как Вы представляете, то тогда к кому Вы обращаетесь? Для кого эта статья?
Фейглин:
Стремление к победе над врагом в наши дни едва не приравниваются к варварству. Наши прежние представления о правде и справедливости объявляются ошибочными, и нам усиленно пытаются навязать иную, христианскую (точнее, псевдохристианскую) позицию по отношению к нашим врагам - позицию жертвенного смирения.
Евгений:
Вот тут Вы правы. Все верно! Действительно пытаются навязать. Но кто? Ольмерт и сотоварищи. Этот политтруп пытается идеи своего больного мозга и прогнившей совести навязать народу. А не Вы ли, Моше, сидите с ним за одним столом? Нет? Я извиняюсь, но я извиняюсь! (Интонации до запятой и после в этом предложении разные).
Фейглин:
И как следствие мы стали стесняться любого проявления нашей силы. Вот уж нет.
Евгений:
И тут Вы соврамши. И вранье это приводит к тому, что допризывное поколение уже сомневается, а стоит ли идти в армию?
Однако не стоит брехать на Армию. Она не стесняется проявления силы. А если Вы все же настаиваете на своем, так тогда Вы и есть тот, кто обесценивает величие и значимость Дня Поминовения.
Правда, это все та же правительственная клика дает армии лишь "точечно" проявлять свою силу и мощь, а Вы тут же приводите это к местоимению "мы".
Да уж. Любитель Вы, однако, поиграть с местоимениями!
Фейглин:
Вспомните, что в эти самые дни многих наших сыновей посылают на бессмысленную смерть в запутанных переулках Газы.
Евгений:
Ну вот! Теперь смерть в сражении с врагом Вы называете бессмысленной. Следовательно, Вы же сами и обесцениваете ее этим. Так зачем же тогда вообще День Поминовения павших воинов? Что же мы тогда вспоминаем? Бессмысленные смерти? Договорились Вы, господин.
Фейглин:
Посылают, воплощая в жизнь безумный военный план, рожденный на страницах газеты ·Ха-Арец? и поддержанный рядом политиков как от правого, так и от левого лагеря. Согласно этому плану, нужно заново оккупировать Газу, освободить ее от ХАМАСа и затем... передать Абу-Мазену. Для чего это надо? ·Сначала нам следует вернуть власть над Газой, а дальше посмотрим...? - ответил на этот мой вопрос один депутат Кнессета от правого лагеря, который, кстати, в свое время горячо поддерживал так называемый план ·одностороннего размежевания?.
Причем никаких угрызений совести по поводу той своей позиции этот господин не испытывает, как, впрочем, и большинство сторонников пресловутого плана Ариэля Шарона. Выход из Газы, возвращение в Газу представляются им исключительно тактическими шагами, а то, какую кровавую цену приходится платить за эти шаги, их совершенно не волнует.
Евгений:
Ого! Большой абзац. Согласно этими Вашим размышлениями, армии вообще не стоит лезть в Газу. Хорошо, что так не размышляли в Великую Отечественную. Ибо тогда не стоило бы брать Берлин. Дошли бы до границ какого-либо года (а и тогда в СССР вопрос границ существовал в привязке к годам) и остановились бы. Пусть дальше Европа, или вообще кто хочет, с фашизмом сражается.
Однако несколько зерен правды здесь имеется.
Освободить Газу от Хамаса и отдать ее ФАТХу - такое только в больном мозгу "умирающего" Ольмерта может зародиться.
"Одна на всех, мы за ценой не постоим", так пелось в другой песне на ту же тему. И та цена, которую мы платим за бессмысленные точечные локальные действия уже давно превысила критическую. Это и цена крови наших солдат, наших дорогих мальчиков и девочек, это и физическая цена "умных" ракет, вертолетов, бензина...
Фейглин:
Ибо в обществе, не умеющем помнить своих героев; в обществе, где девальвировалось само понятие памяти о павших, эта цена не имеет никакого значения.
Евгений:
И снова Вы соврамши. Это Вы так сказали, а Вы далеко не народ!
Разберемся теперь с рецептом "варения" Моше Фейглина.
1. Берется несколько неоспоримых фактов.
2. Замешивается на вязкой массе домыслов и перемешивается до однородной массы.
3. Подмениваются местоимения "мы", "я", "они"
4. Посыпается сахарином для подслащения.
5. Приторная масса запекается в общественном сознании.