Аннотация: пора занести читателей в "Красную книгу"
ПОЧЕМУ В РОССИИ НЕ ЧИТАЮТ РУССКИХ АВТОРОВ?
ЭССЕ
Сразу хочу определиться: под русскими, я подразумеваю тех, кто пишет на русском языке. Менее всего интересуясь вопросами титульности, исконности, места проживания, вероисповедания и гражданской принадлежности авторов. Ну, теперь, расставив точки над 'i', можно плыть дальше по волнам нынешней литературной России. Сквозь мели и пороги предвыборной кампании, обещающей стать самой национальной, точнее националистической в новейшей истории Российской Федерации. Избирателям уже не предлагают что-нибудь получить взамен на их голоса: полноту власти, самоуправление, ваучеры, пирамиды и т.д. Всё поделено и разобрано без них. Но в азартной игре 'выборы', у политшулеров всегда припрятана 'национальная карта', конвертируемая во всех странах. И вот одним уже снится, как они парят над другими народами, в силу процентного содержания 'правильной крови' у мамы и папы. Других, меньших числом, начинает мучить бессонница, из-за новостных передач, напоминающих, порой, годы становления третьего рейха. Преступления всё чаще происходят на национальной почве. И совершившие преступление, и пострадавшие стороны, ни в грош не ставят аргументы оппонентов. За призывами к мести всё труднее понять, где лошадь, а где телега. Всё равно, что в камешках сосчитать сползающую горную лавину. Допускает ли игра на низменных чувствах серьёзную вдумчивую литературу? Нет. Зачем мучительно искать общегосударственную идею сплочения всех граждан, если достаточно бить себя в грудь и кричать 'я русский, вот справка из паспортного стола'!
Вспоминаю разгром выставки художников-нонконформистов в Беляево в сентябре далёкого 1974. В ход были пущены бульдозеры, водомётная машина и отряд милиции. Художники и сочувствующие им граждане старались сберечь картины от воды и гусениц техники. Я помню слова полковника милиции, который, не выходя из чёрной 'Волги', кричал в мегафон: 'Сойдите с газонов, уважайте труд русского человека'. Он сразу разделил людей на хороших русских, сажающих газоны, управляющих бульдозерами и плохих нерусских, рисующих неправильные картины.
Несколько слов о рудиментах прошлого и сладости запретного плода. Поясню на простом примере. Когда благодаря Горбачёвской перестройке, мы все вдруг стали выездными, и рынок уничтожил дефицит, сменив вопрос 'а вы из какой организации?' на короткое 'сколько стоит?' - мне удалось реализовать свою мечту 'испуганного идиота'. Я съездил на майские праздники в Крым, на новогодние в Друскининкай, и в фруктово-ягодном августе сплавал на теплоходе по Волге. При социализме, такие маршруты для многих были недостижимы. Да и начальство подписывало заявление на отпуск в соответствии со своими личными взглядами на 'тёплое пиво и потных женщин'. И только поняв, что политическая карта мира изменилась, а совок по-прежнему 'живее всех живых', я устремился в страны дальнего зарубежья.
Так было и с литературой. Вначале прочитали всё, что было под запретом. То, что продвинутые граждане обсуждали шёпотом ещё в период Брежневского застолья. Поохали над пророческим эссе Амальрика о сроках падения Советского Союза, полистали книги талантливых диссидентов, требующие концентрации внимания и мыслительной деятельности. Однако в новых экономических условиях читатели не увидели ответа на извечный русский вопрос: 'кто виноват, и что делать?'. А точнее, 'кто виноват во всём сделанном?' Массовый читатель охладел к серьёзной литературе. А тут и Александр Исаевич, авторитет которого был непогрешим, дал личное толкование 'еврейскому вопросу', глубоко волнующему всех: от якутского оленевода до воронежского бомбилы. Многие и так не сомневались, что всём виноваты 'ОНИ', что академик Сахаров - Цукерман, жена Горбачёва - Раися Максудовна, первый президент России - Барух Эльцин и т.д. Читатель лишился надежды на появление серьёзной аналитической литературы.
В такой обстановке любители интеллектуального чтения, не дожидаясь Манежной площади, стали всё чаще встречаться на родине Шекспира, Ремарка, Хемингуэя. При этом существенно снизив количество интеллигентного населения на бывшей родине. Отъезд активной части интеллигенции позволил без лишнего сопротивления убрать с телеэкрана Киселёва и многих талантливых журналистов, расправиться со Старовойтовой и Политковской, засудить Ходорковского и Магницкого (с известным трагическим исходом дела), всех не перечесть. Разуверившийся в своих возможностях народ, видя, в конце туннеля лишь освещённую прожекторами кремлёвскую стену, бросился поглощать детективные, гламурные и сексуальные скорописи, находя в них, как бомж, копающийся в отходах, свой фастфуд и свои деликатесы.
Героические летописи брутальных авторов социализма заменили романы дев с ногами от шеи, доверительно сообщавших о половых пристрастиях олигархов (конечно с Рублёвки). 'Авторши' постарше, - бальзаковского возраста, придумали образы своих сверстниц, смело преследующих матёрых преступников. С хэппи-эндом вступления героини в брак, со ждавшим её всю жизнь, положительным мужчиной. И, конечно, явкой с повинной богатого и властного вора в законе к участковому милиционеру. А как в этих повествованиях прекрасны образы романтичных и в глубине души застенчивых акул бизнеса. Надумав, наконец, женится, они ищут спутницу жизни непременно среди бедных девушек из детского дома или колонии строгого режима. В основу таких сюжетов положены заимствования из сказок о Золушке Шарля Перро, неразборчивом в методах обогащения портняжке братьев Гримм, и рэкетире Балде из сказки Пушкина.
Растеряв задорный оптимизм молодости, я, возможно, смотрю слишком мрачно на литературные процессы на родине Гумилёва и Есенина, Цветаевой и Маяковского, ответивших смертью на преследование властей. И хотя нынешние 'Сытины' прячут от нас талантливых авторов, очевидно, не желая им полунищенского существования, литературное поле ещё не опустело. Успешно творит и набирает популярность эрудит Быков, метко иронизирует Радзиховский, и удивляет блистательностью фраз Минкин. Разлетаются тиражи наблюдательной и многогранной Улицкой. Мастерски возвращает историю в сегодняшний день Акунин. Есть ещё порох в пороховницах.
Намолчавшись за годы советской власти, тысячи людей готовы сегодня сами платить издательствам за возможность высказаться в собственной книге. Растёт спрос на заказные критические (хвалебные) статьи в печати, радио и телепередачах, оплаченных самими авторами. Ведущие часами бьются в монологе. Вначале, задавая умные вопросы, и затем, давая не менее умные ответы, за приглашённых ими прозаиков или поэтов: очень молчаливых, и очень платёжеспособных. В результате заклинивает счётчик роста творцов, пишущих для себя, и убыли читателей, не находящих ничего достойного их внимания на полках магазинов. Спасательным кругом многих издательств становятся книги иностранных авторов, такие разнообразные, но не имеющие корней, вросших в российские проблемы.
Брожение писательских умов перетекает в интернет, бурлит на страницах эмигрантских изданий. В тоже время русскоязычное пространство, сжимаясь, как шагреневая кожа, теряет число носителей языка с каждым ассимилированным за рубежом поколением. Во многих бывших союзных республиках русский язык в школах уже не учат. Да и в России литературная речь заменяется покорителями столицы на 'покамест' вместо до свидания, 'ехайте' вместо езжайте, 'ложте' вместо кладите и т.д. Кофе приобретает средний род и становится непонятной шутка: 'один кофе и один булочка'. А аморфное пожелание 'приятного' относится ко всем жизненным процессам от еды и сна, до секса и рождения ребёнка. Мне объяснили, что приезжим сложно воспринять нюансы различий между пожеланиями 'приятного' аппетита, 'крепкого' здоровья, 'счастливого' Нового года, 'хорошего' дня и т.д. Какие тут книги, Бог с вами, в лучшем случае комиксы с картинками.
Уже не удивляешься, когда певица в кафе, исполняя известную песню, с чувственным надрывом поёт: 'Эти дикие подмосковные вечера'. И молодой таксист, проезжая по Бутово с воодушевлением сообщает: 'Ну, вы москвичи, блин, даёте, улицу в честь доллара назвали!'. Я с удивлением кручу головой и вижу святящийся четырёхугольник с названием 'улица Александра Грина'. 'Ну, улица-то грин`а', поясняет водитель. Всё меньше людей способно читать серьёзную литературу, объясняя это привычной в инете фразой: 'Многа букаф'. Уже назрела необходимость занести в 'Красную книгу' читателей, что-то воспринимающих, кроме 'развлекухи'. На неё 'подсаживают' и старшее поколение и молодёжь. А операции по срезанию с ушей лапши и очистки мозга от пудры никто не предлагает. Значит, в анамнезе можно написать: процесс не операбелен и имеет запущенный характер.