Валентина стояла в очереди за хлебом и жаловалась соседям:
- А новая жиличка-то, у Машки Сухоруковой, гордая мадама! Голытьба, а нос дерет. Въехала в квартиру с одним чемоданом, а как здоровкается, так головы не поднимает, шмыг мимо, к себе. Да и дочка у нее туда же, два слова не скажет. Мой Виталька с ней в одном классе. Кожа да кости... в мамочку...гордая.
Катя пришла в школу, после лета, опоздав на неделю:
- Новенькая, новенькая, - шептались девчонки по углам.
- Класс! У нас новая ученица - Катя Сафронова. Она отличница была в своей школе и надеюсь, что и у нас проявит себя с лучшей стороны.
Девчонки с интересом рассматривали новенькую.
- Ох, и худющая, а страшненькая как... как.. - Люська не могла придумать сравнения, и успокоено победоносно взглянула искоса на Витальку. Класс был десятый, влюбленность плыла по воздуху и скапливалась на потолке классной комнаты.
В подруги к Кате никто не лез, и она не навязывалась. Какая-то спокойная уверенность, на грани равнодушия, исходила от нее. Училась она прекрасно, особенно, французский. Она знала его, можно сказать, в совершенстве. Преподаватель французского языка, Нина Ивановна, тайком комплексовала по этому поводу, но вида не подавала.
- Катерина! Тебе задание: помоги Виталию, задержись после уроков.
Отношение Витальки к французскому было однозначное:
- На кой ляд мне сдался ваш буржуйский французский. Я и без него проживу.
Катя подошла к преподавателю и без эмоций, по взрослому, сказала:
- Нина Ивановна, не тратьте на него силы, он учить язык не будет; и я не буду тратить на него свое время.
Хозяйка домика, в котором Катя и ее мама снимали комнату, была довольна жильцами.
- Чистоплотная, ничего не скажу, - сплетничала на лавочке Маруся, - только тихая очень... Так и не знаю, кто такая, откуда и куда... Платит исправно, но гроша ломаного за душой не имеет. Впроголодь живут. Катька то ее, ободранная вся как коза, ни платья хорошего, ни обувки. Я ей говорю - я подожду с деньгами, приоденьтесь. - Не надо, говорит, спасибо, мы обойдемся.
Катина мать больше походила на сестру, чем на мать: такая же худая и спокойная. Но, в отличие от дочери, была красавица, тонкое, интеллигентное лицо, прямая спина, узкие запястья рук. Катя шла рядом, как гадкий утенок, худые ключицы выпирали даже сквозь платье, остренький носик, черные волосы под горшок на слишком худой шее... Они гуляли по березовой роще и тихонько разговаривали:
- Ты скучаешь по Москве?
- Очень!
- Надо привыкать, нам там не прожить...
- Я привыкаю, - грустно ответила Катя.
- А что ты себе подругу не заведешь?
- Да не любят они меня... Я и сама как-нибудь. Все пойдут завтра на танцы...
- Ну так и ты сходи ,ведь тебе ,наверняка ,хочется?
Катя опустила голову и вспомнила о Витальке. Что-то в нем ей нравилось, но она не могла понять что. Балбес... Но заставить себя не думать о нем не могла.
К марту все ошалели, носились пьяные от весеннего ветра, от влюбленности, заразной, как вирус, и заболевшие все одновременно, едва справляясь с учебой, в голове были только танцы - по субботам, в городском клубе, куда десятому классу уже разрешено было ходить. В субботу, неожиданно для самой себя, Катя обула свои стоптанные туфли, надела материну кофту, чтоб казаться старше, и решительно пошла в сторону клуба. Зайдя в зал, скрывая застенчивость, встала ближе к углу, прислонившись к стене плечом. Девчонки стояли группой и довольно громко, явно с желанием быть услышанными, делились впечатлениями:
- А тот, длинный, в кепке, совсем ничего себе... если бы пригласил, я бы не отказалась.
- Плевать он на тебя хотел!
- А что я хуже, чем та мымра, в красном платье? Вот посмотришь, подойдет ко мне, он уже два раза на меня поглядел! Ой! девочки! посмотрите, кто пришел! Катька! Это же надо, в таких туфлях припереться на танцы, а кофта как у моей прабабушки.
Катя делала вид ,что ничего не слышит и лихорадочно думала:
- Если через пять минут никто не пригласит, пойду домой.
Она уже сто раз пожалела, что пришла сюда, и направилась к выходу, но вдруг почувствовала руку на своем плече. Перед ней стоял Виталька.
- РРРазрешите - на потанцевать?
Она, на секунду растерявшись, уже была готова кивнуть утвердительно, но шестым чувством, поняла, что происходит что то неладное. Девчонки с интересом наблюдали за происходящим.
- Шерше а ля пирамидон? - кривлялся Виталька и шаркал ногой. Смех девчонок подбадривал его и он прилагал все усилия, чтобы казаться очень смешным и веселил публику. Катя, усилием воли, сжала дрожавшие от внутреннего плача губы и с виду спокойно, повернулась и вышла.
- Уедем! уедем отсюда !- задыхаясь в рыданиях, прижавшись к матери, всхлипывала Катя, - я не могу здесь жить! я не могу!
- Да куда же мы уедем, господи? Ну, успокойся, миленькая моя, ну успокойся, все будет хорошо, вот посмотришь! Я знаю!
- Жильцы-то мои съехали, - рассказывала Маруська, - заплачено было вперед, и даже денег не попросили. Куда-то, в какую-то Тальятю...
- В Тольятти, это город такой, - подсказал грамотный сосед.
- Кто-то ей там работу пообещал. Оставили все свое барахло, которое и выбросить не жалко, только попросили ящик с книгами в доме подержать, сказали, заедут, заберут. Жалко, что уехали, хорошие были квартиранты...
Пять лет если и отразились на городе, то только в худшую сторону. Дома еще больше пообветшали. Клуб закрыли на ремонт и так до сих пор не отремонтировали. В замазанной мазутом телогрейке, Виталик веселил публику в магазине. С утра, уже "навеселе", ну так суббота - сам Бог велел. Он хохмил, распоряжаясь очередью, и явно было видно, что он ни куда не торопится Люська пилит с утра до вечера как ржавая пила, внимание публики делала жизнь его привлекательной. Продолжая балагурить и стоя спиной к входу, Виталька не услышал очередного взрыва смеха на свою шутку. Толпа молчала. Оглянувшись, Пирамидон - эта кличка так и осталась при нем, на всю жизнь - увидел чудо...
В магазин вошла женщина. Она была не просто красива. Она была красива той красотой, которая заставляет человека остолбенеть на секунду и чувство прекрасного восхищает самого равнодушного. Она была стройна, с красивой стрижкой, в бежевом пальто из верблюжьей шерсти, темно-коричневые лайковые перчатки, сидели плотно на тонкой руке. Явление было настолько необычным в этом пропахшем пивом магазинчике, что толпа молча разглядывала вошедшую.
- Тетя Мария! это я, Катя! Вы меня помните? Я приехала забрать свои книги, да и Вам кое-что привезла, - Катя, улыбаясь, глядела на опешившую Марию. Пирамидон, наконец, закрыл рот и впервые в жизни не знал, что сказать...
- Пирамидон!- всполошилась Мария, - помоги Катерине чемодан до электрички донести! Вот чайку попьем и оттаранишь чемодан-то! Там книги тяжелые.
- Я мигом, - подхватился Виталий, - вот сбегаю хлеб отнесу Люське, а то прибьет, и сразу к вам!
Чемодан был тяжелый, но Виталька не чувствовал тяжести. Ему хотелось что-нибудь сказать, но он стеснялся и деловито хмурил брови.
- Как поживаешь, Пирамидон? - с полуулыбкой спросила Катя.
- Живу. Работаю...
- Ты женат?
- Да, на Люське женился. Скрутила, - ухмыльнулся он. - Двое пацанов. А Вы... ты?..
- Я вышла замуж. Мы с ним познакомились в Тольятти, он итальянец, работал по договору. Сейчас в Италии живу. У меня дочь, ей три годика, она сейчас у мамы. Я приехала навестить мать и по ее просьбе заехала к Марии забрать наши книги и ее рабочие тетради, письма.
- Ну, вот и электричка. Спасибо, Пирамидон, - с усмешкой, но как-то по-доброму сказала Катя. - Будь счастлив!
- И Вы... ты... тоже... - Уже отойдя на несколько шагов, - Виталием меня зовут!
- Я помню, - ответила Катя...
Виталька шел по разбитому тротуару и ни как не мог стряхнуть с себя какое-то наваждение, чувство, как будто все, что было до этого вечера - не его жизнь, а что-то расплывчатое, размазанное, и ускользающее из сознания в своей бесполезности и ненужности. И только увидев малыша у дороги, он всколыхнулся, подумал о своих мальчишках, и тепло потихоньку стало согревать его, болтающееся на ниточке, сердце.
Люська сидела с соседками на скамейке у дома и тут же накинулась на него:
- Где шляешься, обедать пора!
Зайдя в квартиру, он прошелся рукой по головенкам играющих на полу детей и ни с того, ни с сего сурово спросил Люську:
- Ты хоть одну книгу прочла в своей жизни?
Люська, от растерянности, выпучила на него глаза, и тут же придя в себя, захохотала:
- Я Голсуорси читала - иди в койку!
Катя поискала в аптечке лекарство и, не найдя, махнув рукой, вышла на веранду. Последние лучи солнца лениво лежали на столе и под движением легкого ветерка, который зашевелил куст, перебежали на траву газона, на платьице и волосы ребенка.
- Как же по-русски называлось лекарство от головной боли? Ах да! Пирамидон!!
В следующую секунду Катя повторила:
- Ах да, ПИРАМИДОН! - и улыбнулась. - Осторожно! Ѓl mio tesoro*, - подхватив ребенка на руки, она с чувством счастья прижала к себе девочку.