Аннотация: Дополненное и законченное. Критика и советы принимаются с благодарностью.
ИЗНАНКА.
( все совпадения с именами и событиями - только совпадения...)
Да помогай же мне! Передвигай ноги! Мне же тяжело!
Зина, чуть не плача, тащила на себе пьяную до омерзения мать... Искать её пришлось
недолго. Ларёк пивной стоял скособочившись в конце улицы; за ним был пустырь и канава. Вот в этой канаве и валялась её мамочка. Она, как всегда, описалась и уснула, разрешив всем мухам округи пастись на её пьяном лице...
Зинаида плакала не от стыда, не от горя. Она плакала от злости, что мать не пытается шагать самостоятельно. Привычно игнорируя любопытные взгляды оглядывающихся прохожих, абсолютно обессилев, она затащила её на второй этаж хрущевки в их однокомнатную квартиру, и почти со злостью, свалила её на кровать, стоящую в углу комнаты.
- Господи! Уже пятый час вечера а я ещё совершенно не готова к экзамену. Она знала, что всё будет хорошо и золотая медаль ей обеспечена, но так уж она была устроена - ко всему относиться серьезно...
Взглянув ещё раз на мать, которая пошевелилась, чтобы устроиться поудобнее, поджала под себя ноги, и сложила ладони под щеку. В такой позе, она казалась нормальной и беззащитной. Жалость привычно кольнула сердце. Зинаида по паспорту, по домашнему Зинка, подпихнула подушку под голову что-то бормотавшей во сне матери.
Сколько она себя помнила, мать всегда была пьяна.
- Лютики- цветочки! У мине в садочки - дурным голосом орала пьяная с утра Василиса. Иногда, вдруг, хватала себя руками за голову и обезумевшими глазами глядя на дочь, плакала:- Ой! Мамочки мои! Что же это я делаю...она прижимала к себе Зину, и дыша на неё перегаром, с только ей знакомой тайной шептала громким шёпотом:- грех ты мой! Грех ты мой сладкий!
Пока Зинка росла ( до того как в школу пойти), она не понимала в чём разница между её мамой и мамой соседского Витьки. Она играла во дворе с детьми, и когда из открытых окон, перепевом на разные лады неслось: -Витя! Татьяна! Людочка - обедать - бежала наверх на второй этаж. Но их квартира очень часто была запертой и она, присев на корточки, прижавшись к двери, ждала ...Очень часто Витькина мама звала её к себе, кормила, и вздыхая расчёсывала её белесые волосёнки.
Когда ей исполнилось семь лет ( и всего то одного месяца не хватало), Витина мама, поглядев на пьяную с утра Василису, сказала: - пойдем-ка, девочка, в школу.
О чём соседка говорила с завучем - Зина не знала. Но с первого сентября, вместе со всеми детьми их двора, она пошла в первый класс.
- - - -
Зинаида Семёновна Чеботарь, привычным движением руки повернула ключ в замке входной двери, вошла в прихожую, не глядя опустила портфель на стул, сняла туфли и запихнув их в кладовку, прошла в спальню. Аккуратно повесив на плечики твидовый костюм, привычным движением погладила подкладку. Эта привычка пришла давным давно. Ещё девчонкой, в своём тяжелом до абсурда детстве, бредила мечтой: купить себе костюм на шелковой подкладке. В один из вечеров, в квартире своей подруги, сидя на диване поджав ноги и обнявшись, они делились своими мечтами...
- Я хочу выйти замуж за военного - сказала Люська, мечтательно уставившись в потолок.
- А я, сказала Зинка,- хочу купить себе жакет ...с шелковой изнанкой... . Красивый такой...не только с наружи но и изнутри.
Люська с удивлением посмотрела на подругу, но перечить не стала. Мечта-есть мечта.
- Нужно говорить не изнанка, а подкладка - подсказала Лю ськина мать из кухни.
- Ну мама! Ты опять подслушиваешь! - Возмутилась Люська.
- А ты опять болтаешь ерунду о замужестве, вместо того чтобы учить уроки! Кстати, ты подготовилась к контрольной на завтра? Зиночка проверь Люсю.
Зина, круглая отличница, одна из лучших учениц в школе, тащила Люську все годы. Они были соседями и дружба была "не разлей вода" с незапамятных времён. И казалось бы, что связывает их : Зина ниже четверки ни разу не получила, а Люська троечница. Зина - активист в любых школьных начинаниях, а Люська - пофигист и любитель чтения "ПРО ЛЮБОВЬ"... Но детская дружба необьяснимое явление. Неразгаданная волшебная тайна...
- - - - - - - -
Зинаида Семёновна, переодевшись в домашний халат, поставила чайник на плиту и в растерянности села на табурет у маленького кухонного столика, едва втиснувшегося между шкафом и стеной. Несмотря на вполне приятную благоустроенность и присутствие вкуса, кухня была малюсенькой. Как во всех хрущевках районного городка. Все действия, связанные с открыванием двери, с переодеванием, с чайником - она делала автоматически, с каким-то застывшим взглядом вовнутрь. В глубину самой себя. То, что произошло примерно час тому назад, как бы застыло в сознании, как остановившийся кадр с звуком голоса, а скорее - крика её родственника -дяди Коли:
- Сучка ты! И твоя мать сучка! Выб ... ядок ты немецкий!
Дядькино лицо в следующую секунду отразило растерянность и чувство вины - но слово не воробей - вылетело - не поймаешь...Николай Степанович был пьян. То, что годами, десятилетиями, было на уме - вылетело с языка в порыве злости.
- Ты чего меня учишь жить? Я сам знаю чего могу дать своим детям, а чего они сами должны добиваться! Если ты такая умная, плати за учёбу в частном лицее своей племяннице! У меня старость впереди! Девки мои живут со мной? Живут! Крыша есть над головой? Есть! И кусок хлеба на столе... а учёба - это их забота.
Зинаида застыла затаив дыхание и "слова-камни" сыпались ей на голову. Она не чувствовала боли. Только крайнее изумление. Неправдоподобие сказанного. Она знала, что она нагулянный ребёнок. В пьяном бреду, мать обнимая её и плача, лопотала о каких-то подделанных документах( и всего-то мне это стоило одна бутылка водки...)- и отчество у Зинаиды - Степановна - как у матери. Только фамилия другая. Во всей этой неразберихе с документами было столько непонятного и недоговоренного, что для Зины - эта тема стала табу. Мало ли незаконнорожденных детей. Не она одна. Так и прожила с какой-то вымышленной фамилией. Никто не поднимал вопроса. Никто не пытался ничего выяснять. Чеботать и Чеботарь. Изредка, когда мать бывала трезвой, уже в более взрослом возрасте, Зина пыталась выяснить - КТО был её отцом.
- Погиб во время войны, отвечала мать. Я и сама не помню его лица. Забудь...
Чего не было, чего нет, о том не тоскуют. Зина росла с пьяницей матерью и отличие её судьбы от других детей и их пьяных родителей была в том, что она, Зина мало была похожа на ребёнка из неблагополучной семьи.
Организованная, чистоплотная, она держала эту нищую хрущевку в такой чистоте, что соседки завидовали. Ещё ребенком, обстирывала себя и мать, готовила еду, и стол обеденный выглядел всегда как праздник. И как успевала? В школе была на виду, круглая отличница - в итоге аттестат с золотой медалью. Тут же, в своём городе, поступила в педагогический. Активная комсомолка. Постоянно ездила на олимпиады математические- и все были уверены - Далеко пойдёт. Талантлива была не только в науках - солистка танцевального ансамбля, поставленной походкой стремительно выходила на аплодисменты зала и со счастливым лицом принимала букеты.
Этой же стремительной походкой, она побежала на первое свидание со студентом параллельного курса, красавцем Григорием. Гагауз по национальности, стройный, со жгучим взглядом и каким-то мужским интригующим превосходством и уверенностью, взял её за руку и повёл за собой. Независимая, и привычная все решения принимать сама , она с тайным желанием ( расслабиться, не решать, не думать, не действовать - отдохнуть и довериться чьей -то заботе) -_,пошла за ним, и уже ни на минуту не представляла себе жизнь без него. Может быть жажда - желание, девочки выросшей без отца.
Его напористость не осталась без последствий: беременность, до самого крайнего срока возможности что либо предпринять. На окраине, в грязном скособоченном домике, неопрятная тётка влила шприцем керосин. Кровотечение, температура. Один бог знает, как осталась жива. В поликлинику не шла. Стыдно. Комсомолка. Не замужем. Студентка. Позор! Она тогда ещё не понимала, что лишила себя возможности рожать. Навсегда.
Институт они с Григорием закончили одновременно. Добились направления в одну и ту же школу, на окраине республики. Она, преподавателем физики и математики. Он - руский язык и литература. Сняли квартиру рядом со школой. Свадьбу гуляли всем посёлком. Учителя - местная элита.
В тот вечер он напился в первый раз.
- - - - - - - -
Зинаида Семёновна сжала кулаки сложенные на коленях. И память снова и снова раскручивала клубок из секретов, слёз и обманов. Сколько раз она, просыпалась от рыданий, обхватив себя за плечи, раскачиваясь, жалобно шептала: бедная ...бедная...И сказать никому нельзя. Уважаемый преподаватель, видная, образованная. Ученики во все года её педагогической карьеры были влюблены в неё. До сих пор пишут ей поздравительные открытки и встретив на улице - бегут с улыбкой обнять и поздороваться. И никто, никогда не узнает...она никому не расскажет, как он избивал её постоянно. Пил и избивал. Ночами, в пижаме, босиком, по осенней слякоти, бежала в сарай и пряталась за старый хлам, прикусывала руку зубами, чтобы заглушить рыдания.
В школе или не догадывались о его запоях, или дипломатично закрывали глаза. Кто знает? На окраинах не так легко было найти преподавателей. Когда соседи её матери прислали письмо, в котором сообщили, что мать положили в больницу с белой горячкой, она приняла решение - уволившись с работы, вернулась в город, в квартиру её детства, уже заранее зная, ЧТО её ждёт. С ней рядом, в автобусе сидел Гриша- бывший учитель - спившийся, превратившийся в безвольное ничтожество - человек. На развод она не решилась...Это пересуды и перешептывания. И сама от себя скрывая, и тут же признаваясь себе, убеждалась, что всё ещё любит . Любовь была замешана на радости первого чувства к мужчине, на горести разочарования, на слезах обид и физической боли, и на жалости. Жалость преобладала.
Работа для неё сразу же нашлась - должность зав.учебной частью местной школы.
Эта двойная жизнь продолжалась несколько лет. Денег кое-как хватало на содержание себя и двух алкоголиков, которые всеми правдами и неправдами добывали себе деньги на спиртное. Потеряла она их в один день.
Вернувшись с работы, открыв дверь в квартиру, увидела на полу две голые, в безобразных позах фигуры. Муж был в бессознательном состоянии, но дышал. Мать была мертва. Она лежала на спине, захлебнувшись рвотой . Сползая по стене, почти падая в обморок, Зина зажала крик рукой и метнулась к мужу. Одевать его было очень тяжело. Кое как, она напялила на него брюки и рубашку, оттащила на кухню и свалила на пол.
Наглухо прикрыв дверь, вызвала скорую. Прикрывая мать простынёй, замывая пол, она повторяла одну и ту же фразу: Только бы не догадались...только бы не догадались... Одеть мать, и таким образом, скрыть стыд происшедшего - она не могла. Она не могла к ней прикоснуться... Глядя на закатившиеся глаза матери, она с ужасом поняла, что где-то краешком сознания испытывала облегчение.
Сразу же по возвращении в город, забрав мать из больницы, после очередного приступа белой горячки, она уже знала... придёт час.. Зина втянулась в эту нечеловеческую по своей эмоциональной тяжести рутину - отмывала, кормила, оберегала от возможности запоев. Не уберегла...
Скорая не торопилась. К мертвецу- не опоздаешь. Присев на диван, в одеревеневшей позе, она смотрела в одну точку и ждала.
- Только бы ОН не проснулся на кухонном полу. Мать голая..."Скорая" приедет - они не дураки...всё поймут. Какой стыд...Какой ужас...
Дверь на кухню была закрыта. Всё сделали очень быстро. Погрузили на носилки. Врач с сочувствием к Зине : - Не почувствовала она. Захлебнулась с бессознательном состоянии.
Подписав бумаги и выяснив куда ей приехать для дальнейших действий, закрыла за работниками "скорой" дверь.
С каким-то неестественным спокойствием, Зина вытащила потертый чемодан из под кровати. Запихнула в него костюм, рубашки, нижнее бельё мужа. Сверху положила его паспорт и деньги, столько, сколько было в её сумочке. Когда он проснулся и бессмысленным взглядом осмотрел пол на кухне, Зину, всё ещё не понимая что происходит, молча помогла ему подняться, сунула в правую руку чемодан и повела к двери.
- Дойдешь до автостанции?
- Дойду. Он уже всё понял, или почти всё, и даже в его пьяном мозгу не было никаких сомнений - что это конец. Он знал, что ЭТО КОНЕЦ. Край, откуда обратной дороги нет. Где то, краешком сознания, он испытал жалость к себе, к жизни своей, уже заранее затосковал по Зине, но очень быстро отвлёкся мыслью : похмелиться! И она уже не оставляла его, и он, стараясь идти ровно, направился к своей цели.
Зина включила душ, и стоя под струями теплой воды, зашлась в плаче^- Господи! За что?
Похороны прошли тихо и буднично. Все соседи давным - давно знали - Василиса долго не протянет. Пришли на кладбище только Зинины родичи - дядька с семьей и две старушки соседки.
- Упокой её душу, господи - сказала одна из них, и они обе перекрестились. Дядька сочувствующе погладил Зину по плечу и пообещал через год поставить памятник.
------------------
Зинаида Семёновна выключила газ, пошла за чашкой и резко остановилась на полпути . Она всё пыталась найти опору - черту, от которой можно было бы всё разложить по полочкам и понять...
Понять - ЧТО её так встревожило в крике пьяного дяди. Она - результат связи её матери с немцем? Рыбница, где во время войны проживала её мать, какое-то время была оккупирована вражеской армией. О судьбе её несчастной матери, по крупиночкам, из её пьяного лепета, она давно поняла, что в конце войны мать вернулась из Рыбницы в городок, где проживала её родня, вернулась с животом, и родив Зину, скиталась по съемным квартирам, живя в нищете. Работала уборщицей при заводе.. Ума хватило встать на очередь на квартиру, жизненных сил ещё хватало на то, чтобы приходить на смену в "почти нормальном состоянии". Через три года ей, не без помощи брата, у которого были связи, дали ордер на однокомнатную квартиру, в конце города, в "хрущёвке", с длинным коридором по шесть квартир на каждом этаже. В конце улицы стоял пивной ларёк, в котором паслись все пьяницы этого района. Там, кроме пива, давали в долг дешёвое вино. Продавщица Лариска безжалостно обворовывала их при расплате.
- Ты ЧЁ? Пьянь беспробудная! Не помнишь, как я тебе бутылку водки из под прилавка дала? Гони деньги!
Ну конечно же пьянь не помнила. Расплатившись - залезали в новые долги.
- Васютка!- Орал очередной ухажер!- Пошли за бугор! Пивом угощу!
Василиса ходила за бугор и часто, там же и отсыпалась, и проснувшись от того, что Зинка пыталась её поднять, шла спотыкаясь домой.
- Лютики - цвиточки у мине в садочки... - её пьяный голос резал ухо и Зинаида, автоматически, отмечала грамматические ошибки в произношении: "цвЕточки", в "садочКЕ"...
Город был не очень большим, но и не посёлок,- где все друг друга знают. В школе никто и не подозревал о горькой судьбе Зинаиды. Всё было чинно и благородно. Импортный костюм на шелковой подкладке. Блузка белая, кружевная, со стоечкой. Шаг поставленный - бывшая танцовщица. Голова всегда поднята высоко и строго. ..
- - - - - - - - -
Зинаида Семёновна, с запоздалым удивлением, резко остановилась посреди кухни:
- Я немка... Я не молдаванка...
Она подбежала к зеркалу и стала с жадностью рассматривать своё лицо.
Нет! Немка, но всего наполовину.
Из зеркала на неё глядела женщина сорока пяти лет, голубые глаза, естественная блондинка, с аккуратной причёской. Совсем ещё не старая. Миловидная. Вот только эта складочка между бровями над переносицей. Но это с юности. Вечное выражение сосредоточенности .
- Постой, постой - остановила себя Зинаида - я поняла! Я поняла, ЧТО меня так расстроило. Собрание! Лет пять тому назад . Да! да...моё выступление на педсовете об исключении из комсомола студентки Вайсер...
Зина с ужасом призналась себе, что её всегда коробило от этой фамилии. Как не по-русски, и не по-молдавски она звучала! Какое-то несоответствие с общим списком студентов. Но она всегда отмахивалась от этого чувства, даже испытывая при этом некую неловкость. А вот на педсовете была полна возмущения: Людмила Вайсер уезжала в Германию... Предатель Родины. Голос свой Зинаида слышала и сейчас: громко, с волнением и осуждением, она постукивала костяшками правой кисти и отчеканивала каждое сказанное слово. Исключить из рядов... Всё нутро её было против этой Людмилы.
Но уже тогда, тогда, во времена приоткрывшейся щелочки в железном занавесе, Зинаида нутром почувствовала, как постепенно в запрограммированную уверенность, веру, во всё, о чём говорилось на педсоветах и читалось в газетах - подул сквознячок. Заметила за собой желание задавать себе вопросы и часто не находить ответ...
Всё ещё по привычке говорила шаблонными фразами и цитатами - какие могут быть сомнения!! Но ночью, в постели, приходили мысли и вопросы, на которые даже в темноте, укрывшись одеялом, - она боялась-искать ответа..
Потом, со временем, это уже стало модным. Выражать своё мнение, и с лёгким холодком под солнечным сплетением, говорить вслух. Эйфория дозволенности, возможности иметь своё мнение( а ведь страшно! Страшно! Но как потрясающе здорово СКАЗАТЬ вслух, и с почти физическим наслаждением от содеянного - поглядеть в глаза собеседнику...
Педсоветов и собраний по поводу отъезда студентов становилось всё больше и резавших слух фамилий "Коган", "Маламуд", "Гольдман" - становилось всё меньше в списках студентов, и как было грустно - лучшие! Лучшие светлые головушки...сколько труда я вложила, сил и радости от результатов...и вдруг, ловила себя на мысли, что рада за них. Летите голуби! Летите! Сама не понимала, что её радует, и что её огорчает...
На следущее утро, дядька, трезвый и смущенный, звонил в дверь её квартиры.
Зинка! Прости! С пьяну я...Ты же знаешь -ты мне как дочь родная.
Зинаида молча поставила перед ним чашку чая присела с краешку
Вот ..тут я тебе принёс... давно хотел отдать, да как-то всё не с руки было. А потом и забывал ...вон сколько лет прошло. И Василисы уже давно нету...
Дядька протянул ей потрёпанную не то тетрадь, не то блокнот.
Зина с удивлением глядела на потрёпанную обложку, и уже с нарастающим любопытством протянула руку.
- Что это?
- А откуда я знаю! Не по нашему написано. Кажется немецкий. Мать твоя оставила у меня в чемодане с тряпками. Когда ты родилась, она квартиру получила и вы жили отдельно, а чемодан так и валялся на чердаке. Она когда пить начала, толку от неё всё меньше было; она ни разу не заговорила об этой тетради. Да чего и говорить-то? Она сама не знала что там написано...
Зина открыла первую страницу:
Выцветшими чернилами, прекрасным почерком, строчки выстроились короткими и ровными рядами.
- Стихи? С удивлением подумала Зина. Как жаль что я практически забыла немецкий. Она лихорадочно перебирала в памяти примитивные фразы, за которые она в своё время получала пятёрки.
- Ты это..приходи к нам в субботу. У Людмилы день рождения. "Мититеи" приготовим. Дядька неловко поцеловал Зину в висок и облегчённо вздохнув, закрыл за собой дверь.
Две недели просидела Зина в библиотеке. Выковыривая из памяти азы грамматики, заглядывая в словарь, она перевела несколько первых строк первой страницы:
"Поступай всегда так, чтобы максима (принцип) твоего поведения могла стать всеобщим законом (поступай так, как ты бы мог пожелать, чтобы поступали все)";
"Ради моей радости да будет счастлив весь мир вокруг.
Если бы жизнь сама по себе была ценное благо и если бы ее решительно следовало
предпочитать небытию, то не было бы нужды охранять ее выходные двери такими
ужасными привратниками, как смерть и ее ужасы".
Зина растерянно перечитывала выдержки из учений Канта и Шопенгауэра и всё пыталась понять: ЧТО связывало её мать с человеком, знакомым с философией?
Утром в воскресенье уложив в рюкзак загадочную тетрадь словарь и несколько кусков хлеба повязав голову косынкой с привычным напряжением стащила велосипед со второго этажа и рванула на дачу. Дача -это громко сказано но сарай переделанный под временное жильё стоял на берегу Днестра в селе которое по весне тонуло и захлёбывалось бело-розовой пеной цветущих вишен и яблонь. Ласточки -береговушки неутомимо снова и снова стремительно неслись в небо и резко развернувшись возвращались к вырытой ямке-гнезду в высоком песчанно-глиняном береге.
Где! Где! Где моё гнездо?
Ах! Вот оно! Всё в порядке! и они снова и снова устремлялись ввысь чтобы повторить всё сначала...
Оставив дверь сарая открытой,(пусть проветривается), она прихватила старенький коврик домашней вязки, вылинявший и пахнувший заброшенностью и пылью, расстелила его у берега, достала из рюкзака словарь и тетрадь. Старалась сосредоточиться, по привычке складывала вертикальную складочку на переносице и пыталась успокоить громко бьющееся сердце...
На следующей странице она узнала, что её бабушку по отцу - звали Катарина. Сколько тепла и любви было в каждой строке посвященной ей. Сколько было непреодолимого желания оказаться дома, в кругу семьи, за обеденным столом . Сколько было уважения к отцу (получается Зининому деду) и сожаления, горести, огромной горести, что скорее всего ему не выжить в этой войне, и никогда, никогда не будет у него возможности продлить род.
- "Прости меня отец , прости, что я послушался тебя и не тронул Зелду, перед тем как уйти на фронт. Я был полон надежд и уверенности, что весь этот ужас с войной закончится очень быстро и я вернусь и подарю тебе внука".
Зина лихорадочно, в нетерпении, терзала словарь и не понимая и половины из написанного, интуитивно, по наитию, поняла последние фразы:
- "Я не могу уйти из жизни не оставив следа . Это жуткая несправедливость. Это самое страшное преступление и последствия войн. Это противоречит закону природы".
И дальше:
- "Она ни слова не понимает по немецки...это не имеет значения. У неё славное лицо, хорошая кожа и широкий таз. Как я мечтаю о сыне! Но если будет девочка, то мне бы хотелось назвать её Катарина...в честь мамы".
Не сумев разобрать зачёркнутое, она перевела последние строки:
- Я посвящаю это стихотворение матери моего будущего ребёнка:
- "Твои голубые глаза смотрят испуганно в зрачки мои. Не бойся я тебя не обижу.
- Легкими прикосновениями, я буду нежно гладить твои руки и целовать твой испуганный рот. Мягче шёлка твои волосы, пахнущие вечерней прохладой.
- Как волнует меня изгиб бедра твоего, когда я прикасаюсь к тебе.