Начало июня. В деревне это бесподобное время - теплый ветерок, ласковое солнышко, деревья еще в новой чистой листве, благоухающее разнотравье. Начало июня - это и начало покоса. Время, когда селянину спать некогда, дел не впроворот. Исключение делается для меня - студента. Я могу спать до 10 - 11 часов дня.
В одно их таких поздних пробуждений мать просит заменить ее на сенокосе. "Все наши фермские пойдут косить Лучки, сходи и ты за меня. В половине второго зайдешь за Сукашкой и с ней покосишь. Возьмешь мою косу, она отбита, наточена - справишься".
Сукашка - это деревенское прозвище Марии Сергеевны Деминой, нашей соседки. Такое имя она получила в нашей деревне, выйдя замуж за местного парня лет 10-15 тому назад. Родом она из соседнего села, жителей которого наши односельчане называли "суканами" (правильнее - цуканы), что говорит о том, что их предки выходцы из Тверских краев. Была она полной, немного рыхловатой женщиной.
... И вот мы пересекаем наши огороды, выходим на полевую тропинку, она впереди, я за ней. Начинается монолог моей соседки - жалобы на плохое здоровье. И тут у нее колит, и там ноет, в суставах ломота, в ушах звон и прочее, прочее. Мне 20 лет, я далек от таких симптомов, поддакиваю и сочувствую в те редкие минуты, когда удается вставить в ее плотную речь не то чтобы словцо, а хотя бы нечленораздельный звук.
На косовицу мы пришли одними из последних. Начинается расстановка, впереди становится Иван Рубан, плотный, жилистый мужик лет за пятьдесят, за ним мужики, а потом бабы. Я пытаюсь стать последним за мужиками, но Сукашка твердо отстраняет меня и ставит последним за бабами. Я в душе недоволен, но виду не показываю. Думаю, делом покажу свою удаль. Силушка у меня играет, правда косить в артели я становлюсь впервые, но пару раз косу в руки брал и, мне показалось это дело не хитрым.
Вот Иван взмахнул косой и пошел не торопясь, мерно поигрывая литовкой. Народу собралось человек двадцать и пока я вошел в траву, первые отмахали уже половину балки.
Первые взмахи я сделал легко, и даже стал размышлять о скоротечности жизни трав и цветков. Только входят они в цвет, как их начинают лишать жизни и это на протяжении веков. Но потом как-то уж очень быстро коса моя стала тяжелеть и тупиться. Приходилось увеличивать усилие на нее, сильнее замахиваться, да и ритм косьбы никак не хотел согласовываться с работой моего сердца. Дыхание у меня стало сбиваться, пот все сильнее застилал глаза. Через тройку заходов стал понемногу приотставать. Я отчетливо ощущал, как солнце весь свой жар направляет именно на мою непокрытую голову, а до всех остальных ему как бы и дела нет. Они как-то легко и свободно срезают травку.
Пока я выкошу свою загонку, остальные немного отдыхают. Я заканчиваю, все снова становятся в ряд. Времени на отдых почти не оставалось. Я уже не старался косить правильно, как показывал мне отец, а рубил ненавистную траву как придется. Главной задачей становилось безнадежно не отстать от остальных, пройти свою загонку. Градус моего тела нарастал, в глазах стали появляется разноцветные сполохи. Мне стало казаться, что сейчас я просто рухну на скошенный луг и больше не пошевельну ни одним органом.
На этой стадии усталости организм видимо включил какие-то внутренние резервы, и состояние мое немного стабилизировалось. Я был похож на зомби, который бессмысленно махал косой, не замечая ничего вокруг, падающие цветки больше не привлекали внимания, никаких философических мыслей не было.
Но вот, когда и второе мое дыхание было на пределе, Иван громко объявляет, что пора заканчивать, ему нужно еще зайти в контору, чтобы что-то там выяснить. Каюсь, за всю мою пусть и не очень длинную жизнь, это была самое приятное объявление.
Все на минуту сгрудились около него, пошутили над Зоей - молодой дояркой, что уж очень узкая у нее коса, при разделе сена, мол будем мерить шириной косы. Меня деликатно не замечали, хотя ширина моей косы не превышала ее.
Домой мы по прежнему шли с соседкой. Я дышал как загнанный конь, и своей задачей видел - не отстать от нее. Она же, раскрасневшись и немного даже помолодев, шла уверенным пружинистым шагом. И вновь, не давая вставить слово, рассказывала о куче своих болезней, как она мучается по утрам, вставая на работу, а вечером пытаясь заснуть. На этот раз я не пытался ее утешать. Своих проблем было полные глаза.
Вечером отец с улыбкой спрашивает, как я справился с косовицей. Я уже отдышался, отдохнул и немного лукавя, говорю, что передовиком не стал, но выдержал.
"Да, - говорит он, сейчас-то можно выдержать. Косят всего два-три часа в день. Косить стало нечего, поля убирают тракторами, большинство буераков обрабатывает пасущийся в них скот. Для местных жителей оставляют 2-3 балки. Вот когда я, в войну, начинал косить, тракторов почти не было, все убирали вручную. На покос выходили да зари, часа в четыре-пять утра, пару часов отдохнешь в обед, и снова машешь до вечера. Домой идешь - качаешься. Какие там "танцы",- засыпаешь, еще и голову до подушки не донесешь.
Утром, еще темно, мать будит, а у тебя такое впечатление, что ты еще и спать не ложился. Косить начинаешь,- глаза никак не откроешь. Круга два пройдешь - только проснешься. А питание какое было? Два яйца, бутылка молока, да пара вареных картофелин. И это на весь день. А у многих и молока не было. А ведь для косарей всегда приберегалось самое хорошее. Знали - как поешь, так и сработаешь. Еще не все выкосишь, а уже зерновые подошли - переводят тебя на зерноуборку. А из всей техники тогда были "лобогрейки".
Ты, инженер, знаешь, что это такое?"
Я откровенно говорю, что слышал краем уха, но в деталях не знаю.
"А это такая конная косилка, продолжает он, которая стебли срезает, а с лафета их нужно сбрасывать вилами. Вот и машешь весь световой день, задержаться, остановиться нельзя, косилка забьется.
И продолжалась уборка до "белых мух", Снег выпадет, тут и работы заканчивались. Зимой дел было поменьше, можно было отоспаться и отдохнуть".
Прошли годы, мой возраст подходил к пенсионному, Мария Сергеевна, еще больше раздавшись вширь, сидит с палочкой на блестящей отполированной доске, прикрепленной к завалинке дома. Открываю дверь их полисадника, захожу поздороваться, спрашиваю о самочувствии. Хозяйка горестно вскрикивает, безнадежно машет руками и начинает подробный рассказ о своих коликах, суставах и прочих напастях.
Соседский гусак, увидев приоткрытую мной дверь, просовывает свою белоснежную голову и по-хозяйски начинает осматривать ее двор. Завидя такое святотатство, Сукашка резво отбрасывает свою палочку и в два прыжка оказывается у дверей, гусак едва успевает убрать шею и, мигом отскочив метра на три, начинает сердито шипеть. Зашипел он, конечно, для вида, дабы не терять авторитет перед гусынями и выводком. Мария Сергеевна закрывает дверь и тяжело идет к своему месту, уже по дороге продолжая докладывать о том, как тяжело она вставала этим утром.