Она часто вспоминала свое детство. Самое теплое воспоминание - это приезд отца домой на праздник. Он работал машинистом паровоза на железной дороге, поэтому дома бывал редко - все время в разъездах. Но по праздникам семья всегда собиралась в полном составе. Отца она очень любила. Спокойный, веселый и безгранично добрый он всегда присутствовал в ее жизни, даже, когда отсутствовал дома. Маму она тоже по-своему любила, но какой-то другой сдержанной любовью. Та была очень сурова, редко улыбалась и заставляла молиться по несколько раз на день. Будучи сама очень набожной, мама старательно прививала любовь к богу и дочери. Но надо сказать, что без особых успехов. Дочь очень предпочитала играть в куклы, которые шила себе сама из тряпочек, а позже, когда подросла, все свободное время отдавала книгам. Красивые интересные книги в кожаных переплетах привозил из поездок отец. Вначале он читал дочке на ночь сказки, а потом научил ее читать и пристрастил к чтению.
В свое время мама закончила четыре класса церковно-приходской школы и считала, что такого образования и для ее девочки будет вполне достаточно. Поэтому книги в глазах матери приобретали статус врага. "Женщине ученой быть ни к чему" - частенько поговаривала она в воспитательных целях. Лёка делала вид, что слушается мать, а сама потихоньку читала ночью под одеялом. Однажды мама застала дочку за чтением и так сильно рассердилась, что высекла ее и отобрала книги. Отца не было дома, он должен бал вернуться только через неделю. Лёка горько рыдала от боли и обиды, забравшись в чулан, но показаться в слезах матери не могла, поскольку считала, что должна терпеть все молча. С тех пор Лёка читала книжки очень осторожно, а при малейшей опасности прятала их под матрац. Кому охота снова быть высеченной. Отец все понимал, но изменить ничего не мог. Он, сильно любя обеих, не хотел вставать на сторону кого-то одного, поэтому теперь тайно привозил дочери книжки, но в спор с женой не вступал, доверяя ей воспитание ребенка. Лёка никогда не жаловалась отцу на маму, поскольку в семье мама считалась святой, а на святых жаловаться и обижаться бесполезно и грешно.
Больше всего в детстве Лёка любила новогодние праздники, когда папа привозил целый ящик вкусных мандаринов, где каждый фрукт был завернут в папиросную бумажечку. Правда, мама сразу прятала лакомства и давала его дочери только за выдающееся послушание. Но пока дома был отец, он чистил ей мандаринки, приговаривая: "Кушай, Лёка, кусочек новогоднего солнышка и твое самое заветное желание исполнится". Конечно, он шутил. Но на протяжении многих лет она всегда и загадывала одно и то же желание, когда ела "новогодние солнышки": вырваться из-под опеки матери и жить самостоятельно.
Когда Лёке исполнилось восемь лет отец каким-то чудесным образом уговорил мать отдать дочку в гимназию. Каково же было ее счастье, когда она за руку с отцом впервые вошла во двор женской гимназии!
Во время учебы девочка неожиданно проявила способности к изучению иностранных языков. Ей прекрасно давалась даже латынь, выучить которую считалось невозможным. Лека не просто легко овладевала французским и английским языками, но еще помогала отстающим. В старших классах она стала давать частные уроки. К лету 1928 года она сумела накопить небольшую сумму денег и осуществила свою заветную мечту. Как только ей исполнилось 17 лет, она убежала из дома на поиски счастья.
Волею судеб Лёка оказалась в Краснодаре, как раз в период становления и укрепления Советской Власти на Кубани. Работала в школе на ликбезе, это когда шла всеобщая ликвидация безграмотности. Людей, владеющих грамотой, было немного. Да и не все грамотные проявляли желание обучать "шантрапу". Как вы сами понимаете, грамоте обучены были в основном богатые люди, имевшие достаточно средств для учения детей в школах и гимназиях царской России. А что хорошего увидели они от новой власти Советов?...То-то и оно. Многие еще тайно надеялись на реставрацию старой власти, и обучать народ грамоте никак не входило в их планы. Поэтому-то Лёка быстро нашла работу в чужом городе, а с ней и кров, и кусок хлеба.
Потом были годы труда и редкие праздники отдыха. Она не жаловалась на судьбу, но и бороться с ней не пыталась. Так, плыла по течению и была как все. Правда к чему она всегда проявляла упорство и настойчивость - это к учебе. Она совершенствовала свои знания во французском языке и латыни на Высших курсах иностранных языков. К 1937 году уже преподавала в медицинском институте Краснодара.
Это был страшный год для многих. Шла непримиримая борьба с "врагами народа", которых было очень много повсюду. Были они и среди профессорско-преподавтельского состава института. К этому времени Лёка вступила в ряды коммунистической партии, ходила на партсобрания и всегда удивлялась, как могут эти враги так успешно скрываться под личиной добропорядочных граждан и друзей Советской власти.
Изредка приходили весточки из дома. Отец с мамой давно простили ее побег. Иногда отец даже приезжал в Краснодар - навестить дочку. Но его приезды становились все более редкими. Ему было уже тяжело ездить на большие расстояния, поэтому общение ограничивалось письмами, которые шли очень долго и несли в себе устаревшую информацию. С момента бегства из отчего дома она больше не видела мать и знала о ней только со слов отца. Иногда, зная суровость матери, Лёка сомневалась, простила ли та ее. Но, когда разговор заходил об этом, отец всегда уверял ее, что, конечно, простила, просто она не умеет хорошо писать или немного приболела, поэтому не может приехать. Она верила отцу беспрекословно, и тогда червячок сомнения затихал внутри, чтобы потом проявиться с новой силой. В душе Лёка все еще боялась мать.
Осень 1937 года выдалась в Краснодаре на редкость холодной и ветреной. Мерзли все, топить печки каждый день могли не многие, поскольку дрова выдавали по карточкам, да и тех хватало всего на несколько дней. Люди кучковались по друзьям и родственникам. Когда в одной комнате много народу, то и топить не обязательно. Да и голод в коллективе переносится, говорят, легче. Лёка переехала жить к подруге - Тане Алексеевой. Эта дружба тянулась с тех времен, когда они вместе ликвидировали безграмотность на Кубани. Танька всегда была передовая комсомолка, носила красную косынку и револьвер за поясом. Она первая вступила в партию и потянула за собой подругу, в первых рядах выступала и в борьбе с "врагами народа". Танька была старше ее всего на несколько лет, но вела себя с подругой по-матерински, а проще говоря, руководила ее жизнью, и направляла ее в известное только ей, Татьяне Алексеевой, русло.
Жила Татьяна с матерью и мужем в маленьком домике "на краю света", практически уже за городом. Добираться до работы было нелегко, зато при домике был маленький огородик, где Танькина мама выращивала картошку, лук, синенькие и даже арбузы и дыни, которые она солила в больших бочках и хранила в погребе. Муж Татьяны работал механизатором в колхозе, числился в передовых, и домой приходил не чаще 2-х раз в неделю - помыться, переодеться и немного отдохнуть. Лёке жилось неплохо в этой семье. Она помогала Таниной маме по хозяйству: стирала белье, варила еду, носила воду, да и до работы добираться вдвоем с Танькой было веселее. Всю осень от отца с матерью не было весточки. К декабрю Лёка стала уже всерьез беспокоиться, ведь они были уже очень пожилые. К середине декабря, изволновавшись вконец, она испросила в институте отпуск на неделю, обещала вернуться к началу зимней сессии, собрала свои немногочисленные пожитки и, завернув в тряпицу имевшиеся в наличии деньги, поехала на родину.
Добираться пришлось долго, почти двое суток она ехала на перекладных и прибыла на станцию, где когда-то работал отец поздно вечером. Она решила переночевать в здании станции, а с утра идти в поселок, который находился в пятнадцати верстах. В окошке станционного домика горел свет. Лека постучалась и с радостью увидела на пороге дома бывшего отцовского подручного Степана.
--
Здравствуйте дядя Степан, - радостно приветствовала она хозяина - Вот не думала-не гадала, что Вас здесь встречу.
Степан прищурил глаза, пытаясь в темноте рассмотреть нежданную гостью. Но когда понял, кто перед ним, почему-то засуетился, прикрыл дверь и сам спустился с крыльца.
--
Ольга? Красницкая? Ты как здесь? - и не давая ей ответить, затараторил - Ты же ничего не знаешь, родичей-то твоих арестовали еще осенью. Мать-то, царство ей небесное, говорят, вела религиозную пропаганду, а отец не воспрепятствовал. Забрали их обоих, в город увезли, да мать хворая была, не вынесла дороги - преставилась. А отец жив, поди, но тоже не жилец, стар он очень. Тебя, девка, по всему району искали, да, слава богу, никто и не знал, где ты есть-то. А отец-то с матерью молчали. Убегла из дома говорят, да и все тут. Так что, милая, беги отсюда. И дорогу сюда забудь.
С этими словами он быстро, совсем как молодой взбежал на крыльцо, и плотно закрыл за собой дверь, как бы давая понять, что не видел ее здесь и ничего не говорил.
Описать состояние Лёки в тот момент словами невозможно. Мама умерла, отец арестован, ее ищут. А вокруг ни одного, ни то что друга, а даже и просто доброжелательного человека. Она отошла подальше от домика в темноту и присела на поваленное дерево. Мысли метались в голове, как ужаленные. Куда деваться, где спрятаться? В Краснодаре ее рано или поздно найдут. Фамилия у нее для здешних краев не избитая - отец из поляков оседлых. Не сегодня-завтра найдут. Сидела она довольно долго, не чувствуя холода. Только, когда руки и ноги окоченели так, что стали колоть мерзкие иголочки, она очнулась. Встала и пошла в сторону от станции, в сторону от родного поселка, пошла, куда глядели ее полные слез глаза.
Много всего пришлось пережить Лёке в ее скитаниях: и хорошего, и плохого. Но надо отметить, что в основном, на ее пути попадались хорошие люди. На одной из железнодорожных станций встретила она студента Краснодарского Меда Колю Малышева, передала через него заявление об уходе из института по семейным обстоятельствам. С ним же передала и письмо Тане, без описания подробностей. Как прореагирует подруга на дочь "врагов народа", она не знала, просто поблагодарила за все. Уволиться с работы по собственному желанию - это был большой риск по тем временам. Начальство этого не любило, и текучка кадров не приветствовалась. Но другого выхода Лёка не видела, а подсказать было некому. Да и был ли другой выход?
До весны она скиталась по чужим людям: кому помогала по хозяйству, у кого детей нянчила. А в марте созрела у нее мысль искать счастье в Москве. Москва город большой, там и затеряться легче и работу найти проще. Деньги, взятые из дома, она экономила, да и еще чуток подкопила. Одним словом прибыла Лёка в Москву не пустая. Но такого большого города она даже представить не могла. Куда же идти-то теперь? По Москве разъезжала конная милиция и документы у подозрительных личностей проверяла. Об этом Лёка узнала еще в поезде. Поэтому на вокзале она оставила свои вещи в комнате хранения. В туалете переоделась поприличнее, во что могла, и отправилась покорять столицу. Ничего она не боялась тогда. Ей казалось, что все самое страшное уже позади. Но, верно, итак много она перестрадала в своей жизни, а может быть, бог помог, но в первый же день нашла она себе комнатку у пожилой женщины у Крестьянской заставы. Назавтра и вещи перевезла. Лёке везло на добрых людей. Хозяйка ей попалась сострадательная, подсказала, как в большом городе искать работу.
Помоталась Лёка по биржам труда. Да выяснилось, что и в Москве безработица существовала. Конечно не такая, как на периферии, но была. Вначале Лёка все пыталась устроиться на неквалифицированную работу: полы мыть или дворником, но потом выяснилось, что люди с высшим образованием и знанием иностранных языков требовались. И не просто требовались, а им еще и жилплощадь давали и регистрацию московскую. Так Лёка устроилась в Москве, поступила работать в Московский Геологический Институт и немного успокоилась. Только по ночам в своей маленькой комнатке в комуналке на Мещанской она горько оплакивала папу и маму, ведь даже могилки маминой нет, поклониться и поплакать негде, жив ли отец или тоже умер, она не знала, и, верно, никогда уже не узнает, простила ли ее мать.
Работать в институте ей нравилось: во-первых, всегда с культурными людьми, в тепле, и паек был не плохой, да и привычно, почти как в Краснодаре. Студенты у нее были веселые, немногим младше ее. В основном это были крепкие деревенские парни, косая сажень в плечах. Некоторые, не скрываясь, ухаживали за молоденькой учительницей: то книжку какую почитать принесут, то билеты в цирк, а там и мороженым угощают, и за ручку держат, в глаза заглядывают. У Лёки никогда еще не было парня, да и не влюблялась она ни в кого. Все некогда было. А тут такой выбор, что она даже растерялась. Один другого лучше. Но ничего не ёкало в груди. Ничто не щемило сердце. Лека находилась в предвкушении любви, но еще не испытала ее, не испробовала.
В сентябре 1939 года поставили ее преподавать французский студентам - геофизикам, для начала дали одну группу. Группа подобралась великолепная. Все учились на совесть и мечтали уехать в Сибирь или на Дальний Восток исследовать недра земли. В группе в большинстве были ребята, но учились там и две девушки - Нина Мартышева и Лида Смирнова. Нина была отличницей и, казалось, что кроме книжек ее больше ничего не интересовало. Лида - подвижная, веселая и очень хорошенькая - училась играючи, да и отметки у нее выходили игривые: то отлично, то неудовлетворительно. Но это ее никак не смущало. Лида, одна из немногих студентов, была москвичкой и дочкой ответственного работника, и теплое место в одном из академических институтов уже ожидало ее. На курсе многие мальчишки готовы были приударить за ней. Но у нее был роман с Леонтием Саниным - серьезным студентом-отличником из российской глубинки. Учеба давалась ему с боем, но этот бой он всегда выигрывал. Он был комсоргом группы и никогда не позволял себе ударить в грязь лицом.
Вот только с французским языком дела у него не шли никак. Он старался, учил, но коварные французские глаголы сразу же вылетали на свободу из его головы, не успев зацепиться, а грамматика просто отказывалась хоть иногда укладываться в его мозгу. Ситуация складывалась пиковая. Он уверенно шел на красный диплом, который трещал теперь по всем швам. А мечта Леонтия попасть на Дальний Восток, а потом к вулканам Камчатки становилась просто несбыточной. "Француженку" Лёку он боялся, как огня. Она никогда не спускала ошибок и безжалостно ставила неуды, отвратительные, но заслуженные. Незадолго перед летней сессией, когда студенты должны были сдавать экзамен по иностранному языку, на занятия к Лёке пришел сам парторг института Иван Николаевич. Он посидел на занятиях, а после пригласил Лёку поболтать в студенческую столовку за чашечкой чая. Он не стал ходить вокруг да около, а сразу же заявил:
--
Не стоит подводить Санина. Парень старается, но не дается ему ваш французский, да зачем он нужен геологу? Что он без вашего французского полезные ископаемые не отыщет что ли? Не стоит парня обижать. Ставьте, Ольга Ивановна, ему "хорошо" и отпустите парня с миром. Ему еще диплом писать, а он ночи не спит- все французский выучить пытается.
--
Не согласна я с Вами, Иван Николаевич, что не понадобится парню французский. Уверена, что, если выучит, то будет меня добрым словом вспоминать. А если нет, обязательно, пожалеет. Да и не могу я ему "хорошо" поставить, ведь он и на "удовлетворительно" не знает.
--
Я прошу Вас, Ольга Ивановна, - строго сказал парторг, - Подумайте и дайте положительный ответ. Положительный, слышите? Он на золото идет и получит его, хотите Вы этого или нет!
Лёка не успела ничего ответить. Иван Николаевич встал со своего места, и, не попрощавшись, вышел из столовой. Вот дела. Прямо не знаешь, где соломки подстелить! Ссориться с парторгом никак нельзя, ни с какой стороны. А ставить хорошую отметку, заведомо зная, что это неуд, просто нечестно. Она сидела в задумчивости возле остывшей чашки чая, не зная, как же ей поступить. Вдруг прямо над ее ухом раздался знакомый тихий голос:
--
Ольга Ивановна, извините. Не надо так расстраиваться. Я выучу, честное слово выучу эти времена и глаголы, и даже прилагательные с существительными. Только не расстраивайтесь так. Иван Николаевич просто волнуется за меня и за красный диплом. Я...
--
Санин, совесть у Вас есть? Или красный диплом дороже? Вы ничего не сможете выучить! И знаете почему? Потому, что Вы - глупы. Тянут Вас за уши на красный диплом, а как же крестьянский сын - самоучка -Ломоносов брянского разлива... - Лёку несло по пням и кочкам. Если потом спросили бы у нее, чего она так разошлась, то вряд ли бы ответила, - Вы сходите, Санин, к Ирине Марковне, к зав кафедрой, поплачьтесь ей, она вам, глядишь, и "отлично" из жалости поставит...Стыдно, бугай здоровый, а парторганизацией прикрывается..., - она сама испугалась своих слов и зажала рот ладошкой.
Леонтий резко повернулся и пошел к выходу. Лёка бросилась за ним, но, когда выбежала из здания, он уже шел по Моховой далеко впереди
--
Санин, подождите! Постойте!
Но он или вправду не слышал, или сильно обиделся, но продолжал шагать по улице, стремительно удаляясь. Он шел такими большими шагами, что догнать его для маленькой Лёки было просто не под силу. Она в последний раз, пока он не скрылся за углом, крикнула "Леонтий!" и вдруг он остановился, обернулся, улыбнулся и шагнул навстречу ей. Много всего произошло потом в их жизни, но, если они вдруг ссорились или ругались, кто-то один обязательно, всегда, оборачивался и делал шаг навстречу. Это была их тайна, маленькая тайна их любви.