Говорят, после какого-то возраста женщины перестают сильно влюбляться в мужчин и начинают привязываться к своим драгоценностям. Мне еще до этого далеко и я равнодушна к бриллиантам, прекрасно понимая опасность вещима в целом, но нечто вроде симпатии я внезапно испытала к старому потертому саквояжу.
И поскольку в мужчин я запретила себе влюбятся, включив временно режим stop loss, то можно я посвящу пару нежных строк ему?
Впервые я увидела этот предмет мельком на тунисском рынке в новой медине. Среди модных сумок попугайских расцветок его потертый бок выглядел как старый крокодил в болоте с легкомысленными фламинго. Его усталая морда в фас говорила о сложной судьбе рыночного ветерана, не нашедшего себе хозяина в период своего расцвета.
Когда-то, вероятно это был новенький, полный амбиций чемоданчик мечтавший объездить со своим владельцем весь мир, потереться боками с молодыми сумками на конвейерах в аэропортах, походить в модных наклейках и бирках, но ....его никто так и не выбрал. Наверное, их было много, одинаковых близнецов и волею грузчика он был отправлен на самую дальнюю полку, где в итоге пролежал в густой арабской пыли много лет.
Так он выглядел, по крайней мере, и это все о чем он успел мне сигнализировать, блеснув на солнце одной из своих защелок, при первом мимолетном знакомстве.
Но зачем мне еще один чемодан? Примерно так я размышляла два дня, разглядывая его собратьев, вальяжно лоснившихся на полках во всех лавках. У меня уже есть два. Один для недельной поездки - модный оранжевый Mandarina Duck, купленный за неадекватные деньги в Гуме, в каком-то консьюмеристком припадке перед отправкой в Куршевель. У меня есть большой пластиковый малиновый чемодан, колесики которого крутятся на 360 градусов и в которого влезают и мои и Марусины вещи сроком отправки куда-нибудь на месяц.
- Но для души? Для души-то у тебя ничего нет! - шептал внутренний голос. В тот старый антикварный сундук на колесиках как раз поместится все, что тебе действительно дорого: две любимые книжки - психология и поэзия, маленький компьютер, бархатное платье, туфли и косметичка с тушью и любимыми духами. Разве тебе нужно что-то еще? - уговаривал тот же вкрадчивый голос.
Хорошо, сдалась я, куплю такой же новый и упорно бродила по арабским лавкам, продолжая скупать по пути ненужное мне барахло: подставки из оливковых деревьев, зеркала из мозаики и масла из мускуса и жасмина.
Все собратья моего саквояжа мечты, продававшиеся повсюду выглядели невыносимо вульгарно. Вместо метафизического путешествия к себе (а именно для этого он и был нужен) они предлагали псевдонатурализм. Торговцы спешно кидались мне наперерез, поджигали их промасленные бока, выворачивали карманы и долго еще шипели мне вслед и махали руками. Что-то останавливало меня от покупки кожаного саквояжа синего, бардового или кроваво - красного оттенка.
Тот, старый, светло - коричневый, с потертой мордой, как преданная собака ждал меня в своей чемоданной конуре вот уже сколько лет, а может десятилетий, возвращалась я все к той же мысли.
И вот в предпоследний день, пересчитав мелочь, чтобы хватило, на чаевые горничной, которая так трогательно усыпала мой путь в ванную розовыми лепестками, я насчитала у себя всего 40 динаров. Нужно было оставить еще что-то на воду и сухари на пару дней. И на чаевые официантам, которые так смешно выглядели в униформе (фиолетовые брюки и лимонные пиджаки) Каждый раз, принося мой бокал сухого красного они так комично сгибались в три погибели, обнажая гофрированные масляные затылки, что я не могла не улыбнуться.
В последний день, в смятении чувств, я все-таки направилась на рынок с решительным намерением вырвать свой саквояж из рук недобросовестных владельцев. Торговаться я не умела. Но это мне только так казалось, как выяснилось.
Для виду я осмотрела два стоявших рядом, заплесневело-желтый и разномастно-коричневый, сшитый из разных кусков. Повертев их в рукав и вызвав начальный рыночный интерес со стороны торговцев, сгруппировавшихся вокруг меня в угрожающее каре, я начала издалека.
- А сколько вот эта рухлядь у вас может стоить? - максимально не заинтересованно начала я, ткнув пальцем в свой саквояж.
- Лежа, реал лежа - услужливо стал сдувать пылинки не то с меня, не то с чемодана торговец. - Пятьдесят, добавил он недолго думая.
- Вы смеетесь? ответила я, новый стоит 40.
- Да, но это винтаж!
- Что?! спросила я. Такое барахло, с потертыми ручками, царапинами и проржавевшими защелками?
- А сколько вы дадите? - парировал продавец пошатнувшимся голосом.
- Двадцать, - ответила я (это всего 400 рублей, между прочим)
- Банкрот! - запричитал торгаш.
- Послушайте, - начала я мягко, как с пациентом психиатрической клиники. - Вы видите здесь людей? - картинно оглянулась я, сделав руками круговой жест, словно призывая чемоданные полки в свидетели. - Сейчас зима, туристов нет. Этот чемодан пролежал здесь на уличном лотке под палящим солнцем и проливным дождем неизвестно сколько лет. Вид у него не товарный и ни один сумасшедший, кроме меня у вас его не купит.
- А-а-а, запричитал торговец, но это настоящая кожа, его можно натереть кремом,... ну дайте еще хоть пару динар! - свернул он свой монолог к банальному попрошайничеству.
Я медленно открыла кошелек и начало в нем демонстративно рыться, потом сделала разочарованную гримасу и вынув пачку незнакомых ему бумажек радостно сказала - Рубли хотите?
- Не хочу, - ответил продавец. ... ну ...дайте мелкую купюру на память, - неожиданно согласился он.
Изогнувшись как кошка и вывернув шею, он, вдруг, обнаглев сказал: - Вот у вас же еще и мелочь есть. Может ...пару динар? - все той же интонацией подайте-кто-может прогнусавил он.
- 2, 5, 10 рублей хотите?
- Не хочу, - так же упорно отрекался он от нашей национальной валюты, которая тут не принимается.
- О, вот есть один фунт, - обнаружила я, который давно надоел мне в кошельке своей сувенирной тяжестью.
- Давай! - торговец радостно почти вырвал у меня монетку и бережно спрятал ее как Фродо кольцо всевластия во внутренний карман.
В итоге саквояж обошелся мне в двадцать динаров, десять рублей и один железный английский фунт.
Сговорившись, мы начали процедуру передачи чемоданчика.
Сначала его нездорово вспухшее брюхо освободили от старых-престарых газет. Я боялась даже заглядывать какого года. Наверное, там писали еще про генерала де Голля, освобождающего побережье от немцев, а может и про Наполеона проезжавшего мимо.
Потом грязной тряпкой продавец начал обмахивать его бока.
- Не надо, - сказала я. - Давайте так.
- Его можно намазать коричневым кремом для обуви, - кричал мне вслед бывший владелец, но я уже торопливо ускоряла шаг вместе со своим саквояжем, освобожденным от чемоданных мучителей.
В пятизвездочном отеле мой чемодан сразу потерялся и потускнел.
- Да, друг, нам тут не место, - сказала я ему, - в этом бездушном царстве искусственного мрамора и поддельного хрусталя. Нам бы старую глиняную виллу на побережье, со скрипучими дверями и голубыми ставнями. Но ничего, теперь, мы будем устраивать побеги из мира назойливого маркетинга вместе.
В ванной из черного мрамора я протерла своего нового двухколесного друга белым банным полотенцем. Он посвежел и выглядел румяно-благодарным. Поставив его в профиль я вдруг поняла почему так среагировала на него тогда. Мы покупаем всегда то, чем хотим быть, я купила то, что не могла вспомнить.
Кроме Чехова, Александра Грина и всех вместе белоэмигрантов бежавших на запад, этот саквояж напоминал еще и старую сумку моего деда, офицера-связиста. Наверное, она выглядела не точно так же, но была такого же размера, с большой молнией посередине и двумя ручками. И я вспомнила, вспомнила! Когда мне было три года, мы, всей семьей ходили на пикники, и когда я уставала идти пешком, меня несли в очень похожем саквояже, я помещалась туда целиком! Дед и отец несли его за две ручки, а я вертела головой и смотрела по сторонам на цветущие крымские поля, с огенными маками и была бесконечно счастлива. Солнечному дню, приключению, всем своим родным. Я купила то, самое счастливое воспоминание, спасибо за подсказку подсознание!
Обняв саквояж, я чуть не заплакала. Ведь у меня не осталось ни одной, ни одной вещи от моей разбросанной по всей стране семье. Ничего - ни шкатулки ни сережек, ни стула, ни скатерти. Да, это хорошо, с точки зрения вещизма, наверное, это такой духовный подарок. Но с точки зрения памяти, своих корней, какой-то связующей нити и повода для напутственной речи, которую я бы сказала, передавая предмет своей дочери не было ничего. Полный вакуум. Наверное поэтому, старый, пыльный саквояж увидев меня на рынке пожалел меня и пожертвовав своим, поделился со мной моим прошлым.