Последний день весны. Завтра начало лета. Словно какое-то предшествие, мое и природное, из одного состояния переходит в другое. Даже погода переменилась. Ночью слегка моросил дождь, а сейчас такая жара, что Федор Лебедев поднял верх коляски, чтобы спрятать меня от палящих лучей яркого солнца. Словно боится, что растаю от жарких лучей летнего солнца как снегурочка и исчезну навсегда из его поля зрения. Ямщик легкой рысцой погоняет тройку лошадей. Коляска двуколка с двумя верхами из плотной темно-синей ткани. Маманя с папаней сидят спиной к лошади и дремлют. Мы с Федором сидим по ходу коляски. Я справа, а Федор Лебедев слева. Всю дорогу я разглядываю окружающую природу, а Федор Лебедев смотрит на дорогу и
фруктовый сад. За садом поля и речка заросшая деревьями. В стороне огромный приподнимает шляпу, приветствует проезжающих нам навстречу господ. По этикету видно сразу, что Лебедевых здесь знают хорошо. Каждый встречный тут по дороге приветствует их с огромным уважением.
Вот и имение Лебедевых. Я это заметила издалека. Большой двухэтажный дом. Словно европейский замок. Построено здание из камня. Все остальное в русском стиле. Веранда вокруг дома стеклянная. Вход в дом резной, с огромными круглыми колоннами из камней с побелкой. Двор такой огромный, что от ворот до дома нам ехать надо. Вокруг двора дома посажен большой хозяйственный двор.
- Добрый день, батюшка и матушка. - приветствует мужик, у ворот имения. - Добрый день, господин молодой. Добрый день, сударыня молодая. Как вы, господа, приказали, баньку я вам растопил и обед готовят. Сейчас скажу Прасковье, чтобы столы накрывали господам к обеду.
- Вот и прекрасно! - отозвался Федор Лебедев. - Нам помыться с дороги надо, а то мы запылились.
Запылились мы, действительно, хорошо, от встречных колясок и подвод. Но не думает ли молодой граф, что я прямо сейчас с ним в баньку полезу. Если скажет так, то я сразу сбегу с их двора. Вон, какие они все довольные, что молодку с белыми волосами отхватили. Пожалеют, что взяли меня, если плохо относиться будут. Пускай не забывают, что я терская казачка и постоять за себя всегда умею. Так что не очень-то!..
- Прасковья! Приготовь молодке все в баньку. - распорядилась хозяйка, спускаясь с коляски. - Подбери молодке, одежонку поновей, чтобы приличной дамой выглядела, а не девкой из хора. Парку хорошего поддай. Пусть румяней будет. Скажи Ксении, чтобы мальцов от баньки гнала. Нечего им за девками подглядывать. Федора тоже гони дальше от баньки, он ей не муж, а жених. Пускай вначале жениться на ней, уж после заглядывает на молодку...
- Да, вы, что, маманя! - покраснел до ушей Федор Лебедев. - Я за ней целую вечность ходить готов, чтобы только все было по ее согласию. А вы тут, развели - "Подглядывать в баньку.". Прямо мне перед Марией неудобно. Она может обо мне плохо подумать. Аж уши у меня от стыда горят. Разве так можно поступать?
- Ну, ладно, я так, к слову сказала, без мыслей. - махнула рукой маманя. - У мужиков одно на уме.
Мы все направились на веранду. Две толстушки, Прасковья и Ксения, понесли наши вещи в дом. Домашние люди засуетились. Стали в саду стол накрывать. Мальчишка принес два кувшина. В одном кувшине было парное коровье молоко. В другом кувшине хлебный квас с приятным запахом поджаренного сухаря.
- Вы, госпожа, что пить будите? - спросил меня, малец с кувшинами. - Свежий квас или молоко?
- Пожалуй, налей кваску хлебного. - сказала я, усаживаясь в большое плетеное кресло из веточек.
Малец налил мне и Федору Лебедеву по кружке хлебного кваса. Мамане с папаней молока парного. Я пригубила кружку и одним дыханием осушила ее. Квас был настолько приятен, что я прямо почувствовала, как в меня вливается нектар земли русской, наполненный ароматом природы. Мои кровяные сосуды заработали, как машина от живительной влаги, словно свежая кровь поступила в мои вены. Я вся взбодрилась и раскраснелась щеками на виду у родителей Федора.
- Во, молодец! - радостно, воскликнул папаня. - Вот, это настоящая русская баба. Одним залпом полную кружку кваса осушила. Не всякий мужик, так может осилить. Мария! Откуда ты родом такая ядреная баба?
- Из древнего рода терских казаков. - без всякой церемонии, ответила я. - Может быть, слыхали о Выприцких, Линевых, Ивлевых. Огромная семья. Квас у нас в Старом хуторе, как воду пьют казаки.
Папаня одобряюще кивнул головой и залпом допил свою кружку парного молока. Затем, все разбрелись по своим делам. Пришла Прасковья с ворохом разных новых платьев и рубах, которые приготовила мне.
- Черти, как на тебя что-то подобрать? - ругнулась Прасковья. - Задница у тебя большая, а талию можно руками обхватить. Наверно, ты с самого детства корсетом утягивалась? Только волосы свои, зачем красила? С белыми волосами на тебя со стороны как-то непривычно смотреть.
- Я корсета никогда не видела. - с обидой в голосе, ответила я. - Волосы у меня такие с самого рождения. Я от рождения альбиноска...
- Ей богу, врешь! - удивленно, воскликнула Прасковья и потрогала мои волосы руками. - Возможно, волосы и вправду настоящие. Мы это сейчас узнаем. Я тебе такую баньку устрою, что ты будешь, как новорожденная. Любая краска и грязь с тебя сразу слезут. Так что давай, красотка, пойдем в русскую баньку париться.
Прасковья пошла в развалку за дом. Раскачивая, словно корова, своими огромными бедрами. Я последовала за ней, в сопровождении Ксении, которая несла в руках огромный березовый веник. Со стороны можно было подумать, что это бабы ни в баню меня провожали, а гнали, как молодую телку, на пастбище в поле. За домом, в отдалении, была хорошо срубленная банька, которая больше похожа на добротный рубленый дом в сибирской тайге. Дальше баньки конюшня с хозяйственным двором. Вокруг имения рос огромный сад.
- Ну, раздевайся, молодка! - басом, приказала Прасковья. - Не бойся, я не мужик, а баба. Не испорчу тебя.
Прихожая в баньке была огромная. Длинный стол по самой середине и несколько лавок-лежанок у каждой стенки. Прасковья положила ворох принесенного для меня белья прямо на стол. Не дожидаясь моих раскачек, Прасковья стала тут же быстро снимать с меня всю одежду до самого гола. Я аж чуть не задохнулась.
- А ты, молодка, ничего, хороша! - снимая с себя одежду, подметила Прасковья. - Была бы я мужиком, такую кралю давно бы на лавку завалила. Ладно, пойдем, попарю тебя и сама в баньке с парком обомлею.
Прасковья шлепнула меня по голому заду так, что я аж взвизгнула от неожиданности и вошла в предбанник, в котором стояли три бочки огромные. Одна бочка была пустой, с пробкой внизу. Вторая бочка была с горячей водой. Третья бочка была наполнена холодной водой доверху. Рядом глиняный кувшин с квасом.
- Полезай! - приказала Прасковья, показывая на пустую бочку. - Тебя надо малость освежить, а то ты в нашей баньке с непривычки сгореть можешь. Тогда молодой хозяин меня точно убьет. Уж больно строгий он стал, как только ушел в отставку с армии и принялся учебой светской.
Не дожидаясь пока я раскачаюсь Прасковья подхватила меня за талию обеими руками и легко поставила в дубовую бочку. Большим деревянным ведром Прасковья зачерпнула холодной и горячей воды. Потрогала своим локтем температуру воды и сразу вылила на меня целое ведро воды. От такой массы воды я едва не захлебнулась. Подскочила вверх и едва не вывалилась из бочки. Прасковья поймала меня прямо налету. Обратно поставила в бочку. Шлепнула разок по плечу.
- Ты, что, вдруг, такая прыткая? - удивленно, спросила меня, Прасковья. - Воды что ли боишься?
- Воды вовсе не боюсь. - с обидой, возмутилась я. - Просто, от неожиданности, чуть не захлебнулась водой.
Прасковья вытащила меня обратно из бочки. Мы пошли в парилку. Там, действительно, было очень жарко. Мое лицо прямо обожгло горячим воздухом. Мы присели с Прасковьей на первую широкую лавку, которых в парилке было шесть. Три лавки находились, как ступени, прямо от самой входной двери, и, еще три лавки были в глубине парилки до самого потолка. Между лавками и стеной из березовых досок, ящик огромный из железа заполненный булыжниками, которые слегка потрескивали от дровяного огня под ящиком.
Когда я здорово вспотела, Прасковья плеснула на раскаленные булыжники ковш хлебного кваску. Поднялся от булыжников доверху пар ароматом природы русской наполненный и приятно растекся по всей парилке, хмельным запахом ударяя в голову. У меня словно крылья появились. Поплыла я своим разумом в пару том, как в тумане белом, закрывая глаза от удовольствия. Мне было приятно это ощущение, словно была я дома в Старом хуторе, у нашей речки, которую называют Белка, за глину белую и за чистоту воды.
- Вот, хорошо, разомлели! - прервала мои мысли Прасковья. - Сейчас полезай на вторую лавку, как мужик на тебя лазить будет. Я поддам хорошего парку и веничком пошлепаю твою попку, что-бы пышнее стала.
Прасковья зачерпнула из ведра ковш воды холодной и плеснула опять на раскаленные булыжники. Мне аж ноздри защекотало от пара водяного. Распласталась я вся на этой лавке второй. Прасковья достала из кадки с горячей водой веник березовый. Потрясла тем веником над булыжниками. Затем опустила веник в кадку с водой холодной и тут же вытащила с каплями над моим телом. Словно льдинки скользнули те капли по моему телу. После чего Прасковья опустила всего на одно мгновение веник тот березовый в кадку с водой горячей и погладила меня тем веничком по всему телу. Ощущение такое прекрасное, мне словами вам не передать! Можно сказать, что я получила от этой процедуры огромное блаженство для тела и души.
- Мария! Ты знаешь, за что, на нас баб, мужики лазить любят? - спросила Прасковья и сама ответила. - Потому, что им также приятно от нас, как сейчас нам от распаренной лавки. Мы для них, как лавка горячая. Полежит мужик на бабе, удовольствие получит и отдохнет заодно вместе с бабой.
Прасковья слегка шлепнула меня березовым веником по голому заду. В таком же темпе прошлась по всему моему телу. С каждым разом удары банным веником усиливались. Покуда я терпеть могла. Когда я не выдержала ударов веником и вскочила с горячей лавки, Прасковья облила меня теплой водой и предложила подняться на следующую лавку. Третья лавка была на пару градусов больше. Я поворачивалась из стороны в сторону, подставляя березовому венику распаренные места своего тела. Мое тело раздулось и покрылось бледно-розовым цветом. Так я парилась до тех пор, пока сердце и голова терпели горячий пар. Мне было приятно париться в баньке.
Когда вески от пара разбухли. Сердце стало барабанить с такой силой, что мне казалось, сердце вот-вот выскочит сквозь вдвое раздутые груди мои. Я встала с четвертой лавки и спустилась вниз. Прасковья последовала за мной. Прасковья приоткрыла слегка форточку и показала свой огромный кулак мальчишкам, которые пытались подглядывать за нами. Свежий поток воздуха вернул меня в нормальное состояние. Я вся взбодрилась и почувствовала себя более юной. Как в пятнадцать лет. Когда с подругами подглядывала в русскую баньку у речки Белка. За парнями, лет на пять старше нас. Нам было интересно узнать, что у них между ног растет. Наши хуторские девчонки были такими же, как здесь в России сельские мальчишки. Любители подглядывать за бабами.
- Ну, ты, Мария, молодец! - радостно, воскликнула Прасковья, когда мы обе вышли в предбанник. - При таком паре, в жару четвертую лавку в парилке, не каждый мужик осиливает. Сильна, баба! Такая баба любого мужика в постели заездит, а ни он ее. Повезло, молодому графу с тобой! Хорошую невесту себе подыскал. Будет Федору чем похвастаться перед другими мужиками.
Я ничего не стала говорить. Стояла в предбаннике и обмакивала себя душистым полотенцем. Вполне вероятно, что полотенец вываривали в кипяченой воде с мятой. Приятно пахнет полотенец, к тому же он такой мягкий, что аж душа радуется от такого прикосновения полотенцем.
Даже обсохшей после полотенца я выглядела по-прежнему румяной. Тем временем, Прасковья подобрала мне большое, до самого пола, цветное платье. В таких платьях знатные дамы ходят на бал. Мне было как-то неудобно надевать такое платье. Но в моем сундучке были лишь церковные и хоровые наряды. Я напялила на себя то, что выбрала Прасковья. Платье все по краям в кружевах. На груди небольшой вырез и пуговки яркие. Рядом с платьем на лавке лежала перламутровая шкатулка с украшениями. Там же в шкатулке есть губная помада, румяны и пудра в коробочках.
- Платье в самую пору! - радостно, всплеснула Прасковья. - Молодой граф, словно мерку снял.
"Вот хитрец." - подумала я. - "Выходит, что он все заранее рассчитал и наряды мне купил".
Платье в талии по цвету было напичкано шнурками, которые были спрятаны в корсет зашитый в платье. Прасковья стала затягивать эти шнурки, упираясь в мой зад босыми ногами. Мне было тяжело дышать в таком затянутом платье. Я попросила Прасковью слегка отпустить эти шнурки. В самом начале, до платья, Прасковья напялила на меня белые широкие штаны с кружевами. Я думала, что они мне будут мешать при ходьбе. Но штаны были просторные и на них, вокруг талии, на бедрах держался сам корсет вместе с платьем. На ноги мне были одеты вязаные белые носочки и белые туфли на небольшом каблучке. Все это было словно по мне шито. Хорошо и удобно.
Закончив с одеждой, Прасковья одела мне на шею красивое ожерелье из сверкающих прозрачных камней. Такими были браслеты на правой и на левой руке. Ничего подобного я отродясь не видела и тем более не носила. Все это украшение было такое, как на балу у золушки. Мне стало стыдно выходить в таком наряде из бани. Подумают, что я дама так, с приветом.
- Разве можно в таком наряде выходить на улицу? - растерянно, спросила я. - Ведь люди засмеют.
- Привыкай, молодка, - улыбнулась Прасковья, - скоро ты графиней будешь. Так что терпи наряды.
Когда все было готово, Прасковья слегка подкрасила мне губы помадой и щеки румянами, подпудрила мой носик курносый, подвела угольком мои брови. Затем Прасковья открыла дверь в сторону сада. Я была ослеплена лучами солнца. Мне пришлось прикрыть глаза рукой, чтобы не свалиться со ступеней бани. Осторожно ступила на землю и не глядя пошла в сторону голосов.
В это время в саду был накрыт стол. Прислуга суетилась вокруг стола в ожидании своих господ. Люди и домашние животные вовсю громко галдели. Нельзя было разобрать звуки. Когда я вышла, вся шумная публика замолчала, разинув рты. Мне стало так страшно, что я аж попятилась обратно от этой неожиданной встречи. Никак не хотелось тут выглядеть полной дурой в таком наряде.
- Такой красоты в нашем доме никогда не бывало. - торжественно, заявила Прасковья, подталкивая меня вперед. - Вон, люди и животные, потеряли дар речи, при виде твоей красоты. Так что смелее, молодка! Шагай вперед навстречу своей счастливой жизни. Учись жить по господски!
Я пошла вглубь сада, чтобы немного прийти в себя. Прасковья удалилась по своим делам. В саду было все прекрасно. Хорошо дышалось ароматом напоенным запахом фруктовых деревьев. Возможно, что фруктовый сад использовали больше для отдыха, чем для сбора плодов. Так как повсюду была трава не высокая плотным ковром и только у каждого дерева земля копана, чтобы корни деревьев дышали воздухом. Сад аккуратный, чистенький. Нет нигде листьев сухих и плодов гнилых под деревьями. Ну, прямо, как райский сад вокруг меня. Осталось змею дать мне запретный плод, чтобы соблазнить сладким плодом Адама, то есть Федора, графа молодого. Но я не спешила съесть запретный плод любви. Хотелось дольше побыть в девках. Погулять в саду.
Вероятно, слишком долго я гуляла в саду, так как с речки потянуло легкой прохладой. День уже пошел на убыль. Вечерело. Я повернулась в сторону дома, которого мне не было видно отсюда. Мне стало страшновато одной в таком огромном саду. Я поспешила в сторону дома, но тут заметила, что молодой граф Федор Лебедев наблюдает за мной. Когда наши взгляды встретились, то я замедлила свой шаг. Граф направился в мою сторону. Одет был в форму гусара. Я совсем не разбираюсь в различиях, но по виду чин имел какой-то, то есть был офицер царской армии. Гусарская форма была ему к лицу. Он был стройным и подтянутым. Как в такого красавца не влюбиться!
- Я не спугнул тебя? Моя красавица. - спросил граф Федор Лебедев и поцеловал меня в щеку.
Я ничего не ответила ему, так как от его поцелуя у меня сразу закружилась голова, перехватило дыхание. Граф ни стал пользоваться этим моментом моей слабости, а только взял меня под руку и мы направились с ним в сторону дома. Вся семья уже была в полном сборе за накрытым столом. Ждали нашего присутствия. Родители Федора издали наблюдали за нашей прогулкой в саду.
- Ужин давно поспел. - сказала маманя. - Молодые, мы вас заждались. Садитесь к нашему столу.
Мы с Федором сели в самой середине стола. Папаня и маманя уселись напротив. За столом сидели молодые, парни и девушки. Примерно, ровесники мне и молодому графу. Видимо были дети старого графа. Похожие лицам на папаню и маманю. Славянские черты лица у каждого из них.
- Разрешите вас друг другу представить. - обратился граф Федор, к сидящим за столом. - Мой папа, граф Павел Степанович Лебедев. Рядом с ним моя мама, Евдокия Лукьяновна Лебедева. Дальше, будут сестры - Валентина и Ольга, братья - Станислав, Федот и Матвей. Перед вами, моя невеста, Мария Афанасьевна Выприцкая. Дочь атамана казачьего, Афанасия Гавриловича Выприцкого. Прошу вас, друг друга любить и жаловать. Ваш брат, сын и жених - Федор Лебедев. Не считайте меня не скромным. Я вас всех люблю и уважаю. Добра и здоровья каждому желаю.
- Теперь, гостья, отведайте хлеб-соль стола нашего. - сказала Евдокия Лукьяновна, показывая мне на стол. - Привыкай к хлебу русскому. Мы рады принять тебя в семье нашей. Будь счастлива!
Весь вечер граф Федор ухаживал за мной. Старался мне всячески угодить. За четыре года нашего знакомства я привыкла к такому вниманию с его стороны и принимала это, как должное в общении со мной. Лишь бы он не изменил свое отношение ко мне после нашей свадьбы в семейной жизни. Так всякое бывает в жизни людей. Все равно когда, если замечу к себе что-то неладное, то сразу уйду от него навсегда. Пусть он живет один. Вернусь обратно к себе домой в Старый хутор.
В имении ложились спать рано. Не было девяти часов ночи, когда все разбрелись по своим спальням. Мне тоже хотелось спать. День был насыщен до предела. Я сильно устала. Вот только где я буду спать? Как то сразу не подумала об этом. Господа наверно заранее все подготовили.
- Мария Афанасьевна! Пойдемте, покажу опочивальню вашу. - обратилась, на вы, Прасковья.
Федор поцеловал мне руку и взглядом проводил до конца веранды. Покуда Прасковья не закрыла за мной дверь в прихожую. Дальше мы поднялись с ней на второй этаж дома и прошли в угловую комнату. Комната была просторная мне одной. В комнате постель и все вокруг белого цвета. Слегка подсиненные стены. Вся комната будто воздушная. Словно плывет в белых облаках.
Так и хочется парить в небесах. Легкий ветерок из сада раздувает белые занавески на окне и на двери, которая выходит на просторную веранду. Я закрыла дверь, пошла, закрывать окно. Случайно, выглянула в окно. В глубине сада, под светом керосинового фонаря, в беседке сидел Федор и что-то там писал. Возможно, стихи в мою честь, так как письмо писать мне у него нет смысла. Я и так ему дала свое согласие. Лишь любовное вдохновение могло увлечь его на стихи.
Мне было не до поэзии. Глаза слипались. Я переоделась в приготовленную мне прислугой ночную сорочку. Подошла к кровати и буквально утонула в пуховой перине. Наша семья ни из графского сословия, но пуховые перины в доме всегда были. Все мужчины нашего рода заядлые охотники, а пернатой и пуховой дичи в наших краях было видимо, не видимо. Есть что пострелять.
На речках, в полях и озерах, а также в Каспийском море. Водятся утки, гуси, стрепеты, дрофы, фазаны, куропатки и много, много видов другой пернатой дичи. Вот только лебедей в наших краях никогда никто не стреляет. Казаки считают, что лебеди, это жених и невеста, которые умерли по разным причинам. Они не смогли воссоединиться. Вот и кружат молодые над родными краями, чтобы встретиться друг с другом. Поэтому, стрелять в белых лебедей большой грех любого человека. Так что перины у нас с другой птицы. Чаще всего пух с домашней птицы, которой много в каждом дворе казаков. Мне бы туда вернуться, чтобы поваляться в пуховых перинах Старого хутора.