Аннотация: Предки словно знали, какие иметь фамилии в своем потомстве. Каждая фамилия по внешнему виду носителей соответствовала своему предназначению.
Курица, Петух и Веревка.
С резкими переменами нашей жизни во время переселения в Государство Израиль, мы так запутались во всем, что никак не могли сообразить, когда люди здесь отдыхают, а когда работают. Благо, что у нас в запасе было определенное время на нашу адаптацию в Государстве Израиль. Нам не нужно было вставать чуть свет, чтобы сломя голову мчатся куда-то на работу. Мы могли спокойно выспаться, прежде чем начать поиски новой работы. В это же время нам нужно было устроиться на курсы по изучению языка иврит. Эдуарда и Викторию надо устроить учиться в среднюю школу. С учебой Виктории легче. Начальная школа сто метров от нашего дома. Вот с учебой Эдуарда сложней.
Старшие классы имеются только в специализированных школах с получением профессии наряду со средним образованием. Таких школ в городе Холон совсем мало. Одной из таких специализированных школ была школа "Микве исраель", которая находилась на другом конце города Холон на стыке между городами Тель-Авив и Азур. В народе говорили, что этой школе более 135 лет, то есть, специализированная школа "Микве исраель" на девяносто лет старше Государства Израиль. В этой школе можно получить различные профессии по сельскому хозяйству, а также по управлению разной сельскохозяйственной техникой. Поэтому мы решили устроить в эту школу учиться нашего среднего сына Эдуарда, который не очень-то стремился учиться в школе. Но по общему понятию - учеба в средней школе прежде всего. Дальше, будучи взрослым человеком, каждый человек может самостоятельно выбрать работу.
- Папа! Как вообще можно учиться на языке иврит, если в нем не хватает букв в алфавите? - возмущенно, сказала Виктория, когда в первый день занятий в местной школе вернулась домой. - Мало того, что в языке иврит в письме одни только палочки и закорючку, у них в алфавите самих букв на двенадцать штук меньше, чем в русском языке.
- После знания русского языка нам тяжело будет освоить язык иврит. - откровенно, сказал я, Виктории. - Мы сейчас перед местными евреями, как придурки жизни. В то же самое время мы тоже со своей стороны смотрим на местных жителей, как на придурков жизни. Так мы будем жить в Государстве Израиль до тех пор, пока не научимся одинаково мыслить и говорить вместе с местными жителями на языке иврит. Пока мы с обеих сторон просто придурки жизни.
- Папа! В твоей обычной жизни встречались когда-нибудь придурки жизни? - поинтересовалась Виктория.
- Конечно, были. - откровенно, признался я. - Было так, что я выглядел придурком жизни в глазах других.
- Папа! Расскажи мне хоть один свой рассказ о придурках жизни. - пристала Виктория. - Ну, расскажи мне.
- Хорошо! Расскажу сейчас! - согласился я. - Надо нам хотя бы немного снять с себя напряжение жизни.
Наверно у каждого человека в жизни бывают встречи с придурками жизни. Возможно, что жизнь без таких странных людей у нас была бы скучной. Вполне нормальные с виду люди порой выкидывают такие штучки, что об этом смешно и страшно подумать. Бывает трудно представить, что в очередной раз могут выкинуть люди с необычным странным мышлением. Такие странные люди приятны и опасны простым людям в нашей с вами повседневной жизни. Мне хочется рассказать один случай моей встречи с таким человеком во время службы в армии. Как ты сама знаешь, служил я в армии художником-оформителем. Вместе со мной служили в одной части три украинца со смешными фамилиями - Курица, Петух и Веревка. С виду обычные парни. Одного года службы. Даже на гражданке жили где-то рядом на Украине. Вроде бы рассказывать о них нечего. Если бы ни одна особенность в поведении трех парней.
Задолго до службы в советской армии я слышал различные байки о хохлах-украинцах во время службы в армии. Часто говорили мне на гражданке, бывшие солдаты, что хохол на службе в армии без лычки. Все равно, что небо без звезд. Лычками в армии называют сержантские нашивку на погонах солдат. Так хохлы всеми силами старались в армии дослужиться до звания сержанта и выше до старшины. Во время моего призыва в армию самым высоким званием среди солдат был старшина. Звание прапорщика в армии ввели немного позже, во время моей службы в армии. Нет ничего особенного в том, что люди стремятся к высокому званию быть известным человеком. В армии с давних времен существует поговорка, что плохой тот солдат, который не мечтает стать генералом. Эти хохлы - Курица, Петух и Веревка, не были исключением среди остальных хохлов и других солдат, служивших в советской армии. Курица был сержантом взвода связи. Петух служил сержантом медицинского взвода. Веревка числился сержантом взвода пехоты. Первые два сержанта, Курица и Петух, были обычными парнями. Я даже с ними дружил. Удивительным образом фамилии трех хохлов-украинцев, как-то своим видом и характером соответствовали названиям их фамилий.
Курица чем-то был похож на квочку с цыплятками. Курица был такой же заботливый и нахохлившийся, словно курица несушка. Курица постоянно бегал по воинской части в поисках солдат своего взвода. У него не было ни одной свободной минуты без какого-то дела необходимого взводу связи. Возможно, что именно благодаря заботам сержанта Курицы наш взвод связи постоянно был лидером во всех армейских соревно"ваниях по нашему гарнизону.
Сержант по фамилии Петух с огненными, рыжими волосами и длинными ногами всем своим видом был похож на настоящего петуха со шпорами. Если бы в советской армии к сапогам крепили шпоры, как у кавалеристов в царской армии, то наш сержант Петух был бы точно похож на настоящего петуха. Солдаты и офицеры поговаривали, что наш сержант Петух и девчонок всех в санитарной части перетоптал, как настоящий петух топчет своих куриц несушек.
Веревка то же соответствовал своей фамилией настоящей веревкой, которую почему-то не любят люди. Нашего сержанта Веревку тоже не любили в нашей воинской части. Длинный и серый, как настоящая веревка, с вечно мрачным и недовольным лицом, Веревка всячески старался дослужиться до звания старшины. Солдаты его взвода постоянно находились на строевом плацу. В любую погоду сержант Веревка гонял своих солдат строевой подготовкой. Мечтая на городских военных парадах во время праздника быть первым в строю. Взвод сержанта Веревки с отличной строевой подготовкой.
Получилось так, что после того, как меня оставили служить художником в воинской части в городе Батуми, то в первый день меня поселили жить в казарму, где была первая рота пехоты нашей воинской части. Надо было так случиться, что место кровати у меня оказалось как раз на втором ярусе над постелью сержанта Веревки. Наверно офицер этой роты пехоты специально поселил меня над кроватью сержанта Веревки, так как до моего прибытия в воинскую часть над ним никто не хотел спать. Это я узнал значительно позже от самих солдат роты пехоты. Где солдаты предпочитали отсидеть срок на гауптвахте за свое неподчинение офицеру или выполнять любой наряд наказания, но только лишь бы не быть вблизи сержанта Веревки, который был противен всем солдатам в нашей воинской части. Когда я вошел в казарму роты пехоты, в это время сержант Веревка отдыхал в кровати от очередной маршировки по воинскому плацу, в то время как его взвод пехоты чистил до блеска всю казарму роты пехоты. Увидев офицера штаба рядом со мной, сержант Веревка вскочил с постели и вытянулся по струнки перед офицером. Как только офицер вышел из казармы, сержант Веревка тут же завалился прямо в сапогах в свою кровать. Словно не заметил меня.
- Салага! Быстро сними сапоги. - брезгливо, сказал сержант Веревка протягивая в мою сторону свои ноги.
- В какое место ты контужен, что сам не можешь снять с себя сапоги? - брезгливо, спросил я, у сержанта.
По казарме прокатилось дружное хихиканье солдат взвода пехоты, которыми командовал сержант Веревка. На какое-то время в казарме наступила полная тишина. Никто не ожидал такого поворота от меня салаги против сержанта Веревки, который себя считал, почти вором в законе на зоне, то есть, в советской армии и все ему подчинялись, как "пахану". Несмотря на то, что я был салагой мне были хорошо известны многие уставные и неуставные порядки в Советской Армии. Я прекрасно знал, что до принятия присяги мне можно поставить на место всех "дедов" в воинской части, которые хотят погонять меня как салагу без уставных положений в Советской Армии. Кроме того, в этой воинской части служили "деды" которых я хорошо знал до службы в советской армии. В основном это были ровесники мои земляки, друзья и соседи по городам Беслан и Орджоникидзе. Мы были одногодки. Просто я был призван на службу в армию на год позже этих "дедов". Так что за меня в этой воинской части могли постоять "деды". Я сам тоже мог постоять за себя. Поэтому, такое хамство со стороны сержанта Веревки, мне совсем не хотелось терпеть.
- Сейчас тебе покажу неподчинение старшим! - угрожающе заикаясь, выкрикнул на меня, сержант Веревка.
Мне никак не хотелось, чтобы в первый же день моего пребывания на службу в воинской части мне дали по морде. Поэтому я бросил на верхний ярус своей кровати рюкзак. Уловил момент, когда поднимался сержант Веревка, чтобы показать мне неподчинение старшим. Со всех сил я врезал в челюсть сержанту Веревки, который не успел выпрямиться в полный рост. Сержант Веревка со всего маху растянулся обратно на своей кровати, словно подкошенный.
- Раз! Два! Три! - стали считать солдаты пехоты, которые поняли, что сержант Веревка лежит в нокауте.
- Пока он придет в себя, я пойду в столовую кушать. - спокойно, сказал я. - Я почти сутки голодный в армии.
Под общие шутки, смех и приветствия солдат я направился к выходу из казармы. Мне действительно хотелось кушать. Тем более что мои земляки, которые служили в солдатской столовой, пригласили меня на ужин. Со дня призыва моих друзей на службу в армию, мы не виделись больше года. Нам было о чем поговорить. Я рассказывал друзьям за гражданскую жизнь на нашей общей родине, а друзья рассказывали мне о своей службе в рядах советской армии. Между нами была простая дружеская обстановка без всякого напряжения в эмоциях и нравственных отношений между солдатами советской армии. За солдатским столом встретились земляки и друзья, далеко от родных мест. Тогда я даже предполагать не мог, что обычная мужская разборка в казарме роты пехоты между мной салагой и "дедом", сержантом взвода пехоты, с редкой фамилией Веревка, может обернуться в мой адрес почти трагедией на все время службы в рядах советской армии. Никто даже подумать не мог, что самолюбие психически больного человека может до такой степени захлестнуть его эмоции к другому человеку, когда псих сам себя посчитает врагом. В конце концов, вместо намеченной жертвы псих сам падет от собственных рук. Даже не разобравшись в самом себе.
В тот вечер в солдатской столовой мы сидели за столом. Смеясь над прошлым, мы вспоминали разные случаи из нашей гражданской жизни в Северной Осетии. Нам нечего, было, боятся о каких-то нарушениях службы в армии. В это час было свободное время после армейского ужина у всех солдат нашей воинской части. Мы все просто немного расслабились от армейского напряжения повседневных занятий строевой и политической подготовкой, которые мне пока небыли известны. Нормы солдатской службы были у меня впереди, как и сама служба в военной части армии. Не успели мы закончить наш ужин, как в солдатскую столовую ворвались вооруженные солдаты караула комендантской роты. Патрули комендантской роты тут же взяли под прицел нашу группу в количестве десяти человек. По новенькому солдатскому обмундированию сразу вычислили меня, как солдата новобранца. Взяли меня под арест. Повели в штаб нашей воинской части. Мои земляки тоже последовали за мной, пытаясь выяснить у солдат комендантской роты причину моего задержания. Солдаты комендантской роты сами толком ничего не знали. Им было приказано задержать художника-новобранца Черевкова Александра. Солдаты выполняли приказ своего командира. Возле штаба нашей воинской части нас ожидала странная картина. Прямо на площадке возле здания штаба нашей воинской части большим кругом собрались солдаты и офицеры. В этом большом кругу, взвод санитаров нашей медицинской части. Под руководством сержанта Петух, санитары оказывают помощь сержанту взвода пехоты с фамилией Веревка. На сержанте Веревка изодрано все воинское обмундирование, тело в синяках, до крови разбито лицо.
- Кто сержанта так сильно отделал? - удивленно, спросил я, не догадываясь о том, что меня подозревают.
- Чего это ты прикидываешься придурком? - сказал мне, офицеров. - Ты сам в казарме его так разукрасил.
- Я всего лишь защищался от него. - принялся я, оправдывать себя. - Сержант сам на меня напал. Я его лишь раз ударил в челюсть. Он тут же упал на кровать, как сраженный боксер на ринге в нокаут. Солдаты взвода стали считать, сколько секунд он будет в нокауте. Я ни стал считать, сколько минут сержант будет в нокауте. Вместе со своими земляками я пошел ужинать в столовую, где меня сейчас задержали солдаты комендантской роты. Вот и все дела...
- Сержант Веревка рассказал нам совсем другое, когда его нашли без чувств на площадке возле штаба. - сказал мне, все тот же офицер. - Сержант Веревка говорит, что когда ты его не за что ударил в челюсть, то он пошел следом за тобой, чтобы арестовать тебя за нарушение воинской службы. Однако ты оказал сопротивление и избил сержанта.
- Какая чушь! - удивленно, воскликнул я. - Если бы так все было, как вам сказал сержант Веревка, то на мне могли быть признаки сопротивления и неповиновения такому высокому парню, как сержант Веревка. Ведь он ростом и весовой категорией намного больше меня. Сержанту Веревке ничего не стоило притащить меня за шиворот в штаб воинской части. Однако на мне нет никаких признаков сопротивления. Даже на моих руках нет ссадин от драки с сержантом Веревкой. Я провел в казарме пехоты всего лишь один удар в свою защиту в челюсть сержанту. Если бы я этого не сделал, то сейчас бы вам пришлось беседовать не со мной, а с сержантом Веревка о моих побоях. У меня есть подозрение, что сержант Веревка сам себя отделал, чтобы все свалить на меня. Посмотрите на его руки. У сержанта Веревки все руки разбиты до крови, об удары по своему лицу. Если я ошибаюсь, то тогда проведите прямо при мне судебно-медицинскую экспертизу на увечья и на ссадины у сержанта Веревки. В отличие от сержанта, мои руки целы. Если бы я руками нанес такое количество ударов по лицу сержанта, то мои руки были бы в ссадинах и в крови.
После моей длинной речи в свою защиту никто больше ни сказал, ни единого слова обвиняя меня. Несмотря на то, что сержант Веревка придя в себя, сценически указал на меня и обратно упал в обморок, никто ему ни стал оказывать медицинскую помощь. Командир взвода медицинской службы сержант Петух сказал своим санитарам оставить "пострадавшего" без оказания помощи. Вскоре на площадке у штаба, сержант Веревка остался лежать совсем один. Прошло несколько минут, сержант Веревка вернулся в казарму. Шепотом пригрозил мне, что со мной разберется отдельно. Я не остался перед ним в долгу. Сказал сержанту Веревки, что он может не дожить до того времени, когда собирается разобраться со мной. Так как верхний этаж кровати может рухнуть на него раньше, чем он успеет открыть глаза. Все спишут на несчастный случай. Так что ему сегодня лучше ни спать внизу подомной в целях безопасности. Видимо мои слова сильно подействовали на сержанта Веревку. Он быстро собрал свои личные вещи и переселился ночевать в свою взводную каптерку, куда часто вызывал своих солдат на разборку с шестерками за плохую службу под его руководством. Я остался спать один на верхней части двухэтажной кровати. После ухода сержанта Веревки с казармы солдаты сразу предупредили меня, что от сержанта Веревки можно ожидать чего угодно. Мне следует его опасаться. Сержант Веревка обязательно когда-то подготовит мене какую-нибудь пакость, чтобы посадить меня на гауптвахту за нарушение армейского уставного порядка. Может даже сфабриковать преступление и привлечь меня к военному трибуналу. За время службы сержанта Веревка нечто подобное было с солдатами срочной службы.
- По крайней мере до утра останусь жив. - шутя, сказал я, солдатам роты пехоты. - Ведь к нашей общей охраны в казарме имеется ночной караул, который охраняет наш покой. Дальше я с ним сам сумею разобраться. Вы видели это.
Наверно в казарме роты пехоты были "шестерки" сержанта с фамилией Веревка. Так как на утро в нашей воинской части прошел слух, что салага художник и "дед" сержант Веревка объявили друг другу войну. Офицеры штаба части утром пересилили меня жить в другую казарму. Вскоре я вообще переселился жить в свою художественную мастерскую. Так как наступали многочисленные советские праздники, а вместе с ними агитационные, политические, тактические, строевые, хозяйственные и другие многочисленные отчеты перед командованием Советской армии.
- По тебе Веревка плачет. - шутили надо мной, солдаты и офицеры, в прямом и переносном смысле слова.
Они были правы. Сержант Веревка не мог смериться с тем первым поражением от меня и с моим положением, которое росло с каждым днем моей службы в воинской части. Я не помню ни одного дня за время моей службы в этой воинской части, чтобы за мной не следили "шестерки" сержанта Веревки. Мне постоянно делали какую-нибудь гадость. То в масленую краску ацетон вливали. Масляная краска от ацетона сворачивалась. То пачкали сделанные мной новые плакаты. Бывали попытки поджога моей художественной мастерской, которая находилась в здании штаба воинской части. Возможно, что при такой диверсии против меня, однажды ночью в нашей воинской части загорелся армейский клуб, который тоже находился в здании штаба нашей воинской части. Несколько раз на меня нападали незнакомые мне гражданские и солдаты в центре города Батуми, когда я там был в увольнении или в самоволке. Я тоже не оставался в долгу перед сержантом Веревкой и его "шестерками", которым доставалось от меня и от моих многочисленных друзей, которых у меня было значительно больше, чем "шестерок" у сержанта Веревки. Кроме того, на моей стороне были многие офицеры нашей воинской части. В первую очередь, за меня горой был мой прямой командир замполит подполковник Карпухин, который искренне ненавидел сержанта Веревку. Я не знал в части ни одного солдата или офицера, которые уважали сержанта Веревку. Зато взвод пехоты под руководством сержанта Веревки был самым лучшим в нашей воинской части. Вскоре сержант Веревка стал старшиной роты пехоты.
За полгода до конца моей службы меня направили на уборку урожая вначале в Краснодарский край, затем в Ставропольский край. В заключении сезона уборки урожая мы поехали убирать урожай в Челябинскую область. Служба на уборке урожая каждому солдату была как награда или как увольнительная к себе на Родину. Во время уборки урожая солдаты и офицеры были почти равные между собой. Могли позволить вместе выпить спиртного или сходить погулять с местными девчатами. Никто никого не контролировал на уборке урожая. Лишь бы все было в меру, и никто не совершил грубого нарушения службы за время уборки урожая. Все остальное там у нас было как на гражданке. Надо же было такому случиться, что вместе со мной на уборку урожая поехал Веревка, который за год до своей демобилизации из советской армии дослужился до старшины роты пехоты. Как раз в тот год в советской армии ввели должность прапорщика и возможность оставаться на сверхсрочную службу в советской армии. Видимо, по этому случаю старшина Веревка решил дослужиться до генерала. Получив увольнение в запас, старшина Веревка тут же подал в штаб воинской части рапорт на сверхсрочную службу, при которой старшина пехоты Веревка автоматически становился прапорщиком. Фактически на службе прапорщик Веревка стал офицер низшего ранга в советской армии.
Едва прапорщик Веревка был зачислен на сверхсрочную службу, как его тут же направили с ротой пехоты и автомобилистов на уборку урожая по всему Советскому Союзу. Меня в роту зачислили в качестве агитатора и пропагандиста. В мою обязанность входило писать лозунги, плакаты, стенные газеты и агитационные стенды для тех, кто был на уборке урожая. Кроме того, я должен был постоянно отправлять в штаб гарнизона все сведения по уборке урожая. Прапорщик Веревка рассчитывал поиздеваться надомной во время уборки урожая. Так как он думал, что я во время уборки урожая буду находиться в его подчинении. Но все офицеры и солдаты нашей воинской части были в курсе моих отношений с прапорщиком Веревкой. Поэтому начальник политотдела дивизии, через моего командира замполита подполковника Карпухина, написал указ по роте на время уборки урожая. В том, что я буду подчиняться непосредственно замполиту роты капитану Куратову. Никто другой не имел право командовать мной. Тем более прапорщик Веревка. Так что намерения прапорщика Веревки поиздеваться надомной во время уборки урожай зерновых полностью провалился. К тому же замполит подполковник Карпухин строго запретил прапорщику Веревки приближаться ко мне на расстоянии нескольких метров или как-то контактировать со мной через своих подставных людей.
Замполит сборной роты капитан Куратов оказался толковым офицером. Мы сразу с ним нашли общий язык на уборке урожая. Капитан Куратов никогда не притеснял меня. Он знал, что я за свою службу в советской армии был добросовестным солдатом, за что многократно раз, награждался командиром части, командиром дивизии и даже министром обороны Советского Союза, отпусками на Родину и другими разными видами поощрения в советской армии. Видимо уже при первой нашей стычки на уборке урожая прапорщик Веревка пожалел о том, что его направили на уборку урожая вместе со мной. К этому времени за свою службу в советской армии я постоянно добровольно уделял много внимания своей физической культуры. У меня были такие мышцы, что любой солдат в нашей воинской части завидовал мне. В то время как прапорщик Веревка выделялся среди других лишь своим большим костлявым ростом.
Так что при первой же нашей стычке на уборке урожая, я так его отделал, что он едва выжил в центральной больнице города Краснодар. Подать в суд на меня прапорщик Веревка никак не мог. Так как на виду у солдат и офицеров прапорщик Веревка кинулся на меня с топором. У меня была чистая самозащита. Если бы я не постоял за себя, то прапорщик Веревка меня просто по пьянке мог зарубить топором. К тому же я в это время был совершенно трезвый. Так что прапорщик Веревка еще легко отделался, что попал в центральную больницу города Краснодар, а не за решетку в штрафной батальон. Офицеры и солдаты требовали от меня написать на него рапорт в военную прокуратуру. Но я в присутствии солдат и офицеров сказал прапорщику Веревке, что если он еще раз поднимет на меня руку, то тогда ему никакая медицина, а так же ни какой полевой суд не помогут. Так как я в целях собственной самозащиты просто убью его. Меня никто судить не будет. Потому, что я открыто, буду защищать свою жизнь от придурка жизни.
За все время уборки урожая в течение шести месяцев прапорщик Веревка обходил меня стороной. Когда мы вернулись после уборки урожая в свою воинскую часть, то я узнал, что меня демобилизовали досрочно на целый год вперед. Дело в том, что я призывался служить в Советскую Армию на три года. Но через год вышел указ от министерства обороны Советского Союза, что служба в рядах войск, где я служил, будет заменена с трех лет на два года службы. Так что по прибытию в свою воинскую часть мне нужно было забрать свое табельное оружие из взвода управления, где я числился и сдать оружие в оружейное хранилище воинской части. За мной числился пистолет. Я забрал пистолет из взвода управления и по пути зашел к себе в художественную мастерскую, где в это время был салага, новый художник из Абхазии. Он только что получил свое табельное оружие пистолет, который должен был отнести на хранение, в взвод управления нашей воинской части, куда салагу зачислили на время службы в армии.
Видимо, прапорщик Веревка следил все это время за мной. Наверно, хотел как-то навредить мне перед моей демобилизацией. Я всего пару минут постоял в художественной мастерской. Затем пошел в оружейное хранилище сдавать свой пистолет. Следом за мной из художественной мастерской вышел салага, новый художник нашей воинской части. Он лишь пошел в туалет за угол здания штаба нашей воинской части, чтобы там сходить по малой нужде. Дверь художественной мастерской была открыта. Этим тотчас воспользовался прапорщик Веревка, который в отсутствии художников вошел в художественную мастерскую. Я не знаю, на какую диверсию готовился прапорщик Веревка в художественной мастерской. Я не успел удалиться и на сто метров от художественной мастерской, как, вдруг, за моей спиной раздался пистолетный выстрел из художественной мастерской. В туже секунду я побежал обратно в художественную мастерскую. У меня были мысли лишь о том, что наверно салага, новый художник нашей воинской части, не умея обращаться пистолетом, случайно выстрелил в самого себя из пистолета. Такое иногда случалось. Когда я, вместе с другими солдатами и офицерами штаба нашей воинской части, заскочил в художественную мастерскую, то увидел ужасную и в тоже время весьма странную картину. Прапорщик Веревка лежал на полу художественной мастерской с простреленным левым плечом. В стороне от него валялся пистолет. В художественной мастерской больше никого не было. Новый художник-оформитель воинской части стоял за моей спиной. Я успел первый войти в художественную мастерскую.
- Он пытался меня убить. - сказал прапорщик Веревка, указывая на меня рукой. - Я успел выбить пистолет.
- Это не правда! - удивленно, возразил я. - Я вообще сегодня не видел прапорщика Веревку в художественной мастерской. Всего пару минут назад я был здесь с новым художником. Прапорщика Веревки здесь не было в это время.
- Вы проверьте отпечатки пальцев на его пистолете. - сказал прапорщик Веревка, указывая на пистолет, который валялся на полу возле стола. - Тогда вы убедитесь, что это он стрелял в меня и пытался убийство свалить на других.
- Пожалуйста, проверяйте отпечатки моих пальцев на моем пистолете. - согласился я, протягивая коробку со своим пистолетом, который я не держал в руках. - На полу валяется ни мой пистолет. Можете проверить номер пистолета.
- Ах, ты зараза! Я сейчас застрелю тебя! - заорал прапорщик Веревка и бросился к пистолету на полу.
Я ни стал ждать, когда прапорщик Веревка застрелит меня. Прапорщик Веревка не успел добраться до пистолета. Едва прапорщик Веревка попытался вскочить со своего места на полу к пистолету, как тут же получил от меня сильный удар в челюсть кованным солдатским сапогом. Зубы прапорщика Веревки, как простреленные гильзы от пистолета, разлетелись в разные стороны в художественной мастерской. В этот момент какой-то офицер успел ногой откинуть в сторону пистолет, который валялся на полу художественной мастерской. Два офицера кинулись к прапорщику Веревки и закрутили ему руки за спину. Прапорщика Веревку в бессознательном состоянии арестовали. Отвезли в камеру предварительного заключения. Там ему оказали медицинскую помощь. Как стало известно позже, то прапорщик Веревка от пистолета пострадал меньше, чем от моего кованного солдатского сапога. Симулируя покушение на себя, прапорщик Веревка всего лишь прострелил мякоть своего тела на левом плече. Пуля прошла на вылет и жизненно важных органов тела не зацепила. От сильного удара в челюсть, кованым солдатским сапогом. Прапорщик Веревка потерял много зубов. Остался с поломанной челюстью, которую предстояло устанавливать в нашем санбате. В часть вызвали военного следователя. В ходе следствия выяснилось, что прапорщик Веревка следил за мной, чтобы убить меня куском железа, который был у него в кармане. Поэтому прапорщик Веревка тайно проник в художественную мастерскую воинской части, чтобы совершить свой криминальный поступок. Ударить сзади мне по голове куском железа. Когда прапорщик Веревка увидел на столе пистолет забытый новым художником, то подумал, что пистолет принадлежит мне. Вот он и решил воспользоваться тем, что я вышел на минуту из художественной мастерской, а свой пистолет оставил на столе. Видимо прапорщик Веревка не знал, что на моем месте находится новый художник. Об этом новом художнике я сам узнал в тот самый первый день, когда вернулся в воинскую часть с уборки урожая по территории Советского Союза.
Пока я готовился к демобилизации из рядов Советской Армии, командир воинской части издал указ о разжаловании прапорщика Веревки до рядового и об открытии уголовного дела против бывшего прапорщика Веревки. Когда бывший прапорщик Веревка узнал, что его разжаловали до рядового, а затем будут судить военным трибуналом, то видимо его нервы не выдержали. Утром бывшего прапорщика Веревку нашли в камере заключения повешенным. Так закончилась затянувшаяся на два года моя разборка с придурком жизни, с фамилией Веревка. На следующий день после смерти Веревки я демобилизовался из рядов Советской Армии. Как поступили с трупом Веревки, я не знаю. Может быть, его труп отправили к нему на Родину в Республику Украина или просто похоронили, как собаку, где-то на краю кладбища в городе Батуми? Мне это было совершенно не нужно знать. Меня не интересовал конечный путь человека с фамилией Веревка, который ровно два года часто издевался надо мной и пытался меня убить.