Аннотация: Никак не думал, что девчонки на такие гадости способны в отношении мальчишек.
Настины проделки.(S)
Когда вечерние сумерки медленно, словно наши волы, стали продвигаться от гор в долину, то я услышал лай собак из аула, где жили мои родственники. Несколько самых внимательных собак, почуяв волов, начали своим лаям ругать пришельцев из другого аула за вторжение на их территорию. Громадные волы старика Акмала совершенно не обращали никакого внимания на истерический лай собак. Как ни в чем не бывало, волы жевали сено, размеренно вышагивая в глубину чужого аула и обильно удобряя своим пометом единственную улицу аула, которая разделяла аул.
- Боже мой, Шурка, что с тобой случилось? - запричитала тетя Маша, когда волы медленно повернули к ним во двор. - Ты чего перевязан грязными тряпками? Ни как каптар, тебя в горах зашиб?
- Нет, тетя Маша, это я сам так сильно упал, - ответил я. - Каптар меня напугал на горной тропе.
- Ты, что, действительно видел каптара? - удивленно, спросила Настя. - Расскажи мне про него.
- Отстань от парня! - прикрикнула тетя Маша, на свою дочь. - Его лечить надо, а после расспрашивать об этих каптарах. Ты лучше иди воду нагрей для брата. Посмотри на него, какой он грязный. Можно подумать, что его выкатали в грязи и после всего обмотали грязными тряпками.
Настя ушла в дом. Тетя Маша, старик Акмал и три женщины аула осторожно сняли меня с брички. Понесли на руках в русскую баню возле дома. Настя принесла мне туда из дома чистое белье. Стала растапливала печку дровами под огромным котлом с водой. Меня положили на широкую лавку. Тетя Маша осторожно стала снимать с меня все повязки, которые намотали на меня в ауле. Тряпки больно вскрывали мои раны. Мне было стыдно показываться голым перед девчонкой.
- Сейчас же брысь отсюда, - сказала тетя Маша, своей дочери, которая внимательно смотрела, как с меня снимают грязные повязки. - Нечего тебе на голого парня смотреть. Слишком мала. Быстро иди, уложи детей спать и сама тоже ложись. Завтра рано утром будешь помогать мне на кухне.
- Словно я твоих больных голыми не видела, - огрызнулась Настя, на замечания матери. - Детям тоже рано ложиться спать. На кухне утром я и без тебя справлюсь. Я и так знаю, что мне делать.
Тетя Маша взяла веник и запустила им в Настю, которая едва успела скрыться за дверью бани. Затем тетя Маша открыла свою медицинскую сумку и перекисью водорода стала обрабатывать мои не зажившие раны, которые были настолько грязные, что мне уже можно было, давно подхватить заражение. Когда мои раны были обработаны, то тетя Маша приготовила какой-то раствор, обмакнула в него большой тампон, отжала его и стала протирать все мое тело. Постепенно мое тело очистилось и стало совершенно белым. Словно я только что вернулся на землю с того света.
- Так тебя можно очистить от грязи, - как бы в оправдание за свои услуги, сказала тетя Маша. - Иначе, грязь расползется по твоим ранам и у тебя будет гангрена. Так что терпи казак - атаманом будешь. Раны у молодых на свежем воздухе заживают быстро. Через неделю будешь здоров.
Терпеть медицинскую скорую помощь мне пришлось долго. Я уже стал засыпать, когда тетя Маша закончила больные процедуры. Мое тело постепенно стало наслаждаться от чистого воздуха.
- Что с ним случилось? - услышал я, сквозь сон, голос дяди Ильи. - Словно волки задрали в лесу.
- Это ты у него завтра сам спросишь, - ответила тетя Маша. - А вот Сергею следует всыпать ремня, за такое отношение к собственному сыну. Он даже не соизволил нам сказать о травме сына. Неделю Сашка такой. В соседнем ауле в кошарах валялся. Он говорит, что каптар его напугал.
Они долго обсуждали какие-то проблемы жизни, но я уже ничего не понимал сквозь сон. Только почувствовал, как сильные руки дяди Ильи подняли меня и понесли в дом с верандой в детскую спальню, где я спал у них в прошлую неделю. Меня чем-то укрыли просто?рным, так как прохладный воздух гор освежил вначале мое лицо, а затем проник под ткань, которой было укрыто мое тело, приятно коснулся открытых ран. Я почувствовал облегчение. Напряжение спало с меня.
Спал я, наверно, очень долго, так как когда открыл глаза, то увидел перед собой лицо Насти и услышал во дворе детский смех. Я посмотрел на стены, но часов 'кукушка' нигде не было. Такие часы всегда висели в любой казачьей избе. Значит, они есть где-то в другом месте или часы убрали, чтобы я дольше спал. Отсюда вывод, что я проспал в этой кровати много часов, времени.
- Саша, как хорошо, что ты проснулся, - сказала Настя. - Я тебя сейчас буду кормить. Вон, как ты сильно отощал за неделю в кошарах рядом с отарой овец. Просто одна кожа и кости. Прямо как завшивевшая овца. Когда поешь, то будешь рассказывать мне, как ты повстречался с каптаром.
Когда Настя говорила о том, что я похудел, то на мне она приподняла простынь, которой я был укрыт. Я увидел себя совершенно голым. Не знаю, что этим поступком хотела определить Настя, то ли мое похудание, то ли ей просто хотелось посмотреть на голого парня, пусть даже на своего двоюродного брата. Я не мог прикрыть себя от Настиных глаз, так как руки мои оставались попрежнему без движения. Этим воспользовалась Настя и наслаждалась созерцанием моего обнаженного тела. Знала, что я не смогу противиться. Наверно она вообразила из себя моего доктора.
'Ну и пусть смотрит' - подумал я. - 'Мне что, жалко, что ли. От меня голого ничего не убудет'
Настя принесла суп с лапшей на курином бульоне и домашние котлеты с картошкой жаренной на курдючном жире барашка. Я настолько был голоден, что Настя едва успевала меня кормить с ложки, придерживая меня левой рукой за спину, чтобы во время еды я не свалился с подушки, которую, Настя, мне подложила под спинку железной кровати на пружинах. Двигая усиленно своими челюстями во время еды, я невольно раскачивался на мягкой постели и, вдруг, почувствовал, что руки как-то инстинктивно опираются о постель, чтобы сохранить равновесие моего тела и не свалился с кровати. Для меня это было радостным началом моей новой жизни, которая едва не оборвалась на горной тропинке, когда я обдирал себя об острые камни.
- Мне, кажется, что руки мои начинают двигаться?! - радостно, сообщил я, Насте. - Это хорошее начало дня. Может быть, так за пару дней поднимусь на ноги и уеду к себе домой. В морской воде у меня быстро затянутся раны. Намного быстрее, чем в больнице от любых лекарств...
- Мы сейчас тебя проверим, насколько ты здоров, - деловым тоном доктора, сказала Настя. - Я принесу медицинские инструменты. Мы будем исследовать все твое тело на предмет здоровья.
Настя ушла из комнаты и вскоре вернулась, с медицинской сумкой в руках и в белом халате, накинутом на ее почти голое тело, которое было видно через белую ткань халата. Под халатом на Насте были только белые трусы и розовые соски слегка выпуклой груди нагло просматривались сквозь белую ткань халата. Я понимал, что она мне двоюродная сестра, но она все-таки девчонка и такой ее вид, тревожил мои не развитые мужские чувства. Мне было как-то не по себе, но я ничего, ни стал говорить Насте и прямо в упор нагло разглядывал сквозь ткань ее соски. Настя делала вид, что не замечает моего наблюдения за ее сосками. Стараясь держаться непринужденно.
- Может быть, лучше позовем тетю Машу? - неуверенно предложил я, волнуясь от такой близости Насти. - Она все-таки врач, знает намного лучше тебя, как определить мое состояние. Тебе этому надо учиться. Ты можешь легко ошибиться в диагнозе определения состояния моего тела.
- Мамы нет дома, - сурово, ответила Настя. - Я знаю, как поступать с больным. Если тебя раздражает моя близость, то ты не думай обо мне, как о девчонке, а думай, как о враче, которому дозволено трогать все части тела больного человека. Все равно, кто больной, женщина или мужчина. Мы немедленно начнем обследование. Сейчас определим состояние твоего израненного тела.
Настя раскрыла медицинскую сумку, достала из нее бутылочку спирта и обыкновенную иглу. Затем Настя надела себе на руки новые акушерские перчатки. Взяла в руки кусочек белой ваты. Смочила вату из бутылочки со спиртом и тщательно протерла иглу. Все ее движения были, как у настоящего врача. Словно Настя много лет занималась этой работой и знала все о больных. Но я настороженно следил за ее руками. С волнением думал, чем закончатся такие процедуры.
- Сейчас я буду колоть все ваши конечности, - тоном доктора, предупредила Настя. - Вы будите мне говорить ваше состояние во время укола. Только так мы сможем точно определить диагноз вашего заболевания. Такие методы лечения принимали даже во время династии фараонов.
Настя подняла мою почти бесчувственную руку и уколола иглой средний палец. Я слегка дернулся, но сильной боли почти не почувствовал. Тогда Настя уколола средний палец левой ноги. Все также повторилось. Наверно вправду у меня были проблемы с конечностями мои рук и ног.
- Плохи ваши дела, любезный, - угрожающе, заявила Настя. - Вы совсем не чувствуете боли от уколов. Придется обследовать на предмет реакции вашего тела к другим сложным процедурам.
Настя взяла левой рукой край простыни и оголила все мое тело. Подошла к ногам и левой рукой подняла мою правую ногу за пятку. После чего Настя уколола иглой в пятку. Но мне также не было сильно больно. Я почти не дрыгал ногой. Лишь сама нога слегка качнулась от укола. Даже моей души от страха не было к этим процедурам. Хотя я прекрасно понимал, что это глупые процедуры.
- Если ваш мужской орган в таком же состоянии, - сказала Настя, протягивая свою руку в акушерской перчатке к моему мужскому достоинству. - То тогда, любезный, у вас полностью атрофированы все ваши конечности. Придется проводить вам кастрацию, чтобы так спасти вашу жизнь.
Настя взяла правой рукой в акушерских перчатках мое мужское достоинство и замахнулась иглой. Меня всего затрясло в ознобе. Возможно, от прикосновения Насти к моему члену или от страха перед уколом. Я вдруг подумал, что на этом жизнь моя полностью закончится. Чем могли закончиться такие Настины процедуры лечения, я не знаю. В этот момент в комнату зашла тетя Маша.
- Ах, ты, дрянь! - прямо с порога закричала тетя Маша и выхватила из рук Насти уже зловеще на-целенную иглу. - Ты чего это себе позволяешь? Вот, я отцу все расскажу, про эти твои проделки. Он тебе так всыплет. Разве так можно поступать с больным человеком? Тоже мне доктор!
Настя опустила голову. Она сразу, молча, быстро ушла из комнаты на веранду. Тетя Маша осторожно прикрыла меня белой простыню. Тут же собрала в саквояж все медицинские инструменты.
- Она, что с тобой делала? - сурово, спросила тетя Маша. - Какие-то опыты над тобой проводила?
- У меня слегка пошевелились руки, - виновато, ответил я. - Вот, она уколами проверяла стояние.
- Тебя надо отправить в больницу, - серьезно, сказала тетя. - Иначе, девчонка, тебя кастрирует.
Тогда я не знал, что такое 'кастрирует', но понял, что это что-то страшное и я могу погибнуть. Мне стало очень жалко самого себя и у меня на глазах появились слезы, которые скользнули по моим щекам и я сразу, привычно, вытер слезы рукой. Я задрожал от радости и стал сильно плакать. Во мне все сразу зашевелилось. Я понял, что контужен был больше от страха, чем от боли.
- Теперь ты скоро встанешь на ноги, - радостно, сказала тетя Маша, - и можешь оттаскать за косы эту наглую девчонку, которая позволила себе сделать тебя подопытным кроликом. Я тебе разрешаю всыпать ей хорошо, чтобы ей впредь не было повадно издеваться над телом больного.
Я ревел, как корова и обеими руками размазывал слезы по своим щекам. Очевидно, мне нужно стрессовое состояние, чтобы вернуть себя к обычной жизни. Настя, возможно, даже не сознавала, что делала со мной, но своим поведением и разгоном тети Маши устроила такой мне стресс, что после которого мои конечности пришли в движение. Я готов был расцеловать Настю за ее поступок, а ни таскать за волосы, как сейчас мне предложила ее мама. Однако Настя спряталась где-то в доме, чтобы ей отец не всыпал.
После обеда, из города, приехала машина скорой помощи. Видимо водитель самосвала, который отвез секача и наш драндулет, показал медикам скорой помощи дорогу в аул, когда возвращался от нашего дома к себе на стройку в селение Сергокола. Сейчас меня заберут в больницу.
- Так, молодой человек, - сказал мой лечащий доктор, который приехал вместе с машиной скорой помощи, - сейчас мы будем собираться в больницу. До полного выздоровления ты будешь рядом со мной. Больше таких прогулок в горы у тебя не будет до полного выздоровления. Собирайся!
Чтобы не вести меня совершенно голым, тетя Маша надела на меня Настину ночную сорочку, которая просвечивалась больше, чем у Насти врачебный халат. Но другой одежды для меня не было. Моя чистая одежда осталась в ауле, а сюда старик привез меня в обмотках. Я прикрывал свое мужское достоинство руками и самостоятельно спустился во двор, где меня поджидала Настя. Она стояла под домом, хихикая себе в руки, рассматривала всего меня. Мне, собственно, стесняться было некого. Все, кто здесь находился, уже видели меня голым много раз. Так что, это я так, для приличия, прикрывал свой срам, чтобы как-то интеллигентно выглядеть в таком одеянии, которое путалось у меня под ногами, так как я никогда не одевал такой длинной рубашки, тем более от девчонки. Хорошо, что больничная машина находилась рядом. Мне не пришлось долго смешить Настю. Своим полуголым видом. В ее ночной рубахе. Я помахал Насте своей свободной рукой, когда мне санитары помогали сесть в больничную машину и лечь на большие носилки.
Мне совершенно не было видно в пути, как мы едим по горной дороге, так как сесть в машине было негде. Поэтому я лежал постоянно на носилках разглядывая потолок больничной машины. Машина дергалась из стороны в сторону по разбитой транспортом горной дороге. Меня бросало на носилках, как мешок наполненный картошкой. Санитары постоянно поправляли носилки, чтобы я не свалился им на ноги. Когда машина спускалась вниз, то я сползал к переднему сидению и стукался головой об железки. Стоило машине подниматься на гору, я тут же сползал ногами к задней двери и рисковал вылететь с машины, если бы задняя дверь открылась от удара моих ног. Был бы на моем месте сильно больной, то, наверно, отдал бы богу душу от такой езды. Но я терпел побои. Видимо, шел на поправку и никак не собирался умирать от ударов.
Так мы ехали долго. На трассе Махачкала-Баку, как только выехали на полотно асфальта дороги, машина выровняла свое движение. Я мог спокойно лежать, без опаски получить увечье. До городской больницы было с десяток километров, которые машина преодолела очень быстро. В больнице меня поместили в отдельную палату рядом с кабинетом главного врача больницы. В палате была решетка на окнах и железная дверь с окошком-кормушкой. Ну, прямо, как в тюремной камере. Только еще милиции или охраны у дверей ни хватало. Видимо, что в этой палате держали буйных больных (психов), а возможно, заключенных, которые были сильно больны. Теперь меня, как психа, как заключенного собирались лечить в этой палате, для особо нервно больных.
- Теперь, молодой человек, ты никуда не сбежишь, - строго, сказал доктор. - Будем охранять тебя до полного твоего выздоровления. Сейчас переоденься, хорошо поужинай и ложись спать. Больному нужен отдых. Хороший сон, как хорошее лекарство, лечит тело и душу больного человека.
Мне не хотелось подчиняться указаниям доктора, но мои ноги плохо слушались и я не мог никуда убежать. К тому же теперь я был в палате за решеткой и под пристальным надзором. Мое сознание подсказывало, что мне стоит остаться тут и поддержать свое здоровье, пока я вылечусь.