До конца субботы и в воскресенье, мы разрабатывали планы моего побега, вплоть до нападения на охрану, но сразу сами все отвергали. Ни один вариант не подходил, так как все заканчивалось аминозином, которого теперь опасался. Надо найти самое разумное решение, которое помогло бы выбраться нам.
Разумное решение было совсем рядом, прямо во мне. Даже в мыслях не мог держать такого, что это может быть в психушке. Что тут в лаборатории смерти занимались партийной агитацией?! Какое высокомерие!
- Откуда могу взять художника? - услышал, в понедельник, сквозь дверь профессора, разговор по телефону. - У нас в больнице давно не было художника. Такие люди редко теряют разум. Понимаю, что в агитации сила партии, но, ни один умный художник не пойдёт к нам в больницу работать. Нет! Всего лишь учёный. Могу писать авторучкой и что-то нужное вычислять в науке. Искусство далеко не в моём понятии.
Меня словно молнией пронзило. Такой шанс никак не мог упустить. Надо предложить свои услуги. Но как это сделать, чтобы не вызвать ни у кого подозрения. Мне бы только добраться до телефона и позвонить в военкомат.
Дальше всё дядя Илья сделает без меня. Обязательно должен вырваться из этой западни.
- Мамочка! - с её согласия, опять стал так её называть. - Скажи санитарам, что мне стало скучно и опять хочется заняться своим любимым дело - рисовать. Только творческие мысли дают мне положительный результат жизни. Любой художник живёт через своё творческое вдохновение. Пожалуйста, помоги мне в этом.
- Ты действительно художник? - удивлённо, спросила Мамочка. - Или ты просто так здесь дурака валяешь?
- Действительно художник. - подтвердил своё слово. - Ты мне обещала помогать неделю. Тогда дай мне этот шанс.
- Лучше сразу профессору скажу о тебе. - предложила Мамочка. - Зачем мне этим санитарам говорить?
- Нет! Ты лучше скажи санитарам. - настаивал, на своём. - Санитары скажут профессору. Если ты скажешь напрямую профессору, может у него вызвать подозрение в нашем сговоре с тобой. Ведь мы с тобой в работе общаемся четвёртый день. Нам надо быть хитрее профессора, что-бы он сам помог нам бежать.
- Ты прав! - согласилась Мамочка. - Нам действительно надо сейчас быть хитрее профессора и санитаров.
Обедать мы сели, специально, вместе с братьями санитарами. Ковырял и ел вяло. Был совсем скучный.
- Что с тобой? - спросил меня, старший брат Жлобин. - Заболел, что ли или пища у нас стала не вкусная?
Отмахнулся от них и продолжал делать кислую мину. Словно жизнь моя здесь совсем закончилась.
- Александр от скуки мается. - заметила Мамочка. - Давно ничего не рисовал. Вот на него и напала апатия.
- Что? На него напало? - удивлённо, переспросил младший брат Жлобин. - Повтори мне слово понятно.
- Художники скуку называют "апатия". - повторила Мамочка. - Он просто хочет рисовать. Это понятно вам?
Жлобины тут же оставили свою еду и быстро скрылись за дверью. Мы с Мамочкой едва сдержались, чтобы не рассмеяться в голос. Нам было понятно, что оба братья Жлобины рванули в кабинет к профессору.
Наш вариант сработал. Нам надо теперь ждать дальнейшего хода развития событий. Главное, для меня, это то, чтобы профессор потерял свою бдительность и мне как-то добраться до телефона в его кабинете.
- Айвазовский! Иди! Тебя профессор ждёт! - скомандовал старший брат Жлобин. - Но если ты меня обманул, то в тебя десять порций аминозином волью. Чтобы знал у меня, как зря языком трепать в больнице.
- Не пойду. - отказался, на удивление Мамочки и братьев Жлобиных. - Зачем мне ваш профессор сдался? Мне без него здесь хорошо. Просто хочу рисовать. Всего лишь свободный художник и больше никто.
Жлобины ни стали со мной церемониться. Схватили меня за шиворот. Потащили в кабинет к профессору.
- Он ещё сопротивляется идти к вам! - сказали Жлобины, вталкивая меня в кабинет профессора. - Вот он!
- Да! - передразнил, профессора, глядя на него из-под бровей. - В армии два года служил художником.
- Так ты тогда знаешь, что такое наглядная агитация? - опять продолжил профессор, спрашивать меня.
- Наглядная агитация, это самое главное оружие нашей партии против капитализма! - громко, выпалил. - Профессия художник-оформитель лучшая во всём Советском Союзе.
- Прекрасно! - обрадовался профессор. - Напиши на бумаге все, что тебе нужно к наглядной агитации.
Профессор дал мне листок бумаги и авторучку. Подумал хорошо и стал писать все то, что может пригодиться художнику в наглядной агитации. Начал свой список с чертёжной доски "кульмана" и закончил простым карандашом.
Вполне естественно, не забыл про мольберт художника. Мой список занял два листа с обеих сторон. Написал все специально, чтобы показать профессору, как глубоки знания больного художника-оформителя в области наглядной агитации и изобразительного искусства.
В действительности, к данной работе в психушке требовалось всего, пара листов белой бумаги-ватмана, гуашь с плакатными перьями, чёрную тушь с чертёжными перьями, простой карандаш, метровую линейку, ластик стиральной резинки и большой стол, где можно выполнять наглядную агитацию. Мне хотелось поморочить профессора.
- Творческую мастерскую тебе устраивать в больнице не буду. - сказал профессор, перечиты-вая все мои пожелания будущего творчества. - Но часть из этого списка мы купим в магазине к нашей стенгазеты.
- Можно с вами поеду в магазин за красками? - наивно, спросил, профессора. - Возьмите меня в город...
- Ишь, чего захотел! - вытаращив глаза поверх очков, возмутился профессор. - Пока ты сильно больной!
Братья Жлобины вернули меня в столовую и почему-то показали мне кулаки под самый нос. Теперь с большим удовольствием уплетал вкусную пищу, которую ни доел перед этим. Мамочка сидела рядом и удивлённо наблюдала за мной, как ем. Мамочка ничего у меня не спрашивала о результатах моих переговоров с профессором. Но по моему поведению было видно, что чего-то добился в нашем совместном плане по освобождению из этих мест заключения. Нам оставалось тщательно проработать план побега.
Ожидания всегда длиннее, чем само время. Уже выполнил все свои работы, которые мне давала Мамочка. Помогал на кухне кухаркам. Дважды поужинал. Один раз с санитарами и второй раз на кухне.
Не знал, чем себя занять до того, как меня отправят спать в мою палату. Но, вдруг, вся психушка наполнилась привычным запахом предметов наглядной агитации. Понял, что привезли мне краски к стенной газете.
- Тебе подготовил наброски стенгазеты к ноябрьским праздникам. - сказал мне, профессор, когда меня опять привели к нему. - Ты обмозгуй хорошо, если есть чем, завтра мне скажешь. Будешь стенгазету писать в лаборатории или в библиотеке. Там у нас есть большие столы. Будет где тебе развернуться в работе.
- Там не могу работать. - сразу, отказался. - Мы вчера с Мамочкой в лаборатории и в библиотеке наводили генеральную уборку. У меня была сильная аллергия на запахи. Чуть не умер прямо в помещении.
- Ладно! - после некоторых раздумий, согласился профессор. - Будешь делать стенгазету в моём кабинете. В моём присутствии. У меня здесь тоже завтра есть много работы. Нам хватит места. Это будет твой стол.
Профессор показал мне на большой стол в середине кабинета, за которым обычно проводят различные совещания и заседания, психбольницы. От середины этого стола, до телефона на столе профессора, всего два метра. Но, сколько мне понадобиться здесь времени и труда, чтобы дотянуться до этого аппарата?
Весь вечер думал о том, как заставить завтра профессора выйти из своего кабинета, чтобы не вызвать на себя подозрение с его стороны о попытки моего побега из его универсальной психушки. Как заявил сам профессор по телефону, что художники ни так часто теряют разум и редко бывают в психушке.
Таким образом, напрашивается вывод о том, что профессор меня ни станет подвергать своим опытам. Но зорко будет следить за тем, чтобы ни смог улизнуть отсюда. Следовательно, надо как-то сделать так, чтобы профессор потерял свою бдительность, а мог позвонить, лучше всего, своему дяде, Цалоеву Илье Петровичу, военкому нашего Беслана. Думаю, что Илья Петрович постарается меня вытащить из этой психушки.
Перед сном вспомнил за наброски будущей стенгазеты. Посмотрел листок, который мне оставил профессор. Каково было моё удивление в том, что учёный человек не умеет подготавливать даже шаблонную наглядную агитацию.
На листке был какой-то детский лепет о том, как надо бережно относиться к лечению больных, чтобы они выздоравливали вовремя лечения.
Какая-то белиберда. Даже удивился такому цинизму, как благополучие над больными. Если бы только люди знали, как ценят тут здоровье больных, которые, фактически, являются подопытными кроликами.
Возможно, что сейчас уже не проводят скрещивание обезьян с человеком. Но даже метод по испытания лекарств на больных людях, мог бы шокировать любого человека.
Ведь это же уму непостижимо! Вначале они издеваются над телом человека, а после его лечат. Видимо, очень сладко спал всю ночь, что не слышал, как Мамочка утром открыла дверь в мою палату.
- Твой завтрак уже на столе. - расталкивая меня, сказала она. - Скоро профессор придёт. Иди, кушай. У тебя сегодня творческая работа на целый день. Может быть, что тебя ждёт удача в кабинете профессора.
Мамочка ушла. Надел на себя больничную робу и поплёлся следом за ней в столовую палату для служащих. За обеденным столом и в умывальной комнате никого не было. Все поели. умылся. Почистил зубы пальцем. Пополоскал рот. Мне не хотелось быть, как все больные, от которых исходил такой запах, что невозможно было находиться рядом с ними, ни то, чтобы жить в одной палате. Даже удивительно, как учёный человек, профессор, входил к ним. Видимо, это у него уже выработалась многолетняя привычка. Быть похожим на своих пациентов.
- Александр! Тебя профессор в кабинете ждёт. - сказала мне, Мамочка, когда заканчивал свой завтрак.
Ещё раз прополоскал рот в умывальнике и пошёл в кабинет профессора. Мне было удивительно, что никто из санитаров уже ни тащил меня за шиворот в кабинет профессора. Даже сопровождающих рядом со мной не было. Словно был обычным служащим этой больницы, который пришёл утром к себе на работу.
- Александр! Входите, пожалуйста! - вежливо, пригласил меня, на "вы", профессор. - Там рабочий стол.
Профессор показал на стол, на котором были гуашь в банках и разные предметы к наглядной агитации.
- Извините, профессор, но ваши наброски, которые вы дали мне вчера, совершенно не годятся к наглядной агитации. - осторожно, сказал. - В них нет последних материалов ЦК КПСС. Ни слова не сказано о борьбе против капитализма и построения социализма в нашей стране. За такую газету, как вы мне предложили, можно получить партийное взыскание по линии парткома. Думаю, что вам нужно поработать над темой.
- Вы правы. - согласился профессор. - Совершенно не разбираюсь в наглядной агитации. Вот вам свежие газеты и журналы. Материал, который вам нужен для стенгазеты, вы можете взять там. Вам все доверяю.
Профессор положил мне на стол пачку газет и журналов. Посмотрел на число, там было напечатано "Воскресенье. 1 ноября 1970 года". Это вчерашняя газета, у меня в запасе есть почти целая неделя.
Если ничего не получится, то вместе с Мамочкой им тут такое устрою, что все ноябрьские праздники будут для психушки, на все времена, самым черным днём календаря. Но только жить здесь никогда не останусь.
Стал просматривать предпраздничные материалы Политбюро ЦК КПСС. Зарубежные сводки и материалы советских агентов за рубежом, сообщали о политических фронтах пролетариев всех стран против происков загнивающего капитализма. Можно было подумать, что весь земной шар ополчился против инородного тела - капитализма, который разъедает все прекрасное в мире. Коммунизм, это светлое будущее.
Первым долгом, разбил белый лист ватмана на заголовок и три колонки. В заголовке набросал - "Великий Октябрь". Колонки озаглавил - партийная, общественная, международная. Под заголовком написал "Орган партийной, комсомольской и беспартийной организации психиатрической больницы в Орджоникидзе". Дальше написал дату - "6 - 7 ноября 1970 года. 53-я годовщина Великой Октябрьской Социалистической Революции". Рядом нарисовал крейсер "Аврора". Затем подумал, что добавить и набросал карандашом фейерверк из залпа крейсера "Аврора". По углам нарисовал красные банты революционеров.
- Это всего лишь черновой набросок. - сказал, профессору, показывая ему лист ватмана. - Если это вам понравилось, то все сделаю цветным. В колонках напишу необходимые тексты заметок и стенгазета готова.
- Ты, действительно, настоящий художник! - удивлённо, воскликнул профессор. - Тебе все доверяю полностью. Как ты считаешь, так делай стенгазету. Мне твоя работа в таком виде нравится. Так что ты дерзай.
Воодушевлённый таким вниманием со стороны профессора, стал стараться сделать стенга-зету, как можно лучше. В первую очередь, решил стенгазету украсить, после заполнять колонки заметками и статьями, которые подобрал из газет и журналов. Все это надо было тут как-то подвести к рабочим наброскам профессора, чтобы его не уронить окончательно в грязь лицом перед такой ответственной работой, как партийное поручение в оформлении стенной печать к ноябрьским праздникам.
Таким образом, больше возрасту в лице профессора, как художник и вполне здоровый человек, как бы лучше расположу его к себе. До самого обеда увлечённо рисовал. Иногда, мы с профессором обсуждали житейские дела. Профессор был осторожен в своей беседе со мной.
Но делал вид, что не замечаю такого отношения к себе с его стороны. Без устали рассказывал профессору о своей службе в армии у берега Чёрного моря. Профессор посмеивался над моими забавными рассказами и подчёркивал, что у меня в армии была хорошая служба, есть что вспомнить.
Постепенно, профессор стал немного откровенным со мной. Он сказал, что ему очень понра-вился, как человек и как художник. Он будет беспокоиться о моём благополучии в пределах больницы и не позволит санитарам колоть мне аминозином. Такая заявка устраивала меня на время нахождения в психушке, но так не мог остановить Мамочку в её решении уничтожить психушку. Возможно, она погром устроит в праздники. Надо как-то уговорить Мамочку не делать погрома хотя бы в течение недели, а там...
- Профессор! Александр! - обратилась, Мамочка, через закрытую дверь. - Вы сегодня обедать будете?
- Чуть позже пойду обедать! Сейчас никак не могу. - сразу, отказался от обеда. - Мне нужно некоторые рисунки на стенгазете закончить. Вдохновение в творческой работе, как духовная пища художнику.
- Ты рисуй, схожу обедать. - сказал, профессор. - Тебя замкну, чтобы никто тебе не мешал работать.
Как только шаги профессора удалились от двери кабинета, тут же стал лихорадочно набирать номер телефона военкомата в Беслан, но у меня ничего не получилось. Набор номеров телефона сбрасывался. Тут вспомнил, что нахожусь в другом городе и позвонил через междугородный номер коммутатора. Телефон правильно набрал номер, но трубку никто не брал. Возможно, что в военкомате тоже обед и военком уехал обедать домой.
Позвонил ему прямо домой. Дома тоже долго никто не брал трубку телефона.
- Илья Петрович! - сразу, стал говорить, как только подняли трубку. - У меня мало времени. Нахожусь в психушке на улице Камалова в Орджоникидзе. Меня посадили в неё за драку. Выручайте. Извините.
Едва успел положить трубку, как в замочной скважине двери закрутился ключ. Чтобы не вызвать подозрение у профессора, отошёл дальше от телефона. С обратной стороны стола стал макать свою кисточку в гуашь и раскрашивать давно раскрашенный крейсер "Аврора". Сделал вид, что сильно увлечён работой
- Забыл свои очки. - извиняясь за беспокойство, сказал профессор. - Так без очков совсем ничего не вижу.
- Мои рисунки все готовы. - сказал, профессору, когда он подошёл к двери. - Тоже пойду с вами обедать.
Проскользнул в дверь впереди профессора и поспешил в столовую. Мне надо было предупредить Мамочку, о том, что меня скоро выпустят из больницы, чтобы она пока не устроила в психушке никакой погром.
- Сегодня, завтра обязательно выйду. - шёпотом, сказал, ей. - Ты ни обезьяна, а человек. Поэтому, потерпи и не делай погромов. В Орджоникидзе общественность подниму в твою защиту.
Мамочка лишь успела кивнуть головой в знак своего согласия, как в этот момент в столовую вошёл профессор. Он заходил в умывальную помыть руки. Она в другом конце столовой стала собирать всю посуда в эмалированное ведро и затем вытирать обеденный стол, за которым ещё до нас обедали санитары. После обеда вплотную занялся оформлением стенгазеты. Мне не хотелось покидать психушку, не закончив свою работу.
Давно привык к тому, что честь превыше всего. Работа художника у меня всегда была, как честь мундира у русского офицера. Мои деды и дядьки, которые служили офицерами царской и советской армии, всегда говорили, что честь мундира офицера превыше всего. Если ты дал своё слово, то должен его сдержать при любых обстоятельствах. Так и в своей работе художника, как офицер в армии.
К ужину стенгазета была закончена. Профессор не скрывал своего удовольствия от моей работы. Профессор сказал, что выполнит любое моё желание в пределах больницы. У меня было только одно желание, это выбраться из психушки, но Илья Петрович что-то медлил с моим освобождением. Может быть, это не он взял, а его малолетние дети, то тогда все у меня про-пало.
Дети могут подумать, что это была просто шутка и не скажут отцу о моём телефонном звонке. У них дома, на этот счёт, армейская дисциплина. Ведь все дети в семье родились в разных армейских частях. В разных союзных республиках и в разных странах "варшавского договора". Но буду надеяться, что удача не оставит меня без внимания, выберусь отсюда. Надо только набраться терпения и не сорваться до освобождения из психушки. Лишь бы аминозин не вкололи мне.
- У меня есть желание. - ответил, профессору, укрепляя на стене стенгазету. - Читать газеты и журналы.
- Пожалуйста! Сколько надо? - довольный моим скромным желанием, ответил профессор. - Хоть все читай!
Профессор принёс мне в палату стопку газет и журналов. Положил их на мою постель. Мамочка закрыла мою дверь после профессора. Рабочий день закончился. За мной так никто и не приехал. Мне оставалось только ждать результата из Беслана или все-таки начинать устраивать большой погром в психушке.
- Саша! Уже вечер. Иди ужинать. - сказала Мамочка, открывая дверь моей палаты. - У тебя получилось?
- Пока нет. - ответил. - Что-то никто меня не хочет вытаскивать отсюда. У нас в запасе есть неделя.
- Ладно! Подождём. - согласилась Мамочка. - Неделя, это не прожитые годы, которые мучилась здесь.
Братья Жлобины, как всегда, дежурили в психушке. Хорошо знаю Орджоникидзе, но почему-то никогда не слышал такой фамилии и братьев не встречал на улицах города. Таких мордово-ротов не мог не заметить, если бы они появлялись в Орджоникидзе. По возрасту братья Жлобины лет на десять старше меня.
У них должны быть семьи и дети. Но по ним не видно этого. Поведение и мышление братьев Жлобиных никак не связано с семейными людьми. Может быть, у братьев дома и семьи нет вообще?
- Где эти братья Жлобины живут? - спросил, Мамочку, когда санитары после завтрака ушли из столовой.
- Как где? - удивлённо, переспросила она. - Здесь! В больнице. Братья местного производства. Фамилии у них нет. Это за то, что они жлобы по своей внешности и по внутреннему содержанию, их с детства назвали братья Жлобины. Возможно, что они даже не братья. Старшего зовут Васей, который поменьше, тот Семён.
В больнице они санитары и производители себе подобных. Больных женщин насилуют, чтобы делать детей таких же, как они тупых. У братьев мышление в замкнутом пространстве. Кроме больницы и насилия они ничего не знают. Одно время они и меня насиловали. По силе не могла с ними сопротивляться. Тогда украла у профессора снотворное и аминозином.
В воскресный день, когда кроме санитаров и охраны никого не было в больнице, подсыпала братьям снотворное. Как только они уснули, ввила им большие дозы аминозином, раздела их догола. Избивала братьев кожаным ремнём до такой степени, что у них на теле не было живого места. Жлобины больше месяца отходили в палате. На них испытывали все имеющиеся в больнице лекарства. Конечно, все сразу подумали о том, что это моя работа.
Со мной беседовали профессор и главный врач. Им все рассказала, как они меня насиловали, когда становилась женщиной. Братьям Жлобиным сказали, что если они ещё раз меня тронут, то их самих будут постоянно колоть аминозином и проводить над ними разные опыты. С того времени осталась жить в нашем корпусе, а братьям Жлобиным выделили отдельно палату в гинекологическом корпусе. Это за кухней. Там живут роженицы и младенцы.
Жлобины так меня сильно боятся, что когда спят, даже в своей палате, то запираются на ключ. Едят и пьют в моё отсутствие, чтобы им больше ничего не подсыпала. Когда кушают, то постоянно капаются в продуктах, вдруг, ухитрилась опять тайком насыпать снотворное. По-этому эти братья тебе сказали, что на все способна. Действительно по натуре такой человек, что тут могу даже убить своего обидчика.
- Вот, Жлобины, насилуют больных женщин, которые от них рожают. - осторожно, поинтересовался, когда она умолкла. - Дети рождаются нормальные или тоже бывают больными, как их мама и эти братья?
- Дети чаще рождаются жлобами, как отцы. - ответила Мамочка. - Их в праздники тебе покажу, когда в больнице никого не будет. Непригодных детей умерщвляют. Нормальных увозят совсем из больницы. Куда? Не знаю. В больнице остаются только жлобы. Их держат отдельно от нас. Из взрослых жлобов только двое, это братья-санитары Жлобины. Остальные жлобы маленькие, но скоро и они подрастут, как их отцы жлобы.
"Выходит, что выращивать образцы будущих воинов продолжают." - подумал. - "Только не от обезьян, а от этих двух братьев Жлобиных. Возможно, что эти Жлобины сами тоже гибриды от человека и обезьяны."
После ужина ушёл в палату. Мамочка замкнула меня в палате. Сразу погрузился в размышление о том, что может быть лаборатория усовершенствована современной аппаратурой по ис-кусственному производству человека, которого можно подготавливать в его развитии в том направлении, которое понадобится данному правительству и политическому строю. Попросту говоря, здесь пытаются создать биологических роботом, солдат пригодных к войне, независимо от политического и социального направления.
У меня перед сном была полная апатия. Ничего не хотел. Мне все надоело. На журналы и газеты не мог смотреть. Подумал, что если меня завтра не вытащат отсюда, то тогда мы с Мамочкой в среду начнём обсуждать мероприятие по уничтожению этой фабрики выращивания воинов-жлобов.
Было бы какое-то оружие или газ. Но у них даже кухня топится сухими электрическими тэнами, к которым нет никакого доступа. Включение и отключение кухни находится под контролем охраны. Может быть, это Мамочка знает доступ к чему-то горючему, чего мне не известно?
Ведь есть в психушке склад, куда таскал в первый день с машины продукты в ящиках. Возможно, что в этом складе есть кладовка огнестрельного оружия и боеприпас к нему. Не могут же охранники обходиться одним и тем же оружием, передавая его из рук в руки вовремя смены дежурства.
Должен быть какой-то, пусть маленький, арсенал местного значения. Туда бы добраться нам с Мамочкой.
Тогда можно было бы захватить психушку без жертв и привлечь сюда внимание населения. Конечно, к этому арсеналу надо добраться. Если у Мамочки имеются ключи от кухни, библиотеки, лаборатории и от жилых помещений, то почему бы ей не иметь ключи от складов. Если Мамочка планирует уничтожить психушку, значит она, наверное, знает, чем. Тогда мы совершим побег и взрыв психушки.
На следующее утро, после завтрака, вдруг, профессор, неожиданно, пригласил меня к себе в кабинет.
- У меня к тебе есть предложение. - прямо с порога, стал говорить профессор. - Ознакомился с твоим паспортом и навёл кой какие справки о тебе. Убедился в том, что ты вполне нормальный человек. Конечно, могу тебя, прямо сейчас, отпустить из нашей больницы. Но ты войди в моё положение. Такие люди бывают у нас очень редко. Имею в виду художников и физически здоровых людей. По закону, могу тебя оставить на карантине до сорока пяти суток.
Если о твоём месте препровождении в нашу больницу знают родственники. Так как о твоём месте нахождения не знает никто, то могу тебя держать всю жизнь. Никто даже не подумает, что ты можешь находиться у нас. Милиция о своём проколе не скажет, что вполне здорового человека они поместили в психиатрическую больницу.
Тех парней, которых ты покалечил, давно выписали из больницы. Милиция ими не интересуется, так как пострадали они, а не ты. Тебе выгодно сейчас отсидеться у нас. Ведь пострадавшие парни так все не оставят.
Они сейчас тебя всюду ищут. Так вот, давай мы с тобой договоримся, ты будешь у меня до тех пор, пока сделаешь все художественные работы по оформлению нашей больницы. Тут этим не занимались, возможно, лет двадцать.
Как только ты всю работу выполнишь, то тебе выпишу настоящий больничный лист. По которому тебе оплатят все, что положено по больничному листу. Заплачу тебе за твою работу по нашему договору. Чтобы твоя мама не переживала, договорюсь с военкомом города, что ты на учении в горах.
Так что все будет нормально. Ты сдашь больничный лист по месту своей работы. Дома скажешь, что был в горах на военной переподготовке.
У тебя подошёл срок после армии. Осталось только тебе принять моё предложение и приступать к работе у нас.
- Ничего не получиться. Даже при моём желании. - ответил. - С вашим больничным листом, извините за откровенность, из вашей психушки, меня и одного дня не будет держать на военном заводе, где сейчас работаю. Что касается военкома в Беслане, то это мой дядя, он, точно, на такое никогда не пойдёт.
- Как, дядя? - удивлённо, спросил профессор. - Осетин! Цалоев Илья Петрович?! Какой-то бред ты несёшь.
- Никакой ни бред. - возразил против. - Вы сами только что сказали, что вполне нормальный человек. Сестра моего отца замужем за Цалоевым. Выходит, что он мой дядя. Так все получается? У вас ничего не выйдет.
- Все так! - со злобой, процедил профессор. - Но ты далеко не умный человек. Если бы ты мне этого сейчас ни сказал, то, возможно, по моей оплошности, мог завтра быть дома. Но ты теперь будешь гнить здесь всю свою жизнь. После укола двойной дозы аминозинчика, как миленький будешь рисовать. Тут ни такие герой, как ты, были у нас и те поломались. Так что стоит тебе хорошо подумать о моём предложении по работе.
- "Пожуём, увидим" сказали дикари, когда на костре зажарили профессора. - глупо, с острил, перед профессором. - Вы за свои слова ещё отвечать будете перед законом, когда сам выйду из вашей психушки.
- Ты вначале выйди! - заорал, на меня, профессор. - Даю тебе на размышления одни сутки! После пинай на себя. Ты подумай, пока добрый. Санитары! Быстро! Посадить его в общую палату к больным! Посиди там!
Братья Жлобины схватили меня за шиворот, как щенка и потащили в вонючую общую палату к больным.
"Вот, действительно, дурак!" - подумал, на себя. - "Мог подписать фиктивный договор с профессором и питаться с профессорского стола до своего освобождения. Теперь придётся хлебать эту баланду из ведра. Мамочку тоже сильно подвёл. Как она тут сможет утроить погром одна без меня? Надо что-то придумать."
Однако понимал и другое, что моё согласие с профессором не отменило бы погрома. Мамочка не пошла бы на сговор с профессором, а в её глазах стал бы предателем. Мамочка теперь и меня уничтожит. Как же мне сейчас быть? Согласиться что ли с предложением профессора? Сказать профессору, что мол погорячился малость, извините, больше так с моей стороны не будет.
Может быть, профессор мне поверит? Только бы мне гадость не глотать из общего ведра, с вонючими больными. Как аминозином уколют, так все.
Сидел на полу в общей палате. Смотрел, как больные изображают своих "героев" из психушки. Сегодня обеденным столом в палате был другой толстяк, на которого мочился "гладиатор", с куриными перьями из подушки в волосах и обрывком какой-то тряпки, свисающей от плеч до пояса на его трусах. С другой стороны, на животе толстяка "математик" писал какие-то свои замысловатые формулы. Возможно, только что придуманные им самим.
Какой-то психический маньяк пытался через железную решётку добраться до дамы в телевизоре, рассказывающей ему о мире прекрасной любви. Неудачные попытки маньяка из психушки изнасиловать даму в телевизоре, так разозлили его, что он разделся догола и стал показывать даме свой срам.
Но она спокойно объясняла ему о любовной терпимости к ближнему. Это окончательно вывело маньяка из себя. Он разбежался и со всех сил врезался в решётку. Струйки крови потекли из его пораненного тела.
Совершенно не соображая, маньяк из психушки взял больше разгон и так сильно ударился об решётку, что сразу упал без чувств. При виде крови больные подняли дикие вопли. В палату заскочили санитары. Больные сбились в кучу в противоположный угол от двери. Стали руками показывать на маньяка, залитого ручьями крови. Санитары сделали маньяку укол аминозином и потащили его в свой кабинет-медпункт.
Моё увлечение созерцанием происходящего в палате сократило время до обеда. Предчувствуя запах продуктов, больные почистили свой живой стол. Расселись вокруг живого стола в ожидании своего обеда.
- Что случилось? - удивлённо, спросила Мамочка, когда принесла в палату ведра с баландой.
- Профессор спровоцировал меня на скандал. - шёпотом, ответил. - Вот меня посадил в общую палату.
- Мне гадость кушать не надо. - отказался, от баланды, когда Мамочка налила полную чашку.
- Сейчас тебе принесу хороший обед. Потерпи. - сказала она, укладывая облизанные чашки в ведро.
- Спасибо тебе! Но не надо меня выделять от этого коллектива. - отказался, от внимания Мамочки. - Они такие же люди, как и мы с тобой, только больные. Не нужно нам их обижать. Мне жалко всех этих больных.
То, что сравнил её со всеми людьми, это её обрадовало. Она вспыхнула румянцем на лице, измученном переживаниями жизни. Видимо у неё появилось желание выжить в этом кошмаре повседневной жизни, в которую её принудительно втянули с самого дня рождения. Возможно, что она поможет мне выйти. Она вышла с эмалированными вёдрами и облизанной посудой за дверь общей палаты.
В коридоре какой-то непривычный шум, вместо привычной тишины, которая смертельно таилась в психушке. Это не было насильем братьев Жлобиных над больными женщинами. Там о чём-то спорили.
Стал внимательно вслушиваться в шум через замочную скважину в двери и понял, что в коридоре есть посторонние люди.
- Мы требуем, чтобы вы показали все палаты! - услышал, мужской голос. - Есть точные сведения, что у вас под видом больного прячется агент иностранной разведки. Покажите нам больных. Мы сами проверим.
- Давно работаю в этой больнице. - возразил профессор. - Тут только душевно больные люди. Других нет.
- Если вы не покажите все палаты! - громко, требовал мужчина. - КГБ вынужден будет привлечь вас к суду.
По коридору забрякали двери и зазвенели ключи. Отошёл от замочной скважины, в которую стали толкать ключ. Дверь открылась. Увидел знакомого офицера из нашего военкомата. С ним были двое милиционеров и двое в штатском. Видимо, офицеры из КГБ. Офицер из военкомата сделал вид, что меня не узнал. Стал рассматривать всю палату. Но заметил, как он кому-то осторожно показал рукой в мою сторону.
Все пятеро мужчин вошли в палату. Стали подозрительно вглядываться в лица больных. Как истинный разведчик и больной психушки, забился подальше в угол палаты. По обстановке понятно, что меня сразу узнали, но они разыгрывали сцену разоблачения. Мне нужно было им подыграть.
Офицеры медленно обошли больных и стали направляться к выходу. Заволновался, что они меня действительно не признали среди больных. Мне хотелось рвануть куда-то в сторону, что-бы спровоцировать их на своё задержание.
- Вот он! Узнал его! - вдруг, сказал офицер военкомата. - Задержите его! Он напал на наших агентов КГБ.
Двое из КГБ набросились на меня с наручниками. Мне заломили руки за спину и потащили в кабинет профессора. Там находился весь персонал психиатрической больницы. Профессор был настолько растерян, что ничего не говорил, как-то странно разводил руками и жадно глотал воздух. У него, возможно, был приступ сердца, но мне не было жалко профессора. На его совести было много загубленных жизней.
- Мы сейчас составим акт задержания агента иностранной разведки. - командным голосом, сказал офицер КГБ. - Вы дадите свои показания и подпишите акт, как свидетели задержания агента иностранной разведки.
Офицер сел за стол профессора и стал писать. Все присутствующие стояли перед ним по стойке смирно. Даже профессор психушки очухался без помощи своих коллег, также стоял смирно рядом с офицером КГБ.
- Профессор! Пожалуйста! Расскажите подробно, как он попал в больницу? - спросил офицер КГБ.
- Утром пришёл на работу. - начал рассказывать профессор, нервно перебирая руками брюки и постоянно поправляя сползающие от переносицы вспотевшие очки. - Мне доложили санитары, что ночью из милиции привезли больного, который у переезда, возле Китайской площади, искалечил шестерых здоровых парней. Естественно, что в милиции его посчитали психом и привезли к нам в больницу. Три дня наблюдал за ним. Он показался мне вполне здоровым.
Совершенно случайно, узнал, что он может прекрасно рисовать. Он мне даже стенгазету к ноябрьским праздникам нарисовал. Просмотрел его паспорт. Собирался отпустить домой, но он устроил балаган. Пытался оказать сопротивление моим санитарам. Мы его изолировали в палату особо буйных больных. Хотели вплотную заняться его лечением. Надо было как-то вернуть человека в обычное психическое состояние. Делили всё возможное. Но тут к нам приехали вы...
- Вы нам чуть всё не испортили! - хлопнув ладонью по столу, закричал офицер КГБ. - Шпион калечит наших лучших сыскных агентов, которые шли за ним по пятам. Вместо того чтобы со-общить нам в КГБ о таком человеке, вы пытались отпустить шпиона на все четыре стороны. Лишь благодаря нашим агентам, пострадавшим от него, мы вышли на вас. Как вам не стыдно?! Вы, генерал запаса! Ведёте себя, словно паршивый мальчишка. Мы будем разбираться с вами отдельно. Пришлю вам повестку в КГБ. Вы поняли меня?!
- Да, вы, что! - почти захлёбываясь, от приступа боли в сердце и от ярости, зашипел профессор. - Старый партиец! Лауреат Сталинской премии. За свою работу. Да вы знаете! Как вы можете так со мной поступать?
Профессор достал из внутреннего кармана своего костюма пробирку с таблетками. Одну таблетку положил в рот. Трясучими руками, со своего стола, запил водой из гранёного графина. Пробирку оставил в руке. Видимо, офицер КГБ решил больше не увлекаться своим спектаклем. Опросил сотрудников психушки присутствующих в кабинете.
Записал показания в протокол или акт, как он сказал. Все стали расписываться.
- Не могу покинуть это заведение в таком виде. - категорически, заявил. - Пускай мне вернут одежду и документы. Требую, чтобы профессор письменно подтвердил о том, что психически не болен. Только в этом случае могу иметь своего адвоката на суде и давать показания службам КГБ вовремя допроса.
- Сейчас же, быстро, выполняйте эти требования задержанного! - приказал офицер КГБ. - Мы должны соблюдать его гражданские права. Так записано в документах конвенции Организации Объединённых Наций.
Профессор дал распоряжение своим служащим вернуть мне одежду, а офицеру КГБ отдать все мои документы. Офицер милиции снял с меня наручники. Стал переодеваться. Тем временем, профессор писал на своём бланке, что произошла ошибка. В психиатрическую больницу был доставлен вполне здоровый человек.
Профессор указал все мои данные, согласно записи в паспорте, письмо передал офицеру КГБ. Убедившись, что все необходимые формальности выполнены, меня в наручниках повели через ворота психушки.
Прямо у ворот стояла машина ГАЗ-69 с номерами военкомата в Беслане. Рядом вооружённые автоматами солдаты, которые сразу взяли меня под охрану и на виду сотрудников психуш-ки силой посадили в машину.
На улице стояли две машины. Одна милицейская. Другая, видимо, была из КГБ. Все расселись по своим машинам, повернули от психушки, в которой находился несколько мрачных дней своей жизни.
- Может быть, вы с меня наручники снимите? - спросил, солдат, когда мы чуть отъехали от психушки.
Солдаты молча передёрнули затворы автоматов и стволы поставили мне по бокам. У меня сразу по спине потёк холодный пот. В таком положении, когда по обоим бокам стволы автоматом, мне стало не до шуток. "Может быть, меня действительно за иностранного агента приняли?" - подумал. - "Вот влип! Чего доброго, судить будут. Откуда мог знать, что бил агентов КГБ. Агенты меня сами спровоцировали. Ладно задержали бы. Они напали на меня с ножом! Тут что-то ни так. Ни на каких агентов КГБ они не были похожи."