Все началось с того что в 1914 году в Батуми откуда ни возьмись, возник человек по имени Белайгельды. Как ни странно, но местные вельможи долгое время его не замечали. Выглядел он просто как князь: борода аккуратно пострижена, одет кашмирские шелка, а главное - вежлив. Наступит, кому на штиблет или толкнет, тут же извинится, правда, при этом пропадают все деньги причем, если даже они рассованы в разные карманы. Галантно даму вперед пропустит, ручку подаст, поможет подняться на подножку экипажа, а сам дело свое сделает. Поработал, вышел и ушел. Никто ничего не видел и не понял. А главное - никто и не догадывается, что он уже без кошелька. А между тем, когда он стал учить бездомную детвору перекрашивать воробьёв и продавать, выдавая за канареек - градоначальник Джабраил ( Джаба) оценил его способности. Он стал часто приглашать его к себе на пирушки с целью приобрести доверие, но не стал предлагать высокие должности, понимая бессмысленность такого подхода к делу. Белайгельды же тем временем выискивал в селениях молодёжь с всякими необычными способностями.
Одним из его учеников стал круглый сирота Бегмырат, родившийся с дефектом зрения. Его глаза были одноцветно белы с хорошо заметным коричневым пятном на правом. Пятно появилось у него после того как его в пятилетнем возрасте избил старик бахчевник Байрам, то ли за воровство винограда, то ли мака. Жизненный недуг отложил сильный отпечаток на здоровье мальчишки. У него не было боязни людей, но чувство неуверенности перед ними преобладало. Порою движения его были несколько неуклюжи, словно он сомневается, все ли правильно делает. Жил мальчик в картонной родительской хибаре. Но после знакомства с Белайгельды у него появилась надежда на прозрение. Уже через месяц после сложившихся с ним взаимоотношений мальчик чудесным образом развил в себе внутреннее видение. А впоследствии он полностью победил физическую слепоту, каким- то иным зрением. Притом, бегал Бегмырат, с ворованным в руках, как лань на горах бальзамических, не задевая ничего лишнего на своём пути.
Двенадцатилетний бродяга Реджеп заслужил внимание Белайгельды тем, что мог точно угадать, письмо на случайно раскрытой странице Корана в руках у человека, стоявшего позади него. Впрочем, Белайгельды пришлось немало попотеть, чтобы убрать с Рэджепова лица характерную вороватую ухмылку.
Первый помощник Джабы, Зелимхан, по ревности и боязни потерять место, стал обвинять группу друзей Белайгельды в шарлатанстве и других злодеяниях. Но Белайгельды умело "подставил" Первого помощника на Трапизонком базаре ложно уличив его в воровстве, посредством внушения продавцу фиников, что деньги ему за товар ему не заплатили. В результате этого на базаре вспыхнула массовая жестокая драка. Следующий же случай скажется впоследствии на всей жизни Зелимхана (это было уже в Батуми). В частности случилось следующее: Джаба объявил что обнаружена недостача, и повелел жестоко избить повинного. Обычно жертва выбиралась из наиболее приближенных к градоначальнику. Как всегда для наблюдения за процессом таких избиений, Зелимхан приглашал группу новичков, готовящихся к назначению на должности. Так было и этот раз. После завершения наказания они видели лежащего на ковре полного чиновника с закрытыми от опухолей и потёков окровавленными глазами. Тут Белайгельды предложил Джабе показать прилюдно нечто интересное:
- "Этот человек бессовестно обманул тебя, - говорил он. - Но волей провидения ложь его тебе открылась. Но и слепой, он остался в твоей власти. Сейчас я вылечу его глаза."
После лёгкого поглаживания и примочки, к удивлению присутствующих избитый чиновник приоткрыл глаза. Белайгельды для проверки заговорил с ним, просил других допросить его, и они получали ответы, от вылеченного человека убеждаясь, что он раскаялся в содеянном . Страх перед великой властью гостя, в этих местах рос еще стремительнее. А через день, отрубленная сообщниками голова чиновника, положенная в гроб вместе с глазами и с телом хозяина была захоронена.
***
После отъезда Белайгельды за границу вместе с уже достаточно продвинутыми Реджепом и Бегмыратом , заскучавший Джаба изгнал первого помощника и создал группу своих личных сподвижников , а всё правление городом тайно передал своему брату близнецу Эмзару. Один же из пригородов Батума, сделал центром для развития своей деятельности и собирая там способных людей из аферистов, шулеров и шарлатанов высокого полёта со всей Западной Грузии. Вовлечение в свои ряды заключалась из нескольких этапов духовной переработки их личности .
Джаба хорошо осознавал, что как ни крути, а в итоге это делаемое ими есть Криминальное предпринимательство, которое так же разношерстно, как и его непосредственные участники и организаторы. А сама экономическая направленность "предприятия" в полной мере отражала личность его основателя. На этой "деловой платформе" были одинаково важны, как аномальные способности, так и грубая физическая сила, а также мошеннический интеллект с мистическим уклоном ...
Махинации, подделка документации, помощь скрыться за границу находящимся в бегах, вымогательство и новые, более рискованные, более крупные дела с одной и тоже целью. А после сокрытие следов. Упомянутые дела весьма успешно развивались с учётом всех новшеств вносимых цивилизацией.
Как-то родной дядя Джабы Зекерия, отдав однажды в аренду, впоследствии наскоро бежавшему в Турцию, Русскому белогвардейскому офицеру одну из своих Батумских усадеб, нашёл у себя в шкафу из вишнёвого дерева, два увесистых кожаных саквояжа с какими-то документами, картами и чертежами. Дядя не смог толком разобраться в истинной ценности этих бумаг и уступил их за фунт Турецкого кофе своему любимому просвещённому племяннику. С большим любопытством исследовав их, Джаба узнал, что это был филигранно разработанный еще в конце девятнадцатого века, некими Азиатскими архитекторами, план-проект железной дороги. Из сопроводительной документации и многолетних пожелтевших писем стало понятно, что дал им такое предписание часто гостивший в Среднюю Азию большой любитель кумыса, поправлявший им свое подорванное в алкогольно-трудовых угарах здоровье, Министр путей сообщений Царской России, Князь Хилков.
В письмах Князя, Джаба то и дело наталкивался на упоминание о кумысе: "...К весне я ослабел, доктор велел мне ехать на кумыс". Вот ещё отрывки из Йошкар-Олынских писем Князя, о тамошнем лечении: "...То, на что я жаловался - тоска и равнодушие - прошли: чувствую себя приходящим в доброе здравие, и все мне нипочём, с тех пор как жарким летним днём, с тобой я встретился, кумыс...". "...Встаю в шесть или раньше... Езжу на медленной арбе, смотрю, как возвращаются с гор табуны, что очень красиво, - верблюды вперемешку с лошадями и ишаками, все разными кучками. Потом пью кумыс, и самая обыкновенная прогулка - деревня в трёх верстах". "...Здоровье мое превосходно. Боюсь сказать, но, кажется мне, что зад дюже вырос в размерах. Нервы мои окрепли, наверное. Желательно бы в эти края скорее подогнать рельсы... ". "... Я только что похмелился араком с кумысом. Запиваю им с большим удовольствием, чем прежде. Похоже, что на этот раз не получится складным сказ...". "...Привыкнув к кумысу, после родной беленькой, предпочтешь его всем без исключения напиткам. Он охлаждает, одновременно утоляет сухость во рту и голод, придавая особую бодрость, никогда не переполняя и не обременяя желудок. Здесь было человек 10 больных разнородных, и все удивительным образом поправились...".
В начале же 1924-го года узнав из газет об отмежевании Семиреченской (Джетысуской) области из состава Туркестанской республики, а также о её вхождении в Казахскую (Киргизскую) автономию РСФСР, Джабу вдруг словно осенило. Обладая редким умением успешного предпринимательства, он решил действовать и немедленно. У него имелись неплохие связи в Первопрестольной и немного погодя он навестил там друга и подельника, пожилого Еврея, вора в законе, ни одного дня в своей жизни не работавшего Моисея Блювштейна ( кстати близкого родственника, дамы известной как Софья - Сонька Золотая Ручка). После того как Моисей согласился с тем выводом, что после национально-государственного размежевания Средней Азии, Алма-Ата фактически становится административным, экономическим и культурным центром реформированного края, Джаба показал ему проект который впоследствии, безусловно, явиться одним из величайших решений Коммунистической партии и молодого Союзного правительства "О строительстве Туркестано-Сибирской железной дороги". Продвинуть идею "будущего Турксиба" в жизнь без лишних вопросов, помогли понявшие истинное значение этой идеи Моисеевы друзья, народные депутаты Тыгышпаев и Батурин. Для снабжения строительства они предложили поставку в Семиречье материалов с набирающего рабочие обороты Путиловского завода. А нашим героям доверили менее ответственную работу (несколько кирпичных заводов) по обеспечению стройматериалами периферийной инфраструктуры, о чём, впрочем, они и не мечтали даже в самых лучших сновидениях.
***
Вновь луна на небе светит, И листву колышет ветер.
Спят и взрослые, и дети, - Тишина царит в ночи.
Нет на всей большой планете, Мест прекраснее, чем эти.
Хорошо, что есть на свете, Город мой Кзыл-Орды.
Эту самую песню чаще всего заказывал в лучших ресторанах Союза Республик, Мухамеджан Тыгышпаев (Мугам), отец трёх малолетних сыновей, выпускник Верненской мужской гимназии, бывший сопредседатель Временного правительства Туркестана по Семиреченской области, а впоследствии народный депутат. Когда в мае 1937г. его арестовали, он с двумя купающимися в брильянтовых украшениях, юными красавицами, находился на отдыхе в Кисловодске. Ему поставили в вину не только измену Родине, вредительство на Турксибе, и Керенское да депутатское прошлое, но и сообщничество с некими уголовными элементами, помогавшими ему в сбыте несчётного количества стройматериалов. Но доказывать преступления по последней статье не стали, настолько глубоко во власть вели нити.
После В. Отечественной войны в которой Джаба со своими ребятами участвовал заочно им достались многие бесценные по культурной значимости вещи. Из разбомбленных музеев Европы, солдаты уносили в рюкзаках, полковники чемоданами, а генералы вагонами... Всё это досталось отнюдь не тем кто мог предложить за вещицы больше всех. Антикварная лихорадка продолжалась весьма долго. Джаба был внимателен и принципиален. Например, когда приносили свёрнутую трубочкой картину, без подрамника, он интересовался: Где подрамник? Если объяснить не смогли, бранил, сбивал цену. Да еще свернули изображением внутрь. Так только антифашистские плакаты можно сворачивать, а картины от такого обращения портятся... Еще смотрел, нет ли инвентарного номера. Если номер был, вероятно, это экспонат музея или чьей-то коллекции, значит его, когда то описывали.
Но с прохождением времени от долгих скитаний уже по молодой Стране Советов и беспорядочной жизни состояние здоровья всеми уважаемого Джабы пошло на спад. Чувствуя немощь, он стал более часто уединяться в своей тайной даче на окраине Алма- Аты. В середине 70-х после того как он почти отошёл от дел, среди его разнонаправленных людей: мошенников- философов, карманников- гипнотизёров художников- фальшивомонетчиков и подельщиков документов, начало происходить нечто вроде раскола. Одну сторону поддерживали те которые признавали, что Старец действительно предостерегал о сребролюбии как дамокловом мече справедливого суждения. Другую же составили те кто жил, и гулял и никаких аскетических ограничений не делал (кстати старец их признавал умницами и любил). Они не отвергали , сказанного о влиянии денег на справедливость суждения и но утверждали что это в свою очередь не является непременным и не говорит о нарушении, каких либо моральных кодексов. А мол говорил он это только потому, что в молодости, когда Джабраил Еаилович был юн, отец его любимой девушки не дал благословления на их женитьбу, по материальным причинам. А значит на этот счёт у него были свои правила. Также он твёрдо считал, что даже самый неказистый мужчина заслуживает своей одной единственной женщины, для которой, прежде всего и предназначены эти земные блага.
Около 40 человек, ждали, кого же Старец Джаба назовёт своим приемником, или хотя бы даст напоследок наставление, но, несмотря на всё ухудшающее его состояние, он сидел в своей комнате - музыкалке и не издавал ни звука. Только изредка его кое -кто навещал. А в одно прекрасное утро подельники услышали стук трости об стену, а зайдя в комнату, обнаружили, что он не дышит. Предполагая, что возможно это особое медитативное состояние они решили оставить старика лежать на топчане недельку другую. А сами принялись читать содержание письма в оставленной на столе 12-ти листовой тетради. Исписанными оказались всего несколько страниц.
***
Письмо.
При жизни забыл упомянуть про некоторые обстоятельства. То что скажу не разгласиться, а то что сделал, того точно уже не будет видно. Потому я и добивался всегда отработки приемов, чтобы подготовиться к этому последнему сумасшествию, с потерей рассудка в прямом смысле этого слова. Я иногда недоумевал от этого города, но никого не беспокоил его своей весёлостью,- мои как иерихонская труба требования не были слышны дальше светлой каштановой двери. Когда они приоткрывались из комнаты выходил запах кофе и молока, а в комнату доносилось кряхтение железных частей машин, медленно огибающих повороты пыльных дорог. Ни в какое время суток нет уже желания покидать комнату. Если бы я не собирался лишиться удовольствия пожить ещё, самое своевременное размышление по теме бы стало: почему не выходит на охоту большой Белайгельды ? Почему не снегопадит в июле? И почему меня так неотвязчиво достали всякие посредники, которых впрочем, много. Здесь было хорошо отдохнуть и сок попить апельсиновый. Сейчас я хочу сбежать и с этого мной любимого места, потому что нервы уже не в рабочем состоянии. Спросите Тифлисского Вато, почему он, держа почти половину Союзного воровского общака, ходит в потрёпанных сандалиях? Ведь ответит с ухмылкой: - пока с вами Старец Джаба,- как живёте? Живете в центрах, курите лучший Американский табак, с лучшими девочками гуляете, а для малоимущих совсем рылом не ведёте. Сдалась вам моя обувь?
А придет время, всё распадётся, поменяются правительства и то, что сегодня для вас с большим трудом достают барыги и спекулянты будет валяться на прилавках магазинов как баты буты (жареная раздувшаяся кукуруза). НО ВСЁ ЖЕ это будет УЖЕ НЕ ТО. Причина всего следующая: Сумашесвие века.
Долину ласкают ветры, что предрекает свежесть утра. Когда я пущусь в дальний путь, не возложу на себя огромной ноши, если обнаружу большой клад, о чём роптать,- есть повод для долгих размышлений . Был бы помоложе, сел в самолёт и свалил отсюда. Я не поступлю как раньше, с моей стороны было бы безумием сожалеть, я же знаю, кто я есть, кем был раньше, и чего хотел на этом свете. Если осталось то - меня увлечёт чёрное, но ему я полностью не доверю свою душу, если же найду свежий белый лотос, то подарю его тихонько поющей ей...
Ребята поняли, что старец никогда не говорил такое всем вместе.
***
Джаба действительно умер. К сожалению он не наметил заранее себе участка под могилу, не оставил в тетрадке никаких распоряжений относительно местонахождения и процедуры возможных похорон, о дизайне склепа тоже ничего не было известно. Так как был он, что называется, убежденным жизнелюбом. Сыновей и дочерей у него не было, но его духовные чада были бы на голову выше плотских. Кстати один из них вспомнил будто бы Джаба однажды сказал, что хорошо бы целую вечность глядеть на Алма-Ату сверху. Поэтому решили не отправлять его тело в Грузию, а похоронить на одном из горных кладбищ вблизи от бывшей по тем временам столицы Казахской ССР. Для проектирования склепа пригласили известного Союзного архитектора, гроб выписали по каталогу из Италии - с этим тоже помог архитектор. Костюм пошили также из самого ценного импортного сукна (к тому времени в обороте уже была фраза- для випов). Ударили по рукам с немногочисленным, но отменным камерным оркестром.
День похорон.
С утра, поехали в храм Казанской Божьей Матери расположенной в парке имени 38 Панфиловцев. Тем более что Джаба будучи уже в годах преклонных, любил востеплить там свечу. Это много перетерпевшая от партийных безбожников Церковь, выглядела благолепно - с золотом, резьбой, красивым палисадником. Настоятель, Архимандрит Андрей отдавал все необходимые распоряжения. Батюшка, кстати сказать, дружил с Джабой и постоянно жаловался, что ему хочется вернуться в его родной Воронеж, откуда когда то он был выслан в ранге дьякона за разлом Храмового денежного ящика, количество денег в котором, строго контролировалось Комитетом Госбезопасности. Как говориться, выпил, украл, догнался и на высылку. Батюшка всегда поминал в своих молитвах раба Божьего Джабу. А иногда Джаба приглашал его за город пострелять по бутылкам из ТТ, так как знал, что батюшка когда то был чемпионом Воронежа по стендовой стрельбе. По этой причине он, немного испортил себе слух, что являлось помехой для исповедования прихожан. С таким ли лёгким сердцем снимал бы он им провинности, если бы знал, о чем те шушукают под епитрахилью? Для отвода догадок, что священник плохо слышит, он неожиданно перебивал исповедующегося неожиданными вопросами. Так, должностного человека, который каялся в том, что он крадёт Государственное имущество и даёт взятки ревизорам, батюшка строго спрашивал, блюдет ли он посты по средам и пятницам, и когда тот отвечал, что напротив часто и сильно пьянствует, жёстко бранил его за сию нерадивость.
Отпевание прошло медленно, чинно и торжественно. Хор из старушек пел со всеми приятными отголосками Русского церковного песнопения. Многие степенно кланялись и крестились. Церковь была битком набита мужчинами с колючими взглядами, в дорогих костюмах. Дам было намного меньше, но все без исключения были в украшениях из крупных бриллиантов. Просящие сидевшие у входа церкви, запомнили этот день надолго.
Завершились последние молитвы. Ребята подняли гроб с Джабою на плечи и, медленно ступая по гранитному полу, двинулись к входным вратам. Процессия продолжала важно двигаться по дорожке парка по обе стороны, которой лежали 28 больших тёмных, тёсаных камней с надписями фамилий героев из личного состава 316-ой стрелковой дивизии, под командованием Генерала Ивана Панфилова, погибших 16 -го ноября 1941 г. в 7-ми километрах к юго-востоку от Волоколамска в районе разъезда Дубосеково. Батюшка шагал, впереди раскачивая в руках густо дымящееся позолоченое кадило.
Проводив друга в последний путь и предав его тело земле, все поехали помянуть его душу в самый крупный по тем временам ресторанный комплекс " Алма-ата" (нынешний Алтын Алма). Все Банкетные залы находящиеся не только в большом зале на 700 мест, но и в пятиэтажной пристройке - в три банкетных зала по 240 мест каждый, а также два коктейль-холла - были заполнены местными и приезжими гостями из всех концов той необъятной страны. А тамадой на тех поминках был ближайший друг Джабы , руководитель ансамбля "Ялла" Фаррух Каримович Закиров.
***
Братья Тыгышпаевы
Во время организации поминок в ресторане, когда основная часть людей была ещё на кладбище, одним из внимательных организаторов, на крыше одного из домов был замечен внушающий подозрение человек, державший в руках непонятный продолговатый предмет. После поверки крыши выяснилось, что тот, кого сначала выдавали за снайпера, оказался оператором, который представился любителем, но стало очевидно, что он должен был вести тайную съёмку прибывших в тот день в ресторан Алма-Ата людей, по поручению "родной" милиции. Данную информацию срочно и с деловитой аккуратностью передали ещё находящимся на последнем целовании чела, некоторым разыскиваемым друзьям и близким покойного.
Траурный помост был обвит черным, а сама яма выстлана бархатом. Это нововведение предложил Бедрос Киркоров, пояснивший, что таким образом хоронят цыганских Баронов. Данное приготовление было одобрено и принято: ведь жаль опускать красивый гроб да просто в каменистую землю. А вслед за тем у обставленной венками из живых цветов, ямы появился небольшого роста человек, один из трёх братьев Тыгышпаевых и стал зачитывать несколько писем-соболезнований из Липецкой тюрьмы и Черняховской психиатрической лечебницы строгого режима. И хотя читал он негромко и невнятно, но смысл был так понятен, что невольно наворачивались слёзы. После же пришёл момент, когда все отошли в сторонку, и, заняв места, застыли. Гроздья людей, с помощью двух канатов положили Джабу в тулупе из красного дерева на самое дно ямы, куда в первую очередь высыпали несколько горстей освящённой в Церкви землицы.
Впоследствии проблема возможной слежки весьма просто была улажена именно Тыгышпаевыми. Братья с азиатской гостеприимностью и вниманием предложили желающим, справить поминки в их собственном доме:
- Тем более что это наша верная традиция, ведь дядя Джаба после исчезновения отца столько сделал для нас и был как родной... - Изрёк дюжине принявших это предложение людей старший из братьев Тыгышпаев Каналгельды.
Во дворе рядом с их шикарным особняком, стояла продолговатая беседка с соломенной крышей, похожая на открытую юрту. Из дома к находящемуся в ней прямоугольной формы столу и обратно, торопливо шныряли официанты в грузинских чохах. Две хорошенькие девушки (дочери одного из братьев) услужливо предлагали гостям налить кумыса или тана. Их особенная миловидность давала понимание, вдохновения А. С. Пушкина при написании строк:
Что нужды?- Ровно полчаса,
Пока коней мне запрягали,
Мне ум и сердце занимали
Твой взор и дикая краса.
Изначальные тосты говорил сам Каналгельды:
- ...Есть волчье правило: волки съедают своих стариков, когда те состарятся. Потому что старики не по своей воле отступили от законов равенства дряхлостью и моральным развалом, а природа не терпит неравенства сил. Но дядя Джабраил не был подчинён власти времени. Будучи представителем Всемирной Ассоциации Кобудо, несмотря на свой более чем преклонный возраст, он мог нанести сумасшедшей силы удар даже мягкими нунчаку.
Кстати был период когда он с успехом делая свои тёмные дела, гастролировал, вместе, с ВИА Интеграл, Маки и Ялла, а для отвода глаз выполнял на сцене произвольный оригинальный набор приёмов с парным нунчаку под музыку. Физическое состояние его не беспокоило. Гораздо больше его волновало то обстоятельство, что преступный мир распластывается под силовые органы. Так, обладая некоторым эзотерическим талантом он, с помощью метода именуемого в современной криминалистике "таблетка правды", расколол не одну падлу ссучившуюся.
Каждый тост приветствовался и естественно дополнялся подтверждающими их историями из жизни доброго старикана. И вот ведь что продолжал хозяин:
-Да, Джабраил Иаилович - не был ангел. Как не ангел - любой, кто преступает закон- (не юридический - человеческий, повелевающий возлюбить ближнего и не впадать в грех притеснения воли других),- Законы преступного мира ведь были ему совершенно не интересны: во-первых, потому, что он хорошо понимал, что раздела границ конца этого мира, и начала "борьбы с преступностью" нет, и не будет. Так как очень часто в обеих ипостасях (и "сыщика", и "вора") выступают одни и те же люди.
Дерево без плодов - дрова, тучи без дождя - дым, а человек без ума - животное. Джаба ведь был больше мистиком, чем преступником. Он одновременно мог стать кирвой (как крёстный) для мусульманского младенца, и крестить ребёнка по Христиански. А каким образом? Просто по доброте души не мог отказать родителям, убеждая при этом, как Церковного священника, так и Муллу в своей правоте. Дурень дурным любуется, а мулла дарёной халвой - любил он пошутить после. Но всё же - он был, легендой криминального мира и с ним вместе в историю ушла целая эпоха.
Шила плов
На родине Джабы к концу поминок в обязательном порядке подаётся плов. В западной Грузии плов подают, с изюмом и сухофруктами, а в восточной с бараниной. Каналгельды хорошо знал об этой традиции, так как он проводил в последний путь не одного авторитета из Грузии. Для того чтобы оказать уважение своему наставнику, он пригласил для приготовления плова "ещё какого" повара с Узбекистана?! Плов готовил знаменитый Ошпаз Акбар-ака. Но здесь национальную традицию несколько изменили, и это блюдо решили подать ещё в начале застолья. Ведь какая разница - не правда ли? Через некоторое время по Грузии пошла молва о том, что на келехе (похоронах) Джабы начинали пловом, продолжали птичьим молоком, а завершали медовой кутьёй.
Кулинар постоянно подчеркивал превосходство Бухарского приготовления, основанного не на жарке, а на пару. Заблаговременно управившись с приготовлением плова для гостей, находящихся в ресторане и прихватив свои два превосходных котла, Ошпаз был готов сделать уже для этой аудитории, особый плов "присыпанный пыльцой из Манчжурки". Как говориться - вкусная еда человека веселит. С Бухары он привёз два казана ( котла), подаренных ему доброй рукой самого Джабраила Иаиловича. Ведь в чужом казане плова не наготовишь. Первый, 80-ти килограммовый - антикварный, еще времен Байства, выделяющийся формой и статью и второй, 60-ти килограммовый, тоже представляющий собой антикварный предмет, только несколько "помоложе", по словам Ошпаза, ему было - лет полсотни. Ошпаз где только не побывал с ними. Часто в дальнюю дорогу его звали и руководители ЦК Партии Узбекистана, не забывающие "вкус детства". Побывал почти во всех странах:
- Да и не упомнишь все места,- как говорил он сам.
И везде был он, "колоритной личностью", готовя и угощая публику своим фирменным блюдом. Часто выезжал, для участия в соревнованиях союзных кулинаров в Кремлёвской поварне и не было случая, чтобы Узбекский плов не занял призовое место. В префектуру Вакаяма экзотической Японии, он попал по приглашению мастера Айкидо Морихея Уэсибы . Спортсмены айкицентра, как некогда воины Тамерлана, ели плов с утра, чтобы потом могли в течение всего дня тренировать приём "12 years" . В Англии же наш Ошпаз готовил своё лакомство для гостей английской королевы, пришедших на день её именин.
Гости пробовали плов и с удовольствием слушали переходящие в невероятные истории, стихи и тосты Ошпаза, который, впрочем, отобрал должность тамады у "чуть раскумарившегося" Каналгельды. А после, гости услышали рассказ, как в далёкое царское время, еще совсем юный, но уже великий Ошпаз, по просьбе градоначальника Джабы, на берегу Черного моря, в семнадцати котлах приготовил плов для всего Батума. ***
Долина ветров
На снежных вершинах теснящихся вокруг города гор, в лучах утреннего солнца, жемчужным глянцем поблескивает далекий снег. А при вечерних сумерках, когда в городе уже темнеет, он светится нежным красноватым лоском. Склон горы, на которой покоится прах Джабы Иаиловича Мжаванадзе, покрыт длинношерстной зеленью хвойного леса. В своё время рядом с этим небольшим кладбищем размещалась одна из воинских частей - "глушилок" западных радиостанций. От города до него километров пятнадцать, но бывает хрустально ясное время дня, когда с улиц города видится, будто различаешь каждую гранитную плиту и крест. Когда летом, в самый знойный день, петляя по дороге-серпантину, поднимаешься сюда, легкие наполняются сладким, свежим, словно ключевая вода, воздухом, который дарят возвышающиеся вокруг ели. Стоя на холме и обозревая окрестности, хочется неожиданно расправить крылья и полететь дельтопланеристом... Должно быть, его преобразившаяся душа тоже довольна, наблюдать эти ласковые переливы. Вот и созерцает он, как яблоневые сады сливаются с распланированным в клетку городом... Деревья там в каждом дворе и на каждой улице. Вдоль асфальтированных аллей в четыре ряда растут пирамидальные тополя... Это один из самых зеленых городов во всем мире. Сквозь зелень виднеются разросшиеся как крапивное семя чертоги плутов- партийных боссов. Побеленные же стены кварталов, в которых живут, простые Алма-Атинцы напоминают Украину, деревянными ставнями и резными карнизами - Сибирь, арыками - Среднюю Азию. Это остатки старого города, уже оттесненные на окраины. А на главных улицах господствуют высокие дома. Но единственное о чём ещё может грустить его душа, это отсутствие моря. Но всё ведь в естественной круговерти и он, скорее всего, уговаривает Создателя, чтобы иметь возможность взглянуть краем глаза на родной Батумъ.
Да и как не скучать ему по портовому городу, расположенному на туманном полуострове Чёрного моря, с улицами эпохи барокко, неровными и горбатыми, крутыми переулками, мощеными плитами, и старинными зданиями, в которых неожиданно и беспорядочно проступает старинное прошлое. Совсем недолго он был его градоначальником, но именно его усилиями там был основан муниципалитет. При нём были приняты законы, дающие большие свободы простым жителям. Именно из- за любви простых людей к нему , городских толстосумов жгла зависть и они обидно называли его за спиной "Местным феодалом". Но всё же миловиден и сладок был ему нестареющий Батумъ, гармония форм которого до сих пор привлекает многочисленных путешественников, некоторые из которых остаются здесь навсегда, как и он когда то остался в Алма -Ате.