Аннотация: К теме, которой коснулся автор, я отношусь с глубоким уважением. Моя критика никоим образом не умаляет значения рассказов об ужасных событиях, вынудивших людей покинуть дома и бежать в чужие края.
В очерке Елены Шустровой"Крым, Рим и..." рассказывается о том, что автору хочется вернуться домой, в Грозный, из которого семья автора перебралась на Украину, в Симферополь.
Очерку позволено быть легким повествованием на курортную тему, биографическим или автобиографическим философским трудом, описанием военных событий и т.д. Всегда приветствуется следование какому-то одному стилю. Если нет возможности следовать определенному стилю, то произведение не является очерком, не смотря на кажущуюся "нетребовательность" формы. Рассматриваемая работа является очерком, если во главу угла положить переживания автора.
Тема судьбы беженцев не только заслуживает внимания читателей, но и от писателя требует предельной внимательности к причинам отъезда, возможности уехать, реакции новой среды на человека из другой жизни.
К сожалению, причины переезда в произведении не освещены. Талантливый рассказчик в состоянии описать переживания в связи с отъездом, однако, ему сложно передать накаляющуюся атмосферу в стране. Очерк же начинается с отъезда, игнорируя возможность показать трагедию изнутри.
Обратим внимание на эпиграф, выбранный автором:
"Там все живы, кто любил меня,
где восход -- как праздник бесконечной жизни...
Там нет счёта рекам и морям,
Но по ним нельзя доплыть Домой..." (М.Пушкина, В.Кипелов)
Замечательные слова. Но отражают ли они суть происходящего? Из цитаты следует, что автор не может вернуться Домой. ТУДА никто не может вернуться. Не только беженцы.
Претензий к эпиграфу у меня нет. Обидно другое. Мне показалось, что весь очерк написан о том, что нельзя вернуться обратно. Чего я не могу найти в очерке, так это ответа на вопрос: "Почему нельзя вернуться в Грозный?" ГРОЗНЫЙ! Не какое-нибудь место рождения автора, куда тоже нельзя вернуться, и застать его таким же солнечным, беззаботным, полным надежд, детских гордости и стыда почти за одно и то же.
То, что для автора наполнено болью разлуки, усталостью, разочарованием, тоской, читателю может казаться не такой уж и драмой. Читателя можно обвинить в невнимательности. Но какой невнимательности? В сопоставлении сводок новостей с очерком "Крым, Рим и..."? Автор не может рассчитывать на то, что читатель знакОм с ситуацией в Грозном 1992 года.
На этом общие замечания по очерку закончились и я перехожу к частностям.
Мне показалось, что в очерке много внимания уделяется одежде. Упоминая "лосины" (не один раз), автор на время забывает, что Симферополь - это курортный город. То есть, место, куда съезжаются люди, имеющие средства заплатить за угол и отдохнуть на море (1992 год, на Украине инфляция, в стране экономический кризис). Автор сознательно желает подчеркнуть культурные различия? Но с кем? С приезжими? Или местными, зарабатывающими в курортный сезон? Возможно, вам следовало развить эту мысль с привлечением рассуждений об их благополучии. Но само сравнение не очень показательно. Группа этих людей и так "особая". Любой житель бывшего Союза, потерявший работу и сбережания в банке, противопоставлял себя отдыхающим на море.
Далее висит "невыстрелившее ружье" несуществующего в Симферополе трамвая. Поблизости не находится сравнения с Грозным, нет также указания на то, что автор читал о Симферополе, желая туда поехать. Не в качестве беженца, например.
Немного смущает выбранный автором тон резкого неприятия действительности. В автобусной сцене:
"Сейчас, наверное, я дала бы ей по сытой роже чем-нибудь тяжёлым, если бы смогла дотянуться..."
естественно было бы чувствовать беспомощность и обиду, но не злобу. Состояние, когда человек замкнут и ему нужно сделать значительное усилие, чтобы заговорить с посторонними людьми, вполне естественно, но желание дать по роже - странный порыв независимо от того, насколько сытой была рожа.
Декан, который "обстебал" сочинение автора, представлен каким-то клоуном. Очевидно, автор принимает любого чужеземца в штыки. Как раз в этом случае попытка взглянуть на ситуацию со стороны не повредила бы очерку. В серьезных вузах беженцам предлагали поступать на общих основаниях, насуплено изучив обязательно имевшиеся документы. У автора документов с собой не было, посему добрый хохол, поглядев на скромную дивчину с амбициями, под свою ответственность взял ее студенткой. Партийные времена к 1992 году миновали, но попасть в переплет с беженкой было можно. За взятки неугодных трясли, впрочем, как и за сожительство. А место у декана хлебное - филфак всегда был золотой жилой. Песок шел мелкий, но постоянно.
Мои дальнейшие размышления над очерком не очень отличаются от приведенных. Удивляет замечание о ненависти к детям. Возможно, автор, стараясь описать собственное настроение, сделал очередное обобщение. Ненависть к детям, не обостряет восприятия текста. На помощь обычно приходят диалоги. В данном случае диалоги детей между собой. Ваши разговоры с ними. Неприятные случаи.
Автор не трудится досказывать "другие истории". Когда в 33Кб встречается ссылка на "другую историю" однажды, это можно отнести к желанию автора обойти незначительные события. Но зачем тогда о них упоминать? И был ли мальчик?
Далее.
"Керчь, древний греческий Пантикапей, столица Боспорского государства, когда-то спорила, стоя на вершине горы Митридат, своим могуществом с Вечным Римом. Сейчас о Пантикапее напоминают лишь развалины -- точно изломанные крылья возгордившегося Икара, точно обломки Вавилонской башни или окаменевшие стоны терзаемого Прометея...
О чём могут сказать Нимфей, Тиритака, Мирмекий, Порфмий, Илурат? Это названия греческих городов, раскопки которых ведутся на территории нынешней Керчи. Турецкая крепость Еникале, древнейший православный храм Иоанна Предтечи, выстроенный уже в городе под названием Корчев и до сих пор принимающий прихожан... Вот она -- Керчь историческая, Керчь, о не-узнании которой я жалею..."
И очень жаль, что так получилось. Автор роняет имена, не сопровождая их сказаниями, легендами, фрагментами исторических документов. Это же очерк! Повествование началось с личных переживаний, не связанных с историческими причинами, и дальнейший текст не балует другими чертами.
"Шансонутые" завершают очерк. Чем? Сосредоточенностью автора на собственных ощущениях. Это неплохая тема, если больше написать не о чем. Пусть произведение не войдет в большую литературу. Что за беда? Автор высказался на тему, которая его беспокоила, и это замечательно. Жаль только, что автор не рассказал о Грозном, войне, ожидании новостей, отвращении к возне в желтой прессе, опасениях за судьбы оставшихся и бежавших подобно семье автора. Не у всех нашлись родственники на Украине. Не все живы! В эпиграфе слова о прошлом, куда, конечно, нельзя вернуться. Но очерк о Грозном не может быть написан всего лишь об этом.
Хочется, чтобы автор нашел в себе силы вернуться к теме и написать нечто, что я - не житель Грозного - написать не в состоянии.