Ветер, ветер. И сегодня - весь день до ночи. Гонит, гонит по степи ковыль волнами, из-под Небесного Шатра пришёл, ищет, ищет успокоения. Осень. Небо в прочерках метеорных - Очирвани в щель глянет быстрым оком на дела людские. Раз-другой глянет - брови сдвинет, спешится, коня к Алтай Гадас привяжет, да на дракона Лу вскочит и ну, метать стрелы громовые - нерадивым наказание. Тучи горизонт заволокут, дожди прольются. А пока вот он - Кол Золотой, Алтай Гадас, сияет посреди Шатра Небесного, точно на севере, вечно на севере. Всё меняется год от года, старики уходят, дети родятся, лишь гора Сумбер вершиной в Золотой Кол уперлась от века...
Резким порывом ветра сбило провода динамо, замигала лампочка под сводом шатра, волосок забился, как стреноженный жеребёнок. Старый Чулуумбаатар отложил починяемую упряжь, откинул чёрный войлок шатра, вышел под звёзды. Внучка его Сарантуяа кинула короткий взгляд в проём, тонкие пальцы над вышивкой мелькнули - глаз её острый, что у того Очирвани. Да и то сказать, скоро год как онемела, сперва всё молчала, слёзы лила, отказывалась от питья и пищи, пока бабка Чимэг не взяла малую под опеку. В прошлую осень приехала Сарантуяа из города к деду погостить, похвастаться поступлением в столичный Университет Культуры Народов, ехала на неделю, осталась в степи на год, а там - кто знает? - может и на всю жизнь. Без бабки Чимэг теперь ни шагу. Старая Чимэг на семь ступеней в Небо ходила, на девять камней под Землю спускалась, дымом дышала, во сны беспокойные пробралась, тайну болезни выведала.
Чулуумбаатар повозился у старенького генератора, кинул псу пресную лепёшку, запахнул покрепче полы халата от пронизывающего ветра, не по-старчески чутким ухом уловил за ветром стук копыт - Чимэг трусит на кобылке, космы по степи распустив. Гостя у порога встречают - Чулуумбаатар присел на камень у входа в шатёр, лицом к северу, глазами в ночь. Узкий полуприщур Луны золотится с восточного края неба, скоро, скоро быть ей самой полной и круглой в году, Середина Осени, праздник счастливых семей, согласье вокруг очага - отражение мирового порядка.
- Сайн, сайн байна уу! - Чулуумбаатар засуетился, взял под уздцы нервно переступающую, разгорячённую степной дорогой лошадь.
Оба вошли в шатёр. Хозяин предложил гостье расшитую подушку, бросил в чашку щепоть соли, коровьего масла, залил густым молоком из бурдюка, сдобрил овсяной мукой и, щедро долив отваром кирпичного чая, вложил в узловатую горсть Чимэг. Она отхлебнула, шумно потянув губами, почмокала и заговорила, оборотясь к замершей в углу Сарантуяа:
- Сроку тебе, дочка, неделя осталась. Сон мне в прошлую ночь был. Три колодца совместятся, Восьмая Луна народится. Торкает горло-то?
Сарантуяа кивнула, опустив глаза, сжала тонкие пальчики на коленях на расшитом цветами халате - не считано их за год-то расшила.
- А ты, сосед, собирайся в дорогу. В город поедешь.
- Разве в Хоххот, к сыну с невесткой? - старик подался вперёд - На кого ж её-то оставлю? - кивнул в сторону внучки.
- Не то. Хоххот минуешь, не задерживаясь, в столицу отправишься. Храм Извечной Гармонии там есть, Юнхэгун. Дождёшься у его Западных Ворот полуночи, а как в колокол ударят, Слово, что я тебе передам, скажешь. От Слова Земля расступится, Небо разверзнется, Три Колодца в точности совместятся, тогда и Восьмая Луна народится, и немота у внучки сгинет. А я тут за всем пригляжу, да как срок выйдет, пуповину обрежу. Дорога дальняя, выйдешь завтра поутру - только-только к сроку успеешь. Я же и нынче здесь останусь. Слово шепну на рассвете, чтоб не при Старой Луне-то.
- Надо, так надо. Хоть путь и неблизкий, да денег должно хватить. Если с моим генератором справишься, и телевизор смотреть будете, всё веселей, чем ветер до утра слушать.
Они ещё посидели чуть, обсуждая хозяйство, да потягивая сытный, горячий чай из тонких городских чашек, сыновнего подарка, последним глотком из своей Чимэг окропила порог, да и улеглись спать, погасив двадцатипятисвечовую лампочку, висящую под сводом шатра на голом шнуре.
Сарантуяа снился сон. Снился каждую ночь, с тех пор как приехала к деду. Плотная, ласковая прохлада сна властно втягивала в себя, едва дневные впечатления отлетали от расслабленного сознания. Будто бы стоит Сарантуяа в красных, расшитых золотом свадебных одеждах, откинув полог, у выхода из богато убранной дедовой юрты, а степь залита лунным светом такой дивной красоты, словно алмазами усыпана. Выходит Сарантуяа из шатра, оборачивается, а шатра-то никакого и нет - и загона с овцами нет, и коновязи, и старого генератора, только степь кругом алмазная под куполом Шатра Небесного, сверкает-переливается, нездешним огнём горит. Каждая метёлка ковыля серебряной ниткой под ветром тонким колышется, такыры нефритом белым да розовым сложены, синим да красным яхонтом с боков оторочены. А посреди степи, прямо у ног - дерево, и так ловко ствол его изогнут, словно ступенями, что нельзя на них не ступить. Только стала Сарантуяа всходить по стволу, как охватила её радость нездешняя, восторг невиданный, и чем выше она всходит на то дерево, тем тоньше да изысканнее радость делается, восторгом наливается, во все уголки души проникая. А как ступила на последнюю, седьмую ветвь, едва не захлебнулась счастьем несбыточным, вкруг неё и в ней самой разлитым. Всё с дерева видно - куда взор ни кинь - и Земля, и Небо, и Мир Подземный - всё счастьем дышит, тенгри, терены, звери и люди - каждому доля своя и каждому Тропа своя начертана. Пройди Тропой той смело, сохрани любовь изначальную, с жизнью тебе подаренную, каждому от века знакомую, как запах матери, как ветерок весенний, как солнышко в степи, как молоко парное. Люби всё, к чему прикасаются руки твои, сердце твоё, даря жизнь - люби, люби - жизнь отнимая. Не предай, не черни сердце пакостью наживы и зависти, не принижай себя, не возвеличивай, и Мир с тобой поделится богатствами несметными, счастьем земным и небесным.
Взглянула Сарантуяа под ноги, а под ногами её в свадебных башмачках - кошма лунной и солнечной нитью расшитая. Ступила на кошму, колени преклонила, на запятки туфелек присела. И вот уже вся степь далеко внизу осталась, едва видна, а вокруг черный войлок Шатра Небесного стальными иголками проткнутый. В своде его Алтай Гадас - Кол Золотой, а вокруг медленно кружат Хухедей-мерген, Долой эбуген, Мичит да Цолмон - звезда утренняя нежная. Только налюбовалась Сарантуяа на небесный танец созвездий, как справа от неё на расшитой кошме сиянье возникло. Да такой силы, что и глаз поднять невозможно. Зажмурилась Сарунтуяа, обернула лицо вправо, потянулась губами, языком коснулась сияния. Тут горло её словно серебром горячим обожгло. Закричала в крик, застонала и проснулась в шатре дедовом с горлом тоской неизбывной сжатым, немотой небесной скованным.
Старая Чимэг и Чулуумбаатар до зари поднялись - в очаге дрова степные, до сухого стука ветрами выбеленные, потрескивают, искры в небо предрассветное пускают вслед гаснущим звёздам. Вышла Сарантуяа на порог, простилась с дедом, прильнула к щеке морщинистой. Старая Чимэг на небо глянула, рукой на запад махнула, Слово, в кулаке зажатое, старику на ухо шепнула. Чулуумбаатар коня пришпорил, застучали по такыру копыта, пыль белёсая, солёная заискрилась.
До Столицы дорога, неблизкая - всё на юг да к востоку - сперва до нового шоссе конным переходом, там коня отпустить - сам дорогу обратно отыщет, от Болор-Батора автобусом до Хоххота, а там уж поездом до самой Северной Столицы несколько суток, каждому камню станционному кланяясь. Но быстро ли, медленно ли, каждая дорога кончается. Кончились поля крестьянские, сжатые да вновь распаханные, замелькали за окном камнем гранитным, гладко тёсанным, пригороды Пекинские, потянулись пассажиры к выходу и схлынули на перрон Западного Вокзала тугой людской волной, растеклись каждый в свою сторону, как ручьи весенние. Вышел Чулуумбаатар на площадь привокзальную, глаза поднял - чудной город. Дома огромные солнце загородили, машины кругом - и выше и ниже, словно по кушаку в несколько раз вкруг пояса обёрнутому, по змеящимся вкруг вокзальной площади мостам бегут. Где ж найти тот Храм Извечной Гармонии, о котором Чимэг говорила? И будто бы понятно дорогу обсказывала, вроде бы, надо сперва по земле пройти-проехать, потом под землю спуститься, а дальше из-под неё подняться в условном месте, что именем храма называется, но в какую же двинуться сторону? Совсем растерялся старик, а солнце уже к западному краю неба склонилось, позолотило огромные зеркальные панели высотных зданий, расплескалось в окнах жилых домов, что пониже. Не на шутку испугался Чулуумбаатар - то влево кинется, пройдёт до поворота, то вправо, до следующего. Спросить бы кого, да народ городской, все занятые, а и как спрашивать-то? Говорить за свою жизнь по-китайски старик так и не выучился, это больше молодым надо, понимал с грехом пополам, чтобы каналы центральные по телевизору смотреть. Подумал, остановился у автобусной остановки, стал прислушиваться, не закричит ли кто из билетёров знакомое название.
- Их баярлалаа, охин минь! - обернувшись на голос, ответил с облегчением.
Стройная девочка, не старше Сарантуяа, улыбнулась ему родной улыбкой монгольских степей. Одета по-городскому, в руках книжки - студентка, а смотрит приветливо.
- Мне бы Храм Извечной Гармонии найти. До полуночи времени мало осталось, а надо ещё и по земле пройти-проехать, и под землю спуститься. Не проводишь ли, милая?
- Провожу, дедушка! Тут недалеко, сперва на автобусе, вот на том, большом, до метро, а там, на метро до самого Юнхэгуна, за пару часов доедем! - засмеялась открыто и ласково.
До Юнхэгуна добрались уже в сумерках. Чулуумбаатар всё расспрашивал Оюун, свою провожатую, про столицу, да про учёбу в университете, про город большой и запутанный. А она рассказывала ему интересное, не забывая следить за дорогой и пересадками с линии на линию. Станции подземные, лестницы переходов, кишки туннелей мелькали перед глазами старика стоцветным калейдоскопом, спины людские, лица - и все спешат куда-то, вот отошёл полный поезд, а через минуту новый - и всё также полон. Кругом камень да бетон, решётки разделительные поток людской на рукава рубят. Оюун, спасибо ей, написала на бумажке обратную дорогу, Чулуумбаатар бережно листочек вчетверо свернул, за пазуху сунул, не потерять бы! Ну, вот и станция именем храма названная, поблагодарить за помощь, оставить подарок - клык волчий, сыном на охоте добытый - прощай, девочка, спасибо тебе! Вышел из душного вагона, рукой махнул личику улыбчивому за мигом съехавшимися стеклянными дверями, и к выходу.
Вверх по ступеням, поворот, ещё поворот, снова по ступеням. Вот уже и выход из подземелья близок, остался всего один пролёт лестницы. Отчего в переходах пекинского метро такой ветер, а внизу, на станциях, душно? Но здесь, кажется, поток воздушный ещё плотнее, злее, прямо в лицо веет ветер, да бубен бубнит сверху чуть слышно. Ветер и бубен. Забилось сердце у старика сильнее - близится час назначенный. В переходе безлюдно, пахнет сандалом, чувствуется близость храма. Пока старик вверх поднимался, ветром сдуваемый, Луна над Юнхэгуном взошла. Полная, самая ясная и чистая в году, самая круглая, к земле близкая. Середина Осени. На небе ни облачка, полночь вот-вот настанет, звёзды - булавки драгоценные в Шатре Небесном, словно только что скованные, сияют. Обошёл Чулуумбаатар Храм с наружи, вот и Ворота Западные. Сводом небесным полюбовался, а тут и в колокол ударили.
Произнёс Чулуумбаатар Слово, вплелось оно в колокольный трепет над Юнхэгуном, понеслось выше, выше, в небо, к звёздам, Три Колодца совместились, в немом крике родилась Восьмая Луна, вышла тонким кинжальцем молодого месяца из горла Сарантуяа, округлилась в боках, стала неуверенно восходить на небо с западного угла, наткнулась на белёсый рубец Млечного Пути и покатилась по нему резвей, набирая силу, ярким нефритовым диском. Какое-то время на небе сияли две Луны - молодая разгораясь, старая тускнея, покуда совсем не превратилась в лёгкий, голубоватый скелет. Восьмая Луна вошла в полную силу и поглотила его.
___________________________________
Примечания автора:
Небесный Шатёр - Небо по монгольскому поверью представляет собой шатер, накрывающий Землю куполом
Очирвани - бог-громовержец у монголов
Алтай Гадас - Золотой Кол, Полярная Звезда, находящая с неподвижном центре неба
дракон Лу - мифический персонаж-громовержец
Сумбер - от Сумеру - гора, находящаяся по монгольским поверьям в центре Мира.
Сарантуяа - женское имя у монголов, Лунный Свет.
Чимэг - женское монгольское имя, Украшение
семь ступеней в Небо, девять камней под Землю - по представлениям монголов, небо состоит из семи сфер - ступеней, а нижний мир, подземелье - из девяти каменных ярусов
Середина Осени - праздник, популярный на Дальнем Востоке, день, когда Луна ближе всего находится к Земле
Сайн байна уу! - приветствие у монголов
Сайн, сайн байна уу! - ответ на приветствие
Хоххот - город во Внутренней Монголии (одной из западных провинций современной КНР)
Юнхэгун - буддистский храм в Пекине ламаистской линии буддизма
седьмую ветвь древа - имеется в виду Мировое Древо, ветви которого соответствуют ярусам Неба
тенгри - духи у монголов
терены - демоны у монголов
Хухедей-мерген - созвездие Орион
Долой эбуген - созвездие Большая Медведица
Мичит - созвездие Плеяды
Цолмон - Венера
Болор-Батор - селение во Внутренней Монголии, Хрустальный Богатырь
Хун гуай би танд туслаж чадах уу? - Не помочь ли вам, дедушка?