Чуднова Ирина Викторовна: другие произведения.

Три воспоминания начала восьмидесятых

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 21, последний от 22/07/2007.
  • © Copyright Чуднова Ирина Викторовна (irina@lib.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 17k. Статистика.
  • Сборник рассказов: Россия
  • Оценка: 7.68*24  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мой отец - военный, кадровый офицер-ракетчик, поэтому моё детство, пришедшееся на семидесятые-начало восьмидесятых, прошло в городе Ясный Оренбургской области, где отец служил в те годы. Отчего-то в эту зиму воспоминания того времени посещают меня особенно часто. Повинуясь памяти, я записала три коротких рассказа и представляю их на читательский суд.


  •    Город Ясный. Восьмидесятые.
      
       Очередь
      
    Когда мне было лет восемь, я должна была покупать молоко и хлеб, потому, что мама приходила с работы довольно поздно. Жили мы тогда в маленьком военном городке в Оренбуржье. В тот год я училась во вторую смену, но всё равно практически каждый день возвращалась домой раньше мамы, поэтому молочная обязанность, благоприобретённая ещё за год до того, в первом классе, так и осталась моей. И вот как-то раз я замешкалась в школе, уже не помню, по какой причине, и прибежала домой на полтора часа позже. Молоко у нас в городке завозили в магазины ближе к концу рабочего дня жуткими алюминиевыми флягами и втаскивали через подсобку строго определённое число этих самых фляг, исходя из "ранга" торговой точки. Сперва молоковозка разгружалась в гастрономе, потом в "деревяшке", следом в "26-м", а самая последняя и самая большая порция доставлялась в ТБЦ (торгово-бытовой центр). И вот я рванула сперва в "26-й", отстояла до половины последней фляги, стало понятно, что уже не хватит, не может хватить (даже если случится чудо, и каждая тетёнька купит всего по одному литру). По дороге забежала в "деревяшку", но там, конечно, уже всё разобрали ("деревяшка очень маленький магазин и завоз туда всего три фляги), оставались гастроном и ТБЦ, понятно, что в гастрономе наверняка уже не достанется, потому, что туда кроме жителей военного городка приходили "гражданские", те, кто работал на заводе Киембай. Я побежала в ТБЦ, и как раз успела к завозу, но очередь была к тому моменту довольно длинной, у прилавка теснились люди в тяжёлых шубах, а хвост притопывал на улице, однако, в ТБЦ сгружали почти половину всех бидонов, которые умещались на молоковозке, поэтому у меня был весьма реальный шанс.
       Где-то через час я была уже почти у цели и нащупывала три "двацюлика" в кармане - шестьдесят копеек, ровно на три литра, до заветного "ну, давай свой бидончик!" оставалось три тётечки, народ стал волноваться и напирать сзади, стараясь продвинуться поближе, чувствовалось, что молоко уже заканчивается, и черпак начинает чаще стукаться о дно фляги.
    И вот в этот момент, зажатая шубами, я почувствовала, что в глазах у меня темнеет, сознание уплывает куда-то вправо и вбок. Так иногда случалось от долгого стояния на школьных линейках...
    Когда после приятных молоточков в виски я открыла глаза и заверила какого-то дядечку-прапорщика (военные дети, мы, с детского садика умели различать звания по числу, размеру и расположению звездочек на погонах) "что всё в порядке, мне уже совсем хорошо!", стало понятно, что если вот сейчас не рванусь к прилавку - молока сегодня не достанется. Рванулась, меня спросили за кем стояла, я обвела взглядом очередь и, не найдя ни одной знакомой шубы, обречённо пожала плечами. Тут мне посоветовали от прилавка: "встань, девочка, в хвост, раз не знаешь своей очереди"..
    До сих пор помню этот случай, до сих пор не понимаю, как в нашем городке, где практически все всех знали, где у меня было чудесное, наполненное добротой, помощью старших и взаимовыручкой детство, мог произойти такой случай. Прапорщик начал было возмущаться, но его послали подальше неожиданно солидаризовавшиеся тётки из очереди и продавщицы, вероятно, жёны его же сослуживцев, он положил мне руку на плечо и повёл домой, "объяснять маме, почему сегодня в доме не будет молока"...
      
       02.01.2004г. г. Пекин, Шанди, Сили, 3.
      
       Потерянное молоко

    Декабрь и январь в Оренбуржье самые чудесные зимние месяцы. Напрочь установившийся антициклон, мороз бодрящий, яркое солнце днём, звёздное небо ночью, по утрам богатая бахрома инея на панцирной решётке городских заборов. Правда, темнеет рано. Но в Ясном до середины восьмидесятых, пока мы там жили, было совсем безопасно. Дети играли на улице до самых "добровольных дружинников" - это были школьные учителя с красными повязками, они загоняли детишек по домам часов в одиннадцать. Снега кругом было столько, что все детские игры были обязательно завязаны на строительстве "замков", "иглу" "ледяных горок", катков, "подземных ходов", "гнёздышек" и лыжных дорожек.
    Зимой весь городок напоминал сложноразветвлённую систему окопов и траншей, потому, что если снег после снегопада не убрать, то к подъездам домов пройти было бы невозможно, вот в этих сугробах и прокапывали пешеходные дорожки, скидывая снежную массу на обе стороны, окна первых этажей почти всю зиму были под снегом и электричества в таких квартирах нагорало за зиму - страшно подумать! Любой путь, который летом занимал от силы минут пять или шесть, после очередного снегопада превращался в целое путешествие по узким лабиринтам. Правда, был наш, детский способ - мы строили ходы прямо сквозь сугробы, чтобы проникать из двора в двор через "чёрные лазы" и "тайные подземелья". Это очень упрощало, например, поход за молоком - взрослый должен был обходить едва ли не километр-два, а детишки на карачках по "тайному лазу" преодолевали всего каких-то 150-200 метров. Это присказка, а вот и сама история.
    Пошли мы как-то с младшей сестрой за молоком, как всегда, с нашим тёмно-синим, в лучах вечерних фонарей почти фиолетовым, эмалированным бидончиком с крышкой. Кажется, все тогда с такими ходили. Купили молока. И даже довольно быстро, поэтому обратно шли, не слишком торопясь. Сперва объели остатки инея на решётке у детского садика "Звёздочка", соревнуясь, кто слопает больше и быстрее, потом нашли белое, девственно чистое, снежное пространство и я учила Галю писать сложное слово "съезд" и римские цифры "XXV", потом там же, на свободном от надписей кусочке рисовали смешные рожицы, потом нашли хорошо раскатанную ледовую дорожку и развлекались ещё некоторое время, изображая "Елену Водорезову", потом пихались с разбега плечами и некоторое время валялись на вершине двухметрового сугроба, придумывая имена звёздам и разыскивая на чёрном небе ковш. Где-то на середине пути Галя вспомнила про "новый, прямо совсем вчерашний, тайный лаз", как раз до нашего подъезда, и мы решили сократить путь. Тут надо сказать, что лазами для походов за молоком пользовались обычно в направлении "туда", а без фонарика да ещё впервые в незнакомом извилистом ходе - это было, конечно, весьма рискованное предприятие, но мы прошли его с честью, и даже Галка не заплакала, хотя начерпала полные валенки снега.
    Когда мы пришли домой и отдали папе бидончик, вдруг выяснилось, что он совершенно пустой, хотя признаки молока в нём всё-таки есть, да и крышка на месте. На немой вопрос отца мы с Галкой переглянулись и резюмировали - "потеряли молоко!"
    "Потеряли - ищите!" - строго сказал папа. Потом поколебался и составил нам компанию. В общем, прошли мы втроём по всему маршруту, наперебой рассуждая, куда могло деться молоко, и на каком этапе получилось так, что крышка бидончика на места, а содержимое нет. Рассуждение было примерно в таком ключе:
    - А помнишь, мы иней ели?
    - Ага, мы его воон там ели, а бидончик аж воон там стоял!
    - А ты его ещё картонкой прикрыла, чтобы никто не унёс!
    - Ага! Такая картонка магазинная! Смотри, вон она валяется!
    Папа смотрел на ту жуткую картонку, с примёрзшими кусками крови и буроватого говяжьего жира, на железную решётку, которую его дочери "объели от сюдова до сюдова" и, как я теперь понимаю, ему вспоминался давно забытый вкус детских забав. Однако он мужественно переносил наши откровения и даже не ругался вслух.
    Сломался папа на лазе полуметрового диаметра, в который ему было предложено забраться. В общем, в нору он не полез, сказал, что обойдёт и встретит нас с той стороны. Это и помогло найти пропажу. Мы потеряли молоко почти у самого выхода из лаза и ничего удивительного, что одна из бродячих собак нашла смерзшийся правильный цилиндр бело-голубого (от изрядной порции воды) цвета, который непонятно как выкатился из прижимаемого мною к груди в узком лазе бидончика. Папа первым его заметил и почти геройски отогнал собаку, а слегка оцарапанный и погрызенный молочный столбик мы погрузили на его законное место и отнесли домой. В подъезде отец строго посмотрел на нас и взял слово, что мы ни за что не расскажем маме всех обстоятельств и злоключений вторичного обретения ценного продукта. Особенно про собаку, добавил он. Мы, конечно, согласились, мама у нас брезгливая, она бы не поняла и, пожалуй, даже выкинула бы то молоко в мусорное ведро.
    Домой пришли загадочные и довольные все трое, долго сидели на кухне, пока молоко размораживалось и кипятилось в алюминиевой кастрюльке с погнутым краем, а потом с редким удовольствием ели гречневую кашу и пихались под столом коленками, а папа так и не сделал нам ни одного замечания.
      
       02.01.2004г. г. Пекин, Шанди, Сили, 3.
      
      
       Танец, Который Говорит Без Слов
      
      

         Мне было 10 лет, я училась в третьем "Г" классе Комаровской средней школы города Ясного Оренбургской области, когда нашему директору Пименову Николаю Яковлевичу пришло время уходить на пенсию.
        Январь тысяча девятьсот восемьдесят четвертого был в самом разгаре, четырнадцатое - число, на которое назначен день проводов директора на пенсию, оказался чудесно кружевным днём, весь город в инее, застывшая нежность разлита повсюду - каждый шаг, словно стежок вышивальщицы по тонкому беленому холсту и нельзя ошибиться - неисправимо. В школу я шла вместо всегдашних пятнадцати минут целых полчаса, любуясь бесконечной графикой зимы, штриховкой тонких веток карагачей по белому, снежному, по молочно-розовому, небесному, по нейронно-серому - моей памяти. Мой путь - сперва по дорожке мимо дома до памятника Неизвестному Солдату, известному в народе, как Алёша, потом по аллейке, через дорогу, мимо жилых домов, параллельно панцирной решётке, огораживающей пустырь будущей стройки, минуя школьный сад, вдоль ограды, до самых дверей школы, останавливаясь на каждом углу, у каждого дерева, поймавшего мороз в силки ветвей. В те времена я училась во вторую смену, с двух часов и, случалось, до самых занятий находилась в наполненной лишь собой и миром пустоте - ни одного человека, ни одного услышанного или сказанного слова, разве радио на кухне. Не будь тех молчаливых времён, сегодняшняя я стала бы совсем другим человеком, возможно, более общественно-полезным, но менее внимательным к мелочам, проявляющим истинную природу вещей.
        Тщательно очистив шаркающим движением подошвы сапожек от снега и переобувшись в "сменку", я прошла мимо дежурного в "отсек третьих классов". Четыре урока - математика, письмо и чтение, природоведение, физкультура, задания, проверки, оценки, но не это сегодня самое интересное - я в числе нескольких учеников школы приглашена на прощальный вечер директора. Именно поэтому я единственная в своём классе, на ком сегодня белый передничек и яркие банты, единственная, чьи мысли далеко от уроков, потому, что беспрестанно, в торжественном подъёме повторяю слова приветственного адреса.
       Школьный день подходит к концу - за окном темно, фонари, одноклассники собираются по домам, подхожу к нарядной Вере Петровне - она кивает мне головой - мол, всё ли помнишь, отвечаю ей так же, заговорщицким кивком - всё, и мы поднимаемся на второй этаж в актовый зал, где уже идёт полным ходом подготовка к чествованию.
        Вообще-то мне не симпатично это слово "чествование", веет от него каким-то официозом, чем-то притворным и приторным, фальшивым, каким-то "днём заштатного города" или "пионерской речёвкой с похмелья", впрочем, такие слова у каждого свои. Но все приготовления того дня так замечательно укладываются в это понятие "подготовка к чествованию", что даже в памяти иным словом и не назвать. 
        "А стульчиков хватает ли?", "а где представитель из горОНО? будет через час? чудесно!", "ребятки, пионеры, постойте пока вот тут, вас потом позовут, можете пока съесть по булочке в буфете", "а столы мы сдвинем букой "пэ", мальчики-старшеклассники, помогите!" и так далее, на целый час, а  может и дольше, родители предупреждены и зайдут за нами в десять вечера. Но, кажется, никакой прозе жизни не отбить торжественного ощущения праздника, которое с утра поселилось в моей душе и напрочь завладело ей, ведь сегодня ещё и день моего рождения, десять лет! Немного страшно и торжественно, тонкая струнка от горла до низа живота натягивается всё туже и туже, тронешь - зазвенит, хочется грызть ногти и придумывать стихи.
         Наконец, всё готово. Торжественная часть - всё строго по сценарию, ни на шаг не отступая, дородная церемонмейстерша, а в обычные дни Любовь Ивановна, преподаватель музыки, между учениками прозванная "Любашей с новым баяшей", строго следит, чтобы не случилось заминки. Я в свою очередь чеканю слова поздравления "от имени и по поручению учащихся третьих классов", преподношу дежурный, но такой чудесный среди зимы букет гвоздик директору и направляюсь, было, к выходу - но что-то ломается в процедуре - виновник торжества царственно поднимается со своего места, берёт меня за руку и ведёт к столу, усаживает перед чашкой и десертной тарелочкой из школьного буфета. Учителя переглядываются между собой, но не возражают, через полчаса за столом оказывается с десяток разновозрастных учеников, среди которых я самая младшая, хорошо, что хотя бы с пионерским галстуком, а не со звёздочкой.
         Наконец, официальная часть подошла к концу, сцена опустела, верхний свет погасили, буфетчица разливает чай, пластинка шипит под иглой проигрывателя, свечи потрескивают фитилем в парафине. Можно расслабиться и даже попробовать торт, который только что подали к чаю с самым настоящим лимоном. Разговоры совсем другие - шутки, смех, ещё чуть и субординация уходит на второй план - в большой зале женщины, мужчины, дети, глаза блестят, слова льются непринуждённо и искренне, виновник торжества уже не кажется твёрдой скалой, закованной в мундир министерства просвещения - это импозантный седовласый мужчина в добротном костюме с тонкой сеткой морщин в уголках глаз, с неподражаемым умением показать каждому присутствующему, что он желанный гость на этом вечере.
         Я не помню, в какой момент появилось вино, потому, что мне, конечно, не налили ни капли, но вдруг стало шумно, все заговорили одновременно, стали подниматься с мест и музыка сменилась с классической торжественной на танцевальную. Вдруг представитель гороно, молчаливый до того момента, поднялся со своего места и попросил слова. Все замолкли. Он приветствовал друга юности, долго рассказывал про то, как начали строить город, как они жили сперва в вагончиках, а потом во времянках, как построили вот эту самую школу, как Ясный получил статус города, рассказывал про давние случаи из школьной практики, моя память не сохранила эти подробности, а потом вдруг вынул из-за спины подарок - старую виниловую пластинку шестидесятых годов и попросил завести её прямо сейчас, потому, что эта песня и есть его дар старому другу. Любаша стремительно, не смотря на полноту, метнулась в угол к музыкальному аппарату, зазвучали первые аккорды. Представитель горОНО обвёл взглядом затаивший дыхание зал: "это та самая песня, Коля, приглашай же на танец даму!"
          Голос с пластинки бархатно пел: "эти глаза напротив, калейдоскоп огней, эти глаза напротив ярче и всё сильней, эти глаза напротив чайного цвета, эти глаза напротив - что это, что это!" Николай Яковлевич сдвинул в сторону стул, одёрнул пиджак и направился в мою сторону, когда я поняла, что не только в мою сторону, но и прямо ко мне, он уже оказался рядом и галантнейше подал мне руку, приглашая на танец. Я взглянула ему в глаза, протянула руку и под плотную, осязаемую волну немого недоумения учителей вышла из-за стола.
        "Пусть я впадаю, пусть, в сентиментальность и грусть, мой неотступный мотив - эти глаза напротив!" - голос звал, голос обещал дальние страны, голос захватывал и не отпускал ни на секунду, и я - высокая для своего возраста - 150 сантиметров - девочка-третьеклассница в коричневом школьном платье, кружилась в вальсе, влекомая седовласым шестидесятилетним мужчиной, глаза в глаза, ладонь на ладони, прямая спина, подбородок приподнят, бёдра напряжены, движения сотканы в единую ткань - не надо задумываться, только смотреть в эти глаза напротив и верить, всё будет хорошо - вся жизнь, как танец в паре, только будь собой, доверься тому, кто рядом, и не бойся отдать себя, до капли..
         Сколько это длилось? Минуты три-четыре, любая песня звучит не дольше, но и по прошествии двадцати лет, заслышав "эти глаза напротив", я подтягиваюсь и замолкаю, охваченная воспоминанием - в свой шестидесятый день рождения уверенный в себе, сильный мужчина подарил мне, десятилетней девочке, самый чудесный подарок - Танец, Который Говорит Без Слов.
      
       14.01.2004г. г. Пекин, Шанди, Сили, 3.
      
      
  • Комментарии: 21, последний от 22/07/2007.
  • © Copyright Чуднова Ирина Викторовна (irina@lib.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 17k. Статистика.
  • Сборник рассказов: Россия
  • Оценка: 7.68*24  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка