Дубинин Александр Валерьевич: другие произведения.

Memento mori

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Дубинин Александр Валерьевич (klop68@mail.ru)
  • Обновлено: 15/10/2009. 17k. Статистика.
  • Статья: Россия
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:

    Memento more.

       Был желто-красно-серый осенний вечер, я как раз возвращался домой, уставший и голодный. Вдруг откуда-то, с неба, на землю упал холодный, тяжелый дождь, люди пооткрывали зонты, натягивали на головы пакеты, забегали, как в разворошенном муравейнике. И я тоже побежал, некоторое время сам не зная куда. Дождь большими каплями уже стекал по моему лицу, капал с носа, бровей, подбородка, забирался уже под рубашку. "Да, я промок насквозь" - щелкнул тумблер в моей голове, и, забежав в первый попавшийся подъезд, я погрузился в пыльную его темноту и надежность (и еще эта сырая вонь из подвала), потом эти первые ощущения, как ослепляющая вас вспышка, надолго остались в мозгу. Я еще не подозревал, что скоро узнаю и почувствую такое, что круто повернет мою жизнь, такую же серую, как это осеннее небо.
       С присущей мне практичностью, я снял носки, повесил их на еле теплую, грязную батарею, отжал рубашку, снова надел, укутался в куртку, отправил голые ноги во влажные ботинки и сел на лестнице. Если бы кто-нибудь видел меня сейчас со стороны, то отметил бы, что я похож на ночного филина, поджидающего, что где-нибудь внизу зашуршит мышь. Такая белиберда лезла мне в голову, а между тем, неизвестно почему, страстно захотелось курить. Раньше я баловался этим в школе. После уроков мы убегали на пустырь неподалеку и курили "Приму", поперхаясь и кашляя. Сейчас это вспоминается мне отчетливо, но как-будто из другой жизни, будто не со мной. Так сидел я на лестнице, читая на облупленных стенах подъезда надписи, оставленные моими предшественниками. Они теперь уже стали историей, кто знает, может и этот рассказ, который многие не понимают, со временем станет классикой, и его будут проходить в школе. Только я до этого не доживу.
       Пока я переваривал в голове эти мысли, в темном углу, рядом с подвальной дверью что-то зашуршало, и из темноты прямо на меня вышел человек. Сначала я подумал, что это бомж, так неряшливо он был одет. Грязные джинсы его во многих местах ощетинились нитками, рукав пыльной ветровки был порван, ниже одет старый, растянувшийся, волосатый свитер, в волосах торчала свалявшаяся паутина. Он вышел на свет (если это можно назвать светом) и я разглядел его до конца. Это был мужчина, лет 30 или около того, с вытянутым, красным, но, в общем, приятным лицом. Глаза его были мутны и налились кровью, видно он сильно мучился с похмелья. Незнакомец вежливо поздоровался (речь была тяжелой) и попросил выпить. Я ответил, что у меня нету, а он, поразмыслив, поднял указательный палец вверх и нырнул в свой угол. Через несколько мгновений человек показался вновь, лицо его повеселело, а в правой руке он держал чуть начатую бутылку "Агдама". Глотнув из горла и по-русски утеревшись рукавом, незнакомец подсел ко мне рядом и представился. Назовем его Игорем. Игорь сказал, что живет далеко отсюда, в другом районе, и что вчера ночью забрел сюда случайно. Объясняя это довольно пространно, он поминутно прикладывался к бутылке и, чем больше он это делал, тем больше прояснялись его глаза, а речь становилась понятней.
       Так я узнал его. Человека, который...хочется метко обозначить его одним словом, одним выражением, но не получается, да и не получится.
       Игорь рассказал мне о своей жизни, вернее последних ее годах. Оказывается, ему было всего 25 лет, и его недавно бросила девушка. Дело в том, что Игорь писал рассказы, он любил сочинять. В одном из них парень убил свою возлюбленную, потому что ему показалось, что она толстеет. В одно прекрасное утро он подошел к ней со спины, когда та стояла у окна, и нанес один удар молотком по голове. "Один, всего один удар, - говорил Игорь, - и жизни нет. Что же она тогда стоит?" И потом еще добавил: "Правда похоже на Достоевского?" И засмеялся каким-то странным смешком. Да, вот еще что, мне это потом запомнилось. У меня все время не выходила из головы эта странная полуулыбка, как-будто натянутая на лицо. Когда он улыбался, глаза его были пусты. Все вместе, это производило нехорошее впечатление. Итак, когда Игорь показал рассказ своей девушке, та устроила сцену. "Сначала у нее полились слезы, - говорил он, - потом сквозь рыдания начали вырываться слова, она попятилась от меня к стене". "Ты - псих, псих, - орала она, - шизик, тебе надо лечиться и прекратить писать эту ересь". Потом, прорыдавшись, она собрала свои вещи и ушла. "Больше я ее не видел, - сказал он, - наверное, сейчас работает в каком-нибудь задроченном Макдональдсе". Игорь предложил мне выпить. Что делать, если ты вдруг, неожиданно для себя, оказался в ловушке на неопределенный срок. Расслабься и получай удовольствие. Я принял бутылку из его рук, так как дождь уже перешел в ливень и водопадом стекал по мутному стеклу подъезда. Я уже давно не пил, и вино сначала согрело мои внутренности, а потом ударило в голову, стало хорошо. Игорь все рассказывал и рассказывал что-то. Оказывается, у него была хорошая работа, но он уволился и жил сейчас на банковские проценты, которые накапали к сбережениям его семьи. У Игоря были и родители, они жили в каком то другом городе, но это уже не важно. Помимо всего прочего, у Игоря был рак в четвертой стадии, и он должен был вскоре умереть. Он сказал мне об этом совершенно спокойно, даже с какой-то странной усмешкой, надо признать, он хорошо держался. Первое, что сделал Игорь, когда узнал - пошел в солидный банк и взял кредит на огромную сумму, затем он уволился с работы и в другом, не менее солидном, банке снял все проценты с родительских сбережений. Игорь купил себе роскошный желтый "Феррари". "Всю жизнь о таком мечтал, - сказал он. "Феррари" вскоре нашли между 148-м и 149-м километрами Д-ской трассы, выгоревшим дотла. Игорь лишь добавил, что машина ему вскоре надоела, и он решил от нее избавиться.
       "Я раньше всегда думал, что не боюсь смерти, да и когда узнал, и сейчас не боюсь, мне просто не верится, что скоро меня не будет, я не могу охватить это умом. Где же я буду? Нигде? Понимаешь, я никогда не верил в Бога, ни в одного из них. Я просто об этом не задумывался. Я не знаю, что меня ждет. Однажды вечером, когда я лег спать, я не мог уснуть и лежал в постели. И вдруг меня охватил смертный страх, это была паника, я ощущал, что я вот сейчас умру. Это, должно быть, похоже на ощущения человека, падающего в бездну или состояние человека, которого душат, и он понимает, что уже сейчас, через секунду, настанет конец. Сознание этого встает перед тобой, как стена, и ты ничего не можешь с этим поделать. Я хотел звать родителей, маму, тех, кого больше всего любил, но не позвал бы ни за что. Не хочу, чтобы они видели меня таким". Когда Игорь рассказывал это, ни один мускул на его лице не дрогнул, он был совершенно спокоен, а рот кривился в усмешке.
       А между тем ливень шел с прежней силой, поднялся ветер, началась гроза. Я попытался включить свет, но выключатель не работал. Было часов 10 вечера, и лишь молнии в тусклом, засиженном мухами окне, изредка освещали нас, а гром нарушал тишину. Игорь говорил, изредка прерываясь, чтобы сделать глоток из бутылки. Он достал сигареты и закурил. Я спросил сигарету и закурил тоже. Это было здорово: мы, полупьяные, сидим на лестнице в подъезде, курим и болтаем под звуки грома, как лучшие друзья, не видевшиеся много лет. С какого то момента память моя оборвалась... Я проснулся утром, один на лестнице. Ужасное состояние во рту, голова тяжела, а мысли неподатливы. Кое-как я одел свои носки, сунул руки в рукава куртки и пошел домой. На момент моей встречи с Игорем ему оставалось жить 4 месяца и 23 дня.
       Далее я продолжал жить совершенно обычной своей жизнью: ходил на работу, встречался с друзьями, заходил к маме по праздникам или выходным. События той ночи стирались из моей памяти, я думал об этом все меньше и меньше. Однажды я нашел во внутреннем кармане куртки пачку "NEXTа" с одной сигаретой, на пачке корявыми, мелкими буквами было нацарапано четверостишие:

    Подернулись ветром сирени кущи,

    Тучи закрыли неба пролет,

    И кошка цвета кофейной гущи

    Опять покоя всю ночь не найдет.

       На обратной стороне длиннел номер сотового телефона. Я очень удивился, и долго пытался вспомнить, откуда это может быть. И эти стихотворные строчки...они были мне чем-то знакомы. Долго повторял я их про себя, как заклинание, пока меня не осенило. Я вспомнил ночь, подъезд, грозу и человека на лестнице. Поразительно, как сложен человеческий мозг, ведь он читал мне это четверостишие, и говорил, что, никак не может сочинить продолжение. Я не мог этого помнить, но этот эпизод пришел ко мне изнутри, я, как бы, сам его выдумал, потому что был пьян тогда, и это оказалось действительностью. Помню, это меня настолько тогда поразило, что мурашки пробежали по спине. Я поднял трубку и набрал номер, шли долгие, как телефонные провода, гудки, никто не брал, и я уже собрался было сбросить, но тут услышал уставший, сонный голос. Это был Игорь. Он сказал, что последние дни с трудом контролирует ситуацию. Когда я спросил, что это значит, он сказал: "Ничего". Наконец, признав меня, Игорь предложил встретиться в ресторане, в центре, сегодня же вечером. Я согласился.
       В десять часов я вошел в просторный зал ресторана "Империя", украшенный в стиле римских дворцов, с колоннами, античными статуями и мраморным потолком. На окнах были багровые шелковые шторы с золотой оборкой. На сцене лениво пели и танцевали цыгане, и это уж выглядело совсем комично: римская обстановка и цыгане. Ресторан был полупустым. В темной нише в стене я увидел Игоря, сидящего за столом, заставленным бутылками с коньяком, виски, водкой, еще какой-то темно-красной бурдой. Тут были и широкие тарелки с разнообразными закусками, и салатница, и пепельница, полная сигаретных окурков. По обе стороны от него сидели две девицы с глубокими декольте. Одна что-то щебетала ему на ухо, а другая, развалившись на угловом диванчике, курила, равнодушно уставившись на цыган. Игорь узнал меня, он встал, неловко обнял меня и пригласил к столу. Он был пьян и весел. "Сегодня гуляем, - сказал он, - отбиваем последний плацдарм у вечности". Игорь налил себе и мне водки, мы выпили. Он изменился за те три месяца, что мы не виделись. Лицо еще сильнее вытянулось и исхудало, глаза ввалились, и под ними теперь зияли впадины, как на утесах, отчетливо стали видны впалости щек, лицо стало бледнее. Все это я потом сравнил с Игорем, который остался у меня в памяти с первой нашей встречи. Может быть, сейчас это припоминается мне не совсем достоверно, но это же мои впечатления. Игорь долго смотрел мне прямо в глаза, потом появилась его нервная усмешка. Ничего не сказав, он встал из-за стола, медленно покачиваясь, пошел к сцене. Цыгане оживились, шумная их толпа устремилась к Игорю, задорней стали заливаться гитары, слезливей - скрипка, загремел, отбивая ритм, бубен. Тут эта людская цветастая куча покатилась по залу, под потолок взвились цыганские голоса, они пели что-то веселое, удалое, широкое, пели широту степей, горизонты полей, звуки простора. В центре этой толпы плясал Игорь, он бешено вертелся, прыгал, рычал, поводил по-цыгански руками, яростно отбивая ногами ритм. Лицо его стало красно, глаза безумны, он бросал об пол мелочь, бумажные деньги, вдребезги разбил рюмку водки, поднесенную молодой цыганкой. Деньги так и сыпались из его карманов, он разбрасывал их в стороны. Наконец все резко стихло, Игорь с силой поцеловал взасос молодую цыганку, поднесшую ему водку, усталой походкой пошел куда-то в сторону и поманил меня рукой.
       Мы вошли в мужской туалет, он облокотился на раковину и умылся. От пляски на лбу его вздулись вены в форме буквы "у". А сейчас вода стекала по лицу, растянувшемуся в довольной усталой улыбке. Две пуговицы сверху на рубашке были оторваны, обнажалась грудь, часто и тяжело дышавшая. "Ну что, друг, - сказал Игорь, - видишь, как я гуляю? Лучшие напитки, красивые женщины, музыка. Разве не об этом мечтал ты большую часть жизни? А деньги?.. Смотри сколько их у меня". Он вытащил из кармана кучу красных и зеленых бумажек. Потом Игорь взял одну из них, свернул в трубочку, рассыпал по плоскому ободку раковины белый порошок, и долго, с силой вдохнул. Когда он повернулся ко мне, лицо его перекосилось в приятной судороге. Оставшийся порошок Игорь растер пальцами по деснам, глаза его заслезились, он достал носовой платок, вытер их. "Как дела, - спросил Игорь (нервная усмешка). "Нормально, - ответил я. "Вот и хорошо, разве мы все не за этим живем, ну, чтобы все было нормально. Хотя, смотря что подразумевать под этим словом. А нормально никогда не бывает, и не будет. Или все хреново, или отлично, средняя величина не принимается. Это и есть философия жителя большого города, который каждый день борется с судьбой, чтобы не упасть. Эти жители мы с тобой, как бы мы не хотели, мы не можем бороться вместе. Потому что мы все изначально одиноки". В туалете было душно, и по мере того, как Игорь говорил, он становился все пьянее, речь его была иногда непонятной. Игорь говорил, глядя мне прямо в глаза, в каком-то пьяном исступлении, я лишь молчал и слушал, а на его ноздрях белели остатки порошка. "Где-то месяц назад подсел на эту отраву, - пояснил он в ответ на мой взгляд на раковину, - бодрит (опять его нервная усмешка)". Я тогда еще вспомнил предисловие к "Поющим в терновнике". Там говорилось, что есть маленькая птичка, которая поет раз в жизни, и, отпев свою последнюю песню, бросается грудью на шип терновника. Я рассказал об этом Игорю, он только посмеялся и назвал меня сентиментальным дурачком. "Такие, как ты или становятся дрянными писателишками, или совсем уходят от людей, - сказал он и вышел.
       Дальше опять потянулась жизнь будней. Ничего не менялось, все было по-старому: гладко, скучно. Теперь я все чаще думал об Игоре, вспоминал, пытался понять его непонятные пьяные речи. От скуки я прочитал множество книг, одни были глупые и ненужные, другие, напротив, оставались во мне надолго. Теперь все свое свободное время я тратил только на чтение. Так незаметно, за "Божественной комедией" Данте, пришла весна. Середина марта, все вокруг тает, капает, бежит ручьем. Я позвонил Игорю как-то вечером, но телефон был недоступен. Мне так хотелось поговорить с ним, высказать все накопленное, и через 2 дня я пришел в онкологическое отделение областной больницы, где совсем не надеялся его застать. Тут было светло, люди шаркали тапочками, пахло хлоркой, которой мыли пол, и лекарствами, медсестры в чистых белых халатах сновали туда-сюда. При виде всего этого нельзя было и подумать, что каждую неделю здесь умирают люди, и санитары с волосатыми руками несут их в холодный морг в подвале больницы. Я подошел к одной медсестре и спросил не появлялся ли тут Игорь (я помнил его фамилию еще с той ночи в подъезде). Поправив на носу очки в золотой оправе, она быстро, пристально посмотрела на меня. Его, пьяного, с разбитым лицом, с неделю назад привела какая-то девушка. Она была плохо одета, и все время куталась в синюю китайскую курточку. Она приходила каждый день, обычно в одно и то же время, и они каждый раз подолгу сидели на подоконнике в коридоре, держась за руки. Игорь много курил, но при ней ни разу не затянулся. Он был беспокойным пациентом: часто ругался с врачами, но потом смирился. Игорь умер в солнечный, весенний день, когда за окнами чирикали и носились птицы и двое каких-то мальчишек играли в снежки.
       Потом медсестра попросила подождать и упорхнула в кабинетик, через несколько минут она вышла оттуда со свернутым вчетверо листком бумаги. "Он просил передать это тому, кто будет его спрашивать, - пояснила она. "Он знал, он знал, что я приду, он ждал меня, - затараторило в голове, сильнее забилось сердце. Идя через парк, я присел на лавочку и в нетерпении развернул листок. Опять извивались эти его корявые мелкие буквы. Это было то самое стихотворение, которое он никак не мог досочинить, и первое четверостишие которого синело на той сигаретной пачке. Внизу стояла дата: я опоздал всего на два дня.

    Подернулись ветром сирени кущи,

    Тучи закрыли неба пролет

    И кошка цвета кофейной гущи

    Опять покоя всю ночь не найдет.

    Садись-ка поближе, милая,

    Он рому себе нальет

    И будет рассказывать жизнь свою,

    А дождь отбивать фокстрот.

    Расскажет все без утайки

    О жизни своей шальной,

    И так до самого утра

    Он будет болтать с тобой

    Но вот уж рассвет забрезжит

    И ром на столе не допит

    И, душу в дожде успокоив,

    Он теперь крепко спит.

    Ты выйдешь, лицо с веснушками

    Умоешь холодной росой,

    И скажешь: "Ведь это Он с неба

    Кропит нас святой водой".

      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Дубинин Александр Валерьевич (klop68@mail.ru)
  • Обновлено: 15/10/2009. 17k. Статистика.
  • Статья: Россия
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка