Было около 3-х часов, когда он в одной перештопанной тельняшке и обрезанных старых джинсах вышел из покосившейся хибары, притулившейся на краю рыбацкого поселка. Было темно: тучи закрыли солнце, накрапывал мелкий дождь, поднимался ветер. Он еще издали слышал шум океана и пока дошел до заброшенного пляжа, спустился с пригорка, одежонка его промокла насквозь. Соленый воздух коснулся его. Ветер все усиливался, волны набирали силу, и уже омывали половину пляжа. По радио еще с прошлого вечера передавали штормовое предупреждение. Океан вблизи был светло-бурым, вдали он приобретал приятный лазурный цвет, не было видно ни одной рыбацкой лодки, на горизонте зияла угрожающая темнота. Он минут десять стоял, глядя на океан, взгляд был неподвижен, губы чуть шевелились, языки белой пены облизывали его ноги. А океан ревел все сильнее и сильнее. В этом реве ему слышался вызов: "Эй ты, человек, можешь меня побороть?! Ха! Я ведь раздавлю тебя. Ты мелок, а я огромен. Ты - ничто. Ну что ты стоишь и смотришь? Иди! Переплыви меня. Дерзай! Борись, борись из последних сил!" Он отошел на десять шагов, в клочья бешено изорвал свою тельняшку. А дождь уже набрал силу, хлестал его по небритому лицу, по рукам, по голым плечам и спине. Красные, воспаленные глаза его вдруг загорелись бешеной решимостью, такое можно наблюдать у помешанных. В неясной улыбке оголились зубы, среди которых на верхней челюсти желтели две, стоящие рядом, золотые коронки. Он развернулся к океану и с разбегу ринулся в волны.
Четырнадцать лет спустя посетители одного из калифорнийских пляжей были озадачены. Ночью к берегу прибило обломок небольшой деревянной лодчонки. На нем нашли человеческий череп, крепко впившийся зубами в дерево. Все стояли в траурном молчании, и лишь один отставной моряк робко предположил, что, возможно, несчастный долго плавал по волнам, и, вероятно, впился зубами в дерево в предсмертном голодном припадке. В черепе, среди оставшихся зубов, на калифорнийском солнце блестели две золотые коронки...