Он представил себе дымный, сырой нью-йоркский вечер. Одна из улиц, примыкающих к Бродвею. Маленький, уютный ресторанчик, с низкими потолками, в подвале. И вот там, среди облаков сигаретного дыма и бутылок с вином было ЭТО. Он стоял на улице, возле входа, облокотившись на фонарный столб. И оттуда до него долетали звуки охрипшего тромбона и голос афроамериканской женщины. Это был голос именно негритянки. По полноте, джазовости и затаенной силе это было несомненно. Она пела что-то грустное, унылое, и слышно было, как замерли голоса там внизу.
Как это было прекрасно! Черт, было восхитительно: этот дождь, мокрая улица, ночь и этот голос, о, этот чарующий голос...
Он мог все. Очутиться на виноградниках, где-нибудь в Провансе, ранним предрассветным утром, когда в леске неподалеку заливается неизвестная птица, а в доме фермера еще никто не проснулся. Или в маленьком открытом кафе под навесом, где-то на Карибском побережье. Смотреть, как заходит солнце, задевая красные волны, и пить эспрессо. Или посреди амазонской сельвы, в самый сезон дождей, в плавучей хижине. А может в крохотной миланской мансарде, мастерской молодого, дерзкого скульптора. Глядеть, как он работает круглые сутки, постепенно придавая формам черты совершенства, утоляя голод и жажду чашкой крепкого кофе, засыпает и просыпается на полу рядом со своей работой...
Для него не существовало времени, пространства, географических широт, он мог быть где и когда угодно.
Он был мечтателем, сидящим на самой высокой крыше и обозревающим всю широту мира. Это было так высоко, что он чуть не задевал головой небесный потолок. А где-то, далеко внизу, суетились, кривлялись, барахтались люди-букашки. Ветер трогал его густые космы и он смотрел на них с дружеской снисходительной улыбкой. Солнце, садясь и вставая, каждый раз по-соседски здоровалось с ним. А когда на мир по небесной лестнице спускалась ночь, он беседовал с космосом, и тот отвечал ему, мигая звездами. Он целовал все мироздание, объемлел необъятное.
И когда изредка он спускался ко мне во время сна и открывал очередную тайну природы, я падал ниц и плакал до утра, и молил, чтобы когда-нибудь он забрал меня к себе.