Аннотация: Фантастико-изотерический мини-роман в 5 главах.
С благодарностью Первому Настоящему Читателю
Грише Эсману
Глава 5.
П Е С Н Ь Л Ю Б В И
*
Вчерашний день - День Возвращения - они провели дома, в разговорах и отдыхе.
А сегодня все, за исключением найденного Виолеттой незнакомца - он все ещё не пришел в себя - отправились в Первый Мир по делам.
Дел было много и все они были разные, поэтому разбились на группы: Изя с Большой пошли на бывшее озеро, Лева с Мишей - которому для того, чтобы ожить, понадобилось гораздо меньше сил и времени чем для того, чтобы умереть - отправились на огород. А Игнат, в одиночестве, которое его нисколько не тяготило - делать свою каждодневную работу - затыкать многочисленные "дырки", через которые в последнее время в большом (в чрезмерном, как сказала Большая), количестве "транзитом" через их Мир просачивались Синие Охотники.
Их "обвальное" нашествие она считала плохим признаком - следствием нарушения Равновесия, и пыталась, по своему пониманию, как-то улучшить ситуацию. Но ситуация была как дырявый носок - сколько ни штопай, а уж если пришло время, так оно пришло - рядом с заштопанной дыркой тут же появляется новая. Но делать нечего, если негде взять новый носок, то штопаешь старый!
Куда пошли Виолетта и Розовая Кошка не знал никто, ушли они рано, ещё до того, как пробудились остальные.
Очнувшись, Дэвид не сразу открыл глаза. Вокруг было тихо, даже как-то чересчур тихо - и это настораживало. Каким-то образом, даже не открывая глаз, он понял, что находится не дома.
В сознании теснились какие-то смутные, невероятные картинки - огромная Розовая Кошка... маленький Синий Человечек у него на столе... Белые Шары... И, что самое интересное, он не мог с уверенностью сказать себе, что "всё это" ему приснилось, потому что, несмотря на всю свою фантастичность, все эти видения были о-о-очень реальными!
А Дэвид, человек, по сути, тоже "реальный", себе доверял. Да и боль в груди, где-то как-то, подтверждала реальность происходящего.
Именно поэтому он не спешил открывать глаза, предварительно хорошенько всё не обдумав.
Полежав, какое-то время, с закрытыми глазами и не услышав, а, главное, не ощутив, чьего-либо присутствия, Дэвид осторожненько приоткрыл сначала один глаз, потом - второй.
В помещении, в котором он находился, царил полумрак. Дэвид был один, лежал на спине, грудь его стягивала тугая повязка.
Помещение было довольно просторным, и, как ему показалось, без окон и дверей. Стены и потолок были сплетены из каких-то веток, в щели между которыми местами пробивался дневной свет, что и являлось единственным освещением.
Кроме той кровати, на которой лежал он сам, были ещё две, накрытые плетеными циновками. Пол в хижине, насколько Дэвид мог рассмотреть в полумраке, тоже был покрыт циновками, сплетенными с изрядным мастерством.
Посередине хижины стоял круглый плетеный стол, а вокруг стола - плетеные стулья.
В голове каждой кровати находился, тоже плетеный, сундук.
А на столе, резко диссонируя с остальной обстановкой, стоял новенький... транзисторный приемник!
Не поверив своим глазам, Дэвид вытаращился на приемник и чуть не утратил бдительность.
Слившаяся со стенами циновка, закрывающая вход, резко распахнулась и в хижину вошла женщина.
Он быстро полуприкрыл глаза, и через ресницы стал наблюдать за вошедшей.
Одета она была в ядовито-зеленый плащ "болонья" с золотыми пуговицами, а обута - в китайские кеды. В руках держала огромную корзину, судя по вкусному запаху, с грибами.
Рассмотреть Женщину при таком слабом освещении, да ещё через полуопущенные ресницы, было сложно. Но, судя по стройной фигуре и хорошей осанке, она была молодой и, как почему-то хотелось надеяться Дэвиду, красивой.
Незнакомка поставила корзину на пол, подошла к столу, покрутила ручку "транзистора", послушала что-то, слышимое только ей, и, отреагировав на услышанное словами "Петух фальшивый!" - выключила приемник.
Потом выпрямилась, сложила руки на груди, взяв одну в другую и... пропела короткую музыкальную фразу на итальянском! И как пропела! Он, с детства поющий в хоре, знал в этом толк! От неожиданности, забыв про осторожность, Дэвид во все глаза уставился на женщину.
Допев, она подошла к стене хижины, подняла невидимую штору, и в комнату хлынул солнечный свет.
Ослепленный, Дэвид на мгновение закрыл глаза, а когда он их открыл - перед ним стоял (как такое может быть?), его "дядя Ося", любимый младший папин брат, борец за светлое будущее для всего человечества, бесследно сгинувший где-то на пути в это самое будущее!
Женщина не была молодой, как это показалось ему в полумраке, но красивой она была однозначно!
На непокорной, буйной рыжей шевелюре, местами тронутой сединой, сверкали капли дождя. Её белозубая улыбка просто ослепляла! А глаза! Разве можно было не узнать эти горящие огнем черные глаза, тысячу раз виденные на фотографии? Ну, вылитый, просто вылитый "дядя Ося"!
Женщина протянула Дэвиду руку и представилась: "Виолетта" - потом, через секунду, словно желая помочь ему избавиться от сомнений, добавила - "Осиповна".
Ещё не до конца осознав, что произошло и, онемев от неожиданности, Дэвид ответил молчаливым рукопожатием.
А Виолетта, приговаривая - "Ну, вот и хорошо, вот и, слава Богу, а то мы уже беспокоиться начали - они ведь, эти "Синие Тараканы", свои стрелки для пущей верности ещё чем-то мажут!" - сняла плащ, бросила его на одну из кроватей и вышла из хижины.
Не успела она выйти, оставив полностью обалдевшего Дэвида осмысливать случившееся, как в хижину вошла Розовая Кошка, вспрыгнула на стол и с интересом уставилась на него огромными бирюзовыми глазами.
Дэвид в свою очередь уставился на Кошку, словно загипнотизированный её взглядом, не без оснований подозревая, что они уже где-то встречались
- С прибытием - сказала Кошка - как доехали?
- Спасибо, хорошо... - ответил Дэвид
- Надолго к нам? - спросила Кошка
- Не знаю, как получиться... - ответил Дэвид
- А как планируете? - Кошка
- Не знаю... Никак не планирую... - Дэвид
- А как Вам у нас погода? - поинтересовалась Кошка
-Да не знаю... Погода как погода...- ошарашено промямлил Дэвид
- Что-то Вы н и ч е г о не знаете - и это плохо. Или, наоборот, хорошо! - подвела итог в светской беседе Розовая Кошка, спрыгнула со стола и с достоинством покинула хижину.
И Дэвид опять остался в одиночестве.
Он лежал, уставившись в потолок и пытался "переварить" все увиденное и услышанное.
Даже для него, человека с "незажатым" мышлением и устойчивой психикой, это было очень, очень непросто. Человек с логическим складом ума - а он был именно таким - не зря Дэвид был хорошим адвокатом, а со временем мог бы стать лучшим адвокатом - попытался бы все разложить по полочкам. И ум Дэвида, молодой и гибкий, ещё не закосневший в жизненном опыте, давал ему возможность это сделать.
Жизненный опыт, это, без сомнения, дело хорошее и нужное - только благодаря ему мы понимаем, что суп есть удобней ложкой, а в электрическую розетку не стоит совать металлические предметы - но хорош он только до определенного предела. До того предела, пока человек использует жизненный опыт.
Но очень часто, человек, сам того не замечая, начинает позволять жизненному опыту использовать себя и постепенно становиться рабом, придатком своего жизненного опыта.
И тут уже жизненный опыт превращается в своеобразную болезнь, подобную ожирению, он делает человека неповоротливым и ленивым, и ему становиться трудно даже просто повернуть голову и посмотреть по сторонам, подумать об увиденном, осмыслить и осознать. А зачем напрягаться? Ведь его жизненный опыт, заботливый хозяин, не советует ему этого делать, убаюкивая, словно птица Сирин, песней, что он, человек, и так уже всё знает, потому что он "большой" и "умный". И "богатый" - ведь у него есть огромный жизненный опыт!
Так он и бредет по жизни, с зашоренными глазами, с огромным грузом на спине, все время, наступая на одни и те же грабли, услужливо подставляемые ему его жизненным опытом, не имея ни сил ни желания свернуть с проторенной дороги, смиренно называя свою покорную отупелость Судьбой.
Дэвид, на его счастье, ещё не успел приобрести такое богатство, как огромный жизненный опыт - он думал и осознавал сам!
Поэтому не начал искать в своей жизни (или в жизни других, что ещё хуже), похожие ситуации, чтобы как-то, "подходящим для себя", образом объяснить происходящее и этим снять беспокойство, вызванное его необычностью.
Он пошел другим путем - не стал впихивать ситуацию в рамки каких-то удобных объяснений, просто принял её в том виде, в котором она была - с полным доверием к ней и к себе.
Когда-то давно, Дэвида тогда ещё и в "помине" не было, его отец, Соломон Кац в поисках счастья покинул далекую Россию, навсегда потеряв связь с оставшейся там семьей - братьями, сестрами, дядями и тетями, племянниками и племянницами... Но память о них бережно хранил в своем сердце и привезенных с собой фотографиях, которые регулярно показывал своему "последышу". И не только показывал, но ещё, и помногу раз, рассказывал одно и то же, временами утирая слезы разлуки. Так что Дэвид, хоть и не был знаком с ними со всеми лично, заочно знал каждого наизусть...
"Был у него дядя Йосеф, младший папин брат? Был. Могла быть у дяди дочь? Вполне. Мог он, Дэвид, когда-нибудь с ней встретиться? А почему нет? Вот и встретились! Так кто же это она ему получается?" - и Дэвид занялся сложными для него вычислениями (он почему-то всегда путался в родственных связях).
По всем параметрам выходило, что сестра. Двоюродная. "Ну что же - очень хорошо! Хоть и несколько неожиданно... Вот бы папа порадовался...".
Ну, а что касается говорящей кошки - тут вообще все было намного проще. "Если он, Дэвид, никогда в жизни ещё не встречал говорящую кошку, то это совсем не означало, что их не существует! Всё с нами когда-то случается в первый раз. Ведь и Розовых Кошек он тоже до этого не встречал..."
На улице раздались голоса и прервали цепочку логически-лирических рассуждений Дэвида.
Дверь открылась и в комнату, вместе с его сестрой Виолеттой, вошли двое - темнокожая, очень необычная и очень красивая молодая женщина, и немолодой крупный мужчина, загорелый и подтянутый.
Все трое подошли к его кровати и мужчина, протянув руку для знакомства, представился:"Исаак Йосифович Кац" - и, с хорошо знакомой Дэвиду "семейной" улыбкой, сверкнув белоснежными зубами, добавил - "Прошу любить и жаловать!".
Тут Дэвид уже даже и не удивился - протянул руку для ответного рукопожатия и, тоже "ослепив" присутствующих не менее белоснежной "семейной" улыбкой, представился: "Дэвид Кац, сын Соломона. Здравствуй, брат!".
*
На кровати, сложив ноги по-турецки, сидела Большая. Она встала попить, потом захотела пописать, сходила в уборную, "разгулялась" и теперь не могла заснуть.
Сегодня она собиралась сообщить своему любимому радостную новость (да, теперь она была абсолютно уверена в этом), что носит под сердцем Дитя Любви!
Но на него неожиданно свалилось столько новостей, что она решила обождать, не мешать всё в одну кучу, дать ему немножечко прийти в себя. Это же надо так - сразу и брат и сестра! Это надо быть баловнем Судьбы, чтобы получить такой подарок!
Она повернула голову и с нежностью посмотрела на баловня Судьбы, который, раскинув руки, спал рядом, издавая носом то посвистывание, то похрюкивание. Улыбнувшись, Большая осторожно зажала ему нос двумя пальцами. Стало хуже. Тогда она накрыла ладонью его открытый рот. Стало совсем плохо - легкие посвистывания и похрюкивания перешли в пугающие захлебывающиеся звуки. Большая быстро отдернула руку и, подумав, решила его пощекотать. Эта мысль ей понравилась. Во-первых, его храп мешал ей спать. Ну, а во-вторых, ей было скучно и хотелось немножко поиграть! Она потыкала его пальцами между ребрами, сначала легонечко, потом посильней. Он упорно продолжал храпеть. В последней надежде, попробовала перекатить его на бок и - доигралась. Неожиданно Изя с хохотом вскинул руки и сгреб её в охапку.
А в "мужской" хижине, за ширмой, уставившись в темноту широко открытыми глазами, лежала Виолетта.
На соседней кровати - и не важно, что она не слышала его дыхания - спал её двоюродный брат, совсем молодой мальчик, годившейся ей во внуки! Когда она нашла его, истекающего кровью, в том странном и опасном Мире, могла ли она даже предположить, какой подарок сделала ей Судьба?
А рядом, в другой хижине, спал ещё один её брат, родной по отцу, по возрасту могущий быть её сыном! Она не вникала в эти частности, как и почему так получилось (в смысле возраста), это было вне её понимания, и Виолетта даже не ломала над этим голову. Это было неважно! Важным было то, что она, Виолетта Пиндеева, "пригульная" дочь всеми осуждаемой Дарьи, одинокая бобылка без роду, без племени, вдруг в одночасье обрела родню! Да и какую родню! Двух братьев-красавцев, один лучше другого!
И впервые после ухода из Малой Моряковки она вспомнила свою деревню. И так ей захотелось пройтись, на виду у всех, под ручку со своими братьями по главной улице, мимо Сельсовета к недостроенному клубу, а потом обратно, что ажно зубы заломило! Но это было невозможно, да, в общем-то, и не нужно...
Виолетта осудила себя за гордыню, ещё раз поблагодарила Его за подарок и предалась мечтам о будущей счастливой жизни...
А на соседней кровати, уставившись в потолок, лежал Дэвид, сын Соломона Каца, так мечтавшего когда-нибудь встретиться хоть с кем-нибудь из своих родных! Он, как и Виолетта, тоже не мог уснуть - да и какой уж тут сон!
Всё, так неожиданно и разом свалившееся на него, было подобно снежной лавине, увлекшей за собой ничего не подозревающего альпиниста. И сейчас Дэвид словно лежал под толстым слоем снега, не зная, куда копать. Где - "верх"? Где - "низ"? И хотя Кац-младший никогда не занимался альпинизмом, ему, как опытному альпинисту, удалось сделать самое главное в данной ситуации - не впасть в панику!
Он, как будто, снова услышал голос отца: "Запомни, сынок, безвыходных ситуаций не бывает! Даже если тебя съели, то и тогда у тебя есть, как минимум, два выхода...".
"Спасибо, папа!" - Дэвид улыбнулся, "пустил слюнку", чтобы определить "низ" и принялся "копать"...
А под стеной хижины, снаружи, положив голову на лапы, лежал Миша. Он тоже не спал.
Обиженный на них на всех, а в особенности на своего друга - Леву, он не пошел сегодня спать в дом, и этого даже никто не заметил! Всем было не до него. А он ведь чуть не умер от тоски. А надо было. Вот тогда бы все они узнали!
Он представил безутешно плачущего над его телом Леву и почти почувствовал себя отомщенным, но в этот сладкий момент здоровенная блоха "тяпнула" его за спину, в самое основание хвоста - и "поломала" ему весь "кайф"! Миша изогнулся, пытаясь выкусить эту нахалку, и частично растерял так удачно пойманное настроение. Блоха сбежала, он снова лег, вытянулся и попытался вернуть утраченную картинку - "скорбящего" Гурина. Картинка не возвращалась. Миша вздохнул и почесал под мышкой задней ногой. Не нравилось ему все это, ох, как не нравилось!
Сегодня, когда они в конце дня вернулись с Левой домой, принеся с собой раненную Синими Охотниками птицу, на них даже никто не обратил внимания - все были заняты какими-то разговорами, и все это было каким-то образом связано с пробуждением незнакомца, которого нашла Виолетта.
А дальше было ещё хуже! Лева, "друг" Лева, тут же присоединился к ним, совсем позабыв про него, Мишу.
Игната не было, и никто не приготовил поесть, и он лежал голодный, совсем один, а они все что-то обсуждали и обсуждали!
И зачем только Виолетта принесла его? Разлегся, видите ли, на кровати Игната! А где Игнат спать будет, когда вернется? И столько ему внимания! А ведь это не Дэвид (фффу, и имя-то какое неприятное!), тосковал и ждал их возвращения! Это он, Миша тосковал и чуть не умер! Да только, как видно, нет до этого никому никакого дела... Ну и пусть... Ну и ладно... Вон они, его "флотские", стоят нетронутые... Вот умрет с голоду - тогда поймут, кого потеряли, да только поздно будет... В животе у него забурчало, а на глаза навернулась "скупая мужская" слеза ...
В этот момент дверь открылась, и из хижины вышел Лева. Присмотрелся в темноте и направился прямиком к Мише. Сел возле него на землю и обнял за шею: "Ну что ты, Мишаня, дружище, вон - и не поел ничего! Что случилось? Может, ты заболел? А, Мишок, ну, что такое?" - он взял его миску с нетронутыми "флотскими", понюхал, убедился, что продукт доброкачественный и встревожился ни на шутку: "Ну, давай покушаем... ну, хочешь, я сам покормлю тебя с руки, а, дружище?".
Миша хотел ещё чуть-чуть - для закрепления эффекта - поломаться, но уж больно хотелось есть! Да и неожиданное появление друга растопило его сердце и недавняя, столь большая обида, улетучилась, как легкое облачко - пёс вскочил на ноги, благодарно лизнул Леву в нос и начал с аппетитом поедать макароны.
И даже когда он их прикончил, друг не ушел! Он снова обнял его за шею: "Ты знаешь, Мишаня, а у нас у всех большая радость - Виолетта нашла своего брата! Двух братьев! А Изя нашел свою сестру - и его сестра - Виолетта! А Дэвид, которого нашла Виолетта - он брат нашего Изи! Представляешь? Понимаешь, как это здорово, а?..".
Миша не очень понимал путаные объяснения своего друга, но он вспомнил свою сестру, и своего брата и отлично понял главное, что это - "здорово"!
*
Большеглазая, при всей своей серьезности особа довольно ветреная и любвеобильная, спешила на свидание.
У неё была масса поклонников, разбросанных по разным Мирам - она просто обожала кружить головы и разбивать мужские сердца! Их было так много, что она их всех даже и не помнила.
Но среди них - более интересных, и менее интересных, и совсем неинтересных, был "один", к которому она возвращалась и возвращалась. Он был прямодушен, бесстрашен и благороден - её Король Городских Крыш. Его тело, сильное и гибкое, покрывали многочисленные шрамы - следы былых сражений, его верное сердце билось только для неё, а в его глазах, вернее в одном, оставшемся, глазу, несгораемым огнем полыхала страсть! Он был предан ей до самого последнего волоска на своем ободранном хвосте. И она, хоть и привыкшая к поклонению, ценила это.
Жил её Король в (так называли это место её друзья), Главном Мире. Ох уж этот Главный Мир, неуравновешенный и непредсказуемый, доставляющий столько хлопот! Такой проблемный и такой притягательный и симпатичный!
Сколько сил потратили они с Большой, нейтрализуя и уравновешивая, когда с большим успехом, когда с меньшим, все те энергии, которые он рождал!
И вот опять там что-то зреет, что-то очень серьёзное и опасное. И это "что-то" на этот раз так сильно, что, как магнит, начало притягивать к себе свободно блуждающие энергии Хаоса, которые должны транзитом пройти через Первый Мир, где стражем приставлена её подруга, Большая. И сейчас их общая задача не пропустить их, эти энергии, не дать им прорваться, потому что если они прорвутся...
Она не знала точно, "что" будет, могла только предполагать на основании своего богатого опыта, но то, что это будет Катастрофа - на этот счет никаких сомнений у Большеглазой не было.
*
Игнат, закончив свои обязательные каждодневные дела и оставив, так счастливо обретших друг друга, родственников, отправился навестить родную деревню, где, как он знал, его с нетерпением ждал "оронок", его маленький "олененок".
Давно прошли те времена, когда шаман метался между Долгом и зовом Родины, разрывая свое сердце и душу на две половины. И ещё неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы не вмешалась Виолетта.
В один из вечеров у костра она подсела к Игнату, сидящему, "вроде бы", вместе со всеми и сказала: "Знаешь что, парень, последнее это дело - себя есть. Ты никому ничего не должен. Никому и ничего, кроме собственного сердца! Ты его слушай - оно тебя не обманет! А Духу, ему ведь тоже нужны не "слуги", ему "воины" нужны. Открой свое сердце и ничего не бойся".
И вняв её совету, шаман открыл свое сердце, впустив в себя "человеческое", и Дух не отвернулся от него, не оттолкнул, наоборот, их связь после этого даже стала как-то крепче, хотя и немножко "очеловечилась". Дух словно повернулся к Игнату ещё одной своей, новой для Игната, гранью.
И, теперь Игнат, полностью свободный от чувства вины, не прячась, часто посещал родную деревню.
Всё возрастающее мастерство со временем достигло такого уровня, что теперь его видел не только глазастый "оронок", но и все остальные жители.
Когда маленький друг впервые привел Игната в деревню, шамана встретило там немногословное гостеприимство его северного народа - не задавать гостю лишних вопросов, а просто открыть дверь и впустить усталого путника, накормить и обогреть. И не обижаться, если он ушел рано утром, даже не поблагодарив и не попрощавшись...
Узнали ли они его? Трудно сказать. Может, кто-то и узнал, а может - и нет.
Народу в деревне осталось немного. Большинство, кого он помнил по "прошлой жизни", поумирали, в некоторых стариках он узнавал прежних юношей, а с остальными вообще никогда не был знаком. Да и какое это имело значение?
Игнат сидел с ними возле костра, молча курил трубку, а под рукой у него, притулившись, посапывая спал, так неожиданно привязавшийся к нему, росший без отца, "оронок". С неба светила круглая Луна с лицом ламутки, в лесу кричала какая-то ночная птица, и, приставив к губам хомус, тихонько наигрывал незатейливую мелодию деревенский музыкант...
И всего этого было вполне достаточно, чтобы Игнат чувствовал себя абсолютно счастливым человеком.
*
Гурин проснулся, словно от толчка. Сердце громко стучало, а из сознания быстро улетучивался сон, в котором осталось безжизненно распростертое тело Маленькой Охотницы.
С тех пор, как Лева вернулся из того странного Мира, из головы у него не выходила его заступница-амазонка. Лев не знал, что стало с ней - но перед глазами всё время стояла одна и та же картина - жужжащие убийцы над беспомощным существом, так трогательно похожим на Щелкунчика из его детской книжки... А вот сейчас она ему ещё и приснилась!
Было тихо, только дыхание спящих нарушало тишину ночи, да ещё в углу беспокойно ворочалась, принесенная из Первого Мира, раненная Птица. "Странно..."- подумал Гурин - он всегда считал, что птицы ночью спят. Полежал, таращась в невидимый темный потолок, и опять попытался заснуть.
Сна как не бывало. То ли было жарко, то ли от приснившегося, но он вспотел и чувствовал себя не очень комфортно. Поскольку сон всё равно не приходил, Лева решил встать и пойти искупаться.
На улице было хорошо, гораздо лучше, чем в хижине, где теперь их было много. Он потянулся, вдохнул вкусный ночной воздух и, легко ступая по песку, направился к озеру.
Ночь, освещаемая только светом редких звезд, была достаточно темной, и Гурин, уже почти подойдя к самой воде, вдруг увидел, что на берегу, кто-то сидит.
От неожиданности Лева замер и присмотрелся - прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки, спиной к нему, в глубокой задумчивости, обхватив колени руками, сидела маленькая Синяя Охотница!
Сама она была неподвижна, и только серьга в ухе вела кокетливую игру с далекими звездами, сначала ловя их свет, а потом возвращая обратно.
Гурин затаил дыхание, боясь спугнуть ночную гостью, а потом, повинуясь какому-то непонятному порыву, протянул руку и легко дотронулся до перепутанных жестких волос. Волосы, к его удивлению, оказались мягкими и шелковистыми.
Амазонка вздрогнула и медленно повернула голову, посмотрев на Леву прекрасными огромными глазами, полными слез.
"Кто ты?" - спросил потрясенный Гурин.
"Ийя"- прошелестел в ответ тихий мелодичный голос, подобный шепоту звезд. Воздух вокруг неё задрожал, и она начала растворяться в нём, словно видение.
"Нет!" - крикнул Гурин - "Подожди, не исчезай!"- и рука его дернулась, хватая пустоту...
*
На берегу озера, возле догоревшего костра, в котором пеклась картошка, вместе со всеми сидел Дэвид.
Сознание Дэвида, воспитанное на лучших образцах "научной" фантастики - Брэдбери, Кларке, Хэнлайне - очень быстро позволило ему принять новую жизненную ситуацию и он, без особых трудностей, "раскопал" завалы, справившись с обрушившейся на него лавиной, можно сказать, "одной левой". И теперь настроение, и, соответственно, состояние души, у него стабильно было прекрасным!
И вообще, по-большому счету, Дэвид был просто в восторге от необычной перемены, произошедшей в его жизни.
Во-первых, он не оставил в Главном Мире ничего такого, о чем бы стоило грустить - родители, к которым он был очень привязан, давно умерли. Родственники, хотя и многочисленные, занятые своими делами и проблемами, были от него достаточно далеки. Да, он любил их всех: и ушедших родителей, и всех своих братьев и сестер, и племянников и племянниц, и их жен и мужей, и их кошек, и их собак, и даже их канареек. Но ему, для того, что бы их любить, не нужно было их физическое присутствие - он мог их любить и "отсюда"! То же самое и с многочисленными друзьями. Вот разве что "малышка" Кэти... По ней он искренне скучал! Но, если честно, то не так уж и сильно - сейчас она была для него как любимая героиня давно прочитанной хорошей книги.
Сейчас вся его прошлая жизнь казалась Дэвиду интересной книгой, после прочтения которой с некоторой грустью переворачиваешь последнюю страницу, дочитывая всё до последней буковки - даже все технические сведения - место издания... типография... тираж... А потом ставишь её на полку и, с намерением перечитать ещё раз... когда-нибудь потом... может быть... берешь с полки следующую... и открываешь... и, с волнением и ожиданием, начинаешь читать... Это - во-первых.
А во-вторых... Возможно, что это даже было важнее - унаследованная им "родовая" страсть к приключениям, которую даже он сам не осознавал, наконец-то, была удовлетворена.
Дэвид пошевелил палкой угли, и они вспыхнули рубином. В почти погасшем костре опять всколыхнулась жизнь, началось движение, и он углубился в созерцание пылающих дворцов Помпеи.
Волны с тихим шуршанием накатывались на берег, с неба смотрели далекие звезды, да Виолетта тихонько напевала что-то на итальянском, что-то незнакомо-знакомое, вроде бы даже когда-то сочиненное им самим...
Как-то он спросил сестру, где она выучила итальянский. На что Виолетта ответила, что, во-первых, она даже не знала, что это за язык и как он называется - "Поди, разбери их все, эти языки-то! И почему так получается: люди - все одинаковые, а говорят так, чтоб один другого не понял?". А, во-вторых, она, Виолетта, его не учила, она его просто "помнит"! "А ты разве не помнишь то, чего с тобой, вроде как, и не было?" Понимает ли она, о чём поёт? "Конечно. О любви!". Все её песни - о любви! А "эта" песня - особенная, потому что она - вечная! Именно её, эту песню, пел её папа её маме, еще до того, как родилась она, Виолетта...
Её ответ Дэвида вполне удовлетворил - ведь он и сам кое-что "помнил". Что-то, чего с ним "вроде как, и не было". Что-то лучше, что-то хуже... но - "помнил"!
Он хорошо "помнил" ржание лошадей и запах конского пота... "Помнил" пожары... "Помнил" убитых людей, много убитых...
Он помнил старого человека с седой бородой, в длиннополом кафтане и с маленькой круглой шапочкой на голове, наматывающего на руку "тфелин" перед вечерней молитвой - своего деда, которого он никогда не видел, а знал только по рассказам отца. Но Дэвид его "помнил"!
И ещё он "помнил" двух женщин. Двух очень красивых женщин - кареглазую красавицу с золотыми кудрями, и другую красавицу - сероглазую, с толстенной косой цвета воронова крыла.
Он не знал кто они, эти женщины, но он их... любил! Обеих. И они обе были для него не менее реальными, чем "малышка" Кэт. Особенно, почему-то, теперь...
Были и другие воспоминания, менее яркие. И ещё - его всю жизнь не покидало чувство, что он "должен помнить" ещё что-то, что-то очень, очень важное! Как будто он не доделал какое-то "главное" дело своей жизни!
И временами ему казалось, что он очень близок к тому, что бы вспомнить, что вот-вот, ещё чуть-чуть - и он вспомнит...
Вот и сейчас, когда он смотрел догорающий костер, на него опять нахлынуло "это", но...
Дэвид встряхнул головой, улыбнулся сестре "семейной" белозубой улыбкой и виртуозно встроил свой голос в её Вечную Песнь Любви.
*
В темноте хижины, уставившись в потолок, лежал Изя. Сон к нему не шёл. Вообще в последнее время он очень плохо спал, вернее почти не спал. Он боялся спать. К нему опять вернулся его давнишний знакомый - Страх!
Изя боялся заснуть и - проснуться на, так хорошо знакомом, красном ковре!
В коротких ночных кошмарах его постоянно преследовал запах яичницы на сале!
А вчера утром, когда он очнулся после короткого забытья, на стуле, поверх его одежды, лежала вышитая украинская сорочка!
Потом-то он понял, что она ему померещилась, но успел пережить несколько мгновений ужаса. Даже сейчас, при одном воспоминании об этом, сердце заколотилось и стало трудно дышать.
Изя сел, посидел немного, свесив с кровати ноги, потом убедился, что любимая не исчезла, встал и вышел на свежий воздух.
Ночь была на удивление светлой (а, может быть, это просто уже светало?).
На берегу озера, возле самой воды, он увидел два сидящих рядом силуэта - один побольше, другой - поменьше.
В силуэте "побольше" он без труда узнал своего бывшего друга, да-да, именно "бывшего" - разве мог он, после того, что сделал в прошлом, претендовать на дружбу в настоящем? Он знал, что Лева, до сих пор, не простил его и, до последнего времени, до Страха, это было единственным камнем, лежащем на его сердце.
Но вот второй силуэт?.. Кто бы это мог быть?..
Изя ни разу не видел Синих Охотников, поэтому он просто не мог узнать маленькую Космическую Амазонку.
Выяснять он тактично ничего не стал, вернулся в хижину, ещё раз проверил, не исчезла ли его любимая и, через какое-то время, забылся тревожным сном.
*
Ийя, Охотница, отверженная своим племенем (да что там - всем своим народом!), за самое страшное и тяжкое преступление - "отречение от Предназначения", сидя в прибрежных зарослях противоположного, "того" берега, наблюдала за происходящим у костра.
Ей очень, очень хотелось присоединиться к ним, но она стеснялась и боялась. Все они были "другие". Они были "красивые"! И среди них был он, её Кумир, самый красивый из всех!
Ийя горестно вздохнула. Маленькая Космическая Амазонка, следующая своему Предназначению, побывала во многих Мирах и повидала очень многое. Она знала, что такое зеркало и ни один раз видела свое отражение в нем.
Но ей никогда даже не приходило в голову анализировать свою внешность или сравнивать себя с кем-либо другим. Она выполняла Предназначение, она жила и дышала ради этого, и то, как она выглядит, не имело абсолютно никакого значения! До недавнего времени.
И вообще, с тех пор, как она последний раз выстрелила в живое существо, многое изменилась в её жизни, да что там говорить - всё изменилась! Теперь она была "отверженная". Собственно говоря, её никто не изгонял, просто по неписаным законам своего народа каждый "преступивший" должен уйти. И она - ушла.
Возможно, что её народ, "бесстрастная рука Судьбы", расставляющая знаки препинания в Бесконечной Летописи Существования, даже не заметил её ухода, полностью поглощенный выполнением Предназначения. Народ, идущий из Мира в Мир, везде встречаемый страхом и ненавистью, нигде не задерживаясь на своем пути, ни к чему не привязанный, кроме своей Родины, встречу с которой, как главную и единственную награду за самоотверженный труд, каждый получал только раз - в момент смерти.
Ийя не знала, где её Родина, её Мир, этого не знал никто из Синих Охотников. До момента "настоящей" смерти. Но Родина всегда знала, где её дети и охраняла их, посылая им в момент опасности смерть "мнимую", забирала их к себе, прятала. А потом возвращала обратно, стирая из сознания короткие мгновения встречи.
А кого-то, кто уже выполнил Предназначение, оставляла у себя навсегда, даруя смерть "настоящую". Поэтому её дети, Синие Охотники, не знали страха - ведь в конце жизни их ждал дар Родины - "осознанная" встреча с ней!
И как бы далеко они не находились, они всегда чувствовали неразрывную связь со своим Миром, защищенность и неуязвимость, его заботу. И ни о чем не беспокоились, выполняя Предназначенное.
Но, если вдруг кто-то, сделав "свой" выбор, отрекался от Предназначения, Родина разрывала с ним связь, и он становился "отверженным".
И Ийя, бросившаяся спасать от "маленьких разбойников" своего Кумира, которого ещё не так давно она сама пыталась убить, знала, что больше не имеет за своей спиной защиты Родины и, что, возможно, это её последняя схватка. И её труп будет единственным трупом Синего Охотника, оставленным в чужом Мире.
Но для неё в тот момент это не имело абсолютно никакого значения! А Родина почему-то не бросила её умирать в чужом Мире. Почему? Это было для неё большой, очень большой загадкой.
Она опять вздохнула и устроилась поудобнее, продолжая наблюдать за происходящим у костра.
Сидящие возле костра пели. Все. Кроме Её Кумира и огромной черной собаки, Миши.
Ийя давно всех их знала по именам, но напрямую была знакома только с Левой. Теперь они часто сидели вдвоем на берегу озера. Просто сидели и молчали, думая каждый о своем.
Он ни о чем её не спрашивал, она тоже. Иногда ей очень хотелось заговорить с ним, но она стеснялась. А он, почему-то, молчал...
И Ийя даже не догадывалась, что Гурин тоже стеснялся.
Лева нервничал. Он знал, что на противоположном берегу, в зарослях, спряталась его маленькая подружка. Он это чувствовал. И еще он чувствовал, что ей одиноко и грустно.
И он не знал, как ему себя вести. С одной стороны ему хотелось вскочить и крикнуть: "Иди к нам, Ийя! Мы не обидим тебя, не сделаем тебе ничего плохого, ну же, смелей!". С другой - он боялся спугнуть Маленькую Охотницу, выдав её тайну - кому приятно быть пойманным во время подглядывания? Он боялся, что она убежит и исчезнет навсегда.
Он знал, что потом, когда все разойдутся спать, она придет и подсядет к нему не песок. И ей уже не будет так одиноко и грустно. Но это будет потом. А грустно ей уже сейчас и он, Лева, ничего не может для неё сделать!
И ему оставалось только ёрзать и посматривать на звёзды, как на часы.
*
Опершись рукой о стену хижины, Хава (да-да, именно так её звали!) - теперь, когда она опять заговорила, сообщив новость, что "носит" дитя, её имя больше не было секретом ни для кого - выпрямилась, ногой присыпала песком последствия своих "тошнотиков", сполоснула под умывальником лицо и вернулась в дом. Прилегла на кровать и с облегчением вздохнула - "Надолго ли?". Попила из кружки какой-то кисленький отвар, приготовленный Виолеттой, и собралась подремать. Для этого у неё были все условия - тишина, прохлада и полумрак.
Похудевшая и подурневшая, с черными кругами вокруг глаз, мучаемая постоянной тошнотой, она была счастлива! Хава положила руку на живот, пока всё ещё плоский и даже впалый - она лежала на спине - и тихонько его погладила, испытывая при этом невероятную нежность.
Крохотный светлячок, маленькая искорка новой жизни, Дитя Любви, спал. Защищенный материнской любовью, жданный и желаемый, он мог позволить себе спокойно спать, ни о чем не тревожась. Счастливая мать закрыла глаза и тоже приготовилась поспать.
Но сон не шел. В отличие от своего дитя, ей было о чем тревожиться. С каждым днем ситуация на "бывшем" озере становилась все серьезней и серьёзней, сжимаясь, как петля на шее. "Вода" темнела и темнела, несмотря на все усилия Хавы, и её увеличившейся семьи.
Появление Дэвида насторожило её ещё больше и заставило собраться. Теперь их стало восемь! Как-никак, а "восемь" - это тебе не "семь". Тут уже речь не идет о Духовном, тут речь идет о "деле", и "деле" настоящем, раз понадобилось участие вибраций восьмерки - Числа Бесконечности! Да, борьба, по-видимому, предстоит не шуточная. Крепко схлестнулись два родных брата - Хаос и Порядок, дети одной матери, одинаково любимые ею. Не могут они жить рядом друг с другом, ох не могут! И друг без друга тоже не могут жить. Так и идут по жизни - в вечном противостоянии, отталкиваясь и притягиваясь одновременно. Любя друг друга крепкой братской любовью, и ненавидя друг друга не менее крепкой братской ненавистью, братья-близнецы, постоянно борющиеся за право первородства...
Хава протянула руку, опять глотнула "кисленького", перевернулась на левый бок и приняла "позу эмбриона", надеясь расслабиться и уснуть. Это ей удалось и, через какое-то время, она уже сладко спала, как младенец, пуская на подушку тоненькую струйку слюны.
*
Он лежал на траве, прямо у них на пути, поблескивая тугим кожаным боком, "он", мечта каждого нормального мальчишки - новенький футбольный мяч!
Изя, носком правой ноги "накатом", поднял его в воздух, потом принял на левую ногу, потом на - правую, потом опять на левую, поднимая все выше и выше. И когда мяч был уже достаточно высоко и удачно (он "нутром" чувствовал, что удачно!), шел на правую ногу, Изя, заваливаясь на спину, послал пас через голову.
Пас был немедленно принят Давидом и не менее виртуозно отослан Гурину.
Тот тоже не сплоховал, пригнулся и пяткой переправил его обратно Изе, уже вскочившему на ноги.
Через несколько минут вся компания, включая Виолетту, с криками и хохотом гоняла мяч по поляне.
Сколько бы продолжалось это веселье - неизвестно, но Миша, войдя в азарт, прокусил мяч! И взмокшие игроки, всё так же хохоча, попадали на траву.
Изя лежал на земле и смотрел на яркое синее небо, по которому плыли белые облака, одно причудливей другого...
Сердце стучало часто, громко и радостно. "Боже мой!"- вдруг подумал он - "А ведь "всего этого" могло и не быть! И облаков, и неба, и футбольного мяча, и нежданно-негаданно обретенных сестры и брата, и найденного друга! Могло не быть Хавы и дитя, его дитя, их дитя! ВСЕГО ЭТОГО ПРОСТО МОГЛО НЕ БЫТЬ! И даже если он вдруг, опять проснется на хорошо знакомом красном ковре под запах утренней яишницы на сале - ну так и что? Уже н и к т о и н и к о г д а не сможет отнять у него того, что было! Того, что есть у него сейчас!".
И огромная, безграничная волна благодарности поднялась в его сердце, затопила его, выплеснулась через край и начала разливаться, накрывая собой все вокруг.
И вытеснила из его сердца Страх за будущее, дав ему возможность "быть з д е с ь и с е й ч а с", наслаждаясь мигом настоящего.
И Исаак Кац, в недавнем прошлом Иван Иванович Сидорчук (да какая, в общем-то, разница!), вскочил на ноги и раскрыл свои объятия миру, своим близким, которые все, кроме Хавы (её с утра очень сильно тошнило, как она там, милая?), были рядом с ним. И в безграничной любви принял их всех - и близких, и мир, и с е б я - в своё открытое настежь сердце, и простил и им, и миру, и с е б е, всё, что было в прошлом и всё, что будет в будущем!
*
В жизни наших героев, уже привыкших к необычности существования и ничему не удивляющихся, произошло невероятное событие - Игнат принес с собой из Главного Мира газету!
Самого Игната, не умеющего читать, газета как предмет просвещения интересовала мало - просто в газету был завернут солёный лосось - подарок для его друзей. Лосось, разумеется, тоже вызвал восторг, но совсем другого рода.
А вот газета, хорошо знакомая всем (или почти всем), газета "Правда" была подобна бомбе, взорвавшейся в тишине их маленького Мира!
Газета была размокшей и прорванной. Её аккуратно расправили и подсушили, потом разложили на столе как карту военных действий и приступили к изучению. Интересно (конечно, в разной степени), было всем - за исключением Миши и Виолетты. Миша был поглощен ожиданием раздачи лосося, а Виолетта, так та просто никогда не читала газеты: во-первых, "они очень сильно пачкают руки", а во-вторых, при слове "политика", её, прожившую жизнь в суперполитизированной деревне Малая Моряковка, "подкидывало к потолку". Но на "чтение" пришли все.
Газета, употребленная не по-назначению (а, может быть, наоборот?), уже мало годилась для чтения. Однако удалось установить почти точную дату: ** августа 1962 года.
Изя и Давид восприняли дату спокойно, а вот Гурин испытал нечто, похожее на легкий шок. 1937 и 1962! "Однако!" Где же он, Гурин, был все эти годы? Здесь. Он был "здесь". "Это" он знал точно, и это знание его успокоило. Как и почему такое получилось? Это уже другой вопрос.
Раньше, ещё не так давно, он бы вывихнул себе мозги и измотал душу, пытаясь на него ответить и, хотя бы как-то, исходя из "своих" знаний, объяснить произошедшее.
Но это было раньше, до того, как он понял, что "его" знания - это только маленькая, совсем крохотная, микроскопическая часть общего, Абсолютного Знания. И что есть вещи, просто-напросто необъяснимые с точки зрения человеческого Знания, "непознаваемые". И это - "тяжелый" случай.
Этот, конкретный случай с парадоксом времени, был не из "тяжелых", Лева чувствовал это "нутром" (в последнее время он очень многое чувствовал "нутром" и доверял этому чувствованию больше, чем своей хваленой логике, которой он когда-то так гордился). "Этот случай" был "познаваемым", просто ограниченность Левиных знаний пока ещё не давала ему возможности познания. Но шанс у него оставался, и это вселяло надежду. Поэтому зацикливаться на этом он не стал и углубился вместе с Изей в изучение газеты.
Газета была практически в состоянии полной нечитаемости. Дырявая, со словами, слившимися в пятна. Но это только обостряло процесс чтения, превращая его в захватывающее детективное исследование.
Соединенными усилиями удалось прочитать заметку, сообщающую о подарке, сделанном государством жителям далекой сибирской деревни Малая Моряковка - новом роскошном клубе, строительство которого закончено раньше срока. Итог прочтения тут же был прокомментирован Виолеттой: "Брехня!".
Пошли дальше. Следующая извлеченная информация была о "шпионском" заговоре, в результате которого бесследно исчез первый секретарь обкома партии Сидорчук И.И. И прокомментировал её изумленный Изя: " Брехня, ну, полная брехня!".
Больше на этой стороне газеты, кроме отдельных слов и букв, которые сами складывались в слова, неподходящие для печати, прочитать ничего не удалось.