Я вновь вернулась из Германии. Нет, это что-то большее, чем турпоездки, это большее, чем языковые стажировки, это настоящая любовь. Наверное, в прошлой жизни я была маленьким шмеликом, перелетавшим с цветка на цветок где-нибудь в лугах немецкой Баварии, среди пасущихся упитанных красивеньких коровок. Не знаю еще, что точно, но что-то тянет меня туда снова и снова, и иногда с болью, надрывом возвращаюсь, но вновь еду. И вновь - всегда в Германии - поезда, гляйсы, сидишь себе так удобненько, а поезд набирает ход, и не знаешь, чему отдать это время - то ли читать что-то, но как читать, когда убегают минуты движения, когда за окном аккуратные домики и поля, в общем-то похожие на росиийские, и можно представлять, как бы я жила вот в этом домике, и как далеко он от города, пришлось бы ездить на работу на машине, а потом возвращаться в это уединение, и детям пришлось бы добираться каждый день в школу, а может отказаться совсем от города, жить натуральным хозяйством, любить свой дом, огород, природу, завести скотинку, иметь всегда единственного и неповторимого, надежного, любимого, и забыть, что до сих пор обитала в 13-миллионной Москве, выходила из своей многоэтажки и сразу же спускалась в подземку... Нет, поезд все-таки гораздо лучше, чем метро, тут можно примерить на себя жизнь в таком вот аккуратном домике, обнесенном забором, или ... еще можно, если не читать и не рассматривать домики за окном, следить за немцами, особенно если их много вокруг, наблюдать за ними и угадывать, догадываются ли они, что я не немка, что изучаю их, или достать журнал по-русски - пусть подумают, что это за буквы в моих руках...
А я тут вновь на курсах, все учу немецкий, как это ни смешно, или глупо, не знаю, как; с каждым разом все меньше и меньше одногодок вокруг обнаруживаю, все-таки всему свое время, и из тусни 20-25-летних я уже выбиваюсь, старею, должно быть, уже не пойду бездумно скакать на дискотеку всю ночь, и разговоры ни о чем, и пиво на кухне - как-то уже поумеренней, нет, повторить можно, конечно, но в разы меньше, чем было раньше, и только тогда, когда это действительно в удовольствие, а если так, ни то, ни се, для компании, то уж нет, увольте, уйду домой и лягу спать. Пора студенчества моя давно закончена, хотя, глядя на вас, честно сказать, завидую: вы заняты учебой и свято верите, что это истинное ваше дело, - так и есть, как без этого, а вот потом... вот потом труднее, когда все это применить придется, пойти-продать себя кому-то, или самим как-то дергаться, да вообще на какой-то путь решиться, а потом, выбрав, следовать им. Сейчас, на вас глядя, кажется, что все вы будете успешными, востребованными, - ваши три (или больше?) языка, свобода общения, впитанная теория какого-нибудь маркетинга, менеджмента и иже с ними новомодных предметов, и ... "как денди лондонский одет, он, наконец, увидел свет" - выплываем в свободный океан, колесим по просторам job паутины, выбрасываем спасательные круги резюме, пока где-нибудь он (круг) не нанижет себя на столб требований шефа, и этот самый шеф поверит в тебя и уступит место для опыта борождения в рамках своей гавани, какого-нибудь ЗАО, LTD, GmbH... А дальше путей несколько, кто-то (и таких большинство) станет хорошим исполнителем, лошадкой, тянущей свой воз, знающей, что в конце трудового этапа ей насыплют овса; кто-то (и таких меньшинство) сразу определит, что давать отчет он желает только самому себе, а дальше, смотря по силе, добьется этого или нет; другие будут маневрировать где-то между, чередуя первое со вторым; а еще есть такие вещи, как фриланс, дауншифтинг. Отдельно надо сказать про людей творческих, тех, которым свои мысли и идеи воплотить в некую форму требуется, донести ее хотя бы до друзей, пережить и двигаться дальше, но для них, по моим наблюдениям, творчество и работа остаются отдельно стоящими институтами их жизни, т.е. творчество - оно для души, в свободное от работы время, ну а работа - как же без нее, ведь она и для творческой реализации финансовой базой является; я не говорю сейчас о тех единицах, кто творчество с работой в одном процессе объединить смогли, их капля в море. И еще женщины - их жизнь тоже может протекать по совершенно другому сценарию, здесь не описанному, но только если это женщина не типа современно-самостоятельно-эмансипированной, которая наравне с мужчинами бултыхается в океане, ища рабочей гавани, а женщина, статус которой определяется замужностью, т.е. на вопрос "Ты кто?" ей, кроме "жена и мать", ответить нечего, или есть что, но это "что" содержать хотя бы саму себя, даже не детей, возможности ей не дает. В эту группу с удовольствием перешли бы многие из "рабочих лошадок", если бы не социальные условия, в которых мужчина, по телевизору дающий интерью такого содержания: "...моя жена принадлежит к другому типу великих жертвующих русских женщин... эти великие женщины отдают всю себя выполнению домашних заданий с ребенком, походам по магазинам и решению по телефону многочисленных проблем подруг", так вот, если бы такой мужчина не вызывал желания поместить его в музей вымирающих культур.
Но пока мы молоды, а, значит, бодры, веселы, и как там еще в фильме с Евстигнеевым, пока мы студенты, и верим в светлое будущее исхождения из Alma mater, а вернее вообще о нем пока не думаем, потому что есть вещи поинтересней и занимательней; важнее то, что сейчас, а сейчас мы все вместе, все разные, и эта разность рождает интерес друг к другу, вот тебе и intercultural workshop в действии, когда вместе американцы, южноафриканцы, ирландец, компания испаноговорящих парагвайца, перуанки, эквадорца и мексиканца, к ним льнет шумно-веселая братва испанцев, французы тоже обособленно, не могут не говорить по-французски, литовцы, словаки, поляки, русские и, через казахов, китайцы. Своих, славян, я сразу по виду определяю и, когда смотрю им в глаза, как будто всегда эту нить общности чувствую, что мы одной крови, одного типа устройства, думаю, даже уверена, что они это тоже чувствуют, и, что бы ни говорил словак, обсуждая экономику и кризис, как бы ни отзывался об историческом прошлом своей страны в связи с диктатом Советского Союза, как бы ни судил о настоящем России, давая нелестные прогнозы, все равно я знаю, что ты мой младший брат, что ты еще не раз будешь пытаться компрометировать меня на подобные разговоры, чтобы я как-то оправдывалась и защищала свою страну, но я не буду этого делать, я заранее с тобой согласна, можешь искать другую русскую жертву, все равно ты напишешь мне потом, что скучаешь по мне, моему акценту, нашим посиделкам на кухне, и я отвечу тебе тем же. И еще замечу, что чем меньше страна постсоветского пространства, тем более склонны ее граждане к перетиранию исторического прошлого, поляки или украинцы никогда таких разговоров не заводят.
В один из первых дней устроили нам знакомство с городом, но знакомство самостоятельное, своими силами, - около ратуши раздали скрепленные степлером листки опросника - пойдите туда, узнайте то и внесите ответ; если все оббегать, то главные достопримечательности точно будешь знать, где какой музей и как работает, что на исторических воротах писано и т.п.; разделились мы на группы и разошлись, ищем, смотрим, записываем, пока не сказал кто-то: "А что ходить, давайте кого-нибудь местного остановим и все расспросим", - вот тут-то мои знания и пригодились, потому как я этим делом командовала, прохожих допытывала,- и пришли мы в пивную на встречу самые первые, ждали, пока другие подтянутся, и рисовали свою команду в опроснике, это было последним заданием, согревшим мне душу - была я рисована стоящей на греческой колонне, как победитель, и все мои мужчины рядом со мною, внизу, каждый подписан именем и флагом страны происхождения. Призом были две бутылки Sekt (шампанского) и Tobleron - каждому. Эх, много приятных минут пришлось пережить в этот раз в Германии, например, ходили мы на крытый каток, он холодный внутри, как на улице, затемненный и заливают его заново через каждые полчаса, - как же радостно было кататься, на улице в этой части Германии уже несколько лет никто не катался, снег, выпадая, не задерживается, и каток стал приятным сюрпризом. На воллейболе произошла такая история: сетки еще не натянули, и все перекидывались мячами, я подошла к стойке, чтобы взять баскетбольный мяч, хотела покидать в кольцо, а мне говорят: "Это запрещено, все играют в воллейбол", - я только рот раскрыла, думаю, какая вам разница, если я постою в конце зала и покидаю мяч, но с немцами бесполезно об этом спорить, запрещено - значит запрещено. Пару раз был тай бо, это типа гимнастики с элементами ударов под музыку, но мне не по душе, - стою у стенки с перекладинами, плие и батманами разминаюсь, шпагаты на растяжку делаю, - шести лет моей хореографической самодеятельности хватило, чтобы после тай бо мне сокурсниками почетное звание присвоено было - Russian crazy ballerina.
На праздник всех влюбленных в кирхе попала случайно, как и на субботний рынок, просто встала с утра (светило яркое солнце, как будто природа знает, что сегодня праздник, и специально посылает людям ясную солнечную погоду) и, выпив кофе, пошла куда глаза глядят бродить по городу, так и дошла до рынка, куда съезжаются местные бауэры. Вообще рынок как таковой, как базар, остался для меня где-то в далеком детстве, когда с утра в субботу с родителями отправлялись на один из московских рынков, и почему-то особенно запомнилось, как покупали там хурму, королек, слегка прихваченную февральским морозом, но с тех пор супермаркет прочно занял свое место, чему я и не сказать, чтобы была не рада, поскольку как выбирать мясо или рыбу, не знаю, торговаться не люблю и не умею, вообще весь этот торгашеский дух мне противен, а в магазине цена стоит твердо - хочешь, бери, не хочешь, проходи мимо, к тому же не знаю, что может заставить меня приготовить что-то настоящее, потому как обхожусь всегда тем, что готовится до 15минут. Но немецкий рынок меня порадовал - своей красотой, аккуратностью, тем, как аккуратно были сложены в лотках чистые, одна к другой, морковки с хвостиками, как отдельно шли ряды овощные, фруктовые, как пасечники выставили в несколько этажей банки с медами, попутно торгуя и мылом с воском, и собирая у своих клиентов пустые банки из-под проданного раньше меда, и высокие палатки колбасников, над которыми висели свернутые в кружки батоны, и сыры, всякие-разные, и оливки в деревянных бочонках, и выпечка, и машина, крутящая целые апельсины, выдавливая из них сок по цене в 4 раза дешевле, чем в Москве в каком-нибудь ТЦ. Я сначала просто ходила и смотрела, получая эстетическое удовольствие, а потом, когда некоторые фермеры стали уже собираться, наконец додумалась что-то купить и уходила, довольная, с пакетами.
На ходу мне дали приглашение в кирху, где отмечался сегодняшний праздник. Там звучали слова о том, как Иисус завещал нам любить друг друга, играла флейта, читались отрывки Священного писания, было устроено что-то вроде любовной исповедальни, можно было почитать стихи разных авторов на эту тему, и - кому надо - бесплатно перекусить, куда я в конце концов и приземлилась, чтобы отдохнуть и понаблюдать за немцами. За этим столиком с одной стороны сидела почтенная пара пенсионных лет, с другой - необъятная мужеподобная женщина, молотившая подряд одно за другим угощенья и даже попросившая почтенную супругу налить ей еще раз кофе с молоком. Рядом с ней сидел какой-то такого же типа мужчина, имевший особенность разговаривать громко, чуть ли не на всю кирху, и, очевидно, без стеснения о предмете. Он сначала долго смотрел на меня, а потом вдруг сказал громко, обращаясь к своей подруге:
- ... (он назвал ее по имени), а ты веришь в любовь?
- ... (промычала она что-то неудобоваримое своими работающими челюстями)
- А я нет. Любви нет. Я уверен, - заключил он громко-патетически, лязгнул о каменный пол ножками стула, отодвигая его назад, встал и пошел куда-то.
На некоторое время за нашим столиком, где осталось нас четверо, воцарилось молчание, я делала вид, что не расслышала или не поняла этого разговора, и мельком поглядывала на оставшихся. Почтенная супруга тоже поглядывала на меня, я поняла, что она хочет заговорить, и помогла разговору начаться. Мы познакомились, я рассказала, что делаю в этом городе, вместе мы похвалили организацию праздника в кирхе, а в конце разговора они вдруг пригласили меня к себе в гости, прямо вот так spontan, на удивление не только мне, но и самим себе. Я согласилась и на следующий день уже ехала к ним на поезде в маленький городок неподалеку от нашего "большого".
Если бы я придумывала дизайн своего дома, своего отдельного дома, я бы многое, если не все, придумала бы так, как это есть у них, даже не побывав там еще. Вообще я прихожу в ужас, когда задумываюсь об убожестве многоэтажных домов, о том, как живут в квартирах люди, это же все равно как взять сотню спичечных коробков, составить их вместе и обмотать скотчем, а потом открывать коробок - пожалуйста, заходите - и закрывать в нем людей, и они там сидят - внизу, вверху, слева, справа - везде соседи, их звуки, их личная жизнь. У моих немцев дом не был вполне отдельным, в нем было два нормальных этажа и третий мансардный, они занимали только первый, а сверху, как и сбоку (дом с двумя входами), были соседи. Это что-то среднее между домом и квартирой, но для меня это был дом. И главное было внутри: вся аккуратность, свойственная немцам, вся красота стиля, восхищавшая меня со страниц Schaeffer, вдруг предстала передо мной наяву. Кто-то любит все новомодное и навороченное, например, современные машины, я к ним не принадлежу, мне нравятся вещи, чей внешний вид свидетельствует о прожитых годах, ретро, натуральное дерево, простота и изящество, что-то близкое к провансаль и кантри, старое пианино, бабушкины комод и буфет со стеклянными вверху и деревянными внизу дверками, потемневшее от лет зеркало, круглый стол со стульями по краям, горшки с цветами на подоконниках, блестящий паркетный пол, незанавешанные окна. И всю эту красоту дополняла на самых видных местах пара вязаных кружевных салфеток и такая же ажурная канва, пущенная вдоль деревянной полки в буфете за стеклом дверок, такие, как вязала моя бабушка, она вязала еще лучше, а я тогда (это были 90-ые, она покупала где-то Burda и другие журналы по вязанию) и не ценила этого, и предположить не могла, что ее работы, работы моей бабушки, еще лучше и красивее, что им цены нет, и как бы были рады эти немцы, если бы я подарила им вязаную ею салфетку, которая превосходит и в тонкости вязки, и в витиеватости узора, а ведь еще она могла вязать гардины, ажурные женские перчатки, воротнички, легкие летние кофты, - подумала я обо всем этом и поняла, что где-то на чердаке сложено богатство.
Немцы встречали меня по всем правилам этикета - был и обед с вином, и десерт, а потом мы пошли гулять, они показывали мне город и его достопримечательности. Проводили обратно на вокзал, впрочем, как и встречали с него. День прошел великолепно, весь день я говорила по-немецки, в ответ на мои подарки домой я увозила корзинку, сплетеную из молодых веток самим почтенным супругом, он сказал, что она годится, чтобы хранить лук, но так как лук у меня не очень водится, я обещала хранить в ней яблоки; в корзинке покоился даже кусок хозяйкиного пирога, который она пекла с утра и который мы ели за чаем, и, наконец, обменявшись координатами, я отправилась домой. Счастливая, покачивалась в поезде, вспоминая подходящий к концу день.
Спустя несколько дней я была еще на дне рождения новоприобретенного друга-немца, моего сверстника, и поняла разницу поколений. Справлялся день рождения в коммуналке, которую они (несколько студентов) снимали, т.е. там были общие кухня, ванная и коридор с дверьми в их комнаты. Сам именинник был российским немцем, но в силу отъезда на родину в довольно раннем возрасте полностью "онемечился" среди своих, хотя и по-русски не забыл. Сидели мы все на кухне, вид которой, а именно затертый стол, провалившийся диван и затрапезные шкафы возвращал в 80-ые. Как мне потом объяснил приятель именинника, подарок приносить вовсе не надо было, тогда я поняла, почему алкоголь быстро кончился, а из "закусить" были только роллы, которые, за неимением желающих, отправились на полку холодильника; мой подарок, хоть и являл собой традиционно-национальный алкоголь со всеми признаками качества и отечественными акцизными марками, а также сладкий десерт к нему (ну нечего было больше подарить), так и остался недоступным гостям, которые (так, видимо, принято в Германии) и не намекнули на его употребление. Студенты закручивали табак в бумажки и курили его, оказалось, это просто дешевле, чем покупать сигареты в пачках.
Однажды пошли мы всей толпой в театр. На пьесу (я до этого не знала, что он и пьесы писал) Ремарка "Berlin 1945 - Die letzte Station", последняя станция то бишь. Действие происходит в Берлине в мае 1945, уже подступают русские, и в квартиру одной берлинской фрау врывается немецкий солдат, очевидно, дезертир, без документов, и начинает требовать от нее помощи, при этом то угрожая пистолетом, то слезно умоляя. А потом врывается военная полиция и, не найдя у него документов, готова отвести его куда следует для расправы. Последними врываются трое русских солдат, они ищут нацистов и фашистов, тоже требуют документы, которые (естественно, оправдывающие в непричастности) оказываются у главного военного полицая (он тут же искрутился и сменил свою роль на противоположную, заранее приготовившись к такому повороту), и все шишки вновь сыплются на беглого солдата, в конце завязывается стрельба, вернее, стреляют только русские и убивают лживого предателя, а солдат остается жив. Ремарк как всегда пацифист, т.е. он ни на чьей стороне, а на стороне мира, но за время представления стереотипы простого народа озвучиваются весьма звонко, - тут и русское "давай!", самое узнаваемое из сказанных русских слов, и брошенная фраза об "этих asiatische Untermenschen", и - что часто припоминается в Германии - насилие русских солдат над немками, что так и хочется сказать, чья бы корова мычала, все хороши одинаково, а на войне как на войне, как говорится. И война закончилась, был май, впереди лето, и жизнь продолжалась.
Ой, чуть не забыла самого важного: Кельнский карнавал. Вы были на Кельнском карнавале? Если нет, то слушайте (читайте). Вообще когда слышу слово "карнавал", то представляется какой-то поток людей где-нибудь в Бразилии, все полуголые, одетые в яркие лоскутки ткани, кое-где и кое-как прикрывающие отдельные участки тела, яркий макияж, и все отплясывают до потери пульса латину, сальсу и подобное, - я бы сто раз подумала, прежде чем окунаться в такую беснующуюся толпу. Но зимой в Германии это невозможно, хотя и на Кельнский карнавал ходить положено в костюме - и желающие могли отправиться в местный секондхэнд за тряпьем или просто запастись красками, чтобы разрисовать себе физиономию; физиономии, я вам скажу, получались иногда пострашнее Фреди или какого-нибудь вампира из американских страшилок, и я убегала от них и пряталась за кем-нибудь. Костюмы не знали границ - медвежья парочка; розовая пантера; монахи разных орденов; профессор медицины с ассистенткой; ходячая душевая кабина с краном; ствол дерева; пираты; бауэр с женой и с коровой на привязи, - у коровы вымя, которое можно было подоить... пивом, по-видимому... Это костюмы, которые люди самостоятельно заготавливают для карнавала, но сам карнавал - это шествие длиною свыше 10км по определенному маршруту кельнских улиц, шествие музыкантов, одетых, например, в костюмы гвардии 18века, или танцоров, или конной милиции, или - главное - больших машин, с которых раскидывают сладости, букетики и редко - мягкие игрушки. Ведь, оказалось, для у них это подобие нашей Масленицы, т.е. массовые гуляния перед началом Великого поста, и они это тоже так празднуют, что надо обязательно наесться по-полной, нагуляться, поэтому и веселье такое, и сладости килограммами летят в людей, которые (я на полном серьезе) запасаются пакетами перед карнавалом, потому что набрать 3-5кг шоколада можно запросто, ну а на халяву падки все кто угодно, включая немцев, которые, если понадобится, и из рук у вас вырвут на лету. И все кричат "камелла!" (это на кельнском диалекте "сладостей!") и "штройсхен!" ("букетик!") - и просимое летит, ловится налету или падает на асфальт, а там - или подбирается, или, если мелкие конфеты, растаптывается. После карнавала бардак в городе такой, какой в Мюнхене после Октоберфеста, какой вообще в Германии после всяких фестов, т.е. весь асфальт беспробудно покрыт мусором, никто не утруждает себя искать урну, просто все кидается на пол, все по этому ходят, а ночью начинается уборка, так что утром город опять чистенький.
А Бремен? С чем ассоциируется у вас этот город? Наверное, почти у всех с Бременскими музыкантами, стоящими один на другом - осле, собаке, коте и петухе. И какие-то добрые воспоминания из детства о сказочной истории зверей, ставших ненужными и выгнанных из дому хозяином. И еще всем известная песенка "Ничего на свете лучше не-е-ту, чем бродить друзьям по белу све-е-ту..." с ослиным блеянием в конце строф. Памятник героям братьев Гримм стоит там возле ратуши, и все натирают ослу морду, кажется, желая еще раз сюда вернуться. А возвращаться лучше летом, чтобы посидеть в кафе на берегу Везера, ведь Бремен - портовый город, входивший в Ганзу. А прогуляться по Schnoor - удовольствие в любое время года, это опять мосфильмовские декорации средневековой Европы, ходишь как герой сказки и удивляешься миниатюрности всего, что тебя окружает: кажущиеся тонюсенькими стены, блестящие стекла, ставенки на окнах, мелкий булыжник под ногами, - как сюда можно провести отопление и канализацию? Как можно спать на втором этаже, если, кажется, он вот-вот провалится на первый? Как можно умудриться в эти квадратные метры придомовой площади встроить еще полисадничек и ткнуть в нем в землю горшки с цветами, и поставить лавочку, и скульптурку какую-то, и табличку Willkommen повесить... Все эти "как?" не отпускают меня. До встречи, Германия!